В.Ф. Марков
Жил на свете рыцарь бедный
Пушкин
иктор Владимирович Хлебников родился 10 октября 1885 года в селе Тундутово Астраханской губернии. Его отец был учителем и, некоторое время, попечителем калмыцкого народа. Мать, украинка по происхождению, была образованной женщиной. Это была типичная интеллигентная семья дореволюционной России. Литературой здесь интересовались, но естественным наукам уделяли основное внимание. Политические симпатии семьи можно расценить как либеральные.
К осени 1908 года Хлебников перевёлся в Петербургский университет. Он сменил специализацию с математики на биологию, но вскоре отказался от неё в пользу санскрита и, наконец, остановился на славистике. Особого усердия в формальном образовании он не проявлял, ибо литература занимала всё его время. К 1911 году он был официально исключен из списка студентов за невзнос оплаты обучения. По приезде в Петербург Хлебников стал вхож в «Академию стиха», основанную Вячеславом Ивановым в 1909 году. Иванов и Михаил Кузмин,2
Однако решающее событие произошло несколько раньше, осенью 1908 г.: Хлебников предложил свою рукопись в издаваемый Н. Шебуевым журнал «Весна», известный всеядностью. Рукопись приняли. Это был построенный на неологизмах прозаический отрывок «Искушение грешника». Василий Каменский, тогда ответственный редактор журнала, впоследствии стал одним из верных друзей Хлебникова и видным футуристом.
Окончательный разрыв Хлебникова с группой «Аполлон» почти совпал с подготовкой первого футуристического издания «Садок судей». В это время в салоне Вячеслава Иванова Хлебникову дали старославянское имя Велимир,3
1908–1916 годы, за исключением непродолжительных отлучек проведённые в Петербурге, — период расцвета дарования Хлебникова, самое продуктивное время в его жизни. Прогремело неологическое стихотворение «Заклятие смехом» (1910). Успехом пользовалась и “уитменовская” поэма в прозе «Зверинец». В эти годы Хлебников получил большее, чем кто-либо из его сподвижников (кроме Маяковского, разумеется) признание критиков и собратьев по перу. Некоторые из самых амбициозных произведений поэта были опубликованы,6
Петербургский период Хлебникова отмечен внезапными отъездами и столь же внезапными возвращениями: он скитался по России. В своих полуфантастических проектах поэт развивал идеи Пифагора, Лейбница, Фурье и Николая Фёдорова по реформированию практически всех сторон человеческой жизни. Его одержимость Азией, предвосхитившая идеи евразийцев и «Скифов»,10
Уделяемое математическим выкладкам на основе исторических дат время росло и росло. Надеждой раскрыть сокровенный смысл звуков речи, выявить стоящие за ними идеи умопостроения поэта отдалённо напоминают воззрения Платона. Ещё одним проектом в духе Платона была попытка создать общество, состоящее из лучших людей планеты, которое бы диктовало свою волю Государствам Пространства, как он называл существующие формы организации социальной жизни народов. Хлебников впервые упомянул об этом плане в письмах11
“Вольница” кончилась в 1916 году, когда Хлебников приехал к родителям в Астрахань, где и был призван одним из таких Государств Пространства (т.е. российским правительством) на воинскую службу рядовым. Армейская жизнь была для Хлебникова тяжелейшим испытанием; часто цитируемое письмо Николаю Кульбину так описывает ситуацию: Я дервиш, йог, марсианин, кто угодно, только не рядовой запасного полка.12
Хлебников горячо приветствовал революцию 1917 года — во многом потому, что она освободила его от ненавистной казармы и дала возможность сосредоточиться на своих начинаниях, «Обществе 317-ти», например.14
1919–1920 гг. Хлебников провёл в Харькове, крайне нуждаясь. Он дважды переболел тифом и был арестован как белыми, так и красными, по очереди бравшими город, из-за его “подозрительного” вида и отсутствия документов, удостоверяющих личность.15
К концу 1920 года Хлебников перебрался в Баку. Проездом он присутствовал на постановке своей пьесы «Ошибка смерти» (Ростов-на-Дону). В Баку он возобновил знакомство с Вячеславом Ивановым и несколько месяцев работал в Кавказском бюро пропаганды, а затем был направлен в Персию лектором при штабе Революционной армии. Этот злополучный, как оказалось, поход был попыткой “экспорта революции”: российское коммунистическое правительство намеревалось установить в Персии просоветский правящий режим, воспользовавшись оккупацией страны английскими войсками и русскими белоказаками, а также происками персидских националистов. Последние, вместо наступления объединёнными силами на Тегеран, как то планировалось, внезапно решили отмежеваться от русских и разоружили их штаб (никому не причинив при этом вреда). Четыре месяца пребывания Хлебникова в Персии были, вероятно, самым счастливым временем в его жизни, ибо там он пережил общение с вожделенным Востоком и создал едва ли не лучшие свои произведения.
В августе Хлебников оказался в Железноводске, а потом переехал в Пятигорск, где работал ночным сторожем в бюро пропаганды. Лихорадочно вписывая в свой Гроссбух строки сразу нескольких поэм, он задержался в Пятигорске главным образом потому, что лечился от последствий хронического недоедания. Однако, не желая далее откладывать возвращение в Москву, где он надеялся опубликовать самые важные свои работы последних лет, курс лечения прервал. К концу ноября измученный болезнью Хлебников приехал в Москву.
Здесь его ждало горькое разочарование. Опубликованные свидетельства мало что сообщают об этом, но, по-видимому, у Хлебников с его друзьями произошёл конфликт.17
Хлебников, наконец, решил вернуться на юг — но уже не на Кавказ, а в Астрахань, к родителям. Поскольку в железнодорожном сообщении царил хаос, и задержки движения поездов стали нормой, Митурич уговорил Хлебникова переждать до лета в деревне на Новгородчине. В пути у Хлебникова отнялись ноги. Он умер в страшных мучениях 28 июня 1922 года в городке Коростец. На гробу сделали надпись „Председатель земного шара”, и крестьяне, присутствовавшие на его похоронах, приняли это звание с наивным благоговением и уважением.
Личность и жизненный путь Хлебникова с неизбежностью породили весьма увлекательный и полезный предмет для исследования: легенду о нём. Напоминает она известные литературные легенды западноевропейской литературы. Образ поэта-новатора, бунтаря и бродяги, сближает Хлебникова с Рембо; мотив „жизни, принесённой в жертву Искусству” — с Флобером; близ того же и легенда о Джойсе.19
Повторяю, личность и биография Хлебникова более чем достаточны для пиетета к его памяти. Несмотря на странное поведение, Хлебников отличался в лучшую сторону от многих поэтов своего времени, и уж точно от своих друзей-футуристов. Он не имел склонности к саморекламе и позёрству, и своими чудачествами гораздо больше напоминает рассеянного профессора, чем развязного представителя богемы. Его описывают человеком не от мира сего, в тряпье („недоодетый”,21
История репутации Хлебникова отмечена взлётами и падениями. Ещё при жизни футуристы называли его гением и охотно рекламировали своего „Леонардо” — математика, орнитолога и поэта в одном лице. Но даже самые образованные и вдумчивые из них поражались необычайной по напряжению и отдаче работе его мысли.26
Первое исследование творчества Хлебникова предпринял его друг Роман Якобсон ещё при жизни поэта, в 1921 году. Однако признания Хлебникову это не принесло: его лучшие произведения в то время были отчасти недоступны, отчасти не обнародованы. В одной рецензии 1923 года он был назван „блаженненьким”.27
На 20-е годы пришёлся апогей посмертной славы Хлебникова: это высшая точка его известности как поэта. Лидеры формализма, многие из которых водили дружбу с футуристами и лично с Хлебниковым, превозносили его на протяжении всего десятилетия за то, что творчество именно этого поэта наилучшим образом соответствовало некоторым их теоретическим построениям. Для собирания и подготовки к публикации неизвестных рукописей был создан своего рода литературный клуб — «Общество друзей Хлебникова».33
Тридцатые годы стали поворотным пунктом в этом триумфальном шествии. Удар, нанесённый формализму ортодоксальными марксистами, не мог не сказаться на репутации Хлебникова. В 1936 г. анонимный автор в журнале «Литературная учёба»37
Хлебниковская легенда оказалась достаточно живучей, чтобы возродиться после Второй мировой войны. Шестидесятилетие со дня рождения Хлебникова в 1945 г. было отмечено «Литературной газетой», где Н. Харджиев восславил историческую прозорливость поэта, его веру в высокое предназначение России, связь с народом.41
В так называемую „оттепель”, начавшуюся в 1956 году, реабилитировали несколько писателей и поэтов, “вымаранных” в результате литературных чисток, что не могло не отразиться на официальной репутации Хлебникова. Когда литературная молодёжь стала открыто восторгаться им в частных разговорах, один правоверный критик забил было тревогу, но последовал хвалебный отзыв о Хлебникове в статье другого критика, а в 1960 году Степанов выпустил ещё один карманный сборник Хлебникова, более смелый по содержанию, чем предыдущий. Тогда же прах поэта был перенесён с заброшенного погоста в новгородской деревне на Новодевичье кладбище в Москве. В речах, произнесённых по этому поводу (и в степановском издании, разумеется), настойчиво подчёркивалось, что поэт приветствовал пролетарскую революцию и был верен ей. Иных интерпретаций его творчества отнюдь не предпринималось, да и некоторые его лучшие вещи в новый сборник всё-таки не вошли. Однако есть признаки того, что хлебниковская легенда жива, и Хлебников не только вызывает восхищение у некоторых влиятельных представителей советской литературной элиты, но, что более важно, привлекает молодого советского читателя.
| 1913 | Подозреваю, что значителен Хлебников | Александр Блок43 |
| 1914 | Русский национальный гений | Давид Бурлюк44 |
| 1915 | Хлебников, конечно, дегенерат, но симпатичнее Маяковского. Ах, как было бы полезно для обоих футуристов опуститься в ряды войск! | Б. Лазаревский45 |
| 1918 | Маяковский — солнце русской поэзии, а Хлебников — её мудрая луна | Давид Бурлюк46 |
| 1920 | ‹...› он гений | Маяковский47 |
| 1921 (?) | Велимир — безусловно гениален. Он подобен автору «Слова о полку Игореве», чудом дожившему до нашего времени | Вячеслав Иванов48 |
| 1922 | Хлебникову, несомненно, дано острое чувство эмоциональной сущности слова, он виртуозно владеет своим заумным наречием | Корней Чуковский49 |
| 1922 | ‹...› это был основоположник зауми, которого сотоварищи единогласно признавали учителем ‹...›. Только у него специальный талант к творчеству слов и несомненное (хотя и не очень широкое) поэтическое дарование соединялись с известной научной осведомлённостью. ‹...› Хлебников действительно сумел во многом преобразовать язык, выявить в нём элементы, обойдённые вниманием поэтов, но в высшей степени пригодные для поэтического творчества. Он показал новые приёмы художественного воздействия словом, и при этом сумел остаться “понятным” при минимальном усилии читателя | Брюсов50 |
| 1922 | Своей работой над словом Хлебников положил начало новой поэзии | Вел51 |
| 1922 | Колумб новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами ‹...› Во всех вещах Хлебникова бросается в глаза его небывалое мастерство ‹...› считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе. | Маяковский52 |
| 1922 | Талантливый маниак голого слова и оттого нудно многословный и голословный | Р. Иванов-Разумник53 |
| 1923 | Единственный последовательный экспериментатор и изобретатель в области слова | К. Локс54 |
| 1923 | Хлебников возится со словами, как крот, — между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие | Осип Мандельштам55 |
| 1923 | Он был только дегенератом в самом типичном толковании этого термина | И. Аксёнов56 |
| 1924 | Он всё же в первую голову — поэт-теоретик | Тынянов57 |
| 1924 | Я был очарован этой странной смесью гения и идиота в одном человеке | Д.П. Мирский58 |
| 1924 | В конечном итоге — будем честны хотя бы перед памятью поэта — ничего не вышло; на этот итог Хлебников был осуждён уже самими внутренними качествами своего таланта, самою структурою своей личности, тем культурным типом, какой был в ней исторически воплощён. | Г. Винокур59 |
| 1925 | Хлебников — чрезвычайно любопытная и оригинальная фигура ‹...› он был властелином языка ‹...›. Его наследие — микрокосм, отражающий в неимоверно увеличенном масштабе творческие процессы всей истории языка, начиная с его рождения. | Д.П. Мирский60 |
| 1927(?) | Это был гений и человек больших прозрений | М. Кузмин61 |
| 1928 | Хлебников — фантаст с глазами мудреца и ребёнка. Хлебников — поэт орлиного размаха. Хлебников — шахматист слова. Хлебников — инженер стихотворного дела. Хлебников — зерно человека будущего. | Артём Весёлый62 |
| 1928 | Хлебников — поэт поэтов, подобно Тютчеву | Иван Розанов63 |
| 1928 | Величайший поэт ХХ века ‹...› Не поэт будущего, а тот, кто открыл пути в будущее и умер на пороге будущего | В. Друзин64 |
| 1928 | Хлебников был чемпионом ‹...› писателем для писателей, Ломоносовым современной литературы | В. Шкловский65 |
| 1930 | полоумный визионер ‹...› “гениальный кретин”, как его кто-то назвал (в нём действительно были черты гениальности; кретинистических, впрочем, было больше) | Ходасевич66 |
| 1931 | Хлебников и его тонкая искренность | Борис Пастернак67 |
| 1931 | Колумб новой языковой культуры | В. Каменский68 |
| 1933 | По сравнению с Хлебниковым, раздвигавшим возможности слова до пределов, ранее немыслимых, всё остальное в сборнике казалось незначительным | Б. Лившиц69 |
| 1933 | The obscure, stammering, and deeply talented Chlebnikov made a savage onslaught on grammer and sintax | М. Слоним70 |
| 1934 | Весьма многие литераторы восхищаются словотворчеством Велемира Хлебникова и Андрея Белого, однако не заметно, чтоб кто-нибудь из восхищающихся пользовался лексиконом названных авторов. Я — не поклонник Хлебникова и Белого, на мой взгляд, оба они творили словесный хаос, стремясь выразить только мучительную путаницу своих узко и обострённо индивидуальных ощущений. Однако это были талантливые люди, и у них можно бы кое-чему поучиться. Но — как видно — учиться мы не очень любим. | Максим Горький71 |
| 1935 | Хлебников был, прежде всего, великий поэт, один из величайших европейских поэтов XX века ‹...› Всё-таки Хлебников остаётся — и всегда останется — “трудным поэтом”, трудным даже для искушённого читателя стихов. | Д.П. Мирский72 |
| 1936 | Одна из самых загадочных фигур в нашей литературе, или, вернее, самая загадочная фигура | Г. Адамович73 |
| 1936 | Великолепный образец острого вкуса, словесной точности, широты и глубины поэтического мышления | Асеев74 |
| 1937 | Мэтр всей современной поэзии | Б. Эйхенбаум75 |
| 1937 | Провозглашение Хлебникова родоначальником современной поэзии дезориентирует | Н. Степанов76 |
| 1937 | Одна из самых трагических фигур русской дореволюционной литературы | С. Павлов77 |
| 1940 | Поэт-бунтарь, новатор и первоклассный мастер слова, родоначальник новой культуры стиха | Ф. Дубровская78 |
| 1941 | Поэт поэтов | Н. Плиско79 |
| 1941 | [Он был], несомненно, поэтом необычайного таланта и большой силы, ‹...› но он был психически неуравновешен, и его поэтический дар не мог проявиться во всей полноте. ‹...› Его работы оригинальны, но не более того | Л. Тимофеев80 |
| 1941 | Тихий гений Хлебникова | В. Перцов81 |
| 1941 | Прелестная фигура поэтического мечтателя и романтического странника, талантливого мастера, рано ушедшего из жизни, верного и благородного рыцаря поэзии | Г. Макогоненко82 |
| 1943 | какая-то особенная музыкальность Хлебникова | Ф. Степун83 |
| 1945 | Хлебников выступил как крупнейший реформатор русского стиха | Харджиев84 |
| 1946 | мы видали в то время и людей в клоунских одеяниях, и с накрашенными щеками, и тихих безумцев, как Хлебников, называвший себя председателем земного шара | Борис Зайцев85 |
| 1947 | [Khlebnikov had] total freedom of purpose and vision | Saran Alexandrian86 |
| 1948 | Хаотическая смесь идеалистического мистицизма и анархического утопизма | Б. Яковлев87 |
| 1948 | In this [striving to create a new poetical technique] perhaps the greatest achievement was that of Velemir Khlebnikov, whose experiments with language made him at once the most difficult and the most influential of the futurists | D.P. Costello88 |
| 1951 | Махровый декадент | В. Щербина89 |
| 1951 | В советской поэзии нет места Хлебникову | В. Саянов90 |
| 1953 | Я никогда не перестану считать его одним из величайших русских поэтов и, возможно, самым значительным современным поэтом в мире | Роман Якобсон91 |
| 1956 | Хлебников был планетарием и хотел обрусить земной шар | А. Ремизов92 |
| 1957 | Имена Хлебникова, Цветаевой, Мандельштама становятся известными, но иногда они популяризируются неверно, и молодёжь под влиянием этого начинает увлекаться ими. | А. Дымшиц93 |
| 1957 | Белый и Хлебников — вот учителя поэтического ремесла | Анонимный студент Литературного Института им. Горького94 |
| 1957 | В служении своим мифам и своей поэзии Хлебников являл пример величайшего человеческого бескорыстия. В годы, когда “гремело оружие”, когда самый быт, казалось, должен был обострять у людей инстинкт самосохранения, Хлебников шёл по краю бед и нищеты с естественностью заворожённого и наивного ребёнка | К. Зелинский95 |
| 1960 | Его работы напоминают снесённый дом, оголённый каркас, трубы которого раскрывают внутреннюю структуру | Юрий Семёнов96 |
Хотя все вспышки нравственной страсти
разыгрываются внутри культуры, бунтарь
всегда думает, что его бунт распространяется вне её.
Борис Пастернак
Классифицировать творчество Хлебникова довольно сложно. В какой-то степени верно то, что
Хотя некоторые критики высоко оценивают прозу Хлебникова,101
Среди драматических произведений Хлебникова заслуживают внимания следующие. Стилизованная «Снежимочка» (1908) создана под влиянием «Снегурочки» Островского и пьес Блока. Другая стилизация, «Девий бог» (1909), более амбициозна в попытке показать чисто славянскую стихию.104
Разрекламированные небольшие экспериментальные стихотворения Хлебникова для баланса в изучении его творчества следует, вероятно, расфокусировать. Иногда бывает трудно отличить законченное короткое стихотворение от простого фрагмента или экспериментального наброска. Тем не менее, именно такую поэзию — включая неизбежные «Заклятие смехом» и «Бобэоби» — отбирают для антологий. Этот односторонний подход повлиял на критику и научные исследования вне России, где оценки вроде „‹...› [Хлебников] был, прежде всего, экспериментатором и новатором в рифме, размере и лексике”106
Гораздо меньше внимания уделятся самому амбициозному литературному проекту Хлебникова — сверхповестям, вероятно, потому, что к ним трудно подступиться. Однако они заслуживают внимания, поскольку имеют прямое отношение к проблеме эпоса Хлебникова, т.е. его поэм. Сверхповести иногда ошибочно относят именно к этому разряду, тогда как на деле Хлебников стремился соединить в них все жанры воедино.
Сам Хлебников определил сверхповесть в предисловии к «Зангези»:
Первый шаг в этом направлении — сверхповесть «Дети Выдры», составленная из самостоятельных произведений 1911–1913 годов. Она разделена на шесть парусов, сочетающих в себе стихи и прозу, повесть и драму. Хлебников намеренно тасует исторические эпохи, делая упор на русско-азиатских связях, излюбленном предмете своих размышлений. По форме есть определённое сходство с романтической комедией Людвига Тика, где драматические персонажи — часть зрительской аудитории. «Детей Выдры» Хлебникова называют „художественным синтезом его математических изысканий”.109
«Война в мышеловке» от какой-либо другой сверхповести отличается, прежде всего, структурно. И тематический принцип здесь яснее: все части объединены антимилитаристским настроением и излюбленными идеями Хлебникова о закономерной повторяемости событий. Поскольку поэт использовал в этом произведении только стихи, некоторые редакторы ошибочно приобщают его к жанру поэмы. В действительности же «Война в мышеловке» состоит из отдельных коротких стихотворений, написанных в 1915–1917 гг. и стыкованных одно с другим в 1919 г. Поместить эту вещь в разряд поэм значило бы создать существенные трудности как хронологического, так и эволюционного характера. «Война в мышеловке» очевидным образом выламывается из рамок ясного и естественного развития поэм Хлебникова от «Сельской очарованности» (1914) к «Ночи в окопе» (1919). Все двадцать восемь коротких стихотворений, составляющих «Войну в мышеловке», ранее печатались, тогда как в итоговой сверхповести пять из них оказываются одной “главой”. Это свидетельство того, что по прошествии времени Хлебников часто расценивал свои готовые стихотворения частями более крупных произведений.110
Хотя оснований тому мало, «Царапину по небу» тоже иной раз причисляют к поэмам. Написанная в 1920 г. в Харькове, она представляет собой попытку автора применить свои лингвистические теории на практике. Произведение состоит из нескольких фрагментов, часть которых написана на звёздном языке111
Неоконченная сверхповесть «Сёстры-молнии» имеет довольно сложную историю создания. Начатая в 1915–1916 гг., она дорабатывалась в 1921 г. Деление на паруса, подобно предпринятому в «Детях Выдры», связано с реинкарнацией. Средний парус — монолог солдата, распинающего Иисуса. Отдельные фрагменты, напечатанные в СП враздробь (например, пикассоподобное «Чу, зашумели вдруг облака»),112
«Азы из узы» (написана в 1920 г., переработана в 1921 г., издана в СП) и «Шествие осеней Пятигорска» (написана в 1920 г., издана в НП) — сверхповести, напоминающие «Войну в мышеловке»: это циклы коротких стихотворений, изначально написанных порознь. Первая состоит из небольших азиатских поэм, вторая — из пейзажных зарисовок, объединённых описываемой в ней местностью.
«Зангези» (1922) — последняя, самая важная и, пожалуй, самая успешная сверхповесть Хлебникова. В ней поэт опробовал все возможные виды поэтического языка и раскрыл большинство своих идей. Объединение составных частей в одно произведение сделано более искусно, чем в предыдущих сверхповестях. Последняя плоскость «Зангези» — драматическая поэма (точнее, нравоучительная пьеса) «Горе и смех», написанная около 1920 года. Какое-то время Хлебникова занимала мысль использовать поэму «Ночной обыск» в качестве концовки «Зангези». «Горе и смех» с её абстрактными характеристиками в нашем анализе поэм отсутствует,113
Этот краткий обзор сверхповестей включен в наше исследование для того, чтобы отделить их и всё, что с ними связано, от предмета нашего анализа — поэм, произведений эпического масштаба. Хлебников, очевидно, рассматривал их как разные жанры, хотя неизменно использовал в сверхповестях стихи (равно и прозу, и драматические отрывки). Отметим, что при этом стихотворения в составе сверхповести носят экспериментальный характер или касаются его лингвистических, исторических или философских теорий. По всей видимости, Хлебников считал сверхповесть финальной стадией своих экспериментов.
1 Николай Иванович Лобачевский (1792–1856), создатель неевклидовой геометрии.2 В. Шкловский сообщает (О Маяковском. Л. 1940. С. 69), что Хлебников искренне любил Кузмина и однажды, когда футуристы неуважительно отозвались о нём в манифесте, покинул собрание. См. также стихотворение «Вам» (ИС:14), адресованное Кузмину. Сам Кузмин, возможно, испытал на себе футуристическое влияние в своих поздних работах (Параболы. Берлин. 1923).3 См. письмо Хлебникова от 10 июня 1909 г. В. Иванову (НП: 357), а также его письмо от 30 декабря 1909 г. родителям (СП:V, 289). Неправильное написание Велемир является, как правило, результатом небрежности или невежества.4 В сборниках Кручёных он опубликовал несколько стихотворений под псевдонимом Е. Лунёв.5 О Хлебникове и Блоке см.: Ростоцкий Б. Маяковский и театр. М. 1952. С. 64; рецензия М. Кузмина // Северные записки, январь 1917 г. С. 263. О Хлебникове и Сологубе см.: НП: 426. О Хлебникове и Бальмонте см.: ИС: 15. О связях Хлебникова с Брюсовым и Вячеславом Ивановым будет сказано ниже, см. прим. 27 к главе IV.6 Например, «Девий бог» (1909) опубликован в 1912 г. в «Пощёчине»; «Маркиза Дезес» (1909) — в 1910 г. в «Садке судей»; «Чортик» (1909) — в 1914 г. в «Творениях»; «Дети Выдры» (1910–1912) — в 1914 г. в «Рыкающем Парнасе»; «Ка» (1915) — в 1916 г. в «Московских мастерах».7 «Творения» (см. прим. 19 к главе I); «Ряв! Перчатки 1908–1914 гг.» (Санкт-Петербург, 1914) фактически появился в декабре 1913 г.; «Изборник стихов 1907–1914 гг.» (Санкт-Петербург, февраль 1914). Два последних сборника изданы Кручёных. Хлебников так и не увидел сборника «Стихи» (Москва, 1923) — это первое посмертное издание.8 «Учитель и ученик» (Херсон, 1912); «Битвы 1915–1917 гг. Новое учение о войне» (Санкт-Петербург, 1915); «Время — мера мира» (Санкт-Петербург, 1916).9 Первое издание (август 1912) — с шестнадцатью иллюстрациями Н. Гончаровой; второе (ноябрь-декабрь 1913) иллюстрировано О. Розановой и К. Малевичем. Оба вышли в Москве.10 ИС: 32. Одновременно с воинствующим панславизмом, особенно отчётливым в его газетных статьях 1913 г.11 Не пора ли броситься на уструги Разина? См. письмо Хлебникова Каменскому весной 1914 г. (СП: V, 303).12 СП: V, 310.13 Результатом этого, среди прочего, стало издание в 1916 г. манифеста «Труба Марсиан» (СП: V, 151–154), более отвечающего идеям Хлебникова, нежели ранние манифесты футуристов.14 К 1917 году даже его верный приспешник Д. Петровский покинул Общество, потому что Хлебников зачислял в него практически всех, даже Керенского и Вудро Вильсона. См.: Дм. Петровский Воспоминания о Велемире Хлебникове // ЛЕФ, №1 (1923). С. 145, 157, 161. К 1918 г. в состав Общества входили, в частности, Пастернак, Кузмин, Малевич, несколько лётчиков, один эфиоп и два китайца.15 Петровский, цит. соч., с. 169. Это повторяет Степанов в СП: I, 14. Однако через восемь лет тот же Степанов сообщает (ИС: 54), что в тюрьму Хлебникова посадили белые, а красные освободили. О харьковском периоде жизни Хлебникова см. также: Рита Райт Двадцать лет назад // Звезда, №3–4 (1940).16 Название «Свояси» принадлежит Р. Якобсону.17 С. Спасский туманно намекает на это: „Он не жаловался прямо ни на кого. Но шла речь о небрежном отношении к его рукописям. Досада на несбывшиеся планы. На в чём-то не поддержавших друзей. В этот период люди, окружавшие Хлебникова, пытались настроить его против Маяковского” (Маяковский и его спутники. Л. 1940. С. 154).18 Позже В. Татлин пытался поставить «Зангези» на сцене (см.: «Русское искусство», №1. 1923, иллюстрация между стр. 20 и 21). Тынянов назвал её „романтической драмой в том смысле, в каком употреблял это слово Новалис” (СП: I, 23). Один критик считал это началом „магического театра”, который продолжили Мейерхольд, Маяковский и Олеша (Г. Маринич. Магический театр Ю. Олеши // Новое Русское Слово, 19 марта 1950).19 См. сравнение работы Хлебникова с «Поминками по Финнегану» в: Renato Poggioli. Il fiore del verso russo (n.p., 1949). P. 98–101. Поджоли повторил это сравнение в: Russian futurism, Xlebnikov, Esenin // The Slavic and East European Journal, Vol. 2, No. 1 (Spring, 1958). P. 15, где даёт интересную, хотя и одностороннюю характеристику Хлебникова. (Статья, к сожалению, грешит множеством фактических неточностей.)20 Вопреки обыкновению русских мыслителей, эти преобразования совершенно свободны от эсхатологии.21 Вечорка Т. Воспоминания о Хлебникове // Кручёных. Записная книжка Хлебникова. М. 1925. С. 22.22 „Он был человек, несомненно, искренний, без всякого притворства и ломания, человек, погружённый в какие-то свои фантастические мысли, иногда в какие-то цифровые выкладки: когда настанет конец света, или когда появится новая комета.23 См.: Ходасевич В . О Маяковском // Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк. 1954. С. 285–291; Роман Якобсон. О поколении, растратившем своих поэтов // Смерть В. Маяковского. Берлин. 1931. С. 9; Якубовский Г. Лирика и современность // Октябрь, №5 (1926). С. 124.24 Виктор Шкловский. Гамбургский счёт. Л. 1928. С. 5.25 „Хлебникову грозит теперь другое — его собственная биография. Биография на редкость каноничная, биография безумца и искателя, погибшего голодной смертью. А биография — и в первую очередь смерть — смывает дело человека. Помнят имя, почему-то почитают, но что человек сделал — забывают с удивительной быстротой. Есть целый ряд “великих”, которых помнят только по портрету” (Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л. 1929. С. 558).26 „‹...› разве наследие Хлебникова исчерпывается шестью томами его стихов и художественной прозы? Ведь это — лишь одна из граней, которой повернулся к нашему времени гений Велимира. Сейчас я свободно пишу “гений”, теперь это почти технический термин, но в те годы мы были осторожнее в выборе выражений — во всяком случае, в наших публичных высказываниях. Насчёт гениальности Хлебникова в нашей группе разногласий не было, но только один Давид склонял это слово по всем падежам” (Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Л. 1933).27 „Можно подумать, что мы находимся при проявлении одного из симптомов мании величия у параноика. Но параноиком Хлебников не был. Он был только дегенератом в самом типичном толковании этого термина, и мысль его, как и его редкий поэтический талант, способна была совершать только очень короткие усилья, падая затем в область механического процесса нанизывания подобных самим себе элементов. С восторгом “блаженненького” Хлебников упивался количеством подобранных бирюлек, и эту свою радость считал долгом передать современникам, хотя бы при помощи невинного обмана” (Аксёнов И.А. Рецензия на «Отрывок из досок судьбы» // Печать и Революция, №5 (1923). С. 277–279).28 Г. Винокуром и Н. Асеевым. См.: ЛЕФ, №1 (1923). С. 171.29 Ср. Тынянов, цит. соч., с. 559: „Ещё два года назад, когда Хлебников умер, можно было назвать его полубезумным стихослагателем. Теперь этого не скажут; имя Хлебникова на губах у всех поэтов”; Лелевич Г. Гиппократово лицо // Красная Новь, №1 (1925). С. 301: „‹...› “хлебниковщиной” и “пастернаковщиной” болен целый ряд молодых поэтов”.30 „Почему, собственно, “воскрес” В. Хлебников? Почему он некоторыми провозглашается величайшим поэтом не только прошлого или настоящего, но и будущего?.. Надо заявить, что провозглашенье В. Хлебникова сверхгением, да ещё сверхгением ведущим, является либо сознательным вредительством классового врага, либо глубочайшим и опасным заблуждением идеалистов” (Поступальский И. Хлебников и футуризм // Новый мир, №5 (1930). С. 195).31 Например, в: Б. Яковлев Поэт для эстетов // Новый мир, №5 (1948). С. 207–231.32 Ср. желание Рембо „беспорядка во всех смыслах” (raisonné dérèglement de tous les sens) в его письме Полю Демени от 15 мая 1871 г. (Lettres de la vie littéraire d’Arthur Rimbaud. Paris. 1931. P. 62).33 Н. Асеев, О. Брик, В. Каменский, С. Кирсанов, А. Кручёных, Ю. Олеша, Б. Пастернак, Д. Петровский, И. Сельвинский, Ю. Тынянов, В. Шкловский и др.34 Друзин В. Рецензия // Звезда, №9 (1928). С. 136.35 „Ни в какие школы, ни в какие течения не нужно зачислять этого человека. Поэзия его так же неповторима, как поэзия любого поэта. И учиться на нём можно, только проследив пути его развития, его отправные точки, изучив его методы. Потому что в этих методах — мораль нового поэта. Это мораль внимания и небоязни, внимания к “случайному” (а на деле — характерному и настоящему), подавленному риторикой и слепой привычкой, небоязни поэтического честного слова, которое идёт на бумагу без литературной “тары”, небоязни слова необходимого и не заменимого другим, „не побирающегося у соседей”, как говорил Вяземский.36 Николай Асеев. Велемир // Литературный критик, №1 (1936). С. 192.37 Формализм и новаторство // Литературная учёба, №3 (1936). С. 5.38 Друзин, указ. соч., и обзор в: Звезда, №3 (1930) С. 226–227.39 Степанов довольно неуважительно писал о Маяковском (СП: I, 34) до возвышения последнего Сталиным.40 Николай Асеев. Маяковский начинается. М. 1940. С. 27. В эти годы было принято использовать Маяковского как предлог для печатного высказывания о Хлебникове. См.: Спасский, указ. соч.; Каменский В. Жизнь с Маяковским. М. 1940. В рецензии М.Б. на однотомник стихов Маяковского 1940 г. (Октябрь, №8 (1940). С. 188) редактора книги В. Перцова обвинили в том, что он обнаружил „следы тайной страсти к Хлебникову”. По той же причине порицались комментарии Тренина и Харджиева к Собранию сочинений Маяковского.41 Н. Харджиев. Велимир Хлебников // Литературная газета, №045 (1156), 27 окт. 1945 г.42 „Какой проникновенный исторический ландшафт создал он, изображая Волгу в «Хаджи-Тархане», сколько здесь любви и понимания! Как в аналогиях и сопоставлениях, порой неожиданных, может быть субъективных, открывается по-настоящему важное: связь с прошлым, взаимопроникновение культур, значение сродства и дружбы народов. И какая сосредоточенная ненависть к тем, кто не приемлет этой дружбы, кто враждебен труду и человеку!43 Дневник Александра Блока, I. Л. 1928. С. 194.44 Каменский В. Жизнь с Маяковским. М. 1940. С. 45.45 ИС: 42.46 Каменский В. Жизнь с Маяковским. М. 1940. С. 203.47 Рита Райт Двадцать лет назад // Звезда, №3–4 (1940). С. 113.48 СП: I, 33.49 Корней Чуковский. Образцы футуристических произведений // Шиповник, XXII. СПб. 1914. С. 143.50 Брюсов В. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии // Печать и Революция, №7 (1922). С. 55.51 Вел. В. Хлебников — основатель будетлян // Книга и Революция. №9–10. 1922 С. 25.52 В. Маяковский. В.В. Хлебников. Некролог // Красная Новь, №4 (1922). С. 303–305.53 Р. Иванов-Разумник. Владимир Маяковский. Берлин. 1922. С. 12.54 К. Локс. Велемир Хлебников. Зангези. Москва. 1922 // Печать и Революция, №1 (1923). С. 216.55 О. Мандельштам. О природе слова // Собрание сочинений. Нью-Йорк. 1955, С. 341.56 Иван Аксёнов. Велемир Хлебников. Отрывок из Досок судьбы. М. 1923 // Печать и Революция, №1 (1923). С. 278.57 Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л. 1929. С. 562.58 Д. Мирский. Предисловие // Русская лирика. Париж. 1924. С. XII.59 Г. Винокур. Хлебников // Русский современник, №4 (1924). С. 222.60 D. Mirsky. History of Russian Literature. New York. 1955. P. 496–497.61 СП: I, 33.62 Артём Весёлый. Призыв // Крученых А.Е. 15 лет русского футуризма: Материалы и комментарии. М.: Издательство Всероссийского союза поэтов. 1928. С. 5.63 Розанов Иван. Литературные репутации. М. 1928. С. 13.64 Друзин В. Рецензия // Звезда, №9 (1928). С. 136, 138.65 Виктор Шкловский. Гамбургский счёт. Л. 1928. С. 5.66 Ходасевич В . О Маяковском // Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк. 1954. С. 223.67 Пастернак Б. Охранная грамота. Л. 1931. С. 105.68 Каменский В. Жизнь с Маяковским. М. 1940. С. 198.69 Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Л. 1933. С. 129.70 G. Reavey and M. Slonim. Soviet Literature. An Anthology. New York. 1934. P. 15.71 Максим Горький. О бойкости // Правда, 1934, №58 от 28 февраля; Известия ЦИК СССР и ВЦИК, 1934, №51 от 28 февраля. В авторизованные сборники не включалось.72 Д. Мирский. Велимир Хлебников // Литературная газета №63 (554). 15 ноября 1935 г. С. 573 Георгий Адамович. Хлебников // Последние новости (Париж), 6 февраля 1936 г.74 Николай Асеев. Велемир // Литературный критик, №1 (1936).75 Иван Виноградов. Борьба за стиль. Л. 1937. С. 436.76 Н. Степанов. Советская поэзия за 20 лет // Литературная учёба, №10–11 (1937). С. 143.77 Павлов С. Рецензия // Литературное обозрение, №17 (1937). С. 9.78 Дубровская Ф. Обозрение // Молодая гвардия, №11 (1940). С. 156.79 Плиско Н. Обозрение // Октябрь, №3 (1941). С. 199.80 Тимофеев Л. Книги о Маяковском // Новый Мир, №1 (1941). С. 209–210.81 В. Перцов. В.В. Маяковский // Маяковский. Сочинения в одном томе. М. 1941. С. XII.82 Г. Макогоненко. Воспоминания о Маяковском // Литературный современник, №4 (1941). С. 123.83 Фёдор Степун. Бывшее и несбывшееся. Том II. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова. 1956. С. 124.84 Н. Харджиев. Велимир Хлебников // Литературная газета, 27 окт. 1945 г.85 Борис Зайцев. М.О. Цетлин // Новый журнал, №14 (1946). С. 200.86 Saran Alexandrian. Poésie et objectivité // Fontaine, no. 62 (Oct., 1947), p. 521.87 Б. Яковлев. Поэт для эстетов // Новый мир, №5 (1948). С. 229.88 The Oxford Book of Russian Verse (2d ed. supplemented by D.P. Costello). Oxford: Clarendon Press. 1948.89 Д. Щербина. За правдивое освещение творчества Маяковского // Правда, 25 марта 1951 г.90 В. Саянов. Заметки о языке // Знамя, №1 (1951). С. 145.91 Неопубликованное письмо ко мне от 24 июля 1953 г.92 Наталья Кодрянская. Алексей Ремизов. Париж. 1960. С. 302.93 А. Дымшиц. Самый жизненный вопрос // Литературная газета, 22 мая 1957 г., с. 1.94 Литературная газета, 25 июня 1957 г.95 Корнелий Зелинский. На великом рубеже // Знамя, №11 (1957). С. 190.96 Neue russische Lyrik / ed. Johannes von Guenther. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag. 1960. P. 15.97 СП: III, 324.98 СП: III, 257.99 Сравните, например: Степанов, СП: I, 41, с Павловым, указ. соч., с. 9.100 СП: II, 299.101 Мандельштам О. Буря и натиск // Русское искусство, №1 (1923 г.); Тынянов, СП: I, 27; Мирский Д . Годовщины. Хлебников († 1922) // Вёрсты, №3 (1928). С. 146.102 Яковлев, указ. соч., с. 226.103 Борис Эйхенбаум. Творчество Ю. Тынянова // Звезда, №1 (1941). С. 132, 133, 137, 138, 141.104 СП: II, 7.105 Хлебников произносил это название с необычным ударением на среднем слоге.106 The Oxford Book of Russian Verse (2d ed. supplemented by D.P. Costello). Oxford: Clarendon Press. 1948. P. 299.107 СП: II, 317.108 НП: 11.109 Вел. В. Хлебников — основатель будетлян // Книга и Революция. №9–10. 1922 С. 22.110 В 1917 году Хлебников хотел добавить к уже напечатанным «Детям Выдры» два своих больших прозаических произведения — «Девий бог» и «Ка».111 Хлебников иногда употреблял этот термин вместо “заумь”.112 СП: III, 174–177.113 Я также опускаю «Зверинец», который нередко включают в число поэм. На самом деле это стихотворение в прозе и, несмотря на его объём, состоит всего из одного предложения. Степанов то помещал его среди прозаических произведений (СП), то среди поэм (ИС). Харджиев включил его в число прозаических произведений (НП).
| персональная страница В.Ф. Маркова на ka2.ru | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||