Гордый союз скрипземшаров
Велимир Хлебников
If I were not a physicist,
I would probably be a musician.
Albert Einstein
При этом забияка, лягающий Хлебникова — наш с тобой односельчанин по Земному шару. В первом приближении — односельчанин, во втором — сосед, в третьем — ближний. А ближнего полагается возлюбить, как самого себя.
Если вынести за скобки кодекс Юстиниана, шариат, православное Добротолюбие и Конфуция, Талмуд окажется исчерпывающе полным сводом законодательных подробностей общежития; разумеется, оговорена и мера любви к ближнему: как самого себя, но не больше. Не до самозабвения. Излишне уточнять, что к арабам такого рода оговорки не прилагаемы отнюдь: ближними у богоизбранного племени считаются одни только единокровные единоверцы. Еврей-христианин и ожидовевший гой в Талмуде равномерно именуются проказой Израиля; хотел бы я знать, к чему богоизбранные богословы приравняют меня: к раку или к глистам?
Как это за какие заслуги. А кто неотвязно всосался в животрепещущий вопрос, пожирая самый знак вопроса?
Как это в какой вопрос. Хлебников и евреи.
Но мы отвлеклись от любомудрия на утрату целокупного здоровья толп, не поставив ребром вопрос о пинках с дальним прицелом. Таки ставлю: шельмование Хлебникова укладывается в русский перевод Баруха Спинозы или нет?
Почему нет. Случай со мной, только что угораздило. Удар сердца тому назад. Зазор между прошлым и будущим, заполненный бесчувственным всепрощением.
Заснуть холодным сном могилы — общий удел, но не всех устраивает длительная беспробудность. Посмертные воплощения — досужий вымысел, игра ума. Единственный проверенный способ восстать из гроба до Страшного Суда — воскрешение. Лазаря воскресил Иисус, ибо любил его, Спиридон Тримифунтский воскресил дочь, ибо любил порядок.1
Безразличным для Иисуса и Спиридона Тримифунтского торопыгам остаётся уповать на воскрешение из любви к науке. Архиважная подробность: любовь должна быть чистой, без малейшей корысти. Воскрешателю следует или напрочь забыть, или не задумываться об окладе содержания, почасовой ставке, надбавках за выслугу лет и учёную степень любимого мертвеца. Святая любовь, по зову души.
Как правило, добровольно взятая на себя общественно-полезная нагрузка любителя науки бесконечно далека от изучения времени. Простой пример: наладчик буровых установок. Буровые установки на Луне, наладчик — на любимой лежанке. Полежал — прыг за письменный стол. Посидел — хлоп на лежанку.
Какая разница, где обретается тело. Если тебя это заряжает — лазь по горам или плавай в проруби. Никаких труда погонщиков: труд совершенно беззаботен, как застольная песня. От каждого — по способности к деторождению, каждому — по потребности мыслить.
Мысль наладчика буровых установок проникает куда угодно и горы свернёт, если не пускать её на самотёк. Пока она орудует на Луне, развязаны руки для придания потоку времени надлежащей упругости.
Учение Минковского о неразрывном единстве пространства и времени скорее предполагает, нежели ставит под сомнение разительное различие этой пары: противоположности сходятся. Вселенная весьма упруга: её расширение сменяется сжатием, она дышит и даже поёт, по уверению Иоганна Кеплера.2
Если Гераклит Эфесский прав, то предоставленное самому себе время непрерывно истекает строго в одном направлении. Петляет ли оно при этом — не сказано. Та же неясность относительно промерзания насквозь, пересыхания, половодья и бессточных стариц.
Гераклит изъяснился грубо, зато вполне определённо: уподобляемое реке время стремится от причины к следствию, из прошлого в будущее. Но и в случае недостоверности этого воззрения догадка о текучести времени весьма плодотворна.
Жидкости обладают вязкостью, однако совершенно несжимаемы, то есть начисто лишёны присущей твёрдому телу и газам упругости. Если время сродни жидкому телу (исключая расплавы), искусственное придание ему упругости невозможно.
Что из этого следует? Следует сосредоточиться. Вперёд и с песней, лучшие умы. Все на освоение русла времени.
Почему так мила воображению усталого труженика молочная река с кисельными берегами? Потому что кисельное русло существенно замедляет ток молока. В неиссякаемое вымя слушатель сказки не верит, он подсознательно стремится остановить мгновенье, которое воистину прекрасно. И враки приходят на выручку трезвому взгляду на жизнь: берега потому и кисельные, что должны быть вязкими. Они обязаны мешать молоку течь мимо рта, ведра или кринки.
Если окажется, что русло реки Гераклита подобно кисельным берегам, всякую мысль об играх со временем придётся оставить раз и навсегда.
Ещё не хватало. Именно такие препятствия раззадоривают лучшие умы. Раззадорясь, лучший ум тотчас догадается: так называемый кисель следует хорошенько подсушить. До ссыхания в упругую корку, я бы сказал.
Однако для чего руслу времени упругость? Ни для чего. Упругость русла необходима нашему любителю науки, ибо время — среда его обитания. Берёшься искривлять — предусмотри возможность отката в современность.
Увеличивая кривизну потока, можно скрутить время в бараний рог и даже замкнуть само на себя. Без достаточной упругости русла оно таким и останется. Навсегда.
Останется в виде бублика, например. Если замкнуть времяпровод подобным образом, все без исключения события будут неизбежно повторяться через равные промежутки дления.
Со сближением оси рукотворной временюги и стрежня (main stream) потока эти промежутки уменьшатся, не так ли. В пределе (стягивание стрежня и воображаемой оси воедино) имеем бесконечный миг, остановленное мгновенье (И дольше века длится день, / И не кончается объятье).
Строкой выше приведён образчик отъявленной маниловщины. Поскольку время несжимаемо, замкнуть его раз и навсегда можно, сблизить воображаемую ось и стрежень потока — нельзя. Ни пяди сближения после замыкания потока времени. Это не волшебная змея Уроборос, глубже и глубже заглатывающая свой хвост. Чем дольше тянуть с замыканием, тем дальше окажется отстояние оси от стрежня потока.
Поэтому не следует волынить, отговариваясь недосугом. Постой да погоди, знаем эти песни. Объявим бой волоките, встрепенёмся от сонной одури. Хорошо бы развернуть работы прямо сейчас.
А ещё лучше — бросить эту затею. Разумеется, терпение и труд всё перетрут. Вот мы замкнули время с кисельными берегами само на себя, и какая в этом радость? Рано или поздно повторятся не только сходные обстоятельства, предмет пристального внимания Велимира Хлебникова (дух события), но и мельчайшие подробности всего и вся. Весьма вероятно прекращение противособытий, великого утешения народов-изгоев и единственной острастки наглых баловней судьбы. Оставь надежду, всяк сюда входящий, и тому подобные унылости. Сущий ад.
Но если русло упруго, оно отыграет назад, стоит перестать его искривлять, и состоится возврат в современность.
Скоро сказка сказывается, но трудно вспомнить то, чего сроду не знал.
Кроме попущения Божия, нашему наладчику позарез понадобится надёжное искривилище времени. Следует вообразить, а затем изготовить его из подручных средств. Изобрести, одним словом.
Предположим, свершилось: искривилище налицо. Казалось бы, дождались. Однако желающим воскреснуть следует помнить, что изобретателей с души воротит от слов ‘мне нужнее’, ‘дача у реки’ и т.п. Так было, так есть и так будет.
„Своё дожить хочу” Маяковского, например, не сработает. Хочешь — перехочешь, отмахнётся бескорыстный любитель науки. Oтмахнётся, и давай сгущать из воздуха Нерона.
Поджог Рима? Эка невидаль поджог. А вот взаправду ли Нерон пел хуже всех? И быстренько сгустил Нерона. Ну-ка, погнуси.
Спровадил Нерона в тартарары — воскрешает Дракулу. Пил кровушку или враки? Ну-ка, быстро два пальца в рот. Так и знал: одна мамалыга.
Леонид Ильич Брежнев, меткий стрелок. Вот карабин, вот кабан. И никакого укрытия. Пускаю кабана.
Елена Петровна Блаватская. Махатма, говоришь? Поедем, махатма, кататься. На лифте, до чердака. А теперь полетай по-над крышей. Не в настроении? Я настаиваю.
И так далее, в том же духе.
То есть беззаботным в других отношениях потомкам подавай незаурядную личность, а не божью коровку.
И дальновидные забияки сообразили: кадить Хлебникову никакого смысла нет, лучше Тынянова всё равно не угораздит. Значит, нужно переплюнуть порицателей. Оплюй небывало, и обязательно воскресят, обязательно. Из простого человеческого любопытства: а оно вообще двуногое ли?
Шутки шутками, но катать-валять изящную словесность Хлебникова того и гляди зарекутся самые упёртые забияки. Ларчик открывается просто: на ka2.ru им рады-радёхоньки. Что ж ты медлишь, друг мой. Встань, приди ко мне.
Беспримерное гостеприимство: чтобы дали по шапке, изловчись в пирожок нагадить. Гонимый — кем, почём я знаю? — ворчат забияки, и отступаются от изящной словесности Хлебникова.
Подозреваю, что и А.К. Жолковский зарыл-таки свой кистень под кактусом: его крохотка „О рассхемьтесь, схемачи!..” — добрый знак.
И что, с нападками покончено? Как бы не так. Покинув cозерцоги и т.п. привычные посмешища, забияки повсеместно переключились на Хлебникова-законодателя. И это хорошо: хула освежает. А вспомнишь о велимирцах — бодрит.
Велимирцы (не путать с велимирянами) беспечально умиротворены и поэтому наглухо закупорены. Такими, впрочем, и должны быть сосуды благодати. Подобно колдунам вуду, велимирцы никого не стремятся обратить в свою веру. Дяде с улицы и краешком глаза не видать их обрядов, будьте благонадёжны. Священные книги велимирцев хранятся за семью печатями. Взыскующие пробовали украсть, и крали. Ничего не разберёшь: китайская грамота. Совершенная невнятица для гордого внука славян, да и для финна, пожалуй.
Наглядные пособия — предел вникания простеца в служебный обиход этой веры. Наглядных пособий у велимирцев одна единица хранения: святое знамя.
Православная хоругвь (не путать с двусторонней выносной иконой) отличается от знамени воинского подразделения креплением полотнища к древку. Шитьё на знамени зачастую покрывает обе его стороны, изнанка хоругви-стяга всегда девственно чиста.
Святое знамя велимирцев несёт на себе одни только буквы, на казовой и на оборотной сторонах поровну. На казовой стороне ВХ, на оборотной ХВ. Почему-то славянской вязью.
Не почему, а зачем. Затем, что не латиница. Зачем не латиница? Чтобы угодить влиятельному ненавистнику римлян, истязателей Христа. Кто величайший ненавистник этих негодяев? Найдите у Велимира Хлебникова хотя бы слово с романским корнем. Беспримерная ненависть.
Значит, славянской вязью на знамени велимирцы выказывают преданность заветам? Ничего подобного. Показуха, втирание очков. Ибо преданность заветам не дружит с языком их священных книг.
Любопытно выяснить подоплёку дела: ради чего показуха?
В.И. Ульянов-Ленин и его сподвижники сокращали слова до РСФСР, ОГПУ, ВЦИК и т.п. отнюдь не с кондачка, а по старой памяти. У Володи Ульянова одни пятёрки по всем предметам, не исключая основ православного богословия (Закон Божий), Иосиф Джугашвили — выпускник духовного училища; кабы не арифметика да греческий язык (оценки ‘очень хорошо’) — круглый отличник.
ИНЦИ, вот именно. Перевод с I·N·R·I в изголовье Спасителя.
Однако ленинцы потому и большевики, что сокращали слова с большим разбором: начальная буква — исключительно у слов государственной важности. В порядке убывания значимости охвостье нарастает: командарм, облсовпроф, общепит. Самые бросовые, по мнению большевиков, слова сокращать не стоит: “Мы не рабы!” „Миру мир!” “Слава труду!” „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“ и пр.
Таким образом, велимирцы — братья по разуму не только большевиков, но и Понтия Пилата. Добровольно породнились, через урезание слов.
А что урезано, каковы исходники? Исходник на казовой стороне совершенно замечательный: ВСЕМ ХВАТИТ. Нет возражений. Песня, а не исходник.
А ХВ?
Позвольте не отвечать. Всячески воздерживаюсь, так воспитан. Оба из трёх букв. Плуцер-Сарно первый догадался, если не врёт.
Тьфу на них, как говорится. То ли дело игрища и забавы хулителей. Чего стоит разделка Досок Судьбы, например. Нет, не на спички Судьбы. Разделка в щепу, в древесную кашу. Зачем в древесную кашу? Затем, что сказано: бумагу — живым.
Бумага вся до клочка по разнарядке. Рыночные отношения всосались в здравоохранение, судопроизводство и даже в отбытие воинской повинности, а здесь — лимиты, отрыжка Совнаркома. Налицо избыток живых.
Кому в первую очередь по разнарядке? Вечно живым, правильно. Во вторую очередь — особо живым. А в третью?
В третью очередь — поощрение щепачей. Бумпром ставит жёсткое условие: как хотите, но чтобы остатки от Дюма, Дрюона и Дмитрия Быкова — поставщикам щепы. А то из чего мы завтра папир сварганим.
Вот вам и забавы.
Ах да, это же скрижали. То есть каменные доски. Виноват, заврался. Прошу прощения. Простите, говорю. Да простите же. На коленях прошу. Нет прощения? Повергаюсь во прах. Нет прощения? Блаженны милостивые. Нет прощения? Ибо они помилованы будут. Нет прощения? Отрясаю прах. Ага, зачихали. Поздно каяться.
Итак, дальний прицел умных забияк — низложение Хлебникова-законодателя (общий случай Хлебникова-природоведа, Хлебникова-зодчего, наставника молодёжи, телостроителя и т.п.).
Делается это не шутя, без тени насмешки. Ибо хихикать над Хлебниковым накладно: И камни будут надсмехаться / Над вами, / Как вы надсмехались / Надо мной.
Без тени насмешки, насупив брови. Насупив брови и засучив рукава. Дабы пот, струящийся из подмышек, не стекал на ладони. Влажное рукопожатие — показатель слабоволия, вот и приходится сооружать плотины-промокашки. Палач тоже засучивает кумач перед замахом: инда взопреешь за смягчением нравов.
Каторга, одним словом. Добровольная каторга, то есть работа в своё удовольствие, но без перерыва: развенчивать и низлагать Хлебникова полагается разом, в один присест. C какой стати в один присест?
Потому что в Харькове однажды развенчали, но забыли низложить.4
Последствия хорошо известны.
На трупе Есенина следов насилия не обнаружено, исключая пролом в области лба. Предположительно — обрезком водопроводной трубы.
Раздаются голоса: ожог. Ничего подобного. Просто они с Мариенгофом забыли низложить Хлебникова.
Честь честью развенчали, а взамен никого на престол не возвели: неожиданно перепились, и с пьяных глаз укатили в Берлин, немкам подолы задирать.
И Велимир Хлебников случайно остался на престоле, по недосмотру.
Разумеется, он простил Есенина. Продолжал звать Серёжей.5
Однако жалует царь, но не милует псарь. Клятва над гробом. За всё отомстим, надёжа-государь, за всё.
Будь Хлебников низложен в частное лицо — ищи-свищи дворцовых псарей с писарями. А коли не частное лицо и без преемника, то присяга навеки неотменно.
И вот один воевода, Пётр Васильевич Салтыков, убывает на три дня из Москвы, якобы за пшеном в деревню. А его, между прочим, видели у «Англетера» в поддёвке водопроводчика. Так-то.
Однако утро вечера мудренее. Особенно лет через пятьдесят. На свежую голову озорники cообразили, как свалить Хлебникова. Уже другие озорники, не Мариенгоф с Есениным.
Очень просто свалить: пускаем в распыл свод законов его государства времени. Нет свода законов → нет государства → нет престола. Харьковская промашка исправлена, низложение состоялось.
Лично у меня эта затея вызывает восхищение двоякого рода. Сначала о восхищении от старославянского хыща.
Обнародованный свод законов, этот внушительный громозд — видимая часть законодательства Хлебникова, не более того. Непочатые залежи рукописей недоступны и долго ещё будут недоступны.
Чемоданы Николая Ивановича Харджиева, совершенно верно.6
Изумительное чутьё: Харджиев предусмотрел вражеское нашествие и торжество победителей. Карфаген должен быть разрушен и будет разрушен. Поэтому переносим город в другое место. Наглый Рим получает всё. Финиковые косточки, рыбью чешую, битые черепки.
Подвели корабелы: плохо спрятали концы в воду. Пригород Карфагена римляне взяли-таки приступом, прямо в трюмах. Потом выгрузили его на берег и зарыли в землю на двадцать пять лет.
Почему на двадцать пять? Потому что статья LVIII Уложения о наказаниях Древнего Рима.
Теперь о восхищении от старославянского хытити.
Капля камень точит, как говорится. Лиха беда начало. C вечера девка, с полуночи молодка, на заре хозяюшка. Набьём руку на обнародованном громозде — шутя расшвыряем чемоданы Харджиева, дескать.
Последовательные люди. Поразительная выдержка и усидчивость. Будь я бескорыстный любитель науки, я бы такого воскресил, честное слово. Сидишь? Сиди. Вечный жид Агасфер скитается, а ты сиди во веки веков. Только попробуй разогнуться, только попробуй.
Однако всему найдётся объяснение, даже и добровольной усидчивости. Поговаривают, что усердие ниспровергателей — страха ради иудейска: Петра Васильевича внуки норовом в деда и присягу помнят. Промедление смерти подобно. Отсюда мокрая спина и неизбежное изнеможение низлагателей.
Зато не беспечальные велимирцы, не паиньки с притёртыми пробками. Хулитель Хлебникова — громокипящий кубок.
Виноват, опять заврался. Простите, люди добрые. ‘Громокипящий кубок’ переводится ‘буря в стакане воды’, вот именно. Фёдор Сологуб присоветовал Игорю Северянину дать книжке такое название, и тот согласился с простой души. Старая песня: Моцарт и Сальери. Раскаиваюсь, честное слово.
Простили? Иначе в ложке воды утопит? Противное слово ‘ложка’, омерзительно противное. ‘Ложь’, ‘ложка’. А что делать. Не пригоршнями же черпать. Противное слово ‘пригоршня’. ‘Горе’, ‘горший’, ‘пригорюнился’. Пригорюнишься тут:
Ладно, не кубок Северянина, а лермонтовский Терек. Терек в теснине Дарьяла.
Чем занимается Терек в теснине Дарьяла? Камни ворочает, правильно. Залегли тут. Косные тупицы. Расколошматить всё к чёртовой матери. Люблю.
Обратите внимание на слово из пяти букв, замыкающее главку. Я пробирался к нему, спотыкаясь и падая. Не надо чихать и сморкаться, пыль давно улеглась. В следующий раз дышите через платок. Уйдите с головою в бурнус. Ибо cамум не за горами. При дверях, я бы сказал.
Обещанного три года ждут. Мой долг исполнен куда раньше, не так ли. Посулил доказать любовь без намёка на чувство? Она существует, хотелось вам этого или нет. Не отболело, ещё чего. Влюбился и люблю, а там видно будет.
Кого люблю, того целую. Воздушный поцелуй, безешка в белопенную щёку.
И вдруг появляется мальчик. Штаны на лямках, и ковыряет в носу.
— Совсем спятил, дяденька. Терек роется во мгле, а ты причмокиваешь. Вырви его из мглы, раз полюбил.
Вот вам и сопляк. Золотое слово. Далеко пойдёт. Надо ближе познакомиться. А вдруг преемник.
— Присаживайтесь, молодой человек. Разрешите предложить вам пакетик леденцов. Нет, так далеко пойти не могу, шнурки не выдержат. Поиграть в индейцев? Отчего же не поиграть. Давненько не брал я в руки томагавка, давненько. Уморщить всех бледнолицых? А их леди взять в рабыни, правильно. Кто же нам оборудует вигвам и скроит мокасины. Однако нельзя хвататься за два дела одновременно. Давай так: ты пока займись томагавками, а я — Тереком. Вот и чудесно.
Итак, Доски Судьбы — не дерево. Не доски Гутенберга. О слоновой кости речи быть не может: нездоровая роскошь. Панцирь черепахи? Едва ли. Панцирь черепахи — это Китай, китайская грамота. А Хлебников добивался предельной внятности, предельной.
Конечно, бивень мамонта или моржовый зуб — тоже выход. Дороговизна и редкость наверняка умерят соблазн растечься мыслью по древу, внятность обеспечена. Однако Доски вытесаны Хлебниковым из камня. Почему?
Потому что нести к людям скрижали придётся на своих двоих.7
Нужный камень не тяжесть, говорится в народе. А сколько нужных камней тяжесть? Каменных досок в заплечном мешке должно быть в подьём, не больше. То есть изволь быть кратким, не растекайся мыслию. Вот вам и “не от мира сего”. Дёшево и сердито, мужицкая смекалка.
Небольшие каменные плитки, вроде почтовых открыток. Общим весом приблизительно в пуд. Делитель и делимое. Количество плиток предлагаю определить самостоятельно.
Нечёткая постановка задачи, согласен. Камень — понятие растяжимое. Разный удельный вес. Пудожский камень, олонецкий. Cердолик, яшма. Известняк, любимое лежбище прописных истин. Не бывает камня вообще, разве что в воображении Платона. Точильный камень, мыльный камень, бел-горюч камень, сланцы, слюда. Из чего вытесаны Доски Судьбы?
Из лазурита. Русским языком сказано: письмена голубые.
Лазурит (ляпис-лазурь; не путать с бирюзой) издревле слывёт камнем искренности. Лучшая проверка на чистоту намерений.
Аравия. Приближается незнакомый всадник, твой камень искренности тускнеет на глазах. Стреляй или скройся.
Древняя Иудея. Откуда знает Рахиль, что на уме у пришлого юноши. Её косы приглянулись или папашины козы. Камень искренности не обманешь. Пусть малый доит коз, пока не одумается. А там — честным пирком да за свадебку.
Индия. Пальцы магараджи усыпаны перстнями: изумруды на шуйце, ляпис-лазурь — на деснице. У левши — наоборот. Подозрительный, по мнению камня искренности, кубок выпивает кравчий, сомнительное блюдо съедает стольник. Поэтому слуги магараджи неподкупны.
Россия. Неизвестный подле Досок Судьбы. Голубые, говоришь? Делаем снимочек. Цвета пыли, я же говорил. И тут у него вываливается камень из-за пазухи.
У Осипа Мандельштама тоже камень, в единственном числе. Название книги. Почему в единственном? Первое, что приходит в голову: камень преткновения. Именно тот случай, когда первое впечатление обманчиво.
Надо проездиться по России, советовал Гоголь. А.П. Чехов на этом чахотку нажил, на совете Гоголя. Потому что неверно истолковал. Гоголь имел в виду места не столь отдалённые, не остров Сахалин. Вполне достаточно проездиться по России до Урала и обратно. Погостил в Перми — воротись в столицу, расскажи москвичам о трёх сёстрах Циммерман.
Однако при чём здесь Мандельштам, спросите вы. При том, что камнем в Прикамье называют значительно превосходящую высотой окрестные увалы возвышенность.
Отсюда Каменный Пояс, название Уральских гор времён Ермака Тимофеевича. Не всё, что делается, к лучшему. Была река Яик, стала река Урал. Немка из-за Пугачёва переименовала, со страху. Был Каменный Пояс, стали Уральские горы. Чтобы народ не распоясался, наверное.
Если некто проездится по России до Урала и обратно, а потом издаст «Камень», я первый заподозрю неладное. Много о себе воображает. Я, дескать, великан-гора, окружающие — увалы-провалы.
Осип Мандельштам сызмалу знал себе цену, однако побывал на Урале гораздо позже выхода своей книги. Поэтому не лишено оснований подозрение, что его «Камень» суть предмет, коим Давид прошиб голову Голиафа. Небольшой, но увесистый голыш.
Если хорошо владеть пращой, достаточно одного камня для победы над превосходящими силами противника. А Осип Эмильевич родился во всеоружии. Товарищ Сталин это прекрасно понимал: от отправил Мандельштама на Каменный Пояс, а не в камеру с Каменевым Л.Б.
— Нé волки пó крови свóей нам гóраздо нýжнее крóвожадных Львов, тóварищ Ягода, — сказал отец народов, неслышно ступая мягкими сапогами по ковру.
Сын сапожника, он вышел первым учеником из Горийской бурсы. Таинственная связь метко пущенного голыша, звуков чудных и молитв не была тайной для лучшего друга писателей: пращник Давид славен книгой Псалтирь. Меткий камень, меткое слово вдогонку — и ты царь.
То есть кто-то свой престол проворонил. Очевидно, не туда ссылал.
А у Велимира Хлебникова — каменные доски. Не диски, а доски. Ничьи головы он ими раскалывать не собирался. Зашвырнуть в будущее — другое дело.
Усердные не по разуму велимирцы уверяют, что Витя Хлебников валял дурака на уроках Закона Божия. Не верьте: Ветхий Завет он знал досконально. Володя Ульянов знал не хуже — око за око и так далее, — но больше вникал в подробности римского права, превосходно изложенные благовестниками.
Судя по наклонности к языкознанию, Витю Хлебникова должна была поразить благодать Св. Духа, излитая на апостолов, но не поразила. Вероятно, уже тогда отдельно взятые наречия его мало занимали. Что такое звёздный язык Велимира Хлебникова? Это язык человечества до Вавилонской башни, язык Эдема. То есть Витя отнюдь не ловил ворон, когда преподаватель в рясе пересказывал русскими словами Тору.
Но еще больше Витя навострял уши, когда проходили иудейских пророков и законодательство Израиля. Скрижали Моисея, вот именно.
Как известно, Моисей разбил свои каменные доски в гневе на шаткую паству. Хлебников почему-то не разбил. А ведь русские шарахнулись от благочиния к безбожникам. Русские предали веру, а Хлебников не разбил свои скрижали. Значит, они от лукавого. Поэтому святое дело низложения Хлебникова начинать следует с Досок Судьбы, постановили забияки.
И лупят по ним чем ни попадя. Кустари, ох кустари. Сказано: дай голодному не улов, а удочку. То есть вырви Терек из мглы невежества. Дважды обещано, пора вставать с любимой лежанки.
— Как там наши томагавки, юноша? Возвращаемся в каменный век, само собой. Из железа может каждый дурак, вот именно. А я почём знаю. Попробуй обсидан. Что такое обсидан? Вулканическое стекло. Ну, Попокатепетль, наверное. В Мексике, ага. Сбегай.
Продолжим. Чем сподручнее дробить камень? Огромными железными шарами. Шаровая мельница. Помещаем скрижали в трубу, задраиваем наглухо и приводим её во вращение. Железные шары постепенно перемалывают камень во что угодно, от щебня до пудры.
Ни щепа, ни щебень лично меня ничуть не занимают. Занимают исключительно случайные совпадения. Я выискиваю в них закономерности. Это и есть природоведение по Хлебникову.
Внимание: я уже выстругал поплавок. Привязываю грузило и так далее.
Например, случайное слово ‘пыль’.
Ещё бабушка надвое сказала, случайное ли. Почему ‘пыль’, а не ‘персть’ или ‘прах’, например? Потому что прах не только отрясают, но и развевают по ветру. Зачем его развевают? Затем, что бренные останки человека, которому есть что скрывать на Страшном Суде. Или он просто решил узнать пределы долготерпения Божия. При гласе трубном все восстанут из гробов, а этого собирать по крупице извольте.
Поэтому ‘прах’ более сродни глине Ветхого Завета (ср. старославянское брьние — глина), нежели пороху. Но Доски Судьбы — тёсаный камень, а не шумеро-аккадская глина. Ни о каком прахе (‘прахом пошло’) речи быть не может. Сколь угодно тонкий размол окажется на поверку пылью, и только пылью.
Гегель настаивал на „отрицании отрицания“, а Сын Божий смертию смерть попрал.
C Гегелем дело тёмное, относительно же Воскресения никакого сомнения нет: в третий день, по Писаниям.
А пылью пыль попрать можно? То есть размолоть так, чтобы стало целей целого?