Бабков В.В.

Наука и поэзия в творчестве Велимира Хлебникова

Сопроводительная записка В. Молотилова

Сёстры! Сёстры! все мы нагие! все мы едины! все мы равны!
Бросимся в реки, все мы похожи, как капли воды!
Великого мы девушка-цаца.
Все смуглоглазые будем купаться.
Сложим одежды, потом перепутаем,
Всё переменим — все мы равны,
И после оденем — русалки волны.
И кто был в воде нем — будет бус без.
Мы равенство миров, единый знаменатель.
Мы ведь единство людей и вещей.
Мы учим узнавать знакомые лица в корзинке овощей,
Бога лицо.
Повсюду единство мы — мира кольцо.
Мыслители нате!
Этот плевок — миров столица,
А я — весёлый корень из нет-единицы.¹

Наука и Поэзия

1. Единство мифологии

аука и поэзия, реально творимые живыми людьми в определённую эпоху, опираются на свойственное времени и месту отношение к окружающему. Исследование признаётся научным лишь в том случае, если не выходит за рамки представлений, принимаемых научным сообществом как данность, — научной идеологии, если угодно — научной мифологии. Как Хлебников, так и Планк, Минковский, Эйнштейн, Кольцов и Вавилов питались одной и той же мифологией, почерпая из неё исходные интуиции.

Не станем здесь выяснять, в какой мере размышления над  поэзией  плодотворны для  правды. Хлебников утверждал, что:

ровидение сказок походит на посох, на который опирается слепец человечества.²

Впрочем, посох по руке лишь богатырю.

Очевидно, даже беглое знакомство с некоторыми концепциями “нового” естествознания грани веков резко расширит круг ассоциаций, необходимых для более полного, чем при одном лишь филологическом подходе, понимания Хлебникова. Ведь Хлебников обладал глубокими познаниями во множестве разных областей — причём знал именно то, что нужно знать, — и последовательно уничтожал указатели на контекст должного истолкования. Вероятно, поступал он так потому, что его творчество вообще ориентировано на мгновенное постижение-озарение: сразу во всей полноте. — Сказывают, что и Моцарту „чудится, что он слышит всю симфонию от начала до конца сразу, одновременно, в один миг!”³

Хлебниковское понимание пространства и времени резко расходится с классическими представлениями и близко так называемому новому естествознанию. Хлебников исповедует единство пространства-времени, заявляя: человек есть местовременная точка.⁴

Время имеет субъективное значение для мыслящей личности: жизнь есть частное число дел и количества времени.⁵

Суть привлекательности хлебниковского понимания времени — в отождествлении времени-дления с жизнью: заря будущего мирно пасётся с тенями прошлого.⁶

Хлебников считал время-пространство не бездырным и строил уравнения на квантах времени. Вспоминаю рассказы Н.В. Тимофеева-Ресовского о встречах с В.И. Вернадским на Неделе русской науки в Берлине в 1927 году:

я-то лично думаю, и по моим воспоминаниям от наших разговоров или трёпов, Вернадский придерживался близко такой мысли, что если когда-нибудь будут сквантованы пространство и время, то может быть физическим чем-то будет состояние взаимодействия квантов пространства и времени, а физическим ничто будет отсутствие такого взаимодействия ‹...›⁷

Налицо глубокие разногласия между хлебниковским пониманием ожизненного, одухотворённого времени-пространства и ньютоновским голым пространством и мёртвым временем (речь идёт, конечно, не о великом мыслителе, математике, мистике, а о позднейших эпигонах, не способных, в отличие от Ньютона, ни ответить на вызов времени, ни почувствовать такой вызов).

Младший современник Хлебникова А.Ф. Лосев высказался весьма энергично:

еханика Ньютона построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства. Мир не имеет границ, т.е. не имеет формы. Для меня это значит, что он — бесформен. Мир — абсолютно однородное пространство. Для меня это значит, что он — абсолютно плоскостен, невыразителен, нерельефен. Прибавьте к этому абсолютную темноту и нечеловеческий холод междупланетных пространств. Чтó это как не чёрная дыра, даже не могила и даже не баня с пауками, потому что и то и другое всё-таки интереснее и теплее и всё-таки говорит о чём-то человеческом.⁸

Некий журналист, нападая на пушкинское стихотворение, неловко пошутил насчёт „когтей господина сочинителя”. Стихотворение и заметка были без подписи. Пушкин отозвался эпиграммой «Ex ungue leonem»:

Хлебников спокойно высказал неприятие Ньютона во фрагменте «Я и Чосер» Досок Судьбы. Полезно наложить пушкинскую эпиграмму на подробности раскола классической и новой физики — отчётливее поймёшь весь сарказм хлебниковского высказывания:

Напротив, Хлебников высоко ценил специальную теорию относительности Г. Минковского:

Воин! Ты вырвал у небес кий,
И бросил шар земли...
И новый Ян Собесский
Выбросил: пли!
Тому, кто
Уравнение Минковского
На шлеме сером начертал,
И песнезовом Маяковского
На небе чёрном проблистал.⁹

Минковский в уравнении 3·10⁵ км = √–1 сек показал связь места и времени, а на суконный серый шлем, доставшийся от имперских запасов, красногвардейцы нашивали матерчатую пятиугольную звезду. Пентаграмма — символ Пифагорейского братства — замечательная фигура: с ней связано золотое сечение; её пятиричная симметрия, невозможная у правильных кристаллов, характерна для живых структур (морские звёзды, пятипалая конечность, генетический код и проч.). Металлическую звёздочку с плугом и молотом, символом единства пространства и времени, поначалу получили избранные части: политотделы, чека. Хлебников видел эту первую звёздочку, когда Чека за 40 верст меня позвала на допрос ‹...›¹⁰ По звёздной азбуке словосущество  ЧеКа  имеет такой смысл: Че — полый объём, пустота которого заполнена чужим телом, К — встреча и отсюда остановка многих движущихся точек в одной неподвижной.¹¹

2. СТО

В речи 1908 года Герман Минковский настаивал, что выражаемая формулами группы Лоренца связь между пространственными координатами и временем не случайна, но есть проявление их внутренней связи:

тныне пространство и время, рассматриваемое отдельно и независимо, обращаются в тени, и только их соединение сохраняет самостоятельность.¹²

В «Трубе Марсиан» Хлебников говорит о том же:

юди!
Мозг людей и доныне скачет на трёх ногах (три оси места)!
Мы приклеиваем, возделывая мозг человечества, как пахари, этому щенку четвёртую ногу, именно, — ось времени.
Хромой щенок! Ты больше не будешь истязать слух нам своим скверным лаем.¹³

Чтобы подчеркнуть это соединение, Минковский вводит общее понятие  мир: элемент  мира  есть  мировая точка  (х, y, z, t). — Здесь нельзя не вспомнить  хронотоп  Бахтина и Ухтомского и местовременную точку Хлебникова. Если бы мы могли провести мировые линии всех субстанциональных точек Вселенной (атомов, световых волн), то получили бы историю Вселенной в её прошедшем и будущем.

еперь понятие человеческого рода установило третье понятие — понятие n-протяжённой величины, которое нетрудно было бы назвать дедушкой по отношению к нашим близнецам, двум загадкам бытия. Исходя из него, этого третьего понятия-дедушки, нетрудно вывести оба понятия, пространство и время, и найти и вычертить их родословную. А ведь это очень большой успех, так как дух человеческий радуется и смеётся светлым смехом, как дитя нашедши цветной камешек, когда ему удаётся свести два отдельных, разделённых разрывом генетической связи, понятия на одно, некоторое третье.¹⁴

Вопрос о метрике  мира-дедушки  решает специальная теория относительности в той форме, которую ей придал Минковский. Её основной принцип,  мировой постулат,  благодаря которому „становится возможно вполне одинаковое рассмотрение четырёх координат x, y, z, t, и через это выигрывают в удобопонимаемости формы, в которых выражаются физические законы”. Все законы природы инвариантны относительно преобразований, оставляющих неизменной функцию х²+y²+z² – c²t². Введя вместо t переменную s = t√–1, Минковский получает квадратичное дифференциальное выражение, которое оказывается вполне симметричным в отношени x, y, z, s, „и эта симметрия переносится на каждый закон, не противоречащий мировому постулату”.

Поэтому сущность этого постулата можно выразить мистическою формулою

3·10⁵ км = √–1 сек.¹⁵

Вот почему постоянный персонаж Хлебникова, мнимая единица, позволяет о явлениях времени говорить словами места. В рассказе «Ка²»:

онечно, даже вы допустите, что может быть человек и ещё человек, положительное число людей. Два. Но знаете, что когда кого-нибудь нет, но его ждут, то он не только [не] увеличивает на единицу число вещественных людей, его не только нет, но он и отрицательный человек? И что по воззрениям иных мы переживаем столетия [кусты мигов] отрицательного пришельца с терновником в руке ‹...›.
А вы знаете, что природа чисел та, что там, где есть да числа и нет числа (положительные и отрицательные существа), там есть и мнимые (√–1)?
          Вот почему я настойчиво хотел увидеть √–1 из человека и единицу, делимую на человека. И его лицо преследовало меня всюду в шуме улиц.
          Впрочем, скоро я понял, что если любимый, ожидаемый, но отсутствующий человек отрицательное существо, то каждое враждебное постороннее собранию (не присутствующее в нём) будет √–1, существом мнимым.¹⁶

3. Двойники — начало метаморфоза

Вдумаемся в стихотворение

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер
Пинь, пинь, пинь! тарарахнул зинзивер.
О лебедиво.
О озари!¹⁷

Переломное слово здесь кузнечик, насекомое (золотописьмом тончайших жил); далее речь идёт о синице Parus major L., она же Большая синица,  Кузнечик,  Обыкновенная и Простая синица, Жёлтый Слепух, Зинька,  Зиньзивер:

сегда весёлая и бодрая, она безостановочно скачет и лазает по веткам деревьев, кустов, живых изгородей и заборов ‹...›.
Главную пищу большой синицы составляют насекомые, их яйца и личинки; мясо же, семена и плоды служат ей лакомством. Она по-видимому, ненасытна, так как ест с утра до ночи ‹...›¹⁸

Веры в другом варианте стихотворения означали верхушки камышей; здесь также: виды (насекомых).

пришёл к формуле, что виды — дети вер и что веры — младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам, и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни ‹...› виды потому виды, что их звери умели по-разному видеть божество (лик). Волнующие нас веры суть лишь более бледный отпечаток древле действовавших сил, создавших некогда виды.¹⁹

Далее из Брэма:

ё голос обыкновенное ‘цитт’ или ‘зитт’, к которому, в минуту опасности, присоединяется ‘терррр’; в случае испуга этим звукам предшествует ещё: ‘пиик, пиик’; нежные чувства выражаются слогами: ‘вюди, вюди’. Пение простое, но не неприятное.

Так волшебный камень, давший Хлебникову метабиоз, задаёт способ превращений, метаморфоза. Вот прекрасный отрывок: оленя преследует охотник.

Всё ближе конское дыханье,
И ниже рог твоих висенье,
И чаще лука трепыханье,
Оленю нету, нет спасенья.
Но вдруг у него показалась грива
И острый львиный коготь.
И беззаботно и игриво
Он показал искусство трогать.²⁰

4. Космогония

Основателями современной космологии и космогонии считаются Эйнштейн и особенно Фридман. В 1922 году молодой русский физик А.А. Фридман нашёл нестационарные решения уравнения Эйнштейна и, таким образом, выдвинул представление о нестационарной Вселенной как основе своей математической космогонии. Эйнштейн развивал релятивистскую космологию и использовал стационарную модель. Неудивительно, что он ответил на публикацию Фридмана уничтожающей критикой. Только после некоторых разъяснений он признал (вполне формально) идею Фридмана. Для позитивистски настроенного научного сообщества новая нестационарная модель оказалась делом отчасти не уместным, во всяком случае, неловким: допуская, что Вселенная подвержена изменениям, мы с необходимостью придем к выводу, что у неё будет конец и было начало, — то есть к идее Творца.

Впрочем, сейчас, и уже давно, идея пульсаций Вселенной никого не смущает; именно на ней основаны различные варианты представлений о первичном раздувании Вселенной и Большом Взрыве — каменеющем крике  Хлебникова; более продвинутые модели рассматривают последовательности взрывов, крик за криком.  Сжатие и схлопывание Вселенной начинают “ночь Брамы”, когда времени больше не будет. Ночь проходит; перед зарёй дня и новым возникновением времени вся вселенная была широко раскрытый клюв ворона.²¹

Во всех космогониях первый символ — Яйцо (или Голова), окруженное Тьмой, — отсюда Ворон. Ной послал Ворона после Потопа, но тот не вернулся в Ковчег, ибо тогда началось создание Вселенной. Иначе: Ворон это Голова Вселенной, где творятся Боги, Небеса, Земля. Отсюда название хлебниковской вещи —  Голова Вселенной.

Мысль о пульсации Вселенной, среди других своих воззрений, Хлебников разъяснял в 1919–1920 гг. в Харькове Андриевскому. Научные монологи Хлебникова перемежались репликами о стихах: Андриевскому особенно понравилось стихотворение «Ты же, чей разум стекал...» из свежего сборника «Пути Творчества».²²

Записав вариант для Андриевского, Хлебников заметил:

амая важная в нём строчка — это шиповники солнц понимать точно пение. В ней в самой краткой форме я утверждаю свою убеждённость в пульсации всех отдельностей мироздания и их сообществ. Пульсируют солнца, пульсируют сообщества звёзд, пульсируют атомы, их ядра и электронная оболочка, а также каждый входящий в неё электрон. Но такт пульсации нашей галактики так велик, что нет возможности ее измерить. Никто не может обнаружить начало этого такта и быть свидетелем его конца. А такт пульсации электрона так мал, что никакими ныне существующими приборами не может быть измерен. Когда в итоге остроумного эксперимента этот такт будет обнаружен, кто-нибудь по ошибке припишет электрону волновую природу. Так возникнет теория лучей вещества. ‹...› Кеплер писал, что он слушает музыку небесных сфер. Я тоже слушаю эту музыку, и это началось еще в 1905 году. Я ощущаю пение вселенной не только ушами, но и глазами, разумом и всем телом.²³

Позже Хлебников включил полный вариант своего космогонического стихотворения в поэму «Война в мышеловке». Вот этот образчик  гипертекста  Хлебникова:

Ты же, чей разум стекал,
Как седой водопад,
На пастушеский быт первой древности,
Кого числам внимал
И послушно скакал
Очарованный гад в кольцах ревности,
И змея плененного пляска и корчи,
И кольца, и свист, и шипение,
Кого заставляли все зорче и зорче
Шиповники солнц понимать точно пение,
Кто череп, рожденный отцом,
Буравчиком спокойно пробуравил,
И в скважину надменно вставил
Росистую ветку Млечного Пути,
Чтоб щёголем в гости идти,
В чьём черепе, точно в стакане,
Была росистая ветка чёрных небес,
И звёзды несут вдохновенные дани
Ему, проницавшему полночи лес.²⁴

В «Романе без вранья» А. Мариенгоф вспоминал о встрече с Хлебниковым в Харькове в апреле 1920-го: о глазах „как у святых на иконах Дионисия Глушицкого” и о церемонии посвящения в Председатели с кольцом, символом Земного Шара, на мизинце Хлебникова.²⁵

Закончим стихотворение — гордая, полная вызова и веры в победу вещь написана 7.XII.1917²⁶:

Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки,
— Мой перстень неслыханных чар —
Тебе говорю: Ты!
Ты вспыхнул среди темноты.
Так я кричу, крик за криком,
И на моем каменеющем крике
Ворон священный и дикий
Совьёт гнездо и вырастут ворона дети,
А на руке, протянутой к звёздам,
Проползёт улитка столетий!
Блаженна стрекоза, разбитая грозой,
Когда она прячется на нижней стороне
Древесного листа.
Блажен земной шар, когда он блестит
На мизинце моей руки!²⁷

Это космогоническое стихотворение даёт также очень точное, с психофизиологической стороны, описание пробуждения Кундалини. В нижней части позвоночника расположен четырёхлепестный “корневой чакрам” — Мула чакра. Здесь обитает творческая змеиная сила Кундалини — форма шакти, имманентная человеческому телу. Кундалини находится в сонном состоянии у обычных людей. В результате аскетических подвигов или по иным причинам змеиная сила пробуждается и ползет вверх по системе чакрамов, стремясь сперва к области “третьего глаза”, то есть к 6-му двулепестному чакраму, Аджна. Эта стадия соответствует возврату в первозданное состояние, пастушеский быт первой древности, когда человек вновь обретает чувство вечности, чем достигает потенциального бессмертия. Вплоть до этой стадии сохраняется человеческое состояние. Седьмой чакрам, тысячелепестный Сахасрара, соответствует головному мозгу; это местопребывание Атмана, сюда, к нему, как к своему супругу, поднимается Кундалини. Момент встречи восходящего тока сушумны с солнечным лучом — и в скважину надменно вставил²⁸ — знаменует подлинный переход к высшим состояниям бытия.

Хлебников записал в дневнике:

сли я Парсифаль, то искупление было 19 сентября 1914 г. в финской лавке обуви, где синеглазая финка быстро села на колени и быстрым проворным движением завязала мне обувь и чело тёмное её просило поцелуя. Точно я Иисус Христос.²⁹

В жизненной ситуации он увидел отражение символической картины: в храме на вершине Монсальвата, горы Спасения, Парсифаль держит священное копьё с постоянно стекающей кровью и обретённую чашу Грааля; боготворит святые реликвии коленопреклоненная Кундри, освобожденная из замка чародея Клингзора. Символизм поясняется аналогией с человеческим телом: Монсальват — тело человека; храм — мозг, точнее, Сахасрара; копьё — позвоночник, его наконечник и чаша — шишковидная железа и гипофиз; Кундри — это Кундалини.

5. ОТО

√–1 у Хлебникова связан со специальной теорией относительности, давшей предельную мировую скорость; символ общей теории относительности — знамя Лобачевского логов:

Перед закатом в Кисловодск
Я помню лик, суровый и угрюмый,
Запрятан в воротник:
То Лобачевский — ты,
Суровый Числоводск.
Для нас священно это имя.
„Мир с непоперечными кривыми”
Во дни „давно” и весел
Сел в первые ряды кресел
Думы моей,
Чей занавес уже поднят.³⁰

Из ОТО возьмём тему: Пуанкаре против Эйнштейна. Пуанкаре рассуждал так: астрономические наблюдения позволят решить вопрос, истинна ли геометрия Лобачевского (или Римана). Но то, что мы называем прямой линией в геометрии, это просто путь светового луча. Тогда, если, скажем, истинна неевклидова геометрия, то нам остается выбор между двумя возможностями: 1) мы могли бы отказаться от евклидовой геометрии; 2) мы могли бы принять другие законы оптики и допустить, что свет не распространяется точно по прямой линии (при измерениях мы должны также добавить новые законы, устанавливающие, что все твёрдые тела подвергаются некоторым сокращениям и расширениям). Пуанкаре предпочёл вторую возможность, а Эйнштейн её исключил, ради простоты системы физики.

Возьмём Алису и Гулливера из общеизвестных трактатов по относительности. Алиса всё время изменялась в росте, то делаясь больше, то уменьшаясь до таких ничтожных размеров, что почти совсем исчезала. Гулливер постоянно был одного роста, но в одном путешествии встретил людей и предметы ничтожно малой величины, в другом попал в страну, где всё было гигантским. В обоих случаях речь идёт об одном и том же. Но Льюис Кэррол принял обычную для ума учёного точку зрения: изменяется наблюдательница. Свифт, напротив, становится на точку зрения обыденного смысла: заставляет Гулливера приписывать собственные изменения изменениям вещей. Но обе точки зрения являются законными.

Какова основа для выбора евклидовой или неевклидовой структуры физического пространства? Удобно избежать поправочных коэффициентов. Определяем единицу длины как длину изменяющегося стержня, независимо от температуры, магнитных и упругих сил, сильной или слабой гравитации. Логических противоречий в этом нет, но этот выбор приводит физика к довольно сложной картине мира: всякий раз, как пламя подносится к стержню, все другие предметы в космосе, включая удалённые галактики, немедленно сжимаются. Для Эйнштейна такая плата была велика и выбор нецелесообразен.

Читателю предлагается решить, на каких математических или физических реалиях основана тема Хлебникова:

Я умер и засмеялся
просто большое стало малым,
малое большим
просто во всех членах уравненiя Мiра
знак да заменен
знаком нет.
Таинственная нить уводила меня
в мiр бытия и я узнавал
вселенную внутри моего кровяного шарика.³¹

6. Эволюция

Плодотворных контекстов для попытки постижения Хлебникова биология даёт не меньше, чем физика. Вот тема. Хлебников говорит: стихи должны строиться по законам Дарвина,³² однако его первое отношение к слову подразумевает самовитое (то есть освобождённое от бремени дарвинова отбора) слово вне быта и жизненных польз.³³. В конце 1920-х Николай Кольцов на основе опытов его учеников, в которых гомеотические мутации восстанавливали изначальное более сложное строение органов, выдвинул представление об одном недарвиновском механизме эволюции. Значительная часть генов — от 95 до 98% — животных и человека никак себя не проявляет. Эти  молчащие  или  спящие гены   дуплицируются и мультиплицируются, претерпевая в чреде поколений разнообразные изменения, ибо жизнь “вне быта” вывела их из-под действия отбора. Когда такие гены, так сказать, просыпаются, львиная доля их даёт лишь уродства, однако некоторые (связанные с переключением путей развития признака) становятся базой новой морфофизиологической адаптации и могут быть подхвачены процессом эволюции. (Позже на основе собственного богатого материала аналогичные представления выдвинул зоолог Сусуму Оно.) Когда Хлебников занимается  спящими  или  молчащими смыслами  нашего языка, утерянным именем,  несказáнным,  его ум летит к доразумному устью.

Зангези:     Они голубой тихославль,
Они голубой окопад.
Они в никогда улетавль,
Их крылья шумят невпопад.
Летуры летят в собеса
Толпою ночей исчезаев.
Потоком крылатой этоты,
Потопом небесной нетоты.
Летели незурные стоны,
Своё позыбывшие имя,
Лелеять его не хотели.
Умчались в пустынные зовели,
В всегдаве небес иногдава,
Нетава, земного нетава!
Летоты, летоты инес!
Вечернего воздуха дайны,
Этавель задумчивой тайны,
По синему небу бегуричи,
Нетуричей стая незуричей
Потопом летят в инеса,
Летуры летят в собеса!
Летавель могучей виданой,
Этотой безвестной и странной,
Крылом белоснежные махари,
Полета усталого знахари,
Сияны веянами дахари.
Река голубого летога,
Усталые крылья мечтога,
Широкие песни ничтога
В созвездиях босы,
Там умерло ты.
У них небесурные косы,
У них небесурные рты!
В потоке востока всегдава,
Они улетят в никогдавель.
Очами земного нетеж,
Закона земного нетуры,
Они в голубое летеж —
Они в голубое летуры.
Окутаны вещею грустью,
Летят к доразумному устью,
Нетурные крылья, грезурные рты!
Незурные крылья, нетурные рты!
У них небесурные лица,
Они голубого столица,
По синему небу бегуричи!
Огнестром лелестра небес.
Их дико грезурные очи,
Их дико незурные рты.³⁴

Словно вторя заявленному Тютчевым в его «Silentium» кругу проблем, В. Гумбольдт писал:

еловек чувствует и знает, что язык для него — только средство, что вне языка есть невидимый мир, в котором человек стремится освоиться только с его помощью. Для самого повседневного чувства и самой глубокой мысли язык оказывается недостаточным, и люди взирают на этот невидимый мир как на далёкую страну, куда ведёт их только язык, никогда не доводя до цели. Всякая речь в высоком смысле есть борьба с мыслью.³⁵

Хлебников отвечает Гумбольдту и Тютчеву:

ы указываем, что кроме языка слов, единиц слуха, есть язык — ткань из единиц ума
         (ткань понятий, управляющая первым).³⁶

Об этом же говорит он и в поэме «Поэт»:

И кто-то тайну мира слышит,
Из мира слов на небо вышед ‹...›³⁷

Джон Донн бросил мяч:

Из параллелей и меридианов
Сеть человек соткал и эту сеть набросил
На небеса, и ныне они в его владенье.³⁸

Через триста лет Хлебников мяч отбил — разоблачением идеи Вселенской Сети как подмены поисков несказáнного и постановкой суровой задачи поиска законов времени:

Если кто сетку из чисел
Набросил на мир,
Разве он ум наш возвысил?
Нет, стал наш ум еще более сир!
Раньше улитка и слизни
Ныне орлиные жизни.³⁹

Пифагор атаковал  несказанное  с помощью чисел:

ервообразы и первоначала не поддаются ясному изложению на словах, потому что их трудно уразуметь и трудно высказать, оттого и приходится для ясности обучения прибегать к числам.⁴⁰

Хлебников ориентирован не на число как орудие постижения, он стремится прямо на родину смысла — к доразумному устью.

Зангези:     Мне, бабочке, залетевшей
В комнату человеческой жизни,
Оставить почерк моей пыли
По суровым окнам, подписью узника,
На строгих стеклах рока.
Так скучны и серы
Обои из человеческой жизни!
Окон прозрачное нет!
Я уж стёр своё синее зарево, точек узоры
Мою голубую бурю крыла — первую свежесть
Пыльца снята, крылья увяли и стали прозрачны и жёстки,
Бьюсь я устало в окно человека
Вечные числа стучатся оттуда
Призывом на родину, число зовут к числам вернуться.⁴¹

Несомненно, пифагорейские числа учтены Хлебниковым. Но дóлжно пядь за пядью отвоёвывать материк молчащих смыслов, а для этого приходится постоянно перевооружаться:

Хлебников объясняет необходимость новых подходов:

огда я замечал, как старые строки вдруг тускнели, когда скрытое в них содержание становилось сегодняшним днём, я понял, что родина творчества — будущее. Оттуда дует ветер богов слова.⁴²

Николай Вавилов в 1920 году выдвинул недарвиновское представление о едином круге допустимых превращений разнообразных признаков близких (и далековатых) групп организмов. Можно составить реестр допустимых признаков и искать в природе формы с желаемыми свойствами, чем Вавилов и занимался с выдающимся успехом. Это можно сопоставить с метаморфозом самовитого слова, с метаморфозом смыслообразов и даже с единым кругом превращений, включающим все напечатанные и рукописные тексты, который составляет интегральный текст Хлебникова.⁴³ Да и не пора ли признать, что  полный текст Хлебникова включает его поведение и поступки?

Мысль Вавилова об ограниченной и направленной изменчивости близка по духу мысли Хлебникова о подобных событиях, разделённых определёнными интервалами времени.

И.В. Гёте предложил понятие  метаморфоз  для рассмотрения растения сразу со всех сторон и одновременно во все моменты его цикла развития. И.И. Канаев посвятил разбору этого круга идей (вдохновившего Р. Штейнера на создание антропософии) ряд превосходных книг, и читатель найдёт в них ценный материал для сопоставления с миром Хлебникова.⁴⁴

Хлебников конструирует будущие науки.

омня, что n⁰ — знак точки, n¹ — знак прямой, n² и n³ — знаки площади и объёма, искать пространства дробных степеней: n^1/2, n^1/3, где они?
Понимая силы как степени пространств, исходя из того, что сила есть причина движения точки, движение точки создаёт прямую, движение прямой создаёт площадь, а переход точки в прямую и прямой в площадь создаётся ростом степени от нуля к единице и от единицы к двум.⁴⁵

Хлебников обитает в разных мирах — так Китоврас в своём царстве днём управляет людьми, а ночью зверями, так Гермес владеет языком божественным и человеческим, и толкует людям волю богов. Для хлебниковских существ, обитающих в пространствах дробных измерений, то есть принадлежащих сразу к точке и прямой, к линии и площади, к поверхности и трёхмерному телу, придумано название:  фракталы.  Обозначая проблему новым именем, которое даёт быструю привычку без выяснения сути дела, мы часто поддаемся иллюзии решения проблемы или её отсутствия. Вот почему Хлебников постоянно удаляет слова, растратившие энергию, и ищет  живые  слова.

Новая физика начала XX века стала теперь классикой, в значительной мере историей (было ли в ней много нового, помимо введения в контекст позитивистской науки изрядной дозы древних идеологий?)

Вот чем занималась физика последней четверти века — элементарными частицами: систематизацией, прогнозированием, рассуждениями о происхождении, погоней за ускользающим  окончательным неделимым.  В “начале времени”, то есть при раздувании Вселенной после Большого Взрыва существовали, как принято считать, четыре типа частиц: это кварки с зарядами, описываемые хлебниковскими  двойками  и  тройками:  + 2/3 и – 1/3 (в “зрелое” время протон содержит два кварка с зарядом + 2/3 и один кварк с зарядом – 1/3, нейтрон — один + 2/3 и два – 1/3). Теоретическая часть этой работы, связанная с законами сохранения, включая теорию суперструн (струны  и  брейны),  имеет тенденцию превратиться в  общую теорию симметрии,  гимны величию которой мы находим везде у Хлебникова, в каждом большом его произведении. А внимательный читатель увидит даже указания, как такую теорию строить.

Космология начинает смыкаться с изучением элементарных частиц, например в случае полузамкнутых вселенных, которые демонстрируют квантовое поведение; эти объекты называются  фридмонами.

Уместно вспомнить задачу Эйнштейна: построить  единую теорию поля.  Некоторые недавние Нобелевские премии были присуждены за попытки связать два из четырёх типов полей (различают сильные, слабые, гравитационные и электромагнитные взаимодействия). Чистые законы времени служат моделью теории единого поля: атомная бомба — разорвана! воскликнул Хлебников по случаю вывода изящной формулы, связавшей удар волны света, сутки Сатурна и Юпитера с порогом простой реакции человека.

Питомники будущих нобелистов должны ввести обязательный курс чтения Хлебникова ради бесценных интуиций, столь щедро им расточаемых.

7. Метаморфоз

В естествознании слово ‘метаморфоз’ впервые стало термином при обсуждении превращения бабочек. Отложенная грена зимует, из неё вылезают личинки-гусеницы, они безостановочно едят, временами линяют, затем окукливаются, в коконе зреют невидимые превращения, из куколки вылетает бабочка. Отсюда одна из тем «Досок Судьбы»: Как гусеница думает о поре, когда она станет крылатой бабочкой и готовится к этому, так и в глубине верований всех народов таилось учение о грядущем преображении человечества,⁴⁶ в связи с чем на том же листе рукописи упоминается фрашо-керети = мир будущего — персидский двойник калмыцкой Бумбы, где нет зимы, смерти, старости: „Обетованная богатырей страна”.

Агентами циклических превращений у Хлебникова (вспомним его интерес к циклическим числам) часто выступают персонажи со стойкими негативными ассоциациями — Антихрист, 666, Масих аль Деджал, или просто Чортик.

Но у Хлебникова нет намерения эпатировать публику.  Последний День  (Фрашо-Кэрэти = Чудо-делание) несовершенного мира и эры Смешения (добра и зла) возвестит  Спаситель  (Астват-Эрети), тогда мир авестийских последователей Зороастра перейдёт в эру Разделения (отделения от зла), где восстановлен исходный совершенный мир. На том же листе, в столбце 365 гуру читаем:

Бабочка, символ души (у Хлебникова ещё и символ книги, метаморфоза и проч.), имеет счастливую судьбу в поэзии. А.С. Пушкин в стихотворении «Художнику» (1836) говорит о некоем ваятеле, он видит в его мастерской („Тут Аполлон — идеал, там Ниобея — печаль...”) знаменитых бабочек Parnassius  apollo  и Arginnis  niobe.

Вопрос: кто ваятель? и что его мастерская?

А теперь смотрим на бабочек Хлебникова:

Где запахом поют небесные вонилья,
В вонесах диких трав
Нетурная негура,
Лилица синих птиц,
В плену узорных зорь,
Где кровь и синь и кровь и снег.⁴⁷

Вонилья — крылья бабочки, но не всякой: у большой перламутровки Argynnis paphia есть четыре полоски пахучих чешуек на крыльях, они летают над собачьей фиалкой.  Vanessa  — род бабочек. У самцов перламутровки адиппы A. adippe две полоски, летают над фиалками. Ароматы бабочек и цветов перемежаются и смешиваются.⁴⁸

Здесь заявляют свои права звёздная азбука и заумный язык. Последний исходит из двух предпосылок:

         1. Первая согласная простого слова управляет всем словом — приказывает остальным.
         2. Слова, начатые одной и той же согласной, объединяются одним и тем же понятием и как бы летят с разных сторон в одну и ту же точку рассудка.⁴⁹

Все священные алфавиты были прочитаны на небе: неподвижные звёзды (для них характерно положение в пространстве) дали согласные, а планеты, с их временами обращений, гласные. Хлебников связал с каждой согласной тот или иной образ движения в пространстве.

          Вэ значит вращение одной точки около другой (круговое движение).
          Эль — остановка падения, или вообще движения, плоскостью поперечной падающей точке (лодка, летать).
          К — встреча и отсюда остановка многих движущихся точек в одной неподвижной. Отсюда конечное значение ка = покой; закованность.⁵⁰

Ка ветра — крыло как преграда ветру; Эль зари — крыло, зарёй окрашенная плоскость; Вэ синих глаз (одно из значений) — круговые движения синих глаз Хлебникова; виель крыла — “глазок”: взгляд падает на крыло, очерчивая круг.

Слепой красавицы глазами смотрит на Хлебникова глазок на крыле бабочки; рисунок пропадает, когда она ближе к глазам, близоруко-голубая, проступает голубой фон; на крыльях улетающей в синие меды неба бабочки между полосок синих пятнышек видны крупные пятна-солнца, а между взмахами крыльев — ожоги Солнца.⁵¹

В связи с использовании в этом стихотворении звёздного языка сошлюсь на трактат А. Фабра д’Оливе «La langue hébraique restituée...» (Paris, 1815). Трактат включает «Словарь...» с характеристиками звуков азбуки как метафизических начал. Еврейская азбука не соответствует русской, однако было бы любопытно сопоставить  ламед  и  вау  по Фабру с эль и вэ по Хлебникову. У Фабра:

амед  — знак расширительного движения;  он прилагается ко всем идеям протяжения, возвышения, занятия места, завладения ‹...›. Буква  вау  имеет два различных гласных значения, а третье согласное. По первому из этих гласных значений, она представляет человеческий глаз и становится символом света; по второму она представляет ухо и становится символом воздушного ветра, звука; в качестве согласной она есть эмблема воды и представляет вкус и вожделеющее желание.

Хотя устремления Фабра и Хлебникова весьма различны, разительное совпадение заключается в том, что буквы трактуются как существа. Отмеченные частичные аналогии  вау  и  вэ  не могут дать основы для полномасштабного сопоставления двух словарей, но чрезвычайно занятно другое сопоставление: вэ  звёздного языка  имеет смысл вихря и точку в круге в качестве эмблемы  — что даёт чёткое указание на первую сефиру  Кетер,  одно из наименований которой  Точка внутри Круга,  чья сфера в материальном мире Асиа называется  Первичные Вихри.

Хлебников на редкость спонтанен, и поиск предшественников его звёздного языка (ранние варианты около 1910 г., окончательный извод — 1919 г.) вряд ли может быть продуктивным, скорее заведёт на ложную тропу. Но кое-что можно разузнать у его единомышленников. Вспомним о первой встрече и четырёхчасовой беседе Хлебникова с П.А. Флоренским в 1916 году. Флоренский всю жизнь собирал материалы для книги «Имена»,⁵² посвящённой „метафизике имени в историческом освещении” (так звучит пункт III.10 проспекта труда «Водоразделы Мысли»). Трактаты о личных именах Флоренского и о простых именах языка Хлебникова посвящены, казалось бы, разным предметам. Однако их вдохновил один и тот же гений, и тексты настолько дополняют друг друга, что вполне могли бы оказаться под одним переплётом.

8. Сдвиг взгляда

Смена точек зрения — это начало метаморфоза. Так Хлебников смотрит на Москву.

Москва, ты кто?
Чаруешь или зачарована?
Куёшь свободу
Иль закована?
Чело какою думой морщится,
Ты мировая заговорщица.
Ты может светлое окошко
В другие времена,
А может опытная кошка;
Велят науки распинать
Под острыми бритвами умных учёных,
Застывших над старою книгою?
На письменном столе
Среди учеников.
Огонь других столетий
О, с порохом бочонок
Твоих разрыв оков.⁵³

Во фрагменте из «Горе и Смех»

Смех:      В горах разума пустяк,
Скачет легко, точно серна.
Я весёлый могучий толстяк,
И в этом моё верую.⁵⁴

И в дерзко брошенной овчине
Проходишь ты, буен и смел,
Чтобы зажечь костер почина
Земного быта перемен.
Дорогу путника любя,
Он взял ряд чисел, точно палку,
И, корень взяв из нет себя,
Заметил зорко в нем русалку.
Того, что ничего нема,
Он находил двуличный корень,
Чтоб увидать в стране ума
Русалку у кокорин.⁵⁵

В.В. Набоков, последователь Хлебникова, озаглавил первый вариант мемуаров термином судебного разбирательства: «Conclusive Evidence» — решающее показание, или что-то в этом роде. Переведя воспоминания на русский язык и ментальность, он сдвигает точку зрения, и получается плавно текущее заглавие, словно воспоминание о русском романе XIX века: «Другие берега». Мимикрия под детективный роман не выдерживает сравнения; теперь приходится перевести текст с русского, но не на американский, а на континентально-европейский вариант английского, с отголоском французского: «Speak, Memory».

Принцип метабиоза — исток оппозиций: добро — зло, время — пространство, день — ночь.

Там, где небо чистоганом
Светит доброму и злому
Я одна с моим цыганом
Делю время и солому
День голубой а ночь темна
Две суток половины
И я у ног твоих раба
Мы оба мы невинны.⁵⁶

И ещё день и ночь:

Кто утром спит,
Тот ночью бесится.
Волшебен стук копыт
При свете месяца.⁵⁷

Видеть предмет сразу со всех сторон и в любой момент времени — это хлебниковский способ стать с ним вровень. Вот поэтому-то так част у Хлебникова метаморфоз и его моменты: сдвиги угла зрения, почти повторы, развилки динамических траекторий. Хлебников читает записанное при раннем переживании:

Она легка; шаги легки.
Она и светоч и заря.
Кругом ночные мотыльки,
В её сиянии горя.⁵⁸

Хлебников легко переговаривается сквозь века со своими собеседниками:

Я слышал голос ржаной как колос:
„Ты не куй меня мати
К каменной палате,
Прикуй меня мати
К девичьей кровати”.⁵⁹

В 1716 году Алексей Зубов на удивительной по трактовке пространства гравюре⁶⁰ — через два века кубисты и футуристы будут искать такой вот „новой меры”⁶¹ — вырезал надпись:

Отсюда выражение “столица на ‘бурх’”, понятное ещё в начале XX века. В сборнике 1913 года Хлебников отзывается на надпись Зубова полётом Внучки Малуши на медведе:

Она ему: „Куда мы едем?”
Он отвернулся и в ветер бурк:
„Мы едем в Петербург”.⁶²

Поэтический ответ мы часто встречаем у Пушкина. Вот эпиграф ко II-й главе «Евгения Онегина»:

Здесь игра на омонимах и отсылка к анекдоту о состязании в краткости. Некто, вызвавший Вольтера, прислал латинское письмо:  Eo rus  — еду в деревню; тот ответил:  I  — езжай.⁶³

Хлебниковское

Слово — пяльцы; Слово — лён; Слово — ткань⁶⁴

Когда одно и другое одновременно стоит перед мысленным взором, то сама вышёптывается формула, замыкающая лотос-треугольник:

* * *

Син, сын сини,
Сей сонные сени и силы
На сёла и сад.
Чураясь дня, чаруй
Чарой голубого вина меня,
Землежителя, точно волна
Падающего одной ногой
Вслед другой.
Мои шаги,
Шаги смертного — ряд волн.
Я купаю смертные волосы
Мои в голубой влаге твоего
Тихого водопада и вдруг восклицаю,
Разрушаю чары: площадь,
Описанная прямой, соединяющей
Солнце и землю, в 317 дней,
Равна площади прямоугольника,
Одна сторона которого поперечник
Земли, а другая путь, проходимый
Светом в год. И вот в моём
Разуме восходишь ты, священное
Число 317, среди облаков
Неверящих в него.
Струна “Ля”
Делает 435 колебаний в секунду.
Удар сердца 70 раз в минуту,
В 317 раз крупнее.
Петрарка написал 317 сонетов
В честь возлюбленной.
По Германскому закону 1912 года
В флоте должно быть 317 судов.
Поход Рождественского (Цусима)
Был через 317 лет после
Морского похода Медины-
Сидонии в 1588 году,
Англичане в 1588 году и
Японцы в 1905 году.
Германская Империя в
1871 году основана через
317·6 после Римской Империи
В 31 году до Р. Христова.
Женитьба Пушкина была
Через 317 дней после
Обручения.⁶⁵

Земля и Небо

1. Мнимости в геометрии

индийской поэтике имеется развитое учение  дхвани  Анандавардханы (Х в. до Р.Х.) о двойном, тайном смысле поэтической речи. По этому учению не может быть названа поэтической речь, слова которой употреблены только и исключительно в прямом, обычном смысле. Что бы ни изображала такая речь, она будет прозаической. Лишь тогда, когда она, через ряд ассоциаций, вызывает и другие картины, образы, чувства, когда „поэтические мысли сквозят, как бы просвечивают через слова поэта, а не высказываются им прямо”, мы имеем истинную поэзию.⁶⁶

В 1910-е годы Павел Флоренский предложил новое геометрическое истолкование мнимостей, которое доставляет богатый круг ассоциаций смысло-образам Хлебникова.⁶⁷

В геометрии изучается пространство, значит, единицей меры следует брать часть самого пространства — часть плоскости, в плоской геометрии. Тогда мнимая единица √–1 получает смысл стороны квадрата площадью –1.

Каким же образом знак площади меняется на отрицательный? Формально площадь фигуры, скажем треугольника, меняет свой знак при изменении обхода вершин. Однако площадь как таковая обходом её периметра не характеризуется. Направление обхода можно задать абсолютно (если с самой фигурой связать некоторое циклическое движение: по контуру фигуры пропустить ток; поместить на фигуру часы с прозрачным циферблатом и т.п.). Причину этой двойственности Флоренский ищет в некотором  движении.  Можно воспользоваться  третьим измерением пространства:  перевернуть треугольник над плоскостью и снова положить его плашмя на плоскость — теперь уже оборотною стороной, получив зеркальное отражение исходного. Площадь его изменила свой знак, потому что изменилось на обратное направление обхода.

Но третьим измерением пространства можно воспользоваться иначе: вместо изменения положения фигуры — заставить самого наблюдателя перемещаться относительно фигуры и рассматривать её с разных сторон. Таким образом, всякий вырезок плоскости из одной стороны положителен, а из другой отрицателен. „Новая интерпретация мнимостей заключается в открытии оборотной стороны плоскости и приурочении этой стороне — области мнимых чисел”.

2. Прозрачное — призрачно

Флоренский даёт намёки на возможный смысл изложенной им теории мнимостей применительно к искусству.

сли смотришь на пространство через не слишком широкое отверстие, сам будучи в стороне от него, особенно при не слишком ярком освещении стены с отверстием, то в поле зрения попадает и плоскость стены; но глаз не может аккомодироваться одновременно и на видимом сквозь стену пространстве, и на плоскости отверстия. Поэтому, сосредоточиваясь вниманием на освещённом пространстве, в отношении самого отверстия — глаз вместе и видит его, и не видит. Он его видел, когда проникал через него вглубь пространства, а когда уже проникнул, то перестал видеть, но воспоминание о виденном не может оставить сознание: смутное, почти осязаемого порядка, впечатление от этой стены беспрестанно будоражит в сознании то, что было ранее видено. Сознание необходимо раздвояется между образом непосредственно зрительным и образом косвенно, посредственнозрительным, даваемым чем-то вроде осязания. При этих условиях восприятия в сознании наличны  два  слоя элементов, — однородных по своему  содержанию,  но существенно разнородных по своему положению в сознании, и в этом смысле не координируемых и взаимно исключающих друг друга.
          Вид через оконное стекло ещё убедительнее приводит к тому же раздвоению: наряду с самим пейзажем в сознании налично и стекло, ранее пейзажа нами увиденное, но далее уже невидимое, хотя и воспринимаемое осязательным зрением или даже просто осязанием, например, когда мы касаемся его лбом.

Слово особенно звучит, когда через него просвечивает иной, “второй смысл”, когда оно стекло для смутной и закрываемой им тайны, тогда через слюду и блеск обыденного смысла светится второй, смотрит тёмной избой в окно слов ‹...›.⁶⁸

„Описанию надлежит быть двойственным”, вторит Хлебникову Флоренский.

Дважды разумная, двоякоумная–двуумная речь — везде у Хлебникова. Ведь если есть понятие отечества, то есть понятие и сынечества, будем хранить их обоих.⁶⁹

Как кажется, в «Письме двум японцам» речь идёт о мировых союзах юношей и войне между возрастами. Но не упустим и другой слой истолкования. Если отечество включает у Хлебникова Ветхий и Новый Завет, то сынечество указывает на чаемый Третий Завет — Завет Святого Духа.

Хлебников ведёт речь не о приходе Параклета — Утешителя, как о том говорил Иисус Христос, прощаясь с учениками перед казнью (Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне⁷⁰). Отступая от буквы учения, Хлебников воскрешает живой дух его,⁷¹ когда он провозглашает приход Единой Книги. Ради неё принесут себя в жертву священные книги, ныне разделяющие человечество:

В эту Церковь-Братство войдет и книга «Доски Судьбы», и законы времени, связавшие удар сердца человека, обращения небесных светил, движения людских масс, сдвиги материков:

Эту единую книгу
Скоро ты, скоро прочтёшь!⁷²

* * *

Хлебниковский образ и листья, певцы того, что нет находит прямое истолкование у Флоренского:

квозящая зелень весенних рощ будит в сердце тревогу вовсе не только потому, что появляется “раннею весною”, но и просто по оптической причине — своей прозрачности: давая стереоскопическую глубину пространства, своими точечными листочками, хотя бы и вовсе не “клейкими”, эта зелень намечает глубинные точки пространства и, будучи густо распределённою, делает это с достаточной психологической принудительностью. От этого всё пространство, овеществляясь, получает зрительно характер стекловидной толщи ‹...›. Прозрачное — призрачно.

М.В. Матюшин в очерке 1920 года «Опыт нового ощущения пространства» рассказал об устремлениях художников начала века, вполне сходных с изысканиями Флоренского:

овременные учёные начала столетия Минковский, Эйнштейн, Планк смело бросают мысли, сбивающие спокойную уверенность человека в совершенстве его познания и воспринимающих пространство органов и чувств. Все они дают сильный удар нашей инертности чувств и восприятий.
Вопрос об измерениях в начале века остро волновал всех, особенно художников. О четвёртом измерении создалась целая литература. Всё новое в искусстве, науке принималось выходящим из самих недр четвёртой меры. Сюда примешался в сильной степени окультизм, к счастью, в настоящее время перекочевавший в Германию. Всё непонятное казалось выходило из четвёртой меры и окультизма. Для меня это был просто конец плоскостному наблюдению и уход от периферического изображения природы.
          Надо учиться широко охватывать видимое глазами, как руками и как бы забегать глазами за объём. Лишь тогда явится сознание объёмного и его границ, а не линий и черт.
          Чтобы нарушить инертность смотрения и подойти к расширенному зрению, я предлагаю вначале следующее весьма полезное гимнастическое упражнение глаза.
          В любой момент вы можете увидеть живой и понятный сдвиг. Поставьте вашу руку на высоте глаз и глядите через неё вдаль: аккомодация осей глаза позволит вам не двигая сдвинуть руку, сделав её прозрачной, и вы увидите даль сквозь руку и наоборот, если вы моментально переведёте глаза от дали на вашу руку, вы испытаете чувство сильного мускульного сдвига в глазных осях, и ваша рука как бы вырастает и почти закроет даль.
          Это упражнение быстрого схождения и расхождения глазных далевых осей полезно для развития чувства объёмности в пространстве.
          Это нарушает единство плоскостного представления.⁷³

* * *

Наиболее интересная часть мемуара Флоренского посвящена истолкованию мнимостей в связи с общим и со специальным принципами относительности, предпринятому ради нового взгляда на аристотелево–птолемеево–дантово миропредставление, данное в «Божественной комедии».

Прослеживая путь Данта с Вергилием (они спускаются по кручам воронкообразного Ада, внезапно переворачиваются ногами к поверхности Земли на уровне поясницы Люцифера, затем Дант возвращается, ногами к месту спуска), Флоренский определяет характер поверхности, по которой двигался Дант: односторонняя римановская. То есть дантово пространство построено по типу эллиптической геометрии. Но с точки зрения общего принципа относительности, аргументирует Флоренский, мировое пространство должно быть мыслимо именно как пространство эллиптическое и признаваться конечным, равно как и время — конечное, замкнутое в себе.

Флоренский разбирает смысл предельности мировых скоростей (специальный принцип относительности): предельность значит „вовсе не невозможность скоростей, равных и больших с, а лишь появление вместе с ними вполне новых, пока нами наглядно непредставимых, если угодно — трансцендентных нашему земному, кантовскому опыту, условий жизни”.

Флоренский определяет внутреннюю область мира, которая ограничивает собой всё земное бытие (R равен 27,5 средних расстояний Солнца от Земли). Это область земных движений и земных явлений. На этом предельном расстоянии и за ним начинается область небесных движений и небесных явлений — попросту Небо. „Этот демаркационный экватор, раздел Неба и Земли, не особенно далёк от нас, и мир земного — достаточно уютен”: граница мира между орбитами Урана и Нептуна.

Преобразования группы Лоренца Флоренский трактует так, что при скоростях меньше c все характеристики остаются имманентными земному опыту. При ν = c, на границе Земли и Неба, длина всякого тела делается равной нулю, масса бесконечной, а время его, со стороны наблюдаемое, бесконечным. „Иначе говоря, тело утрачивает свою протяжённость, переходит в вечность и приобретает абсолютную устойчивость. Разве это не пересказ в физических терминах признаков идей — по Платону, бестелесных, непротяжённых, неизменяемых, вечных сущностей? Разве это не аристотелевские чистые формы? или, наконец, разве это не воинство небесное — созерцаемое с Земли как звёзды, но земным свойствам чуждое?”

ир имеет определённую границу, но выйти за эту границу нельзя, — рассуждает А.Ф. Лосев.⁷⁴ — Само пространство около границы мира таково, что оно не даёт возможности выйти за пределы мира; пространство это, изгибаясь (Лобачевского логи — В.Б.) около границы мира, заставляет всякий предмет, появившийся здесь, двигаться по этим изгибам, например, вращаться по периферии мира. А если этот предмет действительно хочет выйти за пределы мира, он должен так измениться физически, чтобы тело его уже не занимало пространства и чтобы тем самым ничто не мешало ему покинуть мир. Наличие конечного мира допускает и даже требует изменения объёма и массы тела в зависимости от места в мире, то есть от движения по миру. На периферии мира пространство должно быть таково, чтобы обеспечивало превращение объёма тела в нуль. Однако ничто не мешает думать, чтобы объём тела превратился в мнимую величину. Это будет способом пребывания за пределами мира.

За пределом, при ν > c, ход времени меняется на обратный, здесь следствие предшествует причине: за границею предельных скоростей простирается царство целей.

Область мнимостей реальна, постижима, а на языке Данта называется Эмпиреем.

Переход от действительной к мнимой поверхности „возможен только через  разлом  пространства и  выворачивание  тела через самого себя”, заключает Флоренский.

3. Беловодье

О способах достижения Неба помимо сверхсветовых скоростей размышляли и другие. Во время империалистической войны Е.Н. Трубецкой „образу звериному” противопоставил „жизненную правду древнерусского религиозного искусства”, выраженного особенно не иконописью, а древнерусским храмом в его целом: самое Вселенная должна стать храмом Божиим. Он рассуждал о Земле и Небе:

изантийский купол над храмом изображает собою свод небесный, покрывший землю. Напротив, готический шпиц выражает собою неудержимое стремление ввысь, подъемлющее от земли к небу каменные громады. И, наконец, наша отечественная “луковица” воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма — как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту заостряющийся. При взгляде на наш московский Иван–Великий кажется, что мы имеем перед собою как бы гигантскую свечу, горящую к небу над Москвою... А когда эти огни мерцают издали среди необозримых снежных полей, они манят к себе как дальнее потустороннее видение града Божьего.⁷⁵

Как Святая Русь Неба даёт основание и смысл земной России, так (родина творчества — будущее. Оттуда дует ветер богов слова) «Гамма Будетлянина», «Доски Судьбы» и другие деяния Хлебникова делает возможным его небесный двойник, принадлежащий духовному острову Асцу — Беловодью.⁷⁶

Темы “Земля и Небо” Хлебников коснулся в §1 основной теоретической работы «Наша Основа»:

ожно подумать, что наука роковым образом идёт по тому пути, по которому уже шёл язык.
Мировой закон Лоренца говорит, что тело сплющивается в направлении, поперечном давлению. Но этот закон и есть содержание “простого имени” Л; значит ли Л — имя, лямку, лопасть, лист дерева, лыжу, лодку, лапу, лужу ливня, луг, лежанку — везде силовой луч движения разливается по широкой поперечной лучу поверхности — до равновесия силового луча с противосилами. Расширившись в поперечной площади, весовой луч делается лёгким и не падает, — будет ли этот силовой луч весом моряка, лыжебежца, тяжестью судна на груди бурлака или путём капли ливня, переходящей в плоскость лужи. Знал ли язык про поперечное колебание луча? (луч = вихрь)? Знал ли что

           R делается R√1 – – ν²c²
где ν — скорость тела, c — скорость света?

          По-видимому язык так же мудр, как и природа, и мы только с ростом науки учимся читать его. Иногда он может служить для решения отвлечённых задач. Так попытаемся с помощью языка измерить длину волн добра и зла. Мудростью языка давно уже вскрыта световая природа мира. Его “я” совпадает с жизнью света. Сквозь нравы сквозит огонь. Человек живёт на “белом свете” с его предельной скоростью 300000 километров и мечтает о “том свете ” со скоростью большей скорости света? — Мудрость языка шла впереди мудрости наук. Вот два столбца, где языком рассказана световая природа нравов, а человек понят как световое явление, здесь человек — часть световой области.

“Тот свет”	“ Начало относительности”
Тело, туша	Тень
Тухнуть в смысле разложения тела	Тухнуть в смысле исчезновения огня
Воскресать	Кресало и огниво
Дело, душа	День
Молодость, молодец	Молния
Грозный	Гроза
Солодка, сладость	Солнце (солния)
Сой, семья, сын, семя	Сиять, солнце
Темя, тыл, тело	Тиять
Мерзость	Мёрзнуть
Стыд	Стужа
Холостой	Холод
Жить	Жечь
Пекло — место грешников	Печь
Пылкий	Пламя
Горе	Гореть
Грех	Гореть, греть
Ясный ум	Яски (звёзды)
Искренний	Искра
Святой, “светик”	Свет
Злой	Зола

         Если свет есть один из видов молнии, то этими двумя столбцами рассказана молнийно-световая природа человека, а следовательно, нравственного мира. Ещё немного, и мы построим уравнение отвлечённых задач нравственности, исходя из того, что начало “греха” лежит на чёрном и горячем конце света, а начало добра — на светлом и холодном. Чёрные черти — боги пекла, где души грешников, не есть ли они волны невидимого тёплого света? И так в этом примере языкознание идёт впереди естественных наук и пытается измерить нравственный мир, сделав его главой учения о луче.⁷⁷

Поиски Града Божьего Хлебниковым приняли форму устройства Государства времени. Эту цель Хлебников называл также ладомиром духа | обществом “317” | сверхгосударством АСЦУ.

юди боролись до тех пор телами, туловищами и только мы нашли, что туловища — это скучные и второстепенные рычаги, а весёлые — в коробке черепа. Поэтому мы сделались пахарями мозгов. Мозгопашцами. ‹...› Государство времени озаряет люд-лучами дорогу человечества.⁷⁸

В воспоминаниях Дм. Петровского описан эпизод из истории общества Председателей Земного Шара.

обрались мы как-то к о. Павлу Флоренскому.
Здесь надо оговориться. Виктор Владимирович заложил начало обществу “317” — это одно из его магических чисел ‹...›
317 было числом председателей Земного Шара. Я вступил в их число одним из первых и вышел только в 1917 году, когда Хлебников обратил его в кунсткамеру, записывая в Председатели то Вильсона и Керенского, то Али-Серара и Джути только потому, что это первые арабы или абиссинцы, каких он встретил, то христианских братцев из Америки: м-ра Девиса и Вильямса.
          ‹...› Это объяснялось стремлением Хлебникова к идее интернационала, а также говорило о широте его плана, когда он вводил туда такое разнообразие индивидуальностей, профессий, наций, дарований. Он знал, конечно, что это далеко от “настоящего”, от истинных Председателей, и занимался скорее этим как игрой. Это было важно для него, как знак в будущее, как пророчество — и все средства и фигуры в игре были хороши.
          Однако возвращусь к первому дню существования “317” ‹...›
          В то свежее время Хлебников ещё верил в реальное значение своего общества, он надеялся путем печати и корреспонденции привлечь в общество лучших людей своего времени и, установив связь по всему земному шару, диктовать правительствам Пространства ‹...› Итак, Хлебников решил предложить вступление в “317” некоторым, по его мнению, близким „идее Государства Времени” лицам, в том числе Вячеславу Иванову и о. Павлу Флоренскому ‹...› Вячеслав Иванов любил и ценил Хлебникова, только жалел, что тот уходит от поэзии и увлекается своими “законами”, хотя самому ему идея Хлебникова — свести все явления к числу и ритму и найти общую формулу для величайших и мельчайших и, таким образом, возвысить мир до патетического — была близка. Вскоре собрались и к Флоренскому — Хлебников, я и Кухтин ‹...› Отправились к о. Павлу. Немного подтянулись. Вошли, как школьники в келью отшельников. О. Павел не удивился, хотя не знал никого даже по имени. Разговор вёлся вокруг законов времени. Красноречивый Кухтин немного мешал хорошему молчанию. О. Павел говорил нам о своём „законе Золотого Сечения”, о том музыкальном законе, по которому известная лирическая тема (настроение) у разных поэтов одинаково даёт преобладание тех или иных шумов, строится на определённой шумовой формуле. После Хлебников подверг такому опыту пушкинский «Пир во время чумы», кажется, это отпечатано в первом «Временнике», издания «Лирень». О Председателях Хлебников почему-то умолчал.⁷⁹

Интересное наблюдение. Действительно, Хлебникову свойственно эстетическое переосмысление действительности и, как следствие, стремление к игре, карнавалу. Важно и другое: „О Председателях Хлебников почему-то умолчал”. Хлебников наконец-то столкнулся с “настоящим” — карнавал окончен. Хлебников и Флоренский говорили тогда, в первую встречу, четыре часа. Вскоре после разговора вышла книжка Хлебникова «Труба Марсиан» — неразрезанная и не сшитая, она разворачивалась в листовку (вещь датирована 110-м днём Кальпы, то есть 13.IV.1916 н.ст.) — на 4-й странице обложки её было объявление о 1–2-й книжках нового журнала «Слововед»: в разделе «Статьи» значились имена В.В. Хлебникова (Семь Крылатых. Разговор) и Проф. П.А. Флоренского.

В «Ка²» Хлебников вспоминает посещение Флоренского:

         — Люди, идём в море чисел — воскликнул кто-то, долго куривший. Я вспомнил посад, красные, тяжёлые башни, золотую луковицу собора и полки с книгами учёного, не нуждавшегося в пылинке пространства.
          Да. Первое на земле государство времени уже жило, оно уже есть.⁸⁰

* * *

Это был великий числяр.
Каждый зверь был для него особое число.
У людей было своё личное число.
Он узнавал личное число по поступи, по запаху, подобно собакам.
Он кончил самоубийством в тоске:
„Вселенная уже перечислена.
Мне нечего делать: увы, я пришел поздно.
Горе мне, опоздавшему!”
— Опоздавшему быть чем? — коварно спросим мы,
смотря на маленькую записку самоубийцы, — ея творцом?
Боги мира кроются в облаках около ничего.
Достаточно созерцать первые три числа, точно блески шарика,
чтобы построить вселенную:
законы мира совпадают с законами счёта.
Всё летит в ничто.
Две бабочки летят в полёт слов да и нет,
облако божеств мотыльков, облака зарев.
Закон скупых чернил руководил писателя, написавшего рукопись мира.
Этот тёмный,
чёрный очень,
чёрный Звёздный Путь.⁸¹

Великий Числяр

1. Числа правят миром

Известную мысль Лейбница „Музыка есть тайное упражнение в арифметике ведущей счёт, но не сознающей этого души” Хлебников вывернул наизнанку: он явно ведёт счёт, но окружающие не сознают, что его душа слушает музыку сфер.

исло есть угол, под которым мы рассматриваем бесконечность.⁸²

Записи Хлебникова содержат указания на богатейший спектр циклических чисел, вовлечённых в его вычисления.

И звёзды это числа,
И судьбы это числа,
И смерти это числа,
И нравы это числа.
Счёт бога, измерение бога
Мы, богомеры, написали
На знамени.⁸³

На этом же листе дано указание на различие смысла тройки и двойки: 3+1 не равно 2², а рядом фрагмент, поясняющий смысл первых чётного и нечётного чисел:

Берём наугад тетрадь ноября 1920-го.

Коран уже раз написан словами.
Его надо написать числом.
Вера в сверхмеру — бога сменится мерой как сверхверой.⁸⁴

На следующем листе предлагается вести борьбу с роком, а не людьми. Далее появляется мельница уравнений времени:

исло, бывшее под степенью, стало показателем, в венце уравнения, а число, бывшее на крыше, показателем, стало подстепенным, станом уравнения.
          2⁶ = 4³ = 64     и     3⁴ = 81 = (2 + 1)²²
Эти 64 и 81 суть как бы деревья действия возведения в степень, на которых числа 3 и 4 обменялись местами, точно живые существа. Назовём эти верхние числа “живыми числами”. Особенно сильно это в отношении суток Сатурна и Земли.⁸⁵

64 — это число Земли, на нём построен генетический код; это основа двоичных компьютеров.

Счастье тирана, как мы узнаем из «Государства» Платона, это тень тени истинного счастья, что численно выражается отношением 9 : 81 : 729. Царственное счастье превосходит удовольствие тирана в 729 раз.

Любитель циклических чисел будет увлечённо разбирать таблички степеней двоек и троек, приведённые в конце I листа: 2¹² дней это примерно 11 лет, цикл солнечной активности, зависящий от смены полярности пятен; 2¹³ = 22 года, полный солнечный цикл; 2¹⁶ = 179 лет, цикл парада планет; 2¹⁷ = 359 лет, китайский лунно-солнечный календарный цикл, и так далее.

О солнечном цикле упоминает текст конца 1918 года:

дивительно, что Вольга и Василий Буслаев имели каждый в своей дружине по 30 дружинников. Не есть ли это число дней месяца. Если каждый из 12 богатырей Владимира имел столько же дружинников, то всего их было, у князя — Красное Солнышко, 360 человек, почти число дней в году. Другими словами, весь круг былин есть словесное покрывало, за которым скрыто годичное вращение земли кругом солнца. С другой стороны, если вспомнить, что Владимир был первым туземным князем, сменившим варягов и искавшим согласования власти с народным мнением, то в названии Красное Солнышко можно видеть своего рода договор с ним и указание, что высшим носителем власти славяне считали Солнце. Связь урожаев и мировых цен на хлеб в Лондоне с грозовыми бурями на солнце подчёркивает как глубок этот взгляд.⁸⁶

А последователь Пифагора обратит внимание на совершенные числа 6, 28, 496, 8128 (2³ – 2¹ = 6; 2⁵ – 2² = 28; 2⁹ – 2⁴ = 496; 2¹³ – 2⁶ = 8128), и на их сумму 8658 = 13·666.

Найти живое число (звериное) наша прекрасная цель,⁸⁷ ссылается Хлебников на мистическое число Апокалипсиса 666. („Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть”⁸⁸) Различные имена Антихриста, греческими буквами, имеют численный эквивалент 666. Сумма его цифр⁸⁹ (6 + 6 + 6 = 18; 1 + 8 = 9) даёт число 9. Ему недостает единицы до замечательного числа 10, поэтому 9 — символ человека в не возрождённом состоянии.

В наши дни Дм.Ник. Трифонов нашёл формулы для выражения: 1) отношения окружности к диаметру p через число А = 666; 2) отношения золотого сечения F через А; 3) числа тонкой структуры а через А. Далее, он показал, что число А равно сумме квадратов первых семи простых чисел, а также равно сумме 1-го, 10-го и 15-го чисел Фибоначчи.⁹⁰

Хлебников же, что характерно, указывает циклический смысл “666”:

исло 666 потому владело умами, что оно есть фи: фи = √M,
где М число дней в жизни Рима.⁹¹

Но 666² дней близко к величине, которую Константин Леонтьев в середине прошлого века, до «Заката Европы», назвал сроком жизни великих империй, 12 векам. (Дело идёт о семи циклах парадов планет; цикл составляет 179 либо 139 лет, и этот период может быть от 973 до 1253 лет.)

Формула Хлебникова дала основу стихотворению:

Рим, неси на челе, зверь священный
Родимое пятно [многих] отцов числами узора
Свое 666.
Ты извлек из длинной жизни
Долгого чета дней
Корень площади
И царственной подал лапой
[Человечеству]
Число 666. Зверь непостижимый
А три да три в степени три да три
— шесть в степени шесть —
делит падение царей в России и Франции
изнеженных царей упадка.
Так озаренный величием рока
И веленья своего двукратным заревом
Рим извлекал корень площади
Из своего бытия
25 марта 1921 года.
Для Верослава время есть сборник законов.⁹²

Мысленный взор возносит Хлебникова на высоты, где нет времени, а прошлое, будущее, настоящее видятся как куски пространства. Эта высота, очевидно, расположена по ту сторону добра и зла: гибель воспринимается не как зло, но как закономерное окончание цикла.

Демонических или ницшеанских мотивов мы не найдем у Хлебникова, хотя налицо Антихрист, 666 и прочие несимпатичные персонажи. Напротив, мы знаем у него собственного сочинения молитвы (любопытно, что и Лермонтов писал свои молитвы, а Пушкин лишь перекладывал готовые). Вот одна из них:

Число даёт возможность рассматривать Землю как звучащую пластину, тогда столицы будут пылью, собравшейся в узлах стоячих волн.

Слышу я просьбу великих столиц:
Боги великие звука,
Пластину волнуя земли,
Собрали пыль человечества,
Пыль рода людей,
Покорную каждым устоям,
В большие столицы,
В озёра стоячей волны,
Курганы из тысячных толп.⁹³

Тема стоячих волн разобрана в первой напечатанной книге Хлебникова «Учитель и Ученик» 1912 года:

нашёл, что города возникают по закону определённого расстояния друг от друга, сочетаясь в простейшие чертежи, так что лишь одновременное существование нескольких чертежей создаёт кажущуюся путаницу и неясность. Возьми Киев. Это столица древнего русского государства. На этом пути от Киева кругом него расположены: 1) Византия, 2) София, 3) Вена, 4) Петербург, 5) Царицын. Если соединить чертой эти города, то окажется, что Киев расположен в середине паутины с одинаковыми лучами к четырём столицам. Это замечательное расстояние города-середины до городов дуги равно земному полупоперечнику, деленному на 2π. Вена на этом расстоянии от Парижа, а Париж от Мадрида.
          Также с этим расстоянием (шагом столиц) славянские столицы образуют два четвероугольника. Так, столицы некогда или сейчас Киев — С.-Петербург — Варшава — София — Киев образуют одну равностороннюю ячейку, а города София — Варшава — Христиания — Прага — София — другую славянскую ячейку. Чертежи этих двух великих клеток замкнутые.
          Таким образом, болгары, чехи, норвежцы, поляки жили и возникали, следуя разумному чертежу двух равносторонних косоугольных клеток с одной общей стороной. И в основе их существования, их жизни, их государств, лежит всё же стройный чертёж. Не дикая быль, а силы земли построили эти города, воздвигли дворцы. Не следует ли искать новые законы их постижения?
          Таким образом столицы и города возникнут кругом старого, по дуге круга с лучом  R—2π
          где R — земной полупоперечник.
          Людскому порядку не присуща эта точность, достойная глаз Лобачевского. Верховные силы вызвали к жизни эти города, расходясь многоугольником сил.⁹⁴

Одна из главных задач Хлебникова определена так:

Джиу джитсу с государством.⁹⁵

Поэтому числу в руках Хлебникова поддались нашествия, войны и сдвиги в строении общества:

а рядом афоризм в духе Лао-цзы: будущее уходит от лени.⁹⁶

Хлебников рассказывает, что он делал, собирая «Доски Судьбы»:

онечно, многие из вас дружат с игральной колодой, некоторые даже бредят во сне всеми этими семёрками, червонными девами, тузами. Но случалось ли вам играть не с предметным лицом, каким-нибудь Иваном Ивановичем, а с собирательным — хотя бы мировой волей? А я играл, и игра эта мне знакома. Я считаю её более увлекательной той, знаки достоинства которой — свечи, мелок, зелёное сукно, полночь. Я должен сказать, что в выборе ходов вы ничем не ограничены. Если бы игра требовала и это было в ваших силах, вы бы могли, пожалуй, стереть мокрой губкой с чёрного неба все его созвездия, как с училищной доски задачу. Но каждый игрок должен своим ходом свести на-нет положение противника.
          Несмотря на свою мировую природу, ваш противник ощущается вами как равный, игра происходит на началах взаимного уважения, и не в этом ли её прелесть? Вам кажется, что это знакомый и вы более увлечены игрой, чем если бы с вами играл гробовой призрак. Ка был наперсником в этой забаве.⁹⁷

В другом месте Хлебников рассказывает, как он играл с Богом в железку:

Насыпал горкою деньгу рок
А я червоною девою как нож в бок.
Он сделал серыми синие глаза
Нехороший поступок, резкий
А я вынул туза
В серебряном блеске.⁹⁸

Хлебников напряжённо относился к войне. В мистерии «Скуфья Скифа» он побеждает своего личного врага: на берегу пустынного моря учреждены сражения шахматных компьютеров.

стал думать про власть чисел земного шара. Ещё уравнение вздохов, потом уравнение смерти. И всё.
На этом государстве не будет алой крови, а только голубая кровь неба. ‹...› Я расскажу, чем заменили мы войну. Железные рабы на шахматной доске во много верст, друг друга разрушают по правилам игры, и победитель в состязании уносит право победителя его пославшему народу.
Каменные рабы, стоя на шахматном чертеже, охватывавшем часть моря и суши, разрушали друг друга, руководимые беспроволокой, уснащенные башнями вращающихся пушек, огненной горечью, подземными и надземными жалами. Это были большие сложные рабы, требовавшие и количественного и качественного творчества, выше колоколен, крайне дорогие, с сложными цветками голов. Невидимые удары на проволоке воли полководцев руководили действиями, наконец железного от почек до мозга, воина. Их было 32, которые не имели права встать на чужую клетку, не разрушив всеми силами стоявшего на ней противника. Их было 32 выше колоколен каменных рабов. Надев на локоть щит земного шара, можно было спастись от ударов.⁹⁹

В преддверье чеченской войны Кирсан Илюмжинов (1962, дробь Хлебникова: рождение через 77 лет) не дал согласия военному министру Павлу Грачеву на строительство военной авиабазы: „Калмыкии нужен национальный парк, а не авиабаза”. Он позже построил в устье Волги шахматный городок для международных соревнований. Хлебников обсуждает отдельные числа.

         Загадочное число 233 и 3⁵ – 3² – 1 = 3ⁿ – 3^n–3 –1.
         Урицкий убит 29 авг. через 233 дня после роспуска Учред. Собр. 20 янв. 1918 комиссаром которого он был.¹⁰⁰

Реалии мира Хлебникова полезно знать при чтении его поэм.

А воздух сладкий, как одиннадцать,
Стал ядовитым, как двадцать семь.
Под простынею смерти
Заснуло село.¹⁰¹

Одиннадцать примиряет вражду: 11 = 3² + 2 = 2³ + 3.

Двадцать семь — это смерть в степени смерть: 27 = 3³.

Символическое число 52, седьмая часть солнечного года (число недель в году), играет определённую роль в иудео-христианской традиции. Известно о 52 трактатах Братьев Чистоты. 52 является суммой всех смыслов, заключенных в Ведах. Число этих смыслов соответствует числу различных произношений священного слога Ом или Аум. Быть может, Евангелие Зангези (Выум — Гаум — Лаум — Чеум) должно занимать 52 строки?

Величественно число 72, пятая часть круга в 360°. Изменение долготы звезды на небе составляет 1° за 72 года. 72 = 12·6; но у Хлебникова встречается 72 = 18·4, то есть 72 как завершённая полнота, мировая целокупность. Крушение Вавилонской башни разделило единый язык на 72 различных языка. 72 ангела и 72 имени Божиих упомянуты в «Книге Еноха». Греческий перевод «Ветхого Завета», “перевод 70 толковников”, выполнен 72 мудрецами за 72 дня. У Иисуса Христа было 72 вторых ученика, после 12 первых.

Замечательное циклическое число 108 и связанное с ним 432. 108 — число Вишну (одно из чисел). Чётки шиваитов имеют 108 зёрен. Это числовое значение некоторых ключевых слов, например, Хак, хождение за истиной — отсюда: хакер. 432·107 лет — сутки Брамы. По одной каббалистической рукописи, Тоху-ва-Боху, то есть тьма над бездною („Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою”¹⁰²), представляется численными значениями букв; последовательно перемножая эти числа и отбрасывая нули, получаем ряд, который завершается числами 108 и 432.

Хлебников отмечал, что гласный звук у делает 432 удара в секунду, и придавал ему значение 108 (лист VII). Это у входит в хлебниковскую формулу ас+ц+у. Попробуем подойти к ней с позиций Пифагорейской теории музыки:

амма (άρμονια) небесна: она имеет божественную, величавую, чудесную природу.¹⁰³
„На резонансном ящике, снабжённым точным обозначение частей его меры по длине, натягивают струну через две неподвижные подставки, ограничивающие размеренную длину, а между ними помещают третью подставку, подвижную, на которой струна также лежит плотно; это будет монохорд”.¹⁰⁴

Здесь ц может обозначать тон до (или c). Пусть на монохорде c = 1, а октава c¹ = 1/2. Тогда ля бемоль, или as — Пифагорова малая секста; as = 81/128 (субъективно Пифагорова малая и большая секста — as = 81/128 и a = 16/27 — воспринимаются как печаль и радость или скорбь и светлая печаль, — так их трактует музыковед Наталья Саканян).

Пифагорейский монохорд соединяет землю, орбиты светил, элементы, дух и материю, и так на основе музыкальных соотношений строится вселенная. Но как включить в формулу звук у?

В ведической традиции тон ля (санскритское da) и близкое as соответствует духовному разуму, высшему Манасу; тон до, c или sa — это Кама Рупа, вместилище животной энергии. Добавляя к этим свету и страсти — хаос, символизируемый звуком у (его 432 герц дают тон близкий к ля), получаем систему трёх гун, а именно: Саттва + Раджас + Тамас. Три гуны сами не образовывают вещей, однако в совместном действии они обусловливают возможность образования и определяют качества вещей, эмоциональный тон воплощения.¹⁰⁵

Интересно взглянуть на особую единицу в 1/4 секунды, которую Хлебников ввёл во 2-й половине листа VII ради того, чтобы вместо чисел колебаний в секунду гласных звуков рассматривать четверти этих чисел (108 вместо 432 для у). То есть он перенёс основной тон на две октавы ниже: взял четверти тона. Выбор четвертей тона в качестве опорных величин не был уникально хлебниковским (М. Матюшин, например, выпустил книжку о четвертях тона), но это выбор естественный и принципиальный для Хлебникова. Из четвертей тона, понимаемых как кодовая характеристика, выводится система критических углов.

реди чисел, находящихся между шестью и двенадцатью, есть два числа: первое из них образовано прибавлением половины числа шесть, второе — прибавлением трети того же числа. Значение этих чисел, занимающих среднее место между двумя крайними членами, научило людей согласованности и соразмерности ради ритмических игр и гармонии и даровало это блаженному хороводу Муз.¹⁰⁶

Средние члены — 9 и 8 — дают арифметическую и гармоническую средние между 12 и 6. Гармонические интервалы для кварты 12 : 9 = 8 : 6, для квинты 12 : 8 = 9 : 6. Из сравнения квинты и кварты получается отношение целого тона 9 : 8. Отношение целого тона 9 : 8 учитывалось древними египтянами в качестве решения задачи квадратуры круга: „Способ вычисления площади круга состоял в возвышении в квадрат 8/9 его диаметра или, что то же самое, в вычислении площади квадрата, сторона которого равнялась 8/9 диаметра данного круга”.¹⁰⁷ На отношении целого тона строится система критических углов.

1) Если α₁ соответствует тону, то tg α₁ = 9/8. Берём арктангенс, получаем α₁ = 49° — угол, который связывает зодиак с основанием натуральных логарифмов: 49° =  360°—–e²

2) Половина отношения целого тона tg α₂ = 9/16 соответствует углу созвездия зодиака: α₂ = 30°.

3) В случае tg α₃ = 9/4, α₃ = 67°, или угол между осью Земли и плоскостью эклиптики. Дополнение α₃ до прямого угла даёт 23° — угол между экватором и эклиптикой, или небесным экватором и зодиакальными созвездиями (Распятие в пространстве).

4) Хлебниковская четверть тона, 9/32, это значение величины   1—–2√π
         Угол α₄ = 15,7°.

Итак, Хлебников сделал выбор в пользу четверти секунды и четверти тона или 9/32 как кода ритмических процессов. В «Досках судьбы» он подчёркивал:

Но что значит 9/32?  Смысл “9” — формальная гармония со скрытым антагонизмом; внутренний кризис; подготовка скачка. Смысл “32” — взаимодействие с кармой тонкого мира; магия; заклинания; перемещение тонкого кармического узла.

Посмотрим, каковы последствия 9/32 как ритмического кода. Возьмём от 360° зодиака 9/32, получим 101,25, то есть 102-й градус. Это первая точка, 12-й градус Рака. Та же процедура даёт 2-ю, 3-ю, 4-ю точки.¹⁰⁸ Основные кодовые характеристики этих четырёх градусов таковы. 12° Рака: “откровение”. 29° Овна: “музыка сфер”. 9° Овна: “человек, смотрящий на кристалл”. 3° Овна: “профиль человека, напоминающий изображение его страны”. Все они дают вместе характеристику именно Хлебникова.

Вот “изображение его страны”. Елена Саканян прочла:

         Сын Выдры думает об Индии на Волге; он говорит: — Ныне я упираюсь пятками в монгольский мир и рукой осязаю каменные кудри Индии. Сын Выдры слетает с облаков, спасая от Руссов Нушабэ и [её] страну.¹⁰⁹

Взглянув на карту, она увидела, что середина профиля Волги (где она близко подходит к Дону) совпадает с профилем Хлебникова. Для её фильма «Доски Судьбы» («Вторые Хлебниковские Игры») художник Катя Мосолова сделала на карте рисунок, где профиль Хлебникова совпадает с руслом Волги, плечо на месте древнего армянского царства, участвуют Монголия и Индия. Профиль Хлебникова на этом рисунке совпал с профилем “Летящего Хлебникова”, рисунка Степана Ботиева, автора памятника на месте рождения поэта.

“Кристалл” — это Зангези (об этом см. в главе 7, «Волга — Судьба», очерка «Контексты Досок Судьбы», сопровождающего первую публикацию главного произведения Велимира Хлебникова 2001 г.). Об “откровении” и “музыке сфер” сказано выше.

Мировые постоянные e (основание натуральных логарифмов) и π (отношение длины окружности к диаметру) постоянно находятся в круге внимания Хлебникова. Например, глава «Батый и Пи» в поэме «Царапина по небу. Прорыв в языки».¹¹⁰ В дневнике Хлебников записывает: 10 августа 1916. Изобретено 861 = 317e.¹¹¹

Д.Н. Трифонов искал соотношения между округлёнными до 3-го и 4-го знаков значениями величин e, π, F (отношение золотого сечения). Оказалось, что все эти величины могут быть выражены через простые числа 2, 3, 5 и их квадратные корни. (Поскольку 5 = 2 + 3, то все формулы сводятся к хлебниковским двойкам и тройкам.) Далее Трифонов нашёл простые формулы, связывающие округлённые значения всех трёх величин, и выражающие связь между какими-либо двумя. Вот несколько формул первого типа:

„Такие результаты едва ли являются случайным совпадением; хотелось бы видеть в них намек на существование некоей глубинной связи между F, e и π”, заключил Д.Н. Трифонов.

Вот страничка под названием «Новое учение о земном шаре» (Мой подарок земному шару):

317π = 995,8872 = e	о – e = 151	317—–e = 117
365π = 1146,7 = о	π =   1000——около 318 = 3, 1447 близко Пи
317e = 861, 606	413π = 1297,5	π = 3,1416
365e = 992,070		e = 2,71828
365(π – e) = 154,7	365(e + π) = 2138,77
317(π – e) = 134,2	317(e + π) = 1857,4
e(365 – 317) = 130,4	e(317 + 365) = 1853,6
π(365 – 317) = 150,9	π(317 + 365) = 2142,5112

Посмотрим на хлебниковское число 11 (начальник декана; переход к новой десятке сефирот), излюбленное 243 (112 + 1 + 112) и Пифагорейское число 1701. К.К. Сараджев различал 1701 звучание в октаве.

— Это же совсем просто! — пояснил Котик, — 243 звучания в каждой ноте (центральная и в обе стороны от неё по 121 бемоль и 121 диез), если помножить на 7 нот октавы, — получается 1701. Это же ребёнок поймёт!¹¹³

Хлебников строит станок столетий, вычисляя подобные точки через 365 и 317 лет:

Суворов 1720 и Помпей 106   365·5
Маркс родился через 317·6 после рождения Брута
Казнивший свободу Октавиан умер за 317·5 до рождения Кромвеля, казнившего короля.¹¹⁴

Эту страницу вычислений Хлебников обозначил: якобы безумные речи.

Любое из первых 10 чисел имеет фантастически богатые контексты истолкований; Доски Судьбы касаются 2 и 3 по преимуществу, но каждое из них заслуживает книги, или нескольких, если не целой библиотеки.

Число “6” в значении торжества духовного над чувственным встречается, например, у Сен-Мартена. В записи

Хлебников указывает на связь рождений двух мистиков через 365 лет.

Число “8”, понимаемое как 8-й день сакрального седьмиричного цикла (за 6 дней Бог сотворил мир и человека, в 7-й „почил от всех дел Своих”), символизирует обновление мира и века: „И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое”.¹¹⁵ Отсюда, например, “осьмерик на четверике” в храмах и осьмиконечные кресты, в том числе русский. Между прочим, у Хлебникова в той же роли выступает “11” и “13”.

Хлебников учитывал, среди прочих, числа 16, 18, 19, 20 и так далее.

ифагорейцы питают отвращение к числу 17. Ибо 17 лежит как раз посередине между числом 16, представляющим полный квадрат, и числом 18, являющимся удвоенным квадратом; оба эти числа являются единственными плоскими числами, для которых периметр равен его площади.¹¹⁶

Число Кришны — 18 — выражает противоречие дружественности и враждебности. Число 36, три полных дюжины вавилонского счёта, является тройным основанием.  Ламед вау  или 36 есть всегда сохраняемое число мудрецов. 18, как и 36, сводится к девяти — числу посвящения в таинства по вавилонской и египетской символике.

19 лет — цикл Метона, связавший продолжительности лунного месяца и солнечного года в лунно-солнечном календаре; пасхалии основаны на этом 19-летнем цикле. В одной традиции 19 воспринимается как сумма 7 и 12. В другой традиции 19 — священное число Баба (Баб — врата, через которые идет воля Махди — Мессии или Христа). Поэма из персидской жизни «Труба Гуль-муллы» состоит из 19 глав. Почему это должно быть так, сообщил М. Киктев. 19 — сумма букв слова ‘один’ (Бог) = (6 + 1 + 8 + 4). ‘Один’ + ‘бытие’ = ‘единосущий’ (Бог). Другое толкование: ‘Бог’, по смыслу, это 1; ‘живой’ (жизнь как атрибут мира) = 8 + 10; ‘Бог живой’ = 19. Девятнадцать равно числу учеников (апостолов) плюс Баб. Это также число глав «Откровения» Баба.

Гуль-мулла значит ‘священник цветов’. Можно ли назвать Хлебникова предтечей хиппи — ‘детей-цветов’?

2. Дерзновенность

Стремление Хлебникова найти законы времени и заставить их служить людям настолько выходит из ряда вон, что типичной реакцией стали попытки любым способом обнулить это дерзновение: не замечать или высмеивать, ставить вне науки и вымарывать из литературы — иначе говоря, выписать билет в один конец до станции Тупик. Хлебников хорошо понимал, что масштаб его личности, его дара, его дела стал нежелательным, даже опасным ориентиром: на фоне единицы теряется различие между тысячной и миллионной её долями. Один такой случай описал П.В. Митурич в «Воспоминаниях о Хлебникове»:

ы пришли в дом, где по пропуску нас впустили к Абиху, в общежитие Академии. Большая комната, большой стол, тут же кровати. Пьёт чай с хлебом и сахаром несколько военных и одна женщина. В их числе и Абих. Нас принимают как старых знакомых, вернее, Велимира, и меня заодно с ним. Усаживают, дают чай. Расспросы о житье-бытье. Велимир молчит. Я рассказываю, что неважно, а тут еще малярия навещает, что весьма ухудшает положение моего друга. ‹...›
          Стали говорить об издательских делах, и я говорю, что кое-что намечено к изданию, и даже собираемся издавать законы времени «Доски Судьбы». Тут слушатели оживлённо стали возражать и собственно не изданию их, а против самого учения о времени Велимира, объявляя его идеалистическим учением, не совместимым с марксистским миропониманием. Мне было не под силу вести полемику с ними, новоиспеченными марксистами, которые тут же в Академии подковывались на все четыре. Смутно помня кое-что из «Капитала», который я штудировал ещё в корпусе, я не мог убедительно на их языке парировать доводы, настаивая лишь на одном, что диалектический материализм, как метод познания природы и времени, получит лишь твердую опору и ни в коем случае не противоречие, даже в случае противоречия данным причинностям. За доказательством своей мысли я не раз с мольбой устремлял свой взор к Велимиру, не будучи даже уверен в своих туманных формулировках. Мне, наконец, стыдно стало, что я взялся защищать такую высокую для моей эрудиции мысль, и готов был отступить признанием своей несостоятельности, как вдруг Велимир, который всё время молчал, будто это его не касается, тихим голосом, но скороговоркою, заявил: „Сами вы никакие не материалисты, а всего-навсего окрасившиеся интеллигенты, нанявшиеся не допускать близко всякую мысль независимо от её содержания, если она не носит красного ярлыка”. И замолчал. Я ожидал взрыва негодования от красного офицерства, оскорблённого прямо в лоб, без всякого смягчения удара. Все молчали, огорошены были здорово, но никакого негодования, ни даже недовольства никто не выразил. Один товарищ, не принимавший участия в беседе, лежал на кровати. Он повернулся и, уткнув нос в подушку, засмеялся. Мы встали, распростились и ушли.¹¹⁷

А Хлебников шёл своей дорогой.

о сих пор Платон был великой священной вершиной, озарённой лучами богомольных глаз. А ты обращаешься с ним как с кружками счётов, щёлкаешь, считаешь. Не оскорбительно ли это для его памяти?
— Я открываю страницы новой книги, Платономерия.¹¹⁸

3. Странник

Известное Хлебникову слово ‘sankhya’ имеет значения: 1) счёт, исчисление; 2) рассуждение, обдумывание, борьба, битва в интеллектуальном и физическом смысле. Это русское ‘любомудрие’ и греческая ‘диалектика’. Именно этим и занимался Хлебников, составляя Доски Судьбы; его способ раскрыт в поэме «Числа»:

Я всматриваюсь в вас, о числа.
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете — единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы,
узнать, что будет Я, когда делимое его — единица,¹¹⁹

Жизнь допускаемых к познанию Санкхьи разбивается на три ступени с назначенным сроком (ученик, семьянин, отшельник). Четвёртая стадия —  отрешённый,  или  странник-шалопай  — не обязательна; вступающий в неё порывает со всеми социальными условностями и ограничениями. Можно ли сказать, что Хлебников шагнул сразу туда?

Приведу рассказ Елены Гуро:

аконец-то поэта, создателя миров, приютили. Конечно, понимавшие его, не презиравшие дыбом волос и диких свирепых голубых глазищ. С утра художники ушли, а вечером застали его бледным. Весь вечер дрожал и супился. Забыл поесть или не нашёл целый день, с свирепыми глазами и причёской лешего. Случайно узнали и хохотали: — Да, не ел! Забыл поесть, — ну, малый! Дрожит как курица, согнувшись и живот в себя вобравши.
          Меж палитрами консервы оказались. Колбасы купили с заднего крыльца лавочки.
          Был час ночи. Купили и вернулись. После дрыхли наповал. Рассвет шалил. Вода замёрзла в чашке. Все выспались. Один поэт озябнул. Потому что одеяла ком на плечах и ком на пятках оказался, а спина довольствовалась воздухом. И Норны провещали ему: — „Не быть тебе угретым, поэт, — хотя бы имел два тёплых одеяла, тьму знакомых и семь тёток, не быть, не быть тебе ни сытым, ни угретым”.¹²⁰

Однажды некий критик сказал, что Хлебников „откровенно пародирует Уитмана”. На слова Уитмена „я весь не умещаюсь между шляпой и ботинками” Хлебников ответил резким возражением — и Уитмену, и критику, и царю Петру:

У меня нет государевой шляпы
У меня нет государевых бот.
Небо светло шляпа моя
Земля сера обувь моя.¹²¹

После случайного ареста Хлебников пишет очаровательные строки, возвышая мир своих уравнений:

Участок — великая вещь!
Это — место свиданья
Меня и государства.
Государство напоминает,
Что оно ещё существует!¹²²

Отказавшись от жизни семьянина — на лесной прогулке в Санталово Вася, сын Митурича, „допросил Велимира, есть ли у него жена и дети. Он сказал, что нет, у него было много жён, но что все оставляли его”, — Хлебников переводит её в поэзию:

Неумь, разумь и безумь — три сестры плясали вместе,
В покрывальностях бездумий, в покрывальностях невесты.
Руки нежные сплелись, ноги нежные свились,
Все кругом сплелось, свилось, в вязкой манни расплылось.¹²³

Эстетическое переосмысление исторических ли событий, событий ли дня — способ жизни Хлебникова. „В это время зимой или поздней осенью приезжает в Москву Велимир, — вспоминал о конце 1921-го Митурич. — Ехал после болезни (малярия, тиф) в санитарном поезде. Подвергался издевательствам со стороны санитаров, которые дошли до того, что облили его керосином и хотели поджечь. Шутка, обычно практикуемая с крысами. Уж не знаю, что удержало их от поджога, но Велимир спасся от этого”.

Позже Хлебников отозвался так:

Я вышел юношей один
В глухую ночь,
Покрытый до земли
Тугими волосами.
Кругом стояла ночь
И было одиноко,
Хотелося друзей,
Хотелося себя.
Я волосы зажёг,
Бросая лоскутами колец,
Зажёг поля, деревья —
И стало веселей.
Горело Хлебникова поле.
И огненное я пылало в темноте.
Теперь я ухожу,
Зажегши волосами,

И вместо Я
Стояло — Мы!
Иди, варяг суровый!
Неси закон и честь.¹²⁴

„Зимой явился с мешком рукописей без пальто, в солдатской телогрейке. Брики снабдили его старой одеждой с плеча Маяковского и поселили в большом доме на Мясницкой ул. 21, в тёмной каморке без дневного света”, — продолжает Митурич. В январе 1922 Хлебников писал родителям о том же:

ока я одет и сыт. Ехал в Москву в одной рубашке: юг меня раздел до последней нитки, а москвичи одели в шубу и серую пару. Хожу с Арбата на Мясницкую как журавель. Ехал в тёплом больничном поезде месяц целый.¹²⁵

На дарёной шубе переставили пуговицы (Хлебников был крупнее Маяковского); он вышел в город — и родились стихи:

Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачёвском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катились глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою,
Буду плыть — буду петь
Доном-Волгою!
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги,
Кто со мною в полёт?
А со мной — мои други!¹²⁶

Будучи вне политики, Хлебников откликается на лозунги французской революции, звучавшие в России с 1905 года:

Любно, братно, ровно,
Которые звало уставшее зовно,
Вы к нам пришли в последних трупах,
Застывших в разнообразно страшных купах.¹²⁷

От науки отказаться труднее. Впрочем, наука в России зачастую та же политика, особенно дарвинизм. Универсальности дарвинова принципа пользы и приспособления, как его понимали русские нигилисты, Хлебников в Карамазовском фрагменте 5-го паруса «Детей Выдры» не признаёт:

Опасно видеть в вере плату
За перевоз на берег цели,
Иначе вылезет к родному брату
Сам лысый чорт из темной щели.¹²⁸

Стыковка двух властителей дум начала века неизбежна — и в 6-м парусе Ганнибал, приветствуя Сципиона, предупреждает его:

Давай возьмём же по булыжнику
Грозить услугой тёмной книжнику?¹²⁹

Своё отношение к политической власти Хлебников поведал в «Отказе»:

Мне гораздо приятнее
Смотреть на звёзды,
Чем подписывать смертный приговор.
Мне гораздо приятнее
Слушать голоса цветов,
Шепчущих „это он!”,
Когда я прохожу по саду,
Чем видеть ружья,
Убивающие тех, кто хочет
Меня убить.
Вот почему я никогда
Никогда
Не буду правителем!¹³⁰

Хлебников упоминал о разных идеалах мироустройства; его выбор был в пользу творчества — и против уравнения и распределения:

Эй, любители средних чисел!
Вместе сложите две ноги человека
И четыре копыта бога.
Буду трёхногий, будет и конь о трёх ногах.¹³¹

В 1913 году Хлебников напечатал пьесу «Госпожа Лени́н» — о распаде личности и разложении сознания (потеря имени, по Флоренскому), где говорят голоса Зрения, Слуха, Рассудка, Соображения, Памяти, Догадки, Воли, Сознания, Страха, Ужаса, Осязания, Воспоминания.¹³²

Через несколько лет Николай Ленин (В.И. Ульянов) стал символом советской власти, и Хлебников вспомнил о своём пророчестве:

          Вы видали, как разложение слов на мелкие землевладения оглавила госпожа Ленин.
          Луч из буди времён из Будимира сверкал как чернила под пером Велимира.
          А Ленин оглавил разложение простора России, торг и труд, в их мелкие единицы.
          Вы видели, как копьё событий ворочалось во мне, рукою оттуда.¹³³

Замечу в скобках, как А. Афанасьев разъяснил слово Будимир — один из истоков имени Велимир:

етух — птица, приветствующая восход солнца; своим пением он как бы призывает это животворящее светило, прогоняет нечистую силу мрака и пробуждает к жизни усыплённую природу. Малоруссы дают ему характеристичное прозвание: буди́мир ‹...›¹³⁴

Хлебников продолжает тему: ‘Ленин’ — слово на Эль:

Ленин в женской одежде
оглавит престол или кремль
разложения целого ощущения
на мелкие единицы духа,
на мелкие единицы труда,
мелкие земли владения.
Раньше, чем зубом мышей
Проточит основы
И позовёт латышей
В кремль московский.¹³⁵

Мнение Хлебникова о новых вождях, включавших в свою свиту поэтов и музыкантов, было вполне определённым. Он, например, знал Льва Троцкого и отозвался о нём резко отрицательно.¹³⁶ Ленин же оставался для него символом: слово на Эль. Хлебников приветствует Эль, долженствующее разлить власть на громадное число рядовых граждан, приобщить к ней простонародье. В поэме «Ночь в окопе» Ленин таков:

Нет, я — не он, я — не такой!
Но человечество — лети!¹³⁷

Идеал самого Хлебникова касался не сдвигов строения общества в государствах пространства, но духовного острова — ладомира духа, который должен предшествовать ладомиру тел. В поэме «Ладомир» Хлебников зовёт к этому идеалу:

Лети, созвездье человечье,
Все дальше, далее в простор,
И перелей земли наречья
В единый смертных разговор.¹³⁸

Интернационал Хлебникова — это интернационал духа, имеющий тот же смысл, что Израиль книги Еноха. Его порыв — это стремление

Туда, туда,
Где Изанаги
Читала Моногатори Перуну,
А Эрот сел на колени Шанг-Ти,
И седой хохол на лысой голове бога
Походил на ком снега, на снег,
Где Амур целует Маа-Эму,
А Тiен беседует с Индрой,
Где Юнона и Цинтекуатль
Смотрят Корреджю
И восхищены Мурiлльо,
Где Ункулункулу и Тор
Играют мирно в шахматы,
Облокотясь на руку,
И Хоккусаем восхищена Астарта.
Туда, Туда!
9.V.1919¹³⁹

———————

         Примечания

¹  Сёстры-молнии. III, 170.
²  О пользе изучения сказок. V, 196.
³  Нейгауз Г.  Об искусстве фортепианной игры. М., 1958. С. 60.
⁴  V, 265.
⁵  НП, 331.
⁶  ФХ, 118, 22.
⁷  Бабков В.В.  Симбиоз, метабиоз и биосфера // Отногенез, эволюция, биосфера. М., 1989. С. 245–246.
⁸  Лосев А.Ф.  Диалектика мифа. М., 1930. III, 2.
⁹  Война в мышеловке. II, 255–256.
¹⁰  III, 135.
¹¹  III, 333.
¹²  Минковский Г.  Пространство и время // Новые идеи в математике: Сб. под ред. проф. В.А. Васильева. Вып. 5. СПб., 1914. С. 1.
¹³  V, 151.
¹⁴  РО ГПБ, фонд 1087, № 31, лист 1.
¹⁵  Минковский Г.  Указ. соч. С. 11, 18.
¹⁶  V, 127.
¹⁷  II, 37.
¹⁸  Брэм А.Э.  Жизнь Животных: В 10 т. / Пер. с 3 нем. изд.; Под ред. К.К. Сент-Илера. СПб., 1893. Т. 4: Птицы. С. 190, 191.
¹⁹  НП, 356.
²⁰  Трущобы. II, 34. — Отсюда поэтический псевдоним:  Лев Лосев.
²¹  Искушение грешника. IV, 21.
²²  Харьков. 1919. № 5. Рукопись озаглавлена «Улитка столетий».
²³  Андриевский А.Н.  Мои ночные беседы с Хлебниковым // Дружба народов. 1985. № 12. С. 237–238.
электронная версия указанной работы на www.ka2.ru

²⁴  I, 256. — Два варианта «Ты же...», С. 20, 21–22 в сб.: Стихи (б. м, б. г).
²⁵  „В Харькове жил Велимир Хлебников. Решили его проведать. Очень большая квадратная комната. В углу железная кровать без матраца и тюфяка, в другом углу табурет. На нем обгрызки кожи, дратва, старая оторванная подметка, сапожная игла и шило.
          Хлебников на полу и копошится в каких-то ржавых, без шляпок гвоздиках. На правой руке у него ботинок.
          Он встал нам навстречу и протянул руку с ботинком.
          Я, улыбаясь, пожал башмак. Хлебников даже не заметил.
          Есенин спросил:
          — Это что у вас, Велимир Викторович, сапог вместо перчатки?
          Хлебников сконфузился и покраснел ушами — узкими, длинными, похожими на спущенные рога:
          — Вот... сам сапоги тачаю... Садитесь...
          Сели на кровать.
          — Вот...
          И обвёл большими серыми глазами, чистыми, как у святых на иконах Дионисия Глушицкого, пустынный квадрат, оклеенный выцветшими обоями.
          — Комната вот... прекрасная... только не люблю вот... мебели много... лишняя она... мешает.
          Я подумал, что Хлебников шутит.
          А он говорил строго, тормоша волосы, низко, под машинку остриженные после тифа.
          Голова у Хлебникова узкая и длинная, как стакан простого стекла, просвечивающий зелёным.
          — И спать бы вот можно на полу... А табурет нужен заместо стола... Я на подоконнике... пишу... керосина у меня нет... вот и учусь в темноте... писать... всю ночь сегодня... поэму...
          И показал лист бумаги, исчерченный каракулями, сидящими друг на друге, сцепившимися и переплетшимися.
          Невозможно было прочесть ни одного слова.
          — Вы что ж, разбираете это?
          — Нет... думал вот, строк сто написал... А когда рассвело... вот и...
          Глаза стали горькими:
          — Поэму жаль... вот... Ну, ничего... Я научусь в темноте...
          На Хлебникове длинный сюртук с шёлковыми лацканами и парусиновые брюки, стянутые ниже колен обмотками.
          Подкладка пальто служит простынёй.
          Хлебников смотрит на мою голову — разделённую блестящим, как перламутр, пробором и выутюженную жёсткой щёткой:
          — Мариенгоф, мне нравится ваша причёска... Я вот тоже такую себе сделаю...
          Есенин говорит:
          — Велимир Викторович, вы ведь Председатель Земного Шара. Мы хотим в городском Харьковском театре всенародно и торжественным церемониалом упрочить ваше избрание.
          Хлебников благодарно жмёт нам руки.
          Неделю спустя перед тысячеглазым залом совершается ритуал.
          Хлебников в холщовой рясе, босой и со скрещенными руками, выслушивает читаемые Есениным и мной акафисты посвящения его в председатели.
          После каждого четверостишия, как условлено, он произносит:
          — Верую.
          Говорит „верую” так тихо, что мы только угадываем слово.
          Есенин толкает его в бок:
          — Велимир, говорите громче. Публика ни черта не слышит.
          Хлебников поднимает на него недоумевающие глаза, как бы спрашивая: „Но при чём же здесь публика?”
          И ещё тише, одним движением рта, повторяет:
          — Верую.
          В заключение, как символ Земного Шара, надеваем ему на палец кольцо, взятое на минуточку у четвёртого участника вечера — Бориса Глубоковского.
          Опускается занавес.
          Глубоковский подходит к Хлебникову:
          — Велимир, снимай кольцо.
          Хлебников смотрит на него испуганно и прячет руку за спину.
          Глубоковский сердится:
          — Брось дурака ломать, отдавай кольцо!
          Есенин надрывается от смеха.
          У Хлебникова белеют губы:
          — Это... это... Шар... символ Земного Шара... А я — вот... меня... Есенин и Мариенгоф в Председатели...
          Глубоковский, теряя терпение, грубо стаскивает кольцо с пальца. Председатель Земного Шара. Хлебников, уткнувшись в пыльную театральную кулису, плачет большими, как у лошади, слезами”. (А. Мариенгоф.  Роман без вранья. Мой век, мои друзья и подруги. М., 1990, с. 356–358.)
²⁶  ФХ, 97, 4 и 9.
²⁷  II, 256–257.
²⁸  Foramen occipitale magnum, большое отверстие черепа, называют „вратами Брамы”.
²⁹  V, 328–329.
³⁰  Хлебников В.  Творения / Сост., подгот. текста, коммент. В.П. Григорьева и А.Е. Парниса. М., 1987. С. 158.
³¹  ФХ, 98, 49.
³²  V, 270.
³³  II, 9.
³⁴  «Зангези». Плоскость XIII.
³⁵  Гумбольдт В. фон.  Язык и философия культуры. М., 1985. С. 378.
³⁶  Фрагмент из неизданного воззвания 1911–1912 года, как он приведён Н. Степановым (I, 57).
³⁷  I, 155.
³⁸  Donne J.  An Anatomy of the World. (Цит. по:  Фейнберг Е.Л.  Две культуры. М., 1992).
³⁹  Зангези. М., 1922. С. 27.
⁴⁰  Порфирий.  Жизнь Пифагора. 48.
⁴¹  Зангези. М., 1922. С. 5–6.
⁴²  Свояси. II, 8.
⁴³  „Текст Хлебникова — всё, написанное Хлебниковым” (Башмакова Н.  Слово и Образ. Хельсинки, 1987. С. 44.
⁴⁴  Гёте И.В.  Избранные сочинения по естествознанию / Пер., послесловие, коммент. И.И. Канаева. М., 1957;  Канаев И.И.  Очерки из истории сравнительной анатомии до Дарвина. М.–Л., 1963;  Канаев И.И.  Иоганн Вольфганг Гёте. Очерки из жизни поэта-натуралиста. М.–Л., 1964;  Канаев И.И.  Гёте как естествоиспытатель. Л., 1970.
⁴⁵  V, 158.
⁴⁶  ФХ, 118, 10. Здесь в рукописи резко выражено характерное написание ф (русской ‘эф’) как у или (греческой ‘фи’).
          В связи с интересом Хлебникова к времени замечу, что с авестийским понятием зурван (навруз наоборот) связано второстепенное божество времени (зурван = время). Зурван — место, где протекают события; но зурван также управляет событиями. Переоценка его значения привела к еретической трактовке зурвана как мыслящего существа и отца двух старших богов.
⁴⁷  III, 139–140.
⁴⁸  Четвериков С.С.  Бабочки // Календарь русской природы на 1916 год.
⁴⁹  Наша Основа. V, 235–236.
⁵⁰  II, 332, 333.
⁵¹  См.: Vroon.  Xlebnikov’s Shorter Poems.
⁵²  Флоренский П.  Имена. Б. м.: Изд. Купина, 1993.
⁵³  V, 95.
⁵⁴  Зангези. III, 361.
⁵⁵  I, 198–199. См.:  Lönnquist В.  Xlebnikov and Carnival. Stockholm, 1979.
электронная версия указанной работы на www.ka2.ru

⁵⁶  ФХ, 92, 26об.
⁵⁷  I, 91.
⁵⁸  НП, 389, 26–27.
⁵⁹  III, 89.
⁶⁰  Комелова Г.Н.  «Панорама Петербурга» — гравюра работы А.Ф. Зубова // Культура и искусство Петровского времени. Л., 1977.
⁶¹  Через 200 лет Михаил Матюшин, вырабатывая принципы „нового ощущения пространства”, словно комментировал работу Алексея Зубова над панорамой Санкт-Петербурга:
          „На улице особенно трудно смотреть широко, глаз привык к коридорам. Но дома могут помочь глазу, отказавшемуся от привычного смотрения.
          Надо учиться смотреть из центра, захватывая всё более широкий угол зрения, смотреть не точкой, а вбирать в себя изображения, получаемые на всей сетчатке. Стоя на мосту, где отражаются большие здания, сразу увидеть все дома, включая небо; не переставая видеть дома и небо, включить их отражения до края уходящего неба. Увидеть всё это одномоментно, хоть на короткое время, очень трудно. Эти опыты легче убедят, как мы ещё не готовы к трём мерам.
          Научившись широко смотреть перед собою, надо учиться захватывать угол за 180 градусов, сближая стороны назад, чтобы заглянуть и за свою стенку-спину. Мне удавалось такое упражнение:
          Идя в городе по тихому широкому месту, сразу обернуться и как можно интенсивнее воспринять весь пейзаж, захватывая как можно более неба — обернувшись на старый путь, уверенно смотреть перед собою, — сочетая всё видимое с только что виденным — обвести себя кругом небом и всем впечатлением видимости.
          Здесь ощущение нарастающей новой меры особенно заметно в потере двумерного чувства и появлении нового чувства — глубины пропасти.
          Это совершенно новое ощущение пространства за собою и перед собою вызывает головокружение — начинаешь качаться”. (Матюшин М.  Опыт художника новой меры // К истории русского авангарда. Стокгольм, 1976. С. 177–179.)
⁶²  Внучка Малуши. II, 72.
⁶³  Кржижановский С.Д.  Искусство эпиграфа. Пушкин (1936) // Страны, которых нет. М., 1994.
⁶⁴  Творенiя. 1906–1908. М., 1914. С. 44.
⁶⁵  Поэма «Лунный свет» напечатана на стр. 72–73 очерка:  Анфимов В.Я.  К вопросу о психопатологии творчества // Труды 3-й Краснодарской клинической городской больницы. Вып. 1. Краснодар, 1935. С. 66–73). В 1919 году Хлебников скрывался от мобилизации в армию в Харьковской психиатрической клинике «Сабурова дача». Рукопись: ФХ, оп. 2, д. 7, лл. 2 об, 2, 3, 3 об. Вариант, опубликованный Р.В. Дугановым (Хлебников В.  Стихотворения, поэмы, драма, проза. М., 1986. С. 78–79, рукопись не указана), даёт более точные численные значения. Строка 17: полупоперечник; строки 23–24: 424 колебания в секунду и 80 раз в минуту.
⁶⁶  Щербатской Ф.  Теория поэзии в Индии // Журнал Министерства Народного Просвещения. СПб., 1912. Май.
⁶⁷  Флоренский П.  Мнимости в геометрии. М., 1922. Цитаты на стр. 25, 58–59, 59, 52, 53.
⁶⁸  ФХ, 72, 1.
⁶⁹  V, 154.
⁷⁰  Ин 15, 26.
⁷¹  Ибо сказано: „Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего” (Рим 12, 2).
⁷²  III, 68–69.
⁷³  Матюшин М.  Опыт художника новой меры. С. 160, 176. — О воздействии идеи четвёртого измерения на людей искусства есть интересное исследование (n. v.):  Henderson L.D.  The Fourth Dimension and Non-Euclidian Geometry in Modern Art. Princeton, 1983.
⁷⁴  Диалектика Мифа, гл. XIV.
⁷⁵  Кн. Евгений Трубецкой.  Умозрение в красках. М., 1916. С. 9.
⁷⁶  По-армянски ‘асцу’ — Божий; по-тюркски ‘аксу’ — белая вода. (Древнегреческое ‘Асу’ — Восток, относительно северного Средиземноморья; отсюда Азия; ‘Эреб’ — Запад — даёт другую страну варваров: Европу.)
⁷⁷  V, 230–232.
⁷⁸  Ляля на тигре. V, 213.
⁷⁹  Петровский Дм.  Повесть о Хлебникове. М., 1926. С. 8–12.
⁸⁰  V, 133.
⁸¹  ФХ, 98, 7–8.
⁸²  ФХ, 82, 43.
⁸³  ФХ, 83, 29.
⁸⁴  ФХ, 82, 17.
⁸⁵  Там же, 19об.
⁸⁶  Харджиев Н.  Новое о Велимире Хлебникове // Russian Literature. 1975. № 9. Р 17.
электронная версия указанной работы на www.ka2.ru

⁸⁷  V, 308.
⁸⁸  Откр 13, 18.
⁸⁹  Математическое обоснование числовой символики дал Павел Флоренский в: «Приведение чисел». Сергиев Посад, 1916.
          Числовая символика слов была весьма популярна в России, например, XIX века. Вот характерный анекдот: „Собираясь однажды в длительное путешествие по России, Александр I посетил схимника Александро-Невской лавры и просил у него благословения. Монах благословил императора, сказав при этом загадочные слова: „И посла мұрови ангела кротости”. Чувствовалось, что в этих словах скрыт какой-то тайный смысл. Император и его приближенные долго искали разгадку таинственных слов. Заключалась она, как выяснилось впоследствии, в цифровых значениях букв славянской азбуки. ‹...› Если все буквы сказанного схимником изречения обратить в числа, то сумма их будет равна году рождения императора Александра I: ‹...› 1777.” (Синдаловский Н.  Мистическая аура Петербурга // Новый журнал. 1999. № 2. С. 160).
⁹⁰  Д.Н. Трифонов рассматривал число Апокалипсиса А=666. „Оказалось, что: (1) А = S.18.37 = S.37(37—1); между тем, число 37 тоже носило некий мистический характер. (2) А равняется сумме квадратов первых семи простых чисел (r) ‹...›”
⁹¹  ФХ, 83, 29об. Здесь вновь резко выражено написание ф, русской ‘эф’, как φ, греческой ‘фи’. (У Хлебникова также часто написание ц как у и я как х.)
⁹²  ФХ, 83, 12. В рукописи дата: 1121.
⁹³  III, 359.
⁹⁴  V, 173–174.
⁹⁵  V, 270.
⁹⁶  ФХ, 83, 25.
⁹⁷  III, 52–53.
⁹⁸  ФХ, 42, 10об.
⁹⁹  СП, IV, 83–86. С незначительными исправлениями.
¹⁰⁰  ФХ, 88, 13об.
¹⁰¹  III, 280.
¹⁰²  Быт 1, 2.
¹⁰³  Плутарх.  О музыке. Пг., 1922.
¹⁰⁴  Риман Г.  Акустика с точки зрения музыкальной науки. М., 1989, параграф «Пифагорова система (система чистых квинт)».
¹⁰⁵  Смирнов Б.Л.  Санкхья и Йога // Махабхарата. Кн. VII. Ч. 2. Ашхабад, 1963.
¹⁰⁶  Платон.  Послезаконие. 991b.
¹⁰⁷  Бобынин В.В.  Математика древних Египтян (По папирусу Ринда). М., 1882. С. 187.
¹⁰⁸  360 точек акупунктуры соответствуют 360 градусам зодиака, каждая точка даёт прогноз заболеваний, поэтому по 4-м градусам можно составить список потенциальных болезней Хлебникова. Среди них бронхиальная астма, неврозы и неврастении (есть в отчете В.Я. Анфимова), документирована зубная боль. Все остальные симптомы пришлись на последний месяц жизни Хлебникова, будто прослышав о его скорой кончине и торопясь проявиться в этот мир (в воспоминаниях П. Митурича).
¹⁰⁹  Дети Выдры. II, 148.
¹¹⁰  III, 75–86.
¹¹¹  V, 334.
¹¹²  ФХ, 89, 1об.
¹¹³  Цветаева Ан.  Сказ о звонаре московском // Москва. 1977. № 7.
¹¹⁴  ФХ, 89, 11об.
¹¹⁵  Откр 21, 5.
¹¹⁶  Плутарх.  Изида и Озирис. 42.
¹¹⁷  «Воспоминания о Хлебникове» напечатаны в книге: Митурич П.  Записки сурового реалиста эпохи авангарда. М., 1997.
¹¹⁸  ФХ, 89, 45.
¹¹⁹  I, 98.
¹²⁰  Гуро Е. Небесные верблюжата. СПб., 1914. С. 110.
¹²¹  ФХ, 98, 18.
¹²²  V, 94.
¹²³  I, 264.
¹²⁴  II, 306.
¹²⁵  V, 324.
¹²⁶  I, 301.
¹²⁷  НП. 408. — Сравни с «Парижскими эпиграммами» Вячеслава Иванова:

1.  Jura mortuorum	2.  Jura vivorum
Вот — кладбище, и у входа	“Братство, Равенство, Свобода”
“Братство, Равенство, Свобода”	Гордо блещут с арки входа.
Здесь учился Данте сам	„Что за мрачные дома?”
Силе дверных эпиграмм!	„Наша, сударь, здесь тюрьма”.

¹²⁸  I, 163.
¹²⁹  II, 172–173.
¹³⁰  III, 297.
¹³¹  II, 176.
¹³²  Сб. «Дохлая Луна». М., 1913.
¹³³  ФХ, 98, 31. Вариант прочтения.
¹³⁴  Поэтические воззрения славян на природу. Т. I . М., 1865. С. 518.
¹³⁵  ФХ, 98, 36. Вариант прочтения.
¹³⁶  „Раньше случалось мне слышать отзыв Велимира о Троцком. Он был тогда ещё в силе, собирал к себе писателей, в числе его поклонников был и Маяковский. Мне интересно было мнение Велимира. Он коротко и резко его охарактеризовал: „Грязный авантюрист и убийца, он сам застрелил одного партийца на железной дороге, не пожелавшего выполнить его приказания” (Митурич). Отзыв Хлебникова о Сталине см. во 2-й главе «Контекстов Досок Судьбы» (Доски Судьбы. М., 2001).
¹³⁷  I, 175–176 и 175.
¹³⁸  I, 186.
¹³⁹  ФХ, 64, 58. (IV, 259).

Воспроизведено с незначительным сокращением
(формулы в примечании 90) по:
Наука и искусство. М.: ИФРАН. 2005. С. 5–64.

Изображение заимствовано:
Patrick Dougherty (b. in 1945, Oklahoma). Stickwork.

*   *   *  

Похвальная предосторожность

ни всегда были заодно. Куда она, туда и он. Она восходит — и он карабкается. Она погружается — и он бултых (сл. здесь). Она заступается — и он возвышает голос. Она уходит (2003) — и ему не сидится (2006).
         А потом всё то же самое, только наоборот: мирсконца.
         Другие по живому следу пройдут их путь за пядью пядь. Отличат победы от поражений, уловят в далёком отголоске случившееся. Кто куда, а я на берег цели. Он уже пятится в былоём, она медлит. И правильно делает: не всегда великие мысли рождаются около великих озёр. В тихую погоду одни выкидыши, здоровое потомство любит доверяться волнам. Чем они выше, тем величавее новорожденная мысль. Под завыванье бури она прорывается в мир во всеоружии, как Афина Паллада из головы Зевса. И сова мудрости когтит её плечо.
         Ага, задуло. Задуло, заволнило, завоняло жареными русалками с кухни водяного царя. Самое время Разину навыворот спасти персидскую княжну.
         И мне пора. Отследил полёт сомнениекрылой ласточки над звукатой временелью — и в путь.
         Попутные мысли почему-то не мелькают, а мельтешат. Мысль первая. Правда не всегда молода: чем она кривдáстее, тем пожиланней. А кривда молодеет, правдовея. Лгавда же всегда в самом соку и приязненно младоухает.
         Но речь не о внешнем проявлении вымысла; нутряная достоверность вранья из лучших побуждений, то есть врак, — вот за что стоит платить ударами сердца.
         Мысль вторая. Берег цели — это водная лгадь наизнанку, твердь истины. Некий соискатель доплыл, обсох и двигается дальше. Один и тот же берег, только не вдоль по Гераклиту, а поперёк. Вывод: пока не плюхнешься в очередную лгадь, ты не у цели, а непосредственно в ней.
         И вот прибрежные времыши, ивы-чьивы и тому подобная пойма в тылу, потянулись луга и поля. Лжаные, обовсём-обовсяные, грехчишные и т.п. Мысль третья. Ищи-свищи полевичих, один только я весь тут, на Хлебникова поле.

         Где всё должно быть прекрасно: и борозды, и межи, и пугала, и сорняки. Вёрстка, одним словом. Обязательны ли буквицы? Нет, не обязательны. Это сорняки. Прекрасные сорняки вёрстки, васильки во ржи.
         А вводная видана обязательна, хотя Уставом это не оговорено. И она должна соответствовать буквице, коли та на самом деле василёк, а не фантик от жвачки.
         Древесняки Nagato Iwasaki поначалу казались убедительной перекличкой с этой вот десятипалкой. Якобы заединщина в отсылке широких слоёв умнечества к упомянутой в статье повести Ка². Лично я вижу Владимира Маяковского и Соню Шамардину в поисках огонька, но мнения своего навязывать и не подумаю. Всё-таки повесть Хлебникова не о спичках судьбы, а о мнимой разлуке с самим собой не только во сне, но и в смерти.
         Коли речь зашла о мнимостях, то каждый мальчишка знает, что вторая степень любого числа, хотя бы и двоичного корня из нет единицы, есть умножение этого числа само на себя. Препинание в другом: как найти зримое соответствие Ка², если Ка = √–1?
         Очень просто найти: глазами Жан-Франсуа Шампольона. Истинно говорю вам: среди кокорин отыщутся и пятипалые, было бы желание и упорство. Имея которые, можно заставить плясать под свою дудку кого и что угодно, даже египетскую Книгу мёртвых.
         Но древесняки Nagato Iwasaki со страшным скрипом уступили место виданы прутчам Patrick Dougherty. У японца видим паузу между спариваниями утомлённого самца и жаждущей вскрипов самки, а гнездарь из Северной Каролины сумел изваять тоску и ропот супружеского сиротства. И ни следа затраченных усилий. А у Nagato Iwasaki до кишок обнажена кропотливая подгонка.
         Вовсе не настаиваю на тоске и ропоте, ещё не хватало. Наука и поэзия в хлебниковском переплетении? Принимается. С какой стати справа, глупости. Это наука сутулится и в чужую книгу заглядывает. В свою? Свою Единую Книгу Велимир Хлебников писал руки запрокинув и кверху голову задрав.

         — Как Моисей на горе Синай. Глаза — наружная часть головного мозга, стало быть, угол зрения — всему голова. Но шея подводит даже и пророков: отрицательную обратную связь мышц и мышления никто не отменял. И вот борода Моисея устало вминается в его грудь. Очи уже не горé, а долу, под ноги. А там в оплавленном песке переливается цветами побежалости нечто багряное. Это камень неба нёсся путём не нашим и огнистым, догадывается Моисей.
         — Борода моя шелковистая шею закрывала?
         — Вот что, дед: брады не комкай, борода твоя чиста. Ляг, но прежде почеломкай меня к красные уста!

         Дословное воспроизведение одной из бесед далее неделимой ячейки умнечества (сокр. днуя), почерпнутых в мыслезёме. Ноосфера более соответствует? Зачем тогда этот ковш с месивом червей сомнения на зубьях. Нетушки, мыслезём.
         Оболганного Зубра днуя  (Бабков В.В., Саканян Е.С.  Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. 1900–1981 / Отв. ред. акад. Б.С. Соколов. М.: Памятники исторической мысли, 2002, 720 с.) обеляла сообща; удобочитаемый вид совместным попыткам усвоения счетоводной книги живых и загробного света полномочный представитель (см. ниже) Хлебникова всегда придавал сам, без оглядки на указуя.
         Замечательная замена заёмно-заезженному режиссёру, не так ли. Коротко, ясно и бесполо. При этом не возбраняется объезд с детородным уклоном: руководитель(ница) постановки в созерцоге или на съёмочной площадке. Но Хлебников твёрд, спокоен и угрюм: указуй, никаких указуиц, указуек и указуинь. Впрочем, и тут лазейка налицо: должен сеятель очей идти. Сеятельница очей — вполне по-русски и по-умнечески — приложимо к Елене Саканян без малейшего зазора, см. Путешествие с Двойником (Первые Хлебниковские Игры, 1992) и Доски Судьбы (Вторые Хлебниковские Игры, 1994).

         Ниже хитросплетений Патрика Догерти находим не весьма подробный, зато всеобъемлющий отчёт о проделанной работе (2005). Им Василий В. Бабков (1946–2006) подбил — нарочно не придумаешь — бабки вкладу днуя в хлебниковедение. Подбив, присоединился к большинству.
         О мыслительных способностях коего стрелочник на путях встречи Прошлого и Будущего уверенно, даже залихватски полагал: умрём и станем все умней.
         И это Хлебников, чей белый божественный мозг был точен до энной. Подозреваю любимую путейцем языка игру слов: стать умней = стать осторожней. На том свете не побалуешь, короче говоря.
         Редкий случай, когда будущего свидетель ошибался. К счастью или к сожалению — утверждать не берусь. Но что я — шутка Хлебникова, это уж так точно. Да и Василий В. Бабков, пожалуй. Попробую обосновать.

          Однажды баловень бога живого узнаёт, что в вожаком хлебниковедов СССР назначен Сергей Ф. Бобков (подробности здесь).
         — За какие это заслуги? — любопытствует весёлый корень из нет-единицы у Чортика.
         — Так ведь сын зампреда КГБ генерал-полковника Филиппа Д. Бобкова, — отвечает бывший самолёт кузнеца Вакулы.
         — Ах так, — недобро щурит глаз жилец-бывун не в этом мире, — они забыли, что е и ы выворачивают слова? Ну так а поставит их на место!
          И отстраняет Сергея Ф. Бобкова от руководства отечественным хлебниковедением. Происками того же Чортика, вестимо.
         — В России с Б начинается мятеж ради мятежа, при этом Б объединяет начало благ жизни. Кто у нас ещё генерал-полковник на Б?
         — Василий Н. Бабков у нас генерал-полковник, ваше числительство. Боевой лётчик с пифагорейской пятивершинницей на левой стороне груди-с.

         И Хлебников ничтоже сумняшеся удостоверяет чадо милое верительной грамотой (credentials).
         Председателем Земшара, как известно, главнеб назначил Александра Е. Парниса (род. 1938). За скромность. Перетолковал себя рядовым преподавателем (см. здесь) — получи приятный нежданчик: председатель сродни президенту, а полпред на поверку латынью оказывается легатом, не более того.
         Хотя с какой стороны посмотреть. У Минковского ещё Макс Планк нашёл мировую точка, обозревая с которой сильную руку, лучше понимаешь её слабые стороны. Председателя, например, можно переизбрать, полпреда нельзя.

         А вы и не знали, что Василий В. Бобков на переломе тысячелетий был недрёманым оком повелителя ста народов, и перед ним стояли навытяжку, с добровольным признанием о несоответствии занимаемой должности в зубах?
         В том-то и беда, что даже мы, старцы, понятия об этом не имели. Все до единого, разве что Дуганов догадывался. Смутно догадался и смущённо помалкивал. А прочие пребывали в полнейшем неведении. Хуже того, пребываем и сейчас. Попробую оправдать лично свою неосведомлённость.

         В 2000-м от Р.Х. году к читателю пришли, во-первых,  Мир Велимира Хлебникова. Статьи и исследования 1911–1998. М.: Языки русской культуры,  во-вторых,  Хлебников В. Собрание сочинений. Том первый. М.: ИМЛИ РАН.
         На следующий год трёхстами обложками были отделены друг от друга двухсот восьмидесяти восьми страничные стопки с выходными данными  Велимiр Хлѣбников. Доски судьбы. Реконструкция текста, составление, комментарий, очерк — Василий В. Бабков. М.: ООО «Диполь Т» (напутствие читателю сл. здесь).
         Судите сами о вероятности попадания ооо какой вкуснятины к развращённому давешним изобилием ротозею: осведомлённо-предусмотрительные загодя заказали книгу, а допущенно-вхожие подкатили к Василию В. Бабкову под раздачу. И двести девяносто девять пирожков из трёхсот возможных умяла мировая заговорщица.
         Не очень-то и хотелось, утешала себя глубинка. Шуба с плеча Рудольфа В. Дуганова (1940–1998) — это вам не степашкин кафтан. ИМЛИ РАН издаст всё, до последней каракули!

         Степашкой обзывал Николая Л. Степанова (1902–1972) не весьма разборчивый в средствах защиты и нападения (см. здесь) Николай И. Харджиев (1903–1996). Крепкий знаток предмета, но любитель прижмуриться на правый глаз, прищурив левый. Разительным изъяном степановского пятитомника 1928–1933 гг. была дыра на месте Досок судьбы, но Харджиев проклял составителя за другие недочёты. Самовольная расстановка запятых — да,  ДС  — нет.
         Довольно скоро всё объяснилось: в сборнике  Неизданные произведения,  пробитом Харджиевым в печать накануне священной войны за право говорить на родном языке, о  ДС  ни гу-гу. Ни одного листа из четырёх возможных.

         Вполне объяснимо, если покопаться и сопоставить. Докладываю. Зная из первых уст о страстном желании одинокого врача в доме сумасшедших обнародовать сокровенное сказание о законах времени в полном объёме, Пётр В. Митурич (1887–1956) сплотил знакомых ему людей с понятием, включая (см. здесь) Александра Н. Андриевского (1899–1983), дабы разобрать всё это богатство и самостоятельно, без накладных расходов на челобитные, издать.
         И уже в 1922-м едва ли не половина  ДС   восстала из неразборчивой мелкописи охотника скрытых долей. В послесловии в пятитомнику извещается:

выходом настоящего тома исчерпывается материал, имевшийся в распоряжении редакции. Остаются лишь черновики и значительное количество вариантов к уже напечатанным вещам и немногочисленные отрывки и черновые записи, которые пока ещё не удалось прочесть. ‹...› Не помещён здесь ряд статей о времени, числовые исследования и записи исторических дат. Приводим перечень этих статей, как напечатанных, так и сохранившихся в рукописях:
         1. «Взор на 1917 год» ‹...›; 11. «Голова вселенной» — не издано, рукопись 1919 г.; 12. «Колесо рождений» — не издано, рукопись 1919 г.; 13. «Ритмы человечества»— не издано, рукопись 1919 г.; 14. «О строении времени»— не издано, рукопись 1921 г.; 15. «Чистые законы времени»— не издано, рукопись 1921 г.; 16. «Одиночество» — не издано, рукопись 1921 г.; 17. «Доски судьбы» (1, 2 и 3 листы, М. 1922). Кроме перечисленных здесь статей, имеются ещё материалы для «Досок судьбы», находящиеся у П.В. Митурича, и большое количество набросков в записных книжках.
Собрание произведений Велимира Хлебникова. Том V.
Издательство писателей в Ленинграде. 1933. С. 339.

Персональная страница В.В. Бабкова на Хлебникова поле
карта  сайта		главная    страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
Since 2004     Not for commerce     vaccinate@yandex.ru