чень может быть, что ты усвоил одно только назначение склянок, Томас, а не правильный способ их применения; начнём-ка с наглядных пособий.Количество неизбежно перешло в качество, налицо не только сбитое воедино полчище, но и воинские звания. Не считая обоза, ровно три: пахан, бойцы и угловые. Слэнг преступного мира очень уместен, Томас: угловые неотлучно прикрывают пахана со всех сторон, к нему невозможно подобраться. Здоровенные особи, чего не скажешь о главаре: какой-то плюгаш.
Половины щупальцев и одного глаза недостаёт, зато невероятно башковитый. Пахан имеет два имени: Кутузов и Нельсон. Когда против нас, то Нельсон. В обратном направлении — Кутузов.
Для отпора наседанию этой рати очевидные средства мореплавания совершенно бесполезны: десять авианосцев не стоят подводной лодки с боевым оснащением. Под словами боевое оснащение подразумевается обойма склянок. Срок годности боезапаса крайне мал, причину я раскрою позже.
Как только наши подводники получают уведомление, что враг у ворот, наносится упреждающий удар. Уведомление со спутника, да. Запестрели Канары купальниками — боевая тревога.
Это говорится по привычке — удар, то есть нечто единовременное или однократное; на самом деле лодка движется на пределе погружения, постреливая через определённые промежутки времени. Стараются идти у самого дна. Почему? Хотят как можно точнее воспроизвести всплывание кашалота с добычей в зубах. Макеев придумал подогнать склянку по росту этого исполина, поэтому такие здоровенные лодки: два футбольных поля в длину.
Продолжительность паузы между выстрелами знают единицы: военная тайна. Зачастили — верная примета упадка обороноспособности; а вот если бьём редко, но метко — обороноспособность на высоте. Надо как можно точнее угадать наглость спрутов, скорость их приближения от Лазурного берега или Туамоту к нашей границе и общее количество. Задача не для средних умов.
От спутников сейчас мало толку: спруты взяли привычку нападать натощак, без дозаправки морским зверьём и пингвинами. Как только рядовой боец отлучается перекусить, пахан посылает вдогонку парочку мордоворотов, и они вырывают ослушнику глаза. Вырвут, а потом вминают бедолагу в так называемый обоз: нельзя нарушать скрытность передвижения и другим наука.
Во-вторых, ни в коем случае склянка не должна лопнуть где-то вдали от поверхности моря. За это нас, её изготовителей, по головке не погладят: деньги на ветер. Для облегчения нашего существования разработчик догадался производить подрыв спустя кувырок-другой, смотря по волнению на море и другим слагаемым обстановки, раскрывать которые я не буду. Говорят, эту хитрость посоветовал Макееву сам Черток. Повторяю: изделие вылетает из воды, делает разворот “мёртвая петля” и движется обратно. Срабатывает датчик высоты и происходит подрыв или дополнительный виток. С лодкой полный порядок: поднажала уйти из опасной зоны, датчики ведь люди собирали, возможна холодная пайка и тому подобная халатность. Раньше бывали так называемые бумеранги, страшное дело.
Склянка обязательно стеклянная, обязательно. Чего только не перепробовали — всё хуже. Не тот звон, а ведь ради него и напрягалась громада умельцев, от Макеева до повара на камбузе лодки включительно.
Обыкновенное стекло: расплав извести, окиси кремния и соды, но с рядом присадок. В присадках и зарыта собака, совершенно верно. Уже не просто звякнет, как во времена Фрэнсиса Дрейка, а раздаётся душераздирающий стон, изнывание. Здорово пугает спрутов, проверено тысячи раз. Я не берусь доказать существование инопланетян, однако действительно порой кто-то зависает проверить, что за переполох на море.
Вот мы и подошли вплотную к проходной завода Стеклодув. Дальше без пропуска дороги нет, остаётся верить мне на слово. Почему именно здесь Макеев с Королёвым решили развернуть поточное производство склянок? Очень простой ответ: удобство подвоза сырья. По старой памяти называется Соликамский тракт, он в трёх шагах, но без надобности: железная дорога в полутора. Дешевизна подвоза соды из Березников — раз, качественная окись кремния — два.
Относительно извести скажу так: на каком-то стародавнем выдохе Земли в наших местах было море, а потом частично высохло. Крепкий рассол опустился в расселины, до сих пор его полно, хотя выкачивают солевары четыреста лет. Остатки же раковин всевозможных перловиц и гребешков долгое время выпадали в осадок и уплотнились постепенно в породу известняк. Крошим и пережигаем — налицо негашёная известь.
Окись кремния не какая-то диковина из недр, а вездесущий песок. Но в песке полно всякой трухи, нужна промывка. А зачем промывать, когда река собрала на излучине такую толщу, что хватит на века. Плавучий земснаряд предоставит за копейки: по трубе пульпа достигает площадки складирования, не нужно тратиться на подвоз.
Поэтому и прогремела Посягаевка, что случайно стоит ближе других к природной кладовой, на взгорке. Взгорок тоже весьма кстати: трюх-трюх, прыг-прыг, топ-топ в зависимости от недосыпа, гололёда и тому подобного вниз по лестнице — вот и проходная, а возвращение со смены служит закалке сердечной мышцы, то есть долголетию. Но враг силён, ибо на пути к здоровью установил соблазны, так называемые Птицу, Ключик и Колоду. Уже только бы погрузить бренное тело на какие-нибудь колёса, не до счёта ступенек.
Чтобы произвести спекание так называемой шихты, нужен сильный разогрев. Спекание, потом дробление спёка и окончательная плавка. Чем-то надо греть. Вот и помянешь добрым словом Графтио и Рамзина, держа при этом в уме Владимира Ильича Ленина: Камская ГЭС. Дёшево и сердито. Ещё и поэтому Косыгин одобрил наше расположение, не говоря про Устинова: за годы войны Мотовилиху Дмитрий Фёдорович изучил, как свои пять пальцев.
Писательница Вера Панова тоже изучила, но бытовую сторону, одни лишь условия воспроизводства рабочей силы. Когда Сталин указал ей на этот изъян, Панова заявила: у меня иносказание Кружилиха. Это другое дело, когда иносказание, подобрел Иосиф Виссарионович. И Вера Панова безоговорочно уцелела.
Я уже рассказывал про посёлок строителей Камской ГЭС на правом берегу, это моя родная Гайва. На левом такой же посёлок, и он получил преимущество у Косыгина только потому, что стоит на Соликамском тракте. Имеет ли этот посёлок отношение к Макееву? Ничего не знаю, да и речь об одной Посягаевке.
Не годится упоминать заслуги Устинова мимоходом, тогда уже надо и рассказать, почему он крякнул, утверждая Макеева Главным.
Устинову страна обязана столь многим, что даже хотели переименовать Ижевск в его честь, но горожане привыкли по старинке и отказались. Надо загладить хотя бы частично проступок ижевчан: это вам не дубинка Сталина Молотов, а всё-таки Устинов. Когда Королёва и Чертока перевели из Германии в Подлипки, никто не захотел брать ответственность за дело Вернера фон Брауна — ни производители пушек, ни производители самолётов. Устинов не оробел, взял под личную опеку. И многое другое.
Один только раз он опростоволосился, уже на старости лет. Расскажу в своё время, а сейчас о том, как он утверждал Макеева.
Устинов не знал, что вопрос решён даже не Королёвым, а гораздо выше, и ему показалось рановато доверять Макееву столь ответственное дело: не заматерел. Даже не исполнилось тридцати, рановато. И он говорит Макееву: поедете в Златоуст заместителем Знаменитых. Это я придумал такое прозвище, потому что подлинного не знаю. Знаменитых уже поехал с ярмарки, отвечает Макеев. Устинов крякнул и немедленно подписал приказ о назначении.
Почему крякнул? Очень простое объяснение: народную мудрость Никиты про езду с ярмарки знали многие, но только избранные многие: руководители высшего звена, с которыми тот обсуждал расстановку людей. Никита называл это занятие “обкашлять”, хотя сам не курил и другим не советовал. Человек десять-пятнадцать знало, не больше.
То есть Устинов мгновенно сообразил, что Макеева вызывали на самый верх для собеседования и напутствия, — не встревай. Он и не встревал больше никогда, за исключением того несчастного случая, о котором речь впереди. И вовсе не лень было нагрянуть, а просто Виктор Петрович Макеев так здорово справлялся, что любо-дорого.
Но любо-дорого стало не сразу и не вдруг, а в пятьдесят пятом Устинов подумал: сегодня паренька выдвинули, завтра задвинут. Пусть Никита покуражится, мол. Наверняка он подозревал, что Королёв согласился на такого преемника под страшным давлением, для отвода глаз. Как только паренёк провалит дело, посылаю в Златоуст Ивана Попкова, думает Дмитрий Фёдорович за Сергея Павловича. Простительное заблуждение.
Иван Попков действительно был один из лучших сподвижников Королёва, но знал ли он петушиное слово? Проверить этого возможности не представилось: рано погиб. А Макеев себя уже доказал в Хельсинки. А уж как доказал в дальнейшем — просто нет слов. Но Устинов ему подгадил в недобрый час. Пожалуй, ижевчане правы в своём отказе переименоваться в устиновцев: до сих пор Путин расхлёбывает временное помрачение Устинова.
Ну вот, разобрались с происхождением того места, где протекает моя вторая жизнь и добывается телесное пропитание для первой. Кстати, уже посыпались на голову обвинения, что слишком далеко уклонился от Велимира Хлебникова в угоду какому-то Хрущёву. Кукурузник и грубиян, ботинком лупил по столешнице.
Отвечаю. Никуда не уклонился, наоборот. Открути на попятную, обвинитель: Хальмер-Ю. Самое заветное желание Хлебникова было подтвердить своё прозрение о череде противособытий на протяжении сотен тысяч лет и более. Весьма занимал его и так называемый пульс Земли, невозможный с точки зрения Исаака Ньютона.
И вот грубиян и ботиночный боец вызволяет с каторги Николая Мартьянова, прямого продолжателя дела Велимира Хлебникова в исследовании этого пульса.
Два слова о любви. Срок заключения моего папы скостил Берия, спорить не приходится. Почему-то я не полюбил товарища Берию. Мартьянов приходится мне дядей с улицы, при этом я нежно полюбил Никиту. Разгадка влюблённости: мыслитель Мартьянов — сподвижник Хлебникова.
И вдруг налетает писатель Мухин, да не один: вагон и маленькая тележка открытий чудных. Ниагара открытий, цунами открытий. Разливанное море чистой воды, на которую Мухин вывел Никиту.
Никуда не вывел, а просто шельмует. Приведу пример: отравитель, Сталину пособил в адский котёл бултыхнуться. Мой ответ Мухину. Отравление ста тысяч людоедов не затмит одного Хальмер-Ю, если понимать значение Велимира Хлебникова. Да и не убивал Никита лучшего друга бесплатного труда и колючей проволоки, самостоятельно кони двинул от кондрашки. Мои доказательства. С какой стати Мазепа или Макбет похвалит удачный заговор против него, а Никита одобрил: молодцы ребята, не побоялись дерьмом рожу замазать, при Сталине такое было немыслимо. И добавил: брыкаться не буду, а прошу предоставить возможность написать воспоминания. Этого не будет, рявкнул Брежнев. Однако Никита не только написал, но и тайно переправил воспоминания за бугор. Нобелевка не полагается покойникам, а то непременно дали бы: шведы любят поощрить гонимого, достаточно вспомнить Пастернака.
Продолжаю разговор о заводе Стеклодув. Пока я не раскусил тебя, Томас, наспех заготовил краткий англо-русский словарик стекольного производства. Не пропадать же добру:
Легко понять, что тот же Барак Обама никогда не соберётся выговорить Стеклодув, а скажет Glass Blowing: он по-русски ни бум-бум.
Одно дело сказать, другое — вывести от руки. Все любят сократить, кто записывал за преподавателем, Обама не исключение. И он упорно урезает нас до букв GB, полюбил укреплять вредную привычку.
Я не забуду поведать об этом цветном парне, обязательно расскажу в своё время. Сейчас полюбуйся на человечка внутри нашей склянки. Рот наотмашь и в правой руке тёмные очки, вот именно. Левая холостая, за ней что-то синеет.Я вынужден грозно напомнить, Томас: не перебивай. В свою очередь обязуюсь не прыгать с предмета на предмет, отдохнёшь от настройки на собеседника. Я умею плавно излагать, когда захочу.
Никто не оспорит Станиславского: какой смысл громоздить на липовую стенку настоящее ружьё, если не собираешься открывать стрельбу по зрителям. Ружей висит множество, ещё доберусь. Сперва о том самопале, что достался по наследству от Никиты: хотя и накладно для казны, а переименовал-таки Молотов обратно в Пермь.
Переименовал и переименовал. Он же не знал, во что это выльется. А вылилось в то, что с тех пор у нас беспримерное разделение на работяг и начальство, нигде такого нет. Почему на лбу написано. Сейчас объясню.
Казалось бы, оно везде так: простонародье и знать. Загвоздка в том, что Пермь очень долгое время была закрытым городом.
Обрати внимание на ошибку правописания, Томас. Как это никакой ошибки. У тебя нет чувства языка, друг мой Исав. Почему-то Сталин обратил внимание, хотя и осетин. Мой любимчик Никита его заушал, а я похвалю: так и следовало менять названия городов, когда они женского рода. Не надо быть Потебней, Буслаевым или Бодуэном де Куртенэ, чтобы возмутиться несуразицей Пермь очень долгое время была закрытым городом. Она, и нате вам: городом. Она может быть только деревней или столицей. Пермь не имеет права быть городом ни одного мгновения. Следовательно, Иосиф Сталин действительно разбирался в языкознании. Удивительное сочетание: лучший друг лагерных бараков и русского языка.
Ну и что закрытый город, курчатовские городки вроде Арзамаса-16 или Челябинска-70 вообще захлопнутые. Но ведь они же не на П, эти богоспасаемые городки, а Велимир Хлебников учит: начальная согласная буква таинственным образом влияет на остальное слово. В нашем случае П так повлияла на ермь, что любой местный руководитель, хотя бы он вскарабкался всего лишь на предпоследнюю снизу жёрдочку, обязан иметь наготове эти две палки с перекладиной.
Короче говоря, местный начальник начинается не с головы, загривка или поясницы, а с буквы. Именно поэтому Фома Опискин и невозможен как вышестоящее лицо в Перми, разве что исподтишка.
Что лучше: мешки ворочать или заведовать складом? Лучше брезентовые рукавицы или пилка для ногтей? И всё решаемо, стоит решиться. Бывало, слесарь Опёнкин дрогнет и превратится в Пенкина, или младший научный сотрудник Оплошкин откатит куда подальше свою О. Трах-бах — руководители высшего звена. Никто худого слова не скажет, особенно я: откати мою. Впрочем, переименоваться можно в Припискина, Подпискина или в Перепискина, было бы желание.
Так и не появилось. Вопрос: почему? Подсказка: пятеро внуков под боком.
Чадолюбие, совершенно верно. Забота о подрастающем поколении, причём довольно-таки шкурная забота. Почему шкурная? Потому что ни один уважающий себя пермяк не сочетается законным браком с дочерью того же Пенкина или Плошкина. Прямая дорога под каблук, ну их. Развратный блуд — пожалуйста, законный брак — извините.
Приходится всем папиным дочкам искать мужей где-нибудь на стороне, и ты остаёшься без внуков под боком.
Таково непостижимое влияние буквы П на ермь.
Теперь открути назад, на главу 9.1. Почему без надобности откручивать. Имя-отчество Посягаева, быстро. Сергей Фёдорович, воистину так. А кто под грибком окопался? Дядя Костя. Далеко пойдёшь, а покамест не труди ноги: подвезу на закорках.
Заместителем Посягаева по кадрам и режиму был Евгений Иванович Полежаев, хороший знакомый моего папы, который так полюбился тебе под именем Серёжа Молотилов. Никто не виноват, что Лев Толстой придумал переиначивать имена, поэтому в произведении www.ka2.ru/under/kulikov.html мой папа стал Серёжей, а маму пришлось назвать Аничкой. Зато никто не обвинит в краже: у Толстого Серёжа хотя и покинутый, а всё-таки сын Анны Карениной; её законному супругу Толстой подобрал имя с внятным осуждением развратного блуда Серёжиной мамы: Алексей. Говорящее имя. О чём? О праве собственности на средства деторождения: Алексей, человек Божий.
Подвиг этого святого я оставляю тебе на самоподготовку. Хочешь — затверди наизусть, не хочешь — закрой святцы и забудь, однако имей в виду, что если бы Лев Толстой взялся рассказать мою жизнь, обязательно из Фомы Фомича перевёл бы в Алексея Алексеевича: меня оставили с двумя детьми на руках, да к тому же и без няни, повара, кучера и прачки, не говоря о Лидии Ивановне. Оставили без восторженной графини, но с длительной задержкой заработной платы. Впрочем, сами с усами рассказать.
Хороший знакомый переводится рукопожатие при встрече, как дела и прочее. Всё-таки это шапочное знакомство, потому что уголовное прошлое моего папы Евгений Иванович представлял отчётливо, но без взаимности.
Дело в том, что до размолвки Никиты с Мао Советский Союз настойчиво помогал китайскому народу распрямить спину. Китай изнывал под игом японских захватчиков, и наши военные советники преподавали местным бойцам правила ведения современной войны. Я не могу точно сказать, при Блюхере или позже Евгений Иванович был послан с таким заданием, но китайский язык он знал. Хорошо или так себе — не мне судить, потому что собеседование проводилось даже не на русском языке, а на его исходнике. Исходник русского языка переводится так: долой греко-латынь — раз, гнойную словесность — два.
Что такое гнойная словесность? Сквернословие. Говорят, у России две беды: дураки и дороги. Нет, сквернословие и дороги; дураки вторичны, ибо гнойная словесность — добровольное сумасшествие. Ещё и потому Никита у меня на такой высоте, что в самой тяжёлой обстановке не опускался до матерной брани, а насчёт дорог скажу так: вывел Гагарина в околоземное пространство — довёл бы до ума и дороги. Обязательно бы искоренил эту беду, не поскользнись о размягчённый мозг Брежнева.
Почему размягчённый? Потому что любимое занятие Леонида Ильича — забить козла и болеть. При чём глисты в козлятине, болеть за шайбу на льду. Не человек, а сплошная вредная привычка по сравнению с Никитой.
Посмотри на этот снимок. Вопрос: для чего в руках у Никиты веер? Ответ: Мао прикуривает одну от другой.
— Угосяися, — предлагает высокому гостю.
— И дороги расползутся, как раки, — расплывается высокий гость в гоголевской улыбке сквозь невидимые слёзы, поскольку ответить “дураков нет” у него язык не поворачивается: гнилое слово.
Кстати, о тяге к табаку. Не обязательно человек болен, если дымит как паровоз. Велимир Хлебников именно так и дымил. Хлеб выменивал на табак, вот какая тяга. И вдруг бросил. Почему? Я, говорит, курил от нетерпения. Скорей бы, скорей. Надоело переливать из пустого в порожнее, скорей бы закон времени приснился. Страшное нетерпение годами. Пять лет нетерпения, десять лет нетерпения. Пятнадцать лет нетерпения. Уф-ф, наконец-то. Приснился закон времени — пропала тяга к табаку.
Однако не все курильщики жаждут открытий, большинство предпочитает пиво. Но ведь, по Хлебникову, люди курят от нетерпения — раз, все они смертны — два. Значит, большинство курит от нетерпения умереть. Чего и добивался Будда, между прочим.
Видишь, как полезно приплетать к разговору Никиту: не только Хлебников тут как тут, но даже и в православии можно утвердиться.
Кстати, о кукурузе. Хлебников и царица полей сочетаются так, что дух захватывает с непривычки. Тоже оставляю на самоподготовку, вот руководящие указания: www.ka2.ru/under/body.html.
Из-за чего Мао и Никита повздорили, спрашиваешь? Из-за спрутов. Разный подход к праву собственности на средства борьбы. Мао попросил подводные лодки, а Никита отшутился:
— И охота вам скрести брюхом о дно, а вы лучше поднимите сельское хозяйство из каменного века. Да и зачем лишние расходы — заодно с Курилами обороним, совсем рядом.
— Нет, продайте лодки за свиную тушёнку, да ещё и чумизы подкинем по себестоимости.
— Это другое дело, чумиза — это вам не гаолян, не какое-то сорго. Деловой разговор. Раз вы так настаиваете, лодки в дальнейшем подарим, а покамест займёмся людей обучать искусству морского боя. Сегодня же и приступим — пускай занимаются вперемежку с нашими подводниками. Это и есть дружба навек, разве не так?
— Нет, продайте в собственное распоряжение, я сам Великий Кормчий.
Слово за слово — разрыв отношений. Лично я тоже не уступил бы лодки ни под каким видом. Этот Мао уже и тогда задирал нос. Где велись переговоры? В реке. Мао превосходно изображает выдру, когда на берегу появляется Никита и его люди, включая Ивана Серова.
— Пилыгай сюда, товалиса Ху-Лю-Чжоу.
Никита разделся до семейников и сиганул щучкой в воду, хотя плавать умеет одним топориком: степное детство. Главное — ввязаться, а там видно будет, говорил в таких случаях В.И. Ленин.
Пришлось по ходу дела набираться опыта, положение обязывает. Мао превосходно изображает лягушку, а Никита едва не пускает пузыри: тяжело в учении. Ладно ещё Серов шёл ныром под Никитой, поддерживал на плаву.
Итак, разговор с Полежаевым вёлся исключительно по-русски. Кстати, о внешнем облике собеседника. У Евгения Ивановича были очень короткие нижние веки. Даже не как у Маяковского, а как у мексиканского художника Диего Риверы. Это изображение нам ещё пригодится, когда буду рассказывать о своём сне.Но Подхваткин далеко впереди, а Полежаев пока только присматривается к новичку, не вызывает.
Трудно сказать, сколько буйных ещё завербовали. Одно могу сказать: подозревайте кого угодно, только не начальников участка и выше.
‘Участок’ — ложный друг переводчика: участок на заводе совершенно не то, что приусадебный участок, не говоря про участки внутренних дел. Хлебников очень хвалил эти учреждения: Участок — великая вещь! Это место встречи меня и государства. Таким образом, участковый уполномоченный (околоточный надзиратель) и начальник участка — совершенно разные люди, при этом Василий Павлович Подхваткин оказывается тонким знатоком Велимира Хлебникова.
Но вот Полежаев присмотрелся и вызвал для собеседования. Надеюсь, отчётливость моей памяти не вызывает сомнений. И всё-таки за дословность не поручусь: прошло тридцать лет и три года, как в сказке про Марью Царевну.
— Любишь Родину, Фома?
— Люблю.
— Изменить родовое прозвище нет желания?
— Совесть надо иметь.
— А ты подумай. Пока свободен.
Вот и весь наш разговор с Евгением Ивановичем. Никакой вербовки, вот именно. И я тружусь и тружусь за довольно скромную плату ещё годика три. Да, ровно три года. И вот мой непосредственный руководитель Перестовский говорит мне: зайди к Полежаеву. Тут уже я ручаюсь за дословный пересказ, потому что не раз и не два довелось прокручивать в голове.
— Так и не захотел изменить родовое прозвище?
— Не захотел.
— Но ведь всю жизнь простым рабочим.
— Ну и что.
— Любишь Родину, Фома?
— Сколько можно спрашивать.
— Хорошо поёшь, где-то сядешь.
— Разрешите идти садиться?
— Да ладно тебе. Обычная проверка, и она уже позади: признан годным. Предлагаю сотрудничество.
— Стучать?
— У вас там есть, кому стучать. Нужна спящая почка.
— Не понял.
— Не та почка, что собирает камни на мою голову, другая.
И Евгений Иванович довёл до моего сведения, что у листопадных деревьев есть способ выживания после доскональной проморозки.
Кажется, погибло навсегда: голый ствол, голые ветки. Елки живы, а листопадное дерево засохло. И вдруг выпрыгнул побег. Пошло-поехало, жизнь продолжается.
Никогда не повторяется прежнее дерево, какое-то уже другое. Другое, но то же самое. Это и называется спящая почка.
— Никак не поощряется, зато и подписки с тебя не возьму. Дай слово не светиться до поры, и всё.
— До какой поры?
— Приснюсь, когда придёт время просыпаться. Лады?
Жалею, что не спросил его тогда, кому именно потребовалось моё внедрение, а больше переговорить не довелось. Вскоре Полежаева отправили на покой, где он и задохнулся от недогрузки. Концы в воду, как говорится.
Думаешь, уговор мог быть записан на ленту? Скорее не на ленту, а просто Полежаев передал меня с рук на руки Подхваткину, своему преемнику на кадрах и режиме.
Нет, не передал, потому что иначе Подхваткин передал бы меня с рук на руки Панину. Судя по неведению последнего, и Подхваткин знал обо мне только записи так называемого личного дела и ещё одну подробность, о которой будет рассказано в своё время.
Посягаев тоже задохнулся от недогрузки на заслуженном отдыхе. Появился Михаил Васильевич Петров, и Посягаева проводили в последний путь. Одновременно кому-то понадобилось прикончить Посягаевку. Рука Москвы? Не думаю. Туземный почерк.
Делается так: дорогие заводчане, вам невероятно повезло с местом жительства, но зачем этот хищный оскал. На что вы намекаете. Пермь — открытый город, наш бронепоезд с запасного пути отправлен в утиль вместе с кочегарами, сцепщиками и смазчиками. Есть мнение переименовать слободу Посягаевка в посёлок Cмирный. Кто за? Принято единогласно.
Уже не помню, почему на голосовании меня не оказалось, да и что решит один голос. Однако же поглядим, что решит.
Петров был чужой для Посягаевки, но свой для левобережья прямо напротив Гайвы. Той самой Гайвы, при одном упоминании о которой светлеют лица не только в Хайфе, Хевроне и Тель-Авиве, но и кое-где на Голанских высотах. Благодаря Серёже Молотилову светлеют, да.
Обрати внимание: никакого посёлка Смирный. И один в поле воин, если это боец.
Итак, Петров был чужой для Посягаевки. Варяг, образно выражаясь. Но не доскональный варяг, за что мне и полюбился. Полюбится и тебе, не сомневаюсь: он имел смелость перечить Плутневу.
Поскольку моя вторая жизнь внятно пересеклась с бесстрашным смельчаком Петровым, сделаю небольшое отступление на игру в мяч.
Список наших будущих с тобой занятий следует дополнить, и он будет дополнен. Называется пока не знаю как, что-нибудь вроде Нетерпение меча стать мячом. Особый упор сделаю на играх древних мексиканцев: майя продолжают меня занимать со страшной силой, и это никак не связано с концом света в 2012 году, который они якобы напророчили.
Трудно сказать, знали мяч древние насельники так называемой Берингиды или придумали его позже, когда волна северян-переселенцев докатилась до Мексиканского нагорья. Но уж тут не просто знали, а души не чаяли в мяче: важнейшее государственное дело. Подоплёку игры я пока скрою, поговорим о наглядном, грубом и зримом: спортивных памятниках.
Ты этими кортами налюбовался в Мексике, не так ли. Дай теперь полюбоваться невыездному человеку. Ну вот, и я отвёл душу. Теперь смотри на изваяние игрока.
Видишь, какой у него здоровенный живот. Но это не жир, а набрюшник из растительного волокна, поверх которого каменный хомут.
Говорят, что хомут для упряжки придумали древние китайцы. Возможно. Хомут для игры в мяч изобрели майя, это надёжно доказано раскопками. Разве мыслимое дело называть эту принадлежность поясом, никогда. Хомут.
Если открутить на корт, легко заметить, что кольцо довольно-таки небольшое и очень высоко вмуровано в стену. То есть мяч какой угодно тяжёлый, но размером не более головы взрослого человека.
Так и было в действительности: отрубленную поближе к основанию черепа голову окунали в свежий сок дерева гевея, и эта жидкость отвердевала на открытом воздухе. Окунали ещё и ещё, пока не образуется шар. Это не я придумал, а раскопали громадную кладовую таких изделий.
Не просто плохо подпрыгивает мяч с головой внутри, а отвратильно. Поэтому я и утверждаю, что судья обязательно толкал его откуда-то с гребня стены, а игроки старались подставиться таким образом, чтобы отразить в кольцо. Неимоверно трудная задача. Даже не берусь предположить, сколько они маялись, пока не попадут в цель.Если бы в старинных погребениях не уцелели расписные кубки майя, никто бы не догадался, зачем на животе глиняного игрока в мяч такой громозд. Наверняка боевые доспехи неимоверно благородной войны: бить по лицу не полагается, а только выпускать кишки. Нет, война не при чём, смотри на роспись.
Посмотрел и удивился: ничего себе мячик. Да как же им попасть в кольцо на высоте.
Никак не попасть, это другая игра майя в мяч. Условное название неваляшка. Чтобы ты не подумал, что это пятно случайной грязи, а не каучуковый шар, вот ещё одно изображение из десятков таких же.
Попробуй остаться неваляшкой на одном колене, да ещё и руки положено скрестить на груди. Маленькая точка опоры, зато противник вон какой детина. Это царёк соседей. Но и ты не простолюдин, а тоже царёк. Если опрокинешься — голова остаётся на плечах, но идёшь к противнику в услужение, причём вместе со своим народцем. То есть был сам себе голова, а стал подневольный. Из-за какой-то игры в мяч.
Так и написано в пояснительной записке к изображению: такого-то числа такой-то присоединил к своим владениям городок такого-то.
Может быть, это и не сами царьки, я тоже так подумал. Зачем тогда их не двое с хомутами. В общем, загадка на любителя, а нам с тобой некогда: пора возвращаться к Михаилу Васильевичу Петрову.
Игра в мяч была его подлинной страстью, остальному этот человек придавал мало значения. При этом своё руководство заводом он рассматривал именно как игру: подача слева, подача справа. Это его и погубило.
Можно столько прочесть в этих глазах, что Лев Толстой застонет от зависти. Я прямо заявляю, что дальнейшее повествование совершенно излишне для русского писателя старой закалки: ему достаточно этих глаз. Делаю скидку на твою молодость и недочёты воспитания, только поэтому перевожу словами самоочевидные вещи. То есть я буду излагать, а ты постоянно держи в памяти эти глаза.И всё-таки никто не мог предположить, что Америка с такой лёгкостью одолеет нас не только в гонке вооружений, а вообще: Советского Союза больше нет, как тебе известно.
Хорошо это или плохо? Глядя из Лондона — хорошо, глядя из Луганска — хуже не бывает. При этом сбылось древнее пророчество: Москва — третий Рим. До того ловко устроились москвичи, что малейшую перемену принимают в штыки: зачем эта суета, мол, и так все у нас в кабале.
Будущий развал Советского Союза не вызывал ни капли сомнения у мыслителей задолго до так называемого застоя, ещё в бодрые годы. Мыслителей было двое: Юрий Олеша и Михаил Зощенко. Развал для них был дело решённое, вопрос только в том, что его вызовет. Олеша доказывал, что зависть, Зощенко — жадность. Оба сходились на том, что всё оборудует начальство. Так оно и вышло.
Можно и нужно ругать Сталина, однако спорить не приходиться: руководящая бражка при нём сидела тихо. Да и как не поджать хвост: кругом западни да капканы, при этом никакие заслуги не берутся во внимание. Незаменимых нет, короче говоря.
Стоило Никите заявить о прекращении кадровой мясорубки, наглость подняла голову, и довольно скоро воеводы и городничие сообразили, как перевести подотчётное хозяйство в личную собственность. Охмурить народ сменой вывески, вот как.
Смена вывески подразумевает смутное время. Большинство населения окажется у разбитого корыта, ну и что. Вас вели не туда, но вы же сами виноваты: давным-давно пора было восстать. Зачем вы терпели Сталина и его кодлу. Сами виноваты, теперь отдувайтесь. Это будут говорить нанятые люди, а воеводы и городничие под шумок присвоят подотчётное хозяйство.
Проще пареной репы оборудовать передел собственности, когда она ничья. И оборудовали в лучшем виде: на паях.
На паях переводится так: склад гаража отныне будет принадлежать его руководству, остальное — водителям. Склад или мойка, не суть важно. Справедливое решение? Трудно сказать, но что игра по правилам — да: всенародный избранник подписал такой закон.
Почему-то сразу после делёжки у руководства начинаются временные трудности с выплатой денежного вознаграждения водителям за их труд. Месяц временные трудности, два месяца, три месяца временные трудности. Полугодовая задолженность далеко не редкость, Томас.
И вот из соображения чего-нибудь покушать водители вынуждены обналичить свои паи. Обналичить переводится продать по дешёвке. На каждом углу предлагают провернуть это дельце, но продают любимому начальству, потому что предупредили: узнаем, и предатель будет уволен. Временные трудности, а этот гад сознательно вредит. Вышибут, а куда пойдёшь. В соседнем гараже точно такая же хрень.
Скупать все паи ни к чему, достаточно половины и ещё один. Если все они в одних руках, обладатель — единоличный воротила, прочая мелюзга может не рыпаться. Ещё раз: однажды его назначили руководить за красивые глаза, гибкую поясницу и тому подобное, а теперь он законный владелец, причём ни копейки своей не затратил.
Как это ни копейки, а скупка паёв? Называется „вашим салом по вашим сусалам”: потому и не взлохматили работяги честно заработанное, что этот ловкач помещал их денежки в банк, и там происходило закономерное приращение вклада. На эту лихву и выкупались паи, а когда они выкуплены в нужном объёме — почему бы не расплатиться за дела давно минувших дней. Он же ночей не спал от переживания за временные трудности, пойти навстречу законным требованиям трудящихся — святое дело. Деньги обесценились, зато чохом годика за полтора. То-то радости, то-то весело.
Не бывает такой задержки заработной платы? Это в гараже не бывает, на заводе Стеклодув наблюдалась именно такая: полтора года.
Открути на глаза Михаила Васильевича Петрова.
Теперь представь, что ты писатель старой закалки Мельников-Печерский. Что прочитал в глазах. Чувство глубокого удовлетворения прочитал и даже „всё путём“ услышал.
Оценка два, Мельников-Печерский. Теперь вообрази себя писателем старой закалки Лесковым. Ну и? Предвкушение чертогона с девочками прочитал. Оценка два.
Теперь вообрази себя Тургеневым.
Ага, наконец-то разглядел рубцы. Всё-таки обратил внимание на самое главное. Наверняка спишь с «Записками охотника» под подушкой, как Хемингуэй.
В эти рубцы нам предстоит вникнуть со всем тщанием, и тут наработки Тургенева здорово пригодится; но сейчас предлагаю вернуться в гараж. Там происходят любопытные события: к ловкачу, который прибрал к рукам долевую собственность, прибыли коренастые парни с короткой стрижкой.
И что они предлагают, эти парни: сделку на грузоперевозки, горючее задёшево или запчасти по сходной цене? Ничего такого не предлагают, а вежливо говорят: мы тебя будем крышевать или сам понимаешь.
Сам понимаешь переводится пожар, изнасилуем дочь и тому подобное. Крышуйте, немедленно соглашается владелец гаража.
И вот у него появляется заместитель крепкого телосложения, зачастую бритый наголо. Вдруг ловкач оказывается в неоплатном долгу и вынужден уступить гараж заимодавцу. Кто новый собственник — водителям известно далеко не всегда, но подозревать у него крепкое телосложение и короткую стрижку никому не возбраняется.
Внезапно на полках Перми возникает изобилие. Это хорошо или плохо? Это замечательно. Слава парням крепкого телосложения. Но куда они подевались из гаража? Трудно сказать, да и какое нам дело. Однако же их нет в руководстве этого прибыльного предприятия, потому что его приобрели москвичи.
Это хорошо или плохо? Трудно сказать, но все родовые прозвища новых владельцев начинаются на букву П. Ба, да это же детки наших папиных дочек, которые свили гнездо в столице, догадываются пермяки.
То есть приход окончательного собственника есть воссоединение семей и неопровержимое доказательство мудрости того древнего еврея, который догадался, что всё возвращается на круги своя.
Вернёмся и мы к изображению Михаила Васильевича Петрова. С рубцами я забежал далеко вперёд, однако насчёт бесстыжих глаз ты погорячился, Томас: завод Стеклодув не подлежал разделу на паи, присвоить его не было возможности при всём желании.
Кое-что в этой писульке отвечает действительности, кое-что недостоверно, мягко говоря. Во-первых, это не работники предприятия Стеклодув решили бастовать до победного конца, а Михаил Васильевич Петров решил. Во-вторых, застрельщиком стачки он выбрал меня.
