В. Молотилов

Веха

Продолжение. Предыдущая глава:

6. Три мудреца в одном тазу

режде, чем приступить к двум Верам,

бабушке и внучке, пара слов о двух Бобковых, отце и сыне. Буду краток: о Бобкове-старшем — ни гу-гу.

Достаточно изображения. Красная площадь, парад Победы 2012 года. Больше ни гу-гу.

Всё сказано-пересказано. Никто из пишущих на русском языке (as far as the reports of CIA about “Pätörochka” are concerned, I know nothing) не уделил Филиппу Денисовичу столько внимания, сколько я. Читали «Смычок на тучей»? Такие орлы, как мой Филипп Бобков, невозможны у нынешних упадочников и пораженцев. Чернуха, порнуха и завывальный скулёж: погибла Россия.

Врёте, не погибла. Пока жив сайт ka2.ru — не погибла. Дубрав с Лелями и свирелями не обещаю, но продышаться русским духом и промыть глаза русской синевой неба — прошу к нашему шалашу. В Андах засмердит, над Испанией вылиняет, на Хлебникова поле — никогда.

Коротко и сердито воздав должное Бобкову-отцу, поговорим о Бобкове-сыне. Словами английской песенки из сборника С.Я. Маршака «Шалтай-Болтай», как обещано.

Залети эта попевка в ухо М.Л. Анчарова, выволочка Маршаку обеспечена. Идёт у слова на поводу, как собачка. Таз у него. Ещё бы копчик написал, толмач прижмуренный. Лохань, только лохань. Приблизительно так:

Тут возникает этот, как его. Наладчик, да. И нагло прекословит М.Л. Анчарову. Который, в гроб сходя, меня благословил. Бросает в лицо моему благодетелю: лоханка мимо. Потому что потому. Воронкообразная полость, соединяющая почки и мочеточник. И корчагу от кочерги отличит не каждый. Корыто и только корыто.

Галатея дерзит Пигмалиону. Это ж надо ж. На месте Анчарова я не потерплю. Звенящим голосом: кто разрешил задирать великих. Тебя спрашивают, нахалюга. Рты разинув. Колумб открыл Америку именно потому, что предвидел Канарское течение и предчувствовал Azores high. А Разина челны за милую душу рассекают в полный штиль. Понял? Не нравится лохань — получи бадью.

Ну и ну: Галатея не сдаётся. Изваял на свою голову, ёлы-палы. Пребойко дерзит: cоблаговолите доложить, что такое бадья, милостивый государь. Оценка два. Дебелая бабища, вот почему. Тройня в утробе, лично я та́к слышу. Ладно уж, на корыте свет клином не сошёлся. Из уважения к заслугам вашего превосходительства:

Вздумал переспорить Анчарова — готовь примочки от синяков:

— Я так и знал, что ты ущербный писака. Нытик по строчечной сути. То ли дело Самуил Яковлевич Маршак: мудрецы нарочно выбрали хлипкую посудину и отплыли в шторм. Нарочно и назло. Букашка ты против Маршака, вот что я тебе скажу.

— Разве я спорю. Хотите таз — на доброе здоровье. Нашим легче.

Пока змея кусает собственный хвост, обтяпаю-ка в сторонке свои делишки. Обещан правдивый рассказ о Серёже Бобкове — раз, этого Серёжу я в глаза не видывал — два.

Видывал, не ври. По ящику показывали. Серёжа только что вернулся из финского города Ювяскюля (Jyväskylä) и на всю страну делился впечатлениями. Первая международная сходка хлебниковедов с участием отечественных исследователей. Незабываемые впечатления.

Особенно запомнились ноздри. Нервные ноздри арабского скакуна. Весь такой порывистый, поджаро-жгучий. Видный парняга, не то что я.

Можно уточнить у Барбары Лённквист (Åbo Akademi University, Turku), каким ей показался Серёжа Бобков, когда они пересеклись в Ювяскюля. Сличить показания, для объёмности.

          Что касается С. Бобкова, то в моем представлении он очень походил на Колю Бурляева времён «Андрея Рублева» — анемичное и болезненное существо, его было жалко. Написание книги о Вере Хлебниковой, конечно, всепоглощающее тщеславие. Как и стихи, за которые всяческие премии от холуев. Всё же у нас с Вами разное отношение к печатной продукции — никогда бы не выбросила сборник стихов с рисунками Мая: раритет.

Это пока не Барбара Лённквист, а Валентина Яковлевна Мордерер. C. Бобков в её представлении — бездарь с притязанием на ого-го. Так оно или нет, проверить невозможно: в Сети нет ни единой Серёжиной строки, а его «Хождение за три времени» я выбросил на помойку сразу после покупки, ещё не дойдя до дома.

NB. Болезненное существо | всепоглощающее тщеславие | премии от холуев — личное мнение человека, известного строгостью приговоров. Размажет по стенке, а потом задаёт вопрос в пространство: почему моя «Усадьба судьбы» (см. http://www.knigonosha.net/readbook/1748/17/) до сих пор обочь ka2.ru.

Наш ответ Чингисхану: никаких усадеб на Хлебникова поле не предусмотрено. Покос, нива, пажить, богара, мичуринские (les jardins de Mitchurine) и висячие сады Семирамиды (Hanging Gardens of Semiramis), земляничная поляна (Smultronstället), гряды клубники (Strawberry Fields Forever), вишенник, малинник (Razlyuliberry Fields Forever), виноградник, конопляник (Cannabis joint is taboo, of course), бахча, огород (Elderberry grows in truck farm, but uncle lives in Kiev), теплицы и прудовое хозяйство им. Пьера Жозефа Прудона (La propriété est un vol) допускаются из соображения чего бы покушать. Хуторок в степи — всегда пожалуйста и сколько угодно. Никаких усадеб с конюшнями для порки дворовых девок. NB est finie.

Ба, какая мысль: зачем отрывать красу и гордость Скандинавии от зеркала русской революции (настоятельно советую:  Леннквист Барбара.  Путешествие вглубь романа. Лев Толстой: Анна Каренина. — М.: Языки славянской культуры. 2010. 128 с.), когда можно вбить в строку поиска ‘Ювяскюля Хлебников’. Ну вот, что я говорил.

Не спорю, сходство Серёжи Бобкова с Колей Бурляевым налицо. Разве что волосики у Коли пожиже и близорукость. Малахольный очкарик, сразу видать. У Серёжи с этим делом порядочек: отцовы гены.
Ну и что болезненная внешность. Гоголь тоже ни разу не Аполлон. Вопрос в другом: почему. На первом съезде исследователей творческого наследия Велимира Хлебникова. В преддверии 100-летию со дня его рождения. Нет ни одного советского хлебниковеда par excellence. Hardžiev is absent on a symposium, Parnis fehlt auf dem Symposium, Grygoryev manque le colloque, Duganov está ausente sobre el simposio.
Не имею привычки загадочно помалкивать, а придётся. Потому что трудно высказать и не высказать, всё что на сердце у меня. Ещё бы не трудно: у́ нас нэ́заменимих нэт. Сказал товарищ Сталин, да. И продолжил: я дру́гой та́кой стра́ны нэ́ знаю, гдэ та́к волно дишит че́ловэк, и́ вдруг на́ходится лью́бител пе́рекриват на́роду ки́слород. Виискался у́казчик. Харджьева е́му вын да по́ложь. На Гри́горьеве свет клином со́шёлся. Без Ду́ганова, ёпт, на́род ему нэ́полний.
Залихватское голословие, сам скажу. Чем Парниса хвалить трудиться, не лучше ль на ювяскюлян оборотиться. Сказано — сделано.

О том, что ему предстоит поездка в Финляндию, я узнал из письма Мая:

         Эх, Молотиловы-Молотиловы, что-то вы там замудрились.
         Хочется думать, что всё это так, перемелется и мука будет.
         Мало похоже на дело. И мы с Ирой будем ждать в следующем письме сообщение о том, что всё уладилось. Ведь вы серьёзные ребята.
         У Георгия Борисовича снова был инфаркт. (здесь и ниже моё выделение цветом. — В.М.) Был он в больнице, но теперь несколько недель (3–4) дома. Но чувствует себя не ахти.
         Был недавно в Москве вечер «Хлебников и музыка». В музее муз. культуры. Говорил Вяч. Иванов и записи Дебюсси, Скрябина, Шёнберга, Стравинского и ещё. Говорил Иванов ярко и свежо.
         А в среду 20 марта, в день весеннего равноденствия, будет вечер в Планетарии «Космические искания Велимира Хлебникова» или что-то в этом роде (билет мне не посылали). Ведёт вечер Кедров.
         Начались подготовительные работы в связи с астраханским музеем.
         В апреле еду в Финляндию. В университете г. Ювяскюля состоится Международная конференция «Хлебников и культура его времени». Везу небольшую выставку из своего собрания — рисунки, фото
         Плохо же то, что Комиссия к юбилею так и не опубликована, всё тянется — а значит и не правомочна, хотя и существует в различнейших вариантах на столах начальства С.П.
         Вышел томик маленький в Калмыкии, в Элисте. Предисловие Давида Кугультинова. Он же и подарил мне книжку. Из издательства, однако, обещанные экземпляры ещё не прислали. Словом, хоть мало что происходит, но всё же кое-что. А хлопот с этим малым уже сверх небольших сил. Впрочем, сам я мечтал всю жизнь выпустить джинна из бутылки, вот он и начинает потихоньку “сифонить”.
         Ну, и других дел хватает, мало что удаётся успевать. И потому всё время досада.
         Ждём хороших вестей.
Ваши Ирина, М. Митурич
17 марта 1985.

Итак, родину Велимира Хлебникова в Ювяскюля представляли Ал. Михайлов (1922–2003), Д. Кугультинов (1922–2006), М. Митурич-Хлебников (1925–2008), В. Турбин (1927–1993), И. Шкляревский (род. 1938) и С. Бобков (род. 1948 г.). Май Митурич как бы не в счёт: ‘родня’ и ‘родина’ — одного корня. Лично меня гораздо больше занимает родство духовное. Духовная близость, на худой конец.

Неверная постановка вопроса. Духовной близости с Велимиром Хлебниковым захотел. Устанешь искать. Опускай планку, сыщик. Важная услуга родине и языку Велимира Хлебникова — хотя бы так.

Михайлов Александр Алексеевич о себе:

Лично у меня вопросов к Ал. Михайлову нет: кровь за родину и язык Велимира Хлебникова проливал, имеет боевые награды. Решено и подписано: гордый внук славян.

Смотрим послужной список Д. Кугультинова. Ссыльнопоселенец и участник Великой Отечественной войны. Главное дело — друг степей. Решено и подписано.

Гордый внук славян имеется, финнов куча мала, калмык налицо. Сказано, что назовёт всяк сущий в ней язык — сделано.

Ничего подобного: без тунгуса ну никак. Был дикий, стал образованный. Подать сюда просвещённого тунгуса, он же эвенк, он же орочон.

Шутка, да. Можно и дальше балаболить. Перепутать тунгуса с Гангнусом, например. Только зачем. Дру́гих пи́сателей у́ меня длья́ вас нэт. Сказал товарищ Сталин. Золотые слова.

         ‹...› Он начал осторожно и скрытно приспосабливаться к жизни, не то чтобы делать карьеру, нет. Для такого пути Игорь был слишком умен. Нет, он стал завязывать связи с нужными людьми такого склада и положения, которых в юности либо не замечал, либо при встрече с ними смотрел сквозь них.
До меня впервые это дошло, когда я увидел, как он дарит Сергею Михалкову однотомник своих стихотворений. Михалков по-барски обедал в ресторане Дома литераторов, а Игорь, наклонившись к нему, подписывал книгу, что-то говорил, с проникновенными просительными интонациями, пока “дядя Степа” для приличия держал книгу в руках, нетерпеливо ожидая, когда же этот молодой поэт даст ему спокойно съесть судака по-польски.
А потом вышла книжица Шкляревского «Поэзия — львица с гривой», где среди размышлений о «Слове о полку Игореве», о Лермонтове и Блоке, о Пушкине и Есенине были умело “вмонтированы” главы, посвященные переводам жены Михалкова Натальи Кончаловской, эссе о творчестве последнего заведующего Отделом культуры ЦК КПСС крохотного стихотворца Юрия Воронова, и что уж совсем было прискорбно для меня — «Письмо Сергею Бобкову» — маленькому, ныне прочно забытому модернисту 70–80-х годов. Плохо было то, что Сергей Бобков был сыном известного начальника из КГБ Филиппа Бобкова, ведавшего “работой с творческой интеллигенцией”, скверно было то, что за дружбу с его сыном в те годы шла борьба между русскими и еврейскими литературными кругами, между Анатолием Ивановым и Михаилом Шатровым, Олегом Шестинским и Евгением Сидоровым. Все писали о Бобкове-сыне. Но хуже всего было то, что так, как написал Игорь, не додумался написать никто: „Прочел твою «Судьбу…» Пронзительные и точные стихи… В твоей книге есть широко раскинутый невод… И не сухой! В этом ты — Сергей Бобков — и от города, и от поля, и с князем Игорем, и с Голиафом…”
         Это был верный путь к фортуне, к квартирам, государственным премиям, привилегированным заграничным командировкам.
Станислав Куняев.  Поэзия. Судьба, Россия. Книга 2.
http://lib.rus.ec/b/315130/read

«Судьба...» это  Бобков С.Ф.  Судьба. Стихотворения. М.: Молодая гвардия. 1982. 112 с. За эти пронзительные и точные стихи Серёжа получил Премию Ленинского комсомола. И вскоре прихватил с собой в Финляндию полезного Игорька.

Десять лет разницы, почему Игорёк. Как это прихватил, не может быть.

Ладно, не Игорёк. Серёжа прихватил с собой в Ювяскюля Гошу с Игорем. Новгород-северским, да.

Ну вот, а ты не верил. Открываем послужной список Владимира Николаевича Турбина (http://ajupanfilov.narod.ru/turbin/bibliographia.html):

Ал. Михайлов — гордый внук славян, и только. Перекличка Маяковского и Хлебникова давным-давно с исчерпывающей полнотой исследована Харджиевым, см. ka2.ru/nauka/hardziev_1.html. В. Турбин — вот кому действительно было что сказать в Ювяскюля.

Почему отмолчался? Самое простое объяснение — нездоровье. Простуда, врач запретил истязать голосовые связки. Сдал в письменном виде.

Но финны в 1987 году выпустили сборник докладов, опять-таки без Турбина.

‹7 сентября 1980›

         Что я пишу? Я не раз говорил: я пишу собрание своих сочинений. Не знаю, когда оно будет издано, кем. Пусть даже вообще не будет издано; но я вижу, просто-таки зрю человека, который когда-то придет в библиотеку, в какой-то архив, постарается собрать то, что я написал, прочесть, и пусть для него одного будет собрание моих сочинений. Но может быть, всё-таки будут и книги. Кстати, Эркки Пеуранена¹ за то я безмерно люблю, что вижу в нем предтечу такого собирателя...
         Когда пишу, даже письмо, даже импровизации мои, каламбуры, — обращаюсь к этому человеку.
         Мое величие (!!!) — в том, что я достиг свободы, оставаясь в пределах данного мне социального строя, государства, иерархии департаментов. Что-то, кто-то меня к этому вёл; мне оставалось только не сопротивляться.
         Вас.Вас. Розанов, Михаил Михайлович — мыслители открытого величия, величия явного. Но им — легче: они — извне пришли в этот социальный мир (Розанов умер на пороге этого мира как раз тогда, когда начал складываться Бахтин). Михаил Михайлович не сознавал себя причастным к этому миру, жил вне его, в любимом своем “большом времени”, что ли. Я же весь этим миром сделан: 238-я школа в Марьиной Роще, почтовый вагон, армия, университет, партком. Полное духовное закабаление в 40-е годы, до кандидатской диссертации включительно. И — освобождение.‹...›
         Путь к свободе. Путь к Богу. Выстрадал, добился: говорил то, что душою хотел сказать.
————————————
¹ Финский профессор-славист, близкий знакомый В.Н. Турбина.

В.Н. Турбин.  „Мой век не проворонил я...”. Записи разных лет.
Публикация, составление и примечания О.В. Турбиной и А.Ю. Панфилова.
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1997/2/turbin.html

Вона как: Эркки Пеуранен — почитатель Турбина. Мало того, безмерно любимый l’interlocuteur mental последнего. И приглашающая сторона: зав. кафедрой русского языка и литературы университета в Ювяскюля. А Турбин приехал помолчать о Хлебникове. Ну и ну.

Внезапная болезнь отпадает, ищем другое объяснение. Готово: не успел подготовиться, приехал в Ювяскюля с бухты-барахты. Потому что Серёжа включил его в список вместо кого-то другого. Резко, внезапно, вдруг. Нелишне освежить свидетельские показания:

Попытаемся вычислить вычеркнутого. Харджиев и Парнис отпадают: есть мнение, что замышляют измену Родине. О том, что Парнис вот-вот уедет, я узнал от Иры. Обязательно расплюётся с немытой Россией, даже не вопрос. И увезёт рукописи Велимира. Затем и собирает, чтобы выгодно сбыть за бугром.

Вот почему я знаком с Валентиной Мордерер только по переписке. Тридцать лет назад могли пересечься вживую, но Ира предупредила: ни в коем случае. Откуда у Митуричей твёрдая уверенность, спрашивается? От Серёжи Бобкова, я тоже так подумал.

Дуганов отпадает приблизительно по тем же соображениям: жена с пятым пунктом, знанием японского языка и родственниками за границей. До сих пор находимся в состоянии войны с Японией — раз, шурин в США — два. На кой ляд этот кагал японо-масонов, когда налицо член КПСС с 1951 года В.П. Григорьев.

Участник войны, в сраженьях изувечен. Женат вторым браком, но Татьяна — русская душою: Строганова. В издательстве «Наука» вышли две книги о Хлебникове, тоже неплохо.

Но Серёжа отставил Григорьева. Во имя дружбы между народами. Барбара Лённквист называет Бахтина своим учителем, Турбин то же самое — раз, Эркки Пеуранен обнимет сердечного друга — два. Три — Турбина недавно издали в Югославии.

Четыре — вдруг напишет положительный отзыв, чем чёрт не шутит. Должен понимать, кому обязан увеселительной прогулкой. И жена должна понимать, кому обязана парой отличных финских сапог. Двумя парами, я тоже так подумал.

В Андрее Мальгине говорит обида, вот и всё. Бобковы — обаятельные люди, это доказано. Серёжа очаровал меня по ящику — раз, Филипп Денисович обаял Леонида Ивановича Бородина (1938–2011) в лодке — два.

Я помню своё обещание про ни гу-гу. И вообще люблю, как ты успел заметить, загребать жар чужими руками.

Летом девяностого года по одному из подмосковных каналов мы плавали на лодке с Филиппом Денисовичем Бобковым. Доброволец сорок первого, прошедший всю войну, на собственных руках в окопе принявший смерть своего отца-офицера, уйдя после войны в органы, дослужился он от младшего офицера до самого высшего звания, какие только возможны в КГБ, — генерала армии.
Внешне абсолютно не впечатляющий, мимо пройдешь, взглядом не зацепишься, никакой генеральской стати в фигуре, ни малейшей государственно-чиновничьей значимости на лице — люди с такой внешностью достигают жизненных высот исключительно благодаря врожденным качествам: трудолюбию и исполнительности. Генерал армии... То есть он был генералом той самой, никем не считанной армии невидимого фронта, что дислоцировалась промеж всех нас, всех нас и имея в виду... Постоянно и систематически...
         Судя по культу Ю. Андропова в семье Бобковых, он, Филипп Бобков, был вернейшим его соратником и, соответственно, единомышленником. Рискну предположить, что единомышление в спецслужбе — это всё же нечто иное, чем обычный дружеский контакт людей одинаковых убеждений.
         Цель моего журналистского контакта с человеком-символом уходящей эпохи была многопланова. Но был один, главный вопрос, который и так и этак предлагался к ответу: готов ли он, бывший шеф центра идеологического надзора, признать, что главной мотивацией деятельности “внутреннего” (в отличие от разведки и контрразведки) отдела КГБ были установки исключительно партийно-идеологического характера; что борьба за формальное исповедание обществом марксистско-коммунистических догм, за принуждение к лукавой лояльности сыграла решающую роль в дезориентации общества на момент социальной катастрофы; что, наконец, сами органы, объявив себя “мечом и щитом” партии, утратили совершенно необходимую любой полицейской службе государственную ориентацию, то есть ту ориентацию, каковая помогает сохранять системное мышление и распознавать центробежные и центростремительные тенденции в опекаемой социальной структуре.
         С чрезвычайной осторожностью и “корректностью” высказанный позитивный ответ мне получить всё-таки удалось. ‹...›
         Человек, безусловно, симпатичный — было, с кем сравнивать. Крайне редко, но встречались сущие выродки. Как говорит современная народная мудрость: „В народе не без Мавроди”.
         Несколько лет назад мы с Георгием Степановичем Жжёновым были приглашены в город Владимир, как бывшие зэки двух поколений, на встречу с общественностью. И когда я, рассказывая о своем пребывании в знаменитом Владимирском централе, упомянул фамилию кагэбиста, курировавшего политических в сем заведении, зал неожиданно оживился. Поинтересовавшись причиной такого поведения зала, получил чуть ли не хоровой ответ. Оказывается, в нынешние перестроечные времена бывший капитан КГБ “весьма одиозно” функционирует в роли директора Центрального рынка города Владимира. (Если б не одиозно, кто б знал его фамилию?)
         Свой единственный контакт со мной во Владимирской тюрьме куратор из “конторы” начал с вопроса: „Ну что, Леня, бабу хочешь?” На что, сохраняя предложенный уровень беседы, я скромно возразил: „Не. Я лучше с тобой пообщаюсь”. Конец контакта. На следующий день начальник по режиму, застав меня в числе других сокамерников в дневное время лежащим на “шконке”-койке, отправил на десять суток в карцер. Было лето семьдесят второго. Вокруг Владимира горели леса и торфяные болота, как горели они и вокруг Москвы. Десять суток я провёл, лежа голым на цементном полу, обливая цемент водой ежечасно. Чтоб не задохнуться в прочно закупоренной камере-карцере...
         Между прочим, этот “куратор-придурок” объявился в КГБ не из подворотни, а с юрфака МГУ, каковой окончил с достойными показателями. С другими показателями в наши времена в КГБ уже не приглашали.
         Потому подавляющее большинство оперативных и следственных работников КГБ, с кем приходилось “иметь дело”, делая свое дело, личных антипатий, как правило, не вызывали. И Ф.Д. Бобков в известном смысле прав, всем текстом достаточно объёмной книги характеризуя свое ведомство как некое элитное подразделение, потенциально способное на социальную инициативу. Но только потенциально. Идеологическая зашоренность и “припартийное” самоосознавание по большому счёту обрекли коммунистическое полицейское ведомство на роль соучастника развала страны и национальной катастрофы. ‹...›
         О дальнейших причудах судьбы правой руки Ю. Андропова генерала армии Ф.Д. Бобкова судить не берусь по причине противоречивости информации на этот счёт.
Леонид Бородин.  Без выбора. Автобиографическое повествование.
http://baikalarea.ru/irkutsk/peoples/borodinleonid/lib/a6788.htm

Если уж сам Леонид Бородин не берётся судить о причудах судьбы Ф.Д. Бобкова, то я и подавно. Причуды, прихоти, выкрутасы — это не ко мне. Трезвый расчёт — другое дело. Предсказуемость и ещё раз предсказуемость. Море ошибок не прощает. Назвался мудрецом — оставь мальчишеские выходки на берегу.

         NB. Трезвый расчёт бывает разный. Шахид отродясь не брал в рот спиртного | не пускал косяк по кругу | не кололся, и вдруг подрывает себя в толпе народа, включая детей. Трезвый расчёт. Во-первых, мёртвые дети меньше нагрешат. Во-вторых, смерть за веру награждается ласками гурий в раю. Бесконечная первая брачная ночь, ибо все до единой гурии — девственницы. Пружинистая очередь страстных многоопытных непочатых красоток.
         Трезвый расчёт у шахида налицо, но мудрец ли он? Нет. Подлинную храбрость не зря называют безумной. Если не отключить голову, можно запутаться в сомнениях и не выполнить задание пославших тя. NB est finie.

В тазу трое, как ты узнал из первых рук. Май плавает давным-давно, с младых ногтей. Это мы с Серёжей присоседились к бутылке, а не она к нам.

Почему ром. Какой ещё джин. Не джин, а джинн. (D)jinn, (d)jinni, jinnee, genie | Dschinn | djinn | genio | geniecillo, demonio, espirítu maligno.

Let the genie out of the bottle | libérer le djinn de sa bouteille | far uscire il genio dalla bottiglia | soltar el geniecillo de la botella.

M.P. Miturich-Khlebnikov wished to let the genie out from a bottle during all his life. See:

         ‹...› я мечтал всю жизнь выпустить джинна из бутылки, вот он и начинает потихоньку “сифонить”. ‹...›
М. Митурич
17 марта 1985.

Ловлю себя на мысли: самовосхваление. Три мудреца и бутылка с джинном, которая потихоньку сифонит. Как то: выступление ЛГ, «Нового мира», элистинский сборничек (перводвигателем коего Р. Дуганов провозгласил сами знаете кого). Скромнее надо быть — раз, слово не воробей — два. Как быть, как же мне быть.

Придумал: и за борт его бросают. Был в тазу? Был, справку имею. Скромнее надо быть или перетопчутся? Надо, Федя, надо.

Не бросают, а сам выпал. Зазевался и бултых. А дальше — дело житейское: спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Это чьё, Анчарова или Андропова? Нет, моих рук дело. Сам утопай, а товарища выручай.

Ну и выручка. Что тогда шельмование, спрашивается. Шельмование | оговор | донос в чистом виде, сам знаю. Впрочем, торопиться не надо, не надо.

         20 августа 1991 года собрался секретариат Союза писателей СССР. Он стал последним секретариатом, поскольку на него явился человек из окружения Янаева — поэт Сергей Бобков и потребовал, чтобы писательская верхушка поддержала ГКЧП…
         Сергей Бобков был сыном Филиппа Денисовича Бобкова, одного из самых влиятельных чиновников КГБ, со времен Андропова ведавшего отделом по “работе с интеллигенцией”, первого заместителя министра КГБ.
Стыдно было смотреть, как этого бездарного стихотворца-авангардиста, носившего на себе все признаки физического вырождения — узкогрудого и мутноглазого, соперничая друг с другом, обхаживали вожди и лидеры двух номенклатурных кланов — русского и еврейского.
С одной стороны в поисках пути к сердцу Бобкова-старшего под его сынка подбивал клинья крупный функционер московского литературного еврейства — драматург Михаил Шатров. Он даже свой революционный этюд «Синие кони на красной траве» написал в соавторстве с Бобковым-младшим.
Однако наши русские умельцы тоже не дремали: в середине восьмидесятых годов Серёжа Бобков вдруг стал человеком, близким Анатолию Иванову и Владимиру Фирсову, книги его одна за другой начали выходить в главном комсомольском издательстве, фамилия сразу появилась в списке редакционных коллегий «Молодой гвардии» и русско-болгарского журнала «Дружба». И вообще о нём начали заговаривать как о крупном явлении русской поэзии то Игорь Шкляревский, то Олег Шестинский, то Егор Исаев… Об этих страницах нашей литературной жизни можно вспоминать лишь со стыдом, особенно отдавая себе отчёт в том, что Филипп Бобков ныне один из главных советников Гусинского в Мост-банке, а имя его сынка-литератора, „как струйка дыма”, навсегда растаяло в постперестроечном воздухе.
Тем не менее 20 августа умудренные жизнью секретари Большого Союза — Сергей Михалков, Феликс Кузнецов, Николай Горбачев, Юрий Грибов не клюнули на провокацию Бобкова-младшего. Опытные функционеры, как им показалось, нашли выход из щекотливого положения. Они заявили эмиссару Янаева, что ситуация с ГКЧП ещё не ясна и надо какое-то время подождать, присмотреться к событиям, словом, не торопиться…
         Однако дело было сделано. “Малая провокация”, заключавшаяся в том, что троянский жеребёнок проник в кабинет Маркова и вёл какие-никакие, но всё-таки переговоры с писательским ареопагом, была зафиксирована апрелевцами, жаждущими власти.
         23 августа они (Евтушенко, Черниченко, Бакланов, Евг. Сидоров, Адамович, Карякин, Оскоцкий, Ананьев и другие, ну и, конечно же, соавтор Сергея Бобкова Михаил Шатров!) съехались на ул. Воровского и постановили: „Рабочий секретариат СП СССР в течение длительного времени поддерживал антидемократические тенденции в Союзе писателей и в дни переворота 20 августа вёл недопустимые переговоры на своём заседании с С. Бобковым — представителем главы заговора Янаева — и не выразил в этот решающий момент своего осуждения действий хунты”. ‹...›
         Тут же временщики „в связи с чрезвычайными обстоятельствами” ввели в секретариат А. Рыбакова, Ю. Карякина, А. Нуйкина, А. Приставкина, ну и, конечно же, Виктора Астафьева, с радостью принявшего почётное предложение. Наконец-то осуществилась мечта его жизни и он стал литературным генералом!
         С садизмом победителей они зафиксировали слабодушие и жалкую жажду самосохранения у некоторых членов прежнего секретариата, дезертировавших или сдавшихся на их милость: „Удовлетворить просьбу Ю. Грибова об освобождении его от обязанностей секретаря правления СП СССР”, „принять к сведению заявления секретарей СП СССР тт. Суровцева Ю.П. и Скворцова К.В. в том, что они не присутствовали на заседании рабочего секретариата СП СССР 20 августа 1991 г. и факт переговоров с представителем Янаева С. Бобковым осуждают”, „осудить бегство от столь ответственного секретариата С. Колова, Н. Горбачёва и считать их выбывшими из секретариата”…
         Снисходительно отнеслись лишь к одному Михалкову. Дело в том, что в это время шла подготовка к 9-му съезду писателей, но для захвата власти и имущества надо было сломать жизнь Союза и его структуру, похоронить съезд, чему и помог “дядя Степа”: „поддержавший эту идею С. Михалков добровольно сложил с себя обязанности председателя Оргкомитета по подготовке 9-го съезда”, — с удовлетворением отметила услужливость Михалкова евтушенковская хунта…
Станислав Куняев.  Ibid.

Вот так Серёжа, ну и молодец! Задал шороху этой кодле.

Как ты уже знаешь, раскрутить меня на восклицание трудненько. Восклицаю вдругорядь: так им и надо, сукам позорным! Писали астраханцы С. Михалкову о преступном небрежении наследием Велимира Хлебникова? Писали. Не ответил, падла.

Допустимо ли уподобить Серёжу Бобкова времён ГКЧП Александру Матросову? Безусловно. Согласиться ли с тем, что к Михалкову и C° нагрянул представитель Янаева? Ни в коем случае.

Это Гена Янаев был подставным лицом (Proxy | Sitzredaktor) Филиппа Денисовича, чтобы самому не светиться на судьбоносном переломе. Борис Карлович засветился, и что? Пришлось применить личное оружие не по назначению: честь превыше всего. Для Филиппа Денисовича то же самое, но довелось уцелеть. А Серёжа сгорел вчистую.

С Геной дело тёмное, спору нет. Но что за Иван Поддубный, спрошу я, честит Серёжу мутноглазым узкогрудым вырожденцем? Чем, спрошу вдругорядь, этот Микула Селянинович пособил в года глухие Велимиру Хлебникову — потаенной славе, гордости, уму, чести и совести России? Палец о палец не ударил. В отличие от Серёжи.

Чей папа дозволял / препятствовал пишущей братии резвиться в годы так называемого застоя. Куняеву, Вознесенскому, Евтушенко дозволял, Габаю, Коржавину и Делоне — препятствовал. Илье, Науму и Вадику — тюрьма и ссылка, Стасику, Андрюше и Жене — свобода самовыражения. Эти не подкачают, я тоже так подумал.

Сам вижу: про Гену выходит голословие, надобно ярче высветить неповторимые черты.

Раньше было как? Раньше было так: постоянно действующая Выставка достижений народного хозяйства. Широко раскинулась, ну и что. Надо будет — прирежем землицы по самую Камчатку.

И вдруг товарищ Сталин отчётливо понимает: ВДНХ — хорошо, а СВДС лучше. Самодвижная выставка достижений страны Советов. Ху́дожьники-пе́редвижьники с их ци́ганским ко́чевьем у́жье били, ста́ро. Не́обходима са́модвижьная виставка. Ко́торая все́гда в пу́ти. От производительности труда — тт. Стаханов, Бусыгин, Ангелина и др., от советской науки — тт. Капица, Патон, Нечкина и др., от здравоохранения — тт. Филатов, Бурденко, Тимашук и др., от словесности — тт. Симонов, Бабаевский, Шагинян и др., от изобразительного искусства — тт. Серов, Герасимов, Мухина и др., от борьбы за мир во всём мире — тт. Эренбург, Тихонов, Гризодубова и тому подобное.

Устранив своё упущение, Сталин произнёс таковы слова: конь то́варища Бу́дьённого о́ четырёх но́гах, да и то спо́тыкается. За́ виставкой нужьен глаз да́ глаз. И Лаврентий Павлович бегом кинулся исполнять мудрое указание Вождя.

Человек не вечен — раз, некоторые люди с лёгкостью меняют свои убеждения — два. Стоило Иосифу Виссарионовичу примкнуть к большинству, гепнулся (укр. разг. ‘геп’ — бух, бряк, хлоп, бах, шлёп, плюх; абхазо-адыг. ‘Гæпæу’ — заимств. времён Дикого поля) Берия. На заре ошельмовали, на рассвете шлёпнули.

Туда и дорога. Преступное расточительство народной копейки, вот почему туда и дорога. Зачем тратился на суточные, кормовые, ездовые, чаевые и пропойные этой оравы, когда показатели Никиты Сергеевича ничуть не хуже. Выдающийся борец за мир — раз, производительность труда на недосягаемой высоте — два, за словом в карман не полезет — три, владеет наукой побеждать — четыре, здоровье как у того вола — пять. А уж изобразит при случае так, что никакому Герасимову не снилось, да и Мухина вполне отдыхает. Выставка в одном лице, короче говоря.

Достижения не заставят себя долго ждать, не заставят. Делается так: плывём на пароходе в Америку и показываем дяде Сэму кузькину мать. В итоге мир до основания потрясён достижениями страны Советов, а затем Кеннеди, Аденауэр, де Голль, Франко, Салазар, Мао, Тито, Чан Кай-ши, Чомбе и Голда Меир начинают вилять хвостиком.

Дёшево и сердито — раз, народную копейку бросаем на кукурузу — два, некоторые люди с лёгкостью меняют свои убеждения — три. Сбоку неказистого Никиты возникает Леонид Ильич Брежнев, красавец мужчина. Семичастного убрать, государственную безопасность поручаем тов. Андропову Ю.В.

— Юрий Владимирович, в порядке борьбы с перегибами предлагаю возродить СВДС в первоначальном виде. Сталина мы в обиду не дадим.

— Давно пора, Леонид Ильич. Просто руки чешутся.

И вот все до единого самодвижники (≈ human billboards | sandwich men) оказываются под отеческой опёкой Филиппа Денисовича. Включая массовиков-затейников тт. Янаева (1968–1980 — председатель Комитета молодёжных организаций СССР; 1980–1986 — зам. председателя президиума Союза Советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами) и Гусинского (зав. художественно-постановочной частью Международного фестиваля молодежи и студентов 1985 года). Состояли указанные товарищи в штате КГБ или нет — темна вода въ облацѣхъ воздушныхъ, но что время от времени шмыгали в хитрый домик — это наверняка.

Условное название, да. Хитрый домик — условное название. Почему Лубянская площадь. Кафе, например. Пароль: сосиски сёдня как? Отзыв: лично я крысятину не ем. Или дачный посёлок в ближнем Подмосковье. Гости съезжались на дачу.

За давностию лет отчего же не приоткрыть дверцу, что и сделал недавно Филипп Денисович.

Костяк без мяса называется остов. Коим Филипп Денисович дозволил нам тешить праздный взор через приоткрытую дверцу шкафа. Восстановить лицо покойника по его черепу довольно легко, если ты М.М. Герасимов (1907–1970). Но я же не Герасимов. О мышцах, связках и кожных покровах Пятёрочки без упоительных подробностей от Филиппа Денисовича можно только смутно догадываться, а сеть её кровеносных сосудов не по зубам самому дерзкому воображению. При этом кровь — довольно-таки заметная жидкость, чего нельзя сказать о лимфе. Которая обеспечивает 1. обмен веществ; 2. обезвреживает всевозможную дрянь.

         NB. Дарю тебе свой перл, только что нечаянно высидел: лимфоток и тайные службы государства — одно и то же, разница в объёме прокачки. NB est finie.

Простой пример: янаевский КМО должен отчитываться по своей работе 1-му, 2-му, 3-му, и 4-му отделу 5-го Управления КГБ одновременно, см. выше. То же самое и секретарь по иностранным делам СП РСФСП, то есть Бобков С.Ф. образца 1985 г., совершенно то же самое.

Почему так не бывает. Именно так было, есть и будет. Там, где положено. Отдел кадров, отдел режима, 1-й отдел, 2-й отдел и отдел экономической безопасности. Все, по большому счёту, занимаются одним и тем же. Не пускают кое-кого за границу РФ пять лет спустя увольнение, например. Меня, в частности. Закроют пропуск — и ровно через пять лет сбудется мечта невыездного Пушкина:

Вот бы дожить, когда

А щит? Ну и не надо: всё равно в там ни чуточки не тянет. Нежно люблю среднюю полосу России. Те самые места, за которые Станислав Куняев кому хошь горло порвёт. Насчёт среды обитания мы с ним доскональные единомышленники: не нужен нам берег турецкий, чужая трава не нужна. Именно трава: не мыслю себя без квашеной капусты. Подают в Анталье квашеную белокочанную капусту? Идёт она и пляшет, в таком разе. Ещё не хватало с собой везти.

Настрой Стаса на исконно-заповедное мне по душе: каждый кулик своё болото хвалит, а наши с ним кочки — в полутора шагах. Малейших словопрений насчёт засорённости русского языка не было и быть не может: исключая Велимира Хлебникова и Арсения Тарковского, здоровенную фору дам любому по части Die antigraeco-deutsche-romanischer Manier.

Не сойдёмся мы с Куняевым единственно в истолковывании отдельных т.н. ложных друзей переводчика. Простой пример: Jew, Hebrew | Jude, Hebräer | Juif, Juive, Israélite | ebreo | hebreo, israelita, judio. Стас переводит коротко и ясно: ‘жид’, а я крайне затрудняюсь. Для меня страшное дело обозвать человека даже евреем. ‘Жид’ — ни за что и никогда. Ничего не могу с собой поделать: мама с папой так воспитали. Разве что ‘иудей’, да и то если припрут к стенке.

Богоизбранный народ, спорить не приходится. Пресвятая Владычица наша Богородица, она чьих будет? | What ethnic origin the Holy Virgin Mary? | Welche ethnische Zugehürigkeit das Muttergottes? | Quelle appartenance ethnique de la Sainte Vierge? | ¿De qué pertenencia étnica de la Nuestra Señora?

Поэтому, кстати, многие истинно-русские люди уходят в широкошумные дубравы молиться пенькам. Вольному воля, а спасённому рай.

Лично мне за мои грехи рай не светит, даже не вопрос. Но я иду в храм Божий просить за родных и близких. Особенно при этом надеясь на помощь Jewish woman, Jewess; Hebrew woman | Jüdin | ebrea; giudeo | hebrea, israelita, judia — ‘жидовки’, как переводит Ст. Куняев.

Не знаю, где и когда ушибло Стаса, но моё дворовое детство отравил Сашка Штеренфельд, Штаран по-дворовому. Мы переехали с улицы Двинской на Репина, где Штаран был коренной туземец. И науськивал на меня кого ни попадя, сволочь. Прикинь, что такое дворовая махаловка для того, кто с пяти лет носит очки. Обязательно туда и прилетит. И несёшь обломки папе. Из-за Штарана.

Как я не стал единомышленником Куняева — ума не приложу. Бабушка отмолила, наверное. Но речь не обо мне, а о Серёже Бобкове. Мне за него обидно до слёз: свой среди чужих, чужой среди своих. Сам Серёжа за себя постоять не хочет, а отцу строжайше запретил: гордость. Придётся мне заступиться.

Спору нет: лизоблюды и холуи как только не извращались подобострастничать, даже в новаторы особой крутизны Серёжу записали на всякий случай:

Так ли это? Стихов Серёжи у меня под рукой нет и не будет, зато есть проза. На безрыбье и рак рыба | дарёному коню в зубы не смотрят. Именно подарок. От Мая Митурича.

И взрослым, и детям
В МАСТЕРСКОЙ ХУДОЖНИКА
С. Бобков
Газ. «Правда», 11 февраля 1983.

         Ярок и своеобразен творческий мир заслуженного художника РСФСР Мая Митурича. Подавляющее большинство работ выполнено им непосредственно с натуры. Вероятно, поэтому его рисунки, акварели ествественно, ненавязчиво доносят до зрителей ощущение “рабочей” повседневности ритмов жизни. Олени в тундре сгрудились в стадо, и их ветвистые рога образуют живые заросли… Ледяные вершины памирских гор нависли над дозорной вышкой погранзаставы, а ниже, в долине, пасутся кони пограничников… Трасса БАМа пролегла в теснине суровых заснеженных сопок Забайкалья… По-новому даже для коренного москвича раскрывается прошлое и настоящее древней столицы в цветных линогравюрах серии «Золотая Москва». О жадном интересе Митурича к личности современника говорят графические портреты чабана с Алтая, прославленного первопроходца-бамовца Александра Бондаря, колхозника-пенсионера и другие работы…
         Начальные вехи биографии художника во многом сходны с судьбами тысяч его сверстников. С семнадцати лет солдат Великой Отечественной, Май Митурич прошёл фронтовыми дорогами от Москвы до Берлина. Горький след в памяти оставили слёзы и беззащитность обездоленных фашизмом детей. Может быть, рвущие душу воспоминания об этом вызвали желание беспрестанно дарить детям только счастливую улыбку, только добрую сказку, побудили М. Митурича к активной работе в области детской книжной графики. Развитию творческого мышления М. Митурича в немалой степени способствовали советы и опыт его отца — известного художника Петра Васильевича Митурича.
         Ныне Май Митурич — один из ведущих книжных графиков нашей страны, его работы завоевади популярность за рубежом. Поистине неисчислимы юные читатели книг советских авторов с красочными рисунками М. Митурича. Ребятам полюбились иллюстрации к «Маугли» Р. Киплинга, к «Приключениям Алисы в Стране чудес» и к «В Зазеркалье» Л. Кэрролла. А в книжке «Командорские острова» художник выступил и как увлекательный рассказчик-путешественник. Своеобразие графики М. Митурича — в её “узнаваемости”: увидев однажды книгу, оформленную им, потом уже вряд ли спутаешь характерную для художника манеру.
         Май Митурич — постоянный участник международных, всесоюзных и всероссийских выставок и конкурсов, его работы неоднократно удостаивались высоких наград, книги с его рисунками издавались во Франции и Японии, в Болгарии и Финляндии. Митурич избран вице-президентом Ассоциации деятелей литературы и искусства для детей и юношества.
         Недавно Май Митурич завершил новую большую работу — графическую серию рисунков по мотивам поэмы Гомера «Одиссея». Эпическая классика, к которой обратился художник, требовала вдумчивого и деликатного подхода к отражению событий легендарной античности и, по замыслу художника, не стилизации, а современной трактовки мифологических образов, так называемых “вечных тем”, пронизывающих поэму.
         Если книжные иллюстрации и станковая графика Мая Митурича давно получили заслуженное признание, стали объектом художнического и искусствоведческого внимания, то дарование Митурича-живописца, пожалуй, впервые раскрылось со всей полнотой на недавно прошедшей его персональной выставке.
         Прозрачные, лёгкие купы весенних берёз, пленительная роскошь летней зелени, увядание красок осени, образы дорогих, духовно близких художнику людей — все эти поэтичные, виртуозные по исполнению, изобразительным ассоциациям и удивительно нежные по цветовым, колористическим решениям полотна художника сравнимы с протяжной лирической песней во имя и в честь жизни, мирной радости общения с природой.

Здесь представлены работы М. Митурича:
«Семья охотника» и иллюстрация к басне С. Михалкова «Без вины виноватые».

сличи с подлинником

Газетная вырезка ножницами жены художника. Оказалась в моём собрании одновременно с каталогом выставки Веры Владимировны Хлебниковой. Давно это было, но помню отчётливо: M.P. Miturich-Khlebnikov cherished this favourable review of his creative work. Приблизительно такое отношение, как у меня к пропуску на Новодевичье. Дяде с улицы — шиш на постном масле | куку с маком | накося выкуси | от дохлого осла уши, а я теперь и сам пройду, и других проведу. Козырнут и пропустят, куда они денутся.

Берём увеличительное стекло и вглядываемся в текст на предмет новаторства особой крутизны. Всё вырезали, гады, я тоже так подумал. Сплошь цензурные отточия, почти после каждого предложения. Как ни буянил Серёжа, пришлось сдаться на милость Афанасьева. Называется соглашательство, сам знаю. Хорошо это или плохо с точки зрения Ст. Куняева?

Убедительная просьба вернуться к статье С. Бобкова и обратить самое пристальное внимание на её выходные данные. Покорнейше благодарю. Мысленно жму руки папе и друзьям: воспитали настоящего мужика и не позволяют расслабиться / мысленно целую ручки маме и подругам: воспитали женщину в подлинном смысле этого слова и не позволяют расслабиться.

Видали: не важно, кем подписанные. И все подлежат немедленному исполнению. Выходные данные образчика прозы С. Бобкова неложно свидетельствуют: текст обнародован 11 февраля 1983. Вспоминаем должность Ф.Д. Бобкова с 18 января 1983 года. Заместитель Председателя КГБ СССР.

Довольно-таки известное имя. Лично я на месте руководителей Союза художников опрометью бросился бы выполнить приказ «Правды». Немедленно устроил выставку упомянутого С. Бобковым известного художника Петра Васильевича Митурича в Русском музее, например. Сначала в РМ, а потом в ГТГ.

Или наоборот. Да, пожалуй наоборот. Нелишне напомнить, что

         Велимир вроде и запрещён не был, но относились к нему как-то с осторожностью, с боязнью, как бы чего не вышло, что-то уж очень заумно... Известность пришла всего-то десять лет назад, в год столетия, я имею в виду нашу страну — за рубежом занимались его творчеством давно, издавались книги, но и это вызывало подозрения: что это уж больно им там интересуются? Мне надо было самому встать на ноги, чтобы уже потом организовывать и выставки Петра Митурича и Веры Хлебниковой, и заняться архивом Велимира, ведь всё — и рукописи, и документы, и вещи — хранилось дома, лежало невостребованным. ‹...›

         Да и потом, разве тогда я мог предположить, что будут снова издаваться его произведения, да ещё такими, как сейчас, тиражами, и вызовут такой интерес?! Ведь Хлебников не был тогда запрещён, но как бы и не разрешён. И вымарывали его... Вот даже когда делали альбом о Вере Владимировне, а его делали лет десять, как это тогда велось, то составитель Сергей Бобков хотел дать в альбом и тексты Велимира, но их просто вымарали, не разрешили. И несколько работ не разрешили опубликовать... Так что всё это совсем недавно ещё было. — Май Петрович задумывается: — Сейчас молодежь уже и не поймет, как это было, а мы-то, прожив всю эту жизнь, знали, что почём. ‹...›
         Мне приходилось уже становиться на ноги самому. Отец был в последние годы жизни в большом загоне... Он был объявлен формалистом в искусстве, тогда это звучало как приговор, и лет пятнадцать отец вообще не имел ни копейки, никакого заработка — всего лишь крохотная пенсия в двести семьдесят рублей (по тем деньгам). Ни на какие выставки его не пускали. Словом, оказался в чёрных списках. Даже преподавать — и то не пускали. Так что помочь мне было некому: мамы уже не было, отец как изгой. ‹...›
         У меня могло бы быть больше выставок, если бы мне не пришлось ещё заниматься организацией выставок отца — у него ведь не было ни одной выставки! Только посмертно.
полная электронная версия интервью М.П. Митурича-Хлебникова

В предыдущей главе моего — даже с перехлёстом, сам скажу — правдивого повествования самое пристальное внимание было уделено лично моим заслугам: ЛГ, «Новый мир» и всё такое. Забудьте, как страшный сон. На то она и правда, чтобы не сбивала с толку простецов: уж если кто-то и вправе гордиться званием отца-основателя музея в Астрахани, так это Серёжа Бобков.

А как же М.П. Митурич-Хлебников. А так же. Речь о людях, а Май — явление природы. Воплощение весны человечества, её суть (quinta essentia). Судя по тому, что старость называют осенью, а зрелость летом, весна — молодость. Детство человечества ни с каким временем года не связано, а только с местом. Рай, я тоже так подумал. А молодость человечества — Май. Язык не обманешь.

В предыдущей главе я как бы невзначай заметил, что Май относит решение Министерства культуры РСФСР о создании Дома-музея Хлебниковых в Астрахани к 1979 году. Вымарывая | вымораживая кое-кого этим заявлением. Меня, главным образом.

Но Серёжу-то за что. Он ведь не лазил без спроса в Санталовский сундук. Уполномочен заявить: решение Министерства культуры состоялось 25 февраля 1983 года, ровно через две недели после выступления «Правда». Вот надпись на обороте самодельной открытки с Тремя мудрецами:

Милые вы мои Молотиловы — только что написал вам письмо — а от вас два пришло. Так что снова я у Анютки в долгу. Обнимаю Вас. М. Митурич. 25 II 83 — знаменательная дата нашего плавания (Решение Министерства).

Памятливые тотчас поймают меня на передёргивании: не та открытка. Разве я спорю. У меня их кипа, нечаянно перепутал. Всё то же самое, только надпись на обороте другая, не про знаменательную дату плавания.

Так ты и поверил в случайность, и правильно сделал. Это же Маевы черновики переиздания Маршака. Я намеренно показываю оба, и нарочно в разных главах «Вехи». Повторение — мать учения, да. Наверняка набросков к песенке про трёх мудрецов значительно больше, даже не вопрос. А ты думал, цветовые пятна и штрихи легли по наитию. Ничего подобного. Каторжный труд, но и это не главное. Сумей вовремя остановиться — раз, скрой следы прилежания — два.

Итак, знаменательная для трёх мудрецов дата. Потопчемся вкруг её, оглядимся. Спору нет, ЛГ о ту пору была самой боевой газетой великой страны, приезд её сотрудника мог стать прологом судебного разбирательства. Это подвигало чиновный люд к определённым телодвижениям на пупе. Но выступление «Правды» было чревато куда более неприятными последствиями, причём без суда и следствия. „Положишь партбилет!” — вот самая действенная угроза начала 80-х, и она превосходно работала: гуляка-муж притворялся примерным семьянином, взяточник — неусыпным стражем законности, самодур-домуправ пил с незаконно уволенным водопроводчиком Brüderschaft, писатель забывал вчерашние закидоны про град Китеж и славил трудовые свершения водолазов etc.

И как было министру культуры РСФСР тов. Мелентьеву Ю.С. не озаботиться созданием Дома-музея Хлебниковых в полном соответствии с чаяниями Мая Митурича, когда Сергей Филиппович Бобков лично. Занимается творческим наследием Веры Владимировны Хлебниковой. Каковое томится в запасниках, личных собраниях и т.п.

Вот кто привёл за руку тень Велимира в постылую Астрахань: сестра Вера. Почти Орфей и Эвридика.

Отрекаюсь от Орфея ради Серёжи. Что мне Эвридика, и что я Эвридике. Начинать и бросать — не дело. Пререкаться со Ст. Куняевым не хочу и не буду: своя народа, а поделюсь недоумением.

Как же так? Член редколлегии журнала «Молодая Гвардия» С. Бобков годы и годы был на самом острие борьбы с тлетворным влиянием Запада — раз, закопёрщик (Янаев — первая скрипка, не более того) ГКЧП — два. И вдруг мордой об асфальт: мутноглазый и всё такое. Ладно бы верещали евтушенки, а то ведь неистовствует их непримиримый враг. А кто есть враг моего врага? Мой друг, я тоже так подумал.

Поэтому говорил и говорю: свой среди чужих, чужой среди своих. It’s necessary to specify, who is who. Судя по неприязни Ст. Куняева, С. Бобков — чужой среди присяжных русопятов. Но мы-то с Митуричем ему свои с какой стати. Особенно я.

Милый Володя!
         ‹...› Бобкова давно не видел и не застаю по телефону. Видимо, они на даче или в отъезде. Так что и рукопись взять не мог. Но по разговору, давнему уже теперь, он не нашёл применения твоим стихам для своего журнала, и ты можешь быть свободным в своих действиях в отношении других издательств.
         Наши приветы милой Тане и Анютке, тоже совсем миленькой.
         Других новостей нет как нет.
Всего доброго. М. Митурич
22 июня 1983 г.

Применение моим стихам в оплоте русского духа Серёжа не нашёл, зато пристроил к делу малюванки (укр. малювання — живопись | роспись | раскраска) Мая. В свои «Хождения за три времени». А вскоре руководящему правдинцу Афанасьеву В.Г. какие-то невероятного ума люди посоветовали глубже вникнуть в заметку С. Бобкова о художнике М. Митуриче.

Казалось бы, холодный расчёт с обеих сторон — замечателя и замеченного.

Только вот зачем было Серёже десять лет корпеть над книгой о Вере Хлебниковой, если дельце с «Хождениями» уже вполне выгорело? Явный перехлёст. Позвольте озвучить свои подозрения на сей счёт в удобное лично мне время, а сейчас вернуться к недоумению: почему своя (Ст. Куняев) своих (С. Бобков) не познаша?

Единственное, на что хватило масла в голове: потому что Серёжа не отшатнулся в священном ужасе от жида М. Шатрова (Маршака) и иже с ним.

Это не у меня язык повернулся, а у Марины Ивановны:

Ну и что Марина Ивановна, у меня своя голова на плечах. А ты, мой юный друг, перенимай навык работы с ложными друзьями переводчика. Делается так.

Известно, что сиделец (устар.) = заключённый (знач.) → з/к (канц.) → зэка (разг.-сниж.). Теперь в обратном направлении: жид (разг.-сниж.) → ж/д (канц.) → железнодорожник (знач.) = путеец (устар.). Найдя исходник ‘жида’ Марины Ивановны, выходим на свободу самовыражения с чистой совестью.

Выйдя, сломя голову бросаемся перечитывать Велимира Хлебникова.

Таким образом, вопль Марины Ивановны „поэты — жиды!” на язык народа-богоносца переводится „поэты — путейцы языка!”. Возражения принимаются.

Благословясь у Велимира Хлебникова и Марины Цветаевой, retournons à nos moutons. Итак, почему своя (Ст. Куняев) своих (С. Бобков) не познаша?

Эй, ухнем! / Эй, ухнем! / Ещё разик, ещё раз! / Разовьём мы берёзу, / Разовьём мы кудряву! / Ай-да, да ай-да, ай-да, да ай-да. / Разовьём мы кудряву: потому что Серёжа не отшатнулся в священном ужасе от путейца М. Шатрова (Маршака) и иже с ним.

Иже с ним переводится Юрий Владимирович Андропов. Пересказывать родословную не буду, а поделюсь возражениями работников депо. Граждан государства Израиль, да. Насельников Палестины, отчизны царя Давида. Помяни, Господи, всю кротость его. Псалмопевца Давида, основоположника русской поэзии. Первого путейца языка. Паровоз изобрели братья Черепановы, родоначальник русской поэзии — царь Давид. Лично проложил пути грузовым составам Державина, Есенина, Пастернака и мн.др.

Как известно, возвышение Андропова началось в Венгрии, куда он был отправлен послом в 1954 году. Назовите другого посла, который вырос бы в кормчего великой страны. Как правило, эту должность избывают опальные государственные деятели. С глаз долой, из сердца вон. А Юрий Владимирович шагнул в обратном направлении, да как широко.

Венгерские события 1956 года, правильно. Пресечь в зародыше не удалось, постараемся вырвать с корнем. Делается так: 1. Янош Кадар во главе нового правительства; 2. для охраны гражданского населения вводим танки.

Ивану Александровичу Серову (1905–1990) такие парни нравились, и он замолвил словечко за правильного посла Никите Сергеевичу. Зав. отделом социалистических стран ЦК КПСС (1957–67), секретарь ЦК КПСС (1962–67), председатель КГБ СССР (1967–82).

Это все знают, и даже в метрику мамы Юрия Владимировича совали нос. Путеец ли папа — дело десятое, потому что Моисей заповедал безусловное верховенство материнской крови. И вот я пишу своему закадычному другу Омри Ронену, сиречь urbi et orbi: вам следует гордиться Андроповым: единственный железнодорожник на троне, причём не в Палестине.

Все знают, какой лютый спорщик этот Омри. Даже я вздохнул с облегчением, когда прекратилась переписка: постоянно оказываешься в дураках. Лучше не перечить.

Дело было так: непосредственно перед моим предложением гордиться Андроповым, Омри Ронен вслух подыскивал соответствие типов бессмертного произведения Н.В. Гоголя первым лицам СССР.

Чичиков — безусловно Горби, тут мы сошлись во мнениях. Хотя лично я держал в уме Манилова. Ладно, думаю, пускай будет Чичиков. Чтобы не огорчать друга.

С Хрущёвым — та же песня на два голоса: Ноздрёв, буковка в буковку.

Иосифу Виссарионовичу досконально соответствует Собакевич, спору нет. Самый деловитый помещик у Гоголя, иноземца Костанжогло не видим в упор. Мудрый, строгий и справедливый отец рабам своим. Как же не отец, когда Сталин знал каждого полковника-пехотинца по имени-отчеству, не говоря о лётчиках. То же самое Собакевич: каретник Михеев, Степан Пробка, Елизавет Воробей etc.

Маленков и Черненко не в счёт, остаются Брежнев и Андропов. Знаешь ли ты, что такое фига в кармане. Глумление над властью исподтишка, правильно. Спорим, что ты не въехал. Открути на подвал статьи С. Бобкова в газете «Правда». Леонид Ильич Брежнев в образе Льва из басни Сергея Михалкова, то-то и оно. Теперь смекай, что за медведь дует в ухо Леонида Ильича.

Затрудняешься, ещё бы. Семён Кузьмич Цвигун, вот кто дует в ухо. Переходим к орлу. Михаил Андреевич Суслов, правильно. Стервятник? Я этого не говорил. Ястреб. Not accipiter, but hawk. Сторонник жёсткого, воинственного курса.

Самая настоящая фига в кармане от Митурича и Бобкова. Возражения принимаются. Я вам не Омри Ронен.

Однако вернёмся к бессмертному творению Гоголя. Кто соответствует Брежневу, опять-таки совпадение мнений: помещица Коробочка. Невиданный расцвет народного хозяйства под чутким руководством. Всего в избытке, особенно варенья. Дворовые девки объедаются самым бессовестным образом. Всё равно скиснет: сахара маловато. Врут или нет — кому какое дело. Главное, что у Плюшкина о варенье забудь всяк сюда входящий.

С какой стати прообраз Андропова. За кого ты нас принимаешь, Омри Ронена и меня. Дело не в сквалыге Плюшкине, а в том, что люди наглеют. Особенно я. Только налажу приятельские отношения — сразу давай наглеть. Простой пример: Андропов и Гоголь. Гоголя побоку, а есть, дорогой Имре Эмерихович, деловое предложение. Какое предложение, спрашивает Имре Эмерихович. Вам следует гордиться Андроповым: единственный путеец на троне, причём не в Палестине.

Ответил самым решительным отказом, наотрез. Вас, говорит, ввели в заблуждение дураки, а вы лучше слушайте умных: никакой не путеец. Мне ли, говорит, не знать: переведались в Будапеште. Слухи кто-то разносил уже и тогда, но это сказки братьев Гримм. Ничего общего с действительной жизнью. Загнутый кончик носа при слегка оттопыренных ушах вы найдёте почти у каждого жителя Schleswig-Holstein, при чём здесь железная дорога.

Теперь смотри, в каком я оказался положении: справа — венгерский повстанец 1956 года Имре Серени, слева — русский повстанец 1991 года Станислав Куняев.

Имре бежал из-под самого носа Ивана Александровича Серова непосредственно в депо, в Эрец-Исраэль. Где никаких Имре не положено, будь ты хоть даже и Кальман: берите человеческое имя. И вот, удовлетворив свою настойчивость, путейцы Палестины спрашивают новосёла: дорогой Омри, правда ли, что злейший враг вашей и нашей свободы Андропов — железнодорожник? Наотрез отказался признать малейшим кочегаром, не говоря о смазчиках.

Очевидцы бывают разные. Если тебе Йожеф Дудаш поручил привести приговор над палачом Венгрии Андроповым в исполнение — вглядишься в черты его лица на ять: коварные русские любят подсовывать двойников. Разумеется, словам такого свидетеля вера особая. Вот почему ни один здравомыслящий работник депо не признавал, не признаёт и никогда не признает Андропова путейцем.

А Куняев продолжает дуть в свою дуду: Андропов — жид.

Какой жид, когда Филипп Денисович каждую субботу с ним в одной бане парился. Эту отметину не скроешь, разве что банную шайку держать постоянно ниже пояса. Подумаешь, Schleswig-Holstein. У Ленина одна бабушка была калмычка, другая немка. Величайший ум XX века. Или взять царей: последнего русского Пётр I задушил собственными руками, Алексея. И пошли немцы на троне. Судя по росту податного сословия, с обязанностями справлялись неплохо. Кабы Ники не смотрел в рот лягушатникам, а прислушивался к голосу крови кузена Вилли — Россия подмяла бы под себя не только Турцию и Китай, но и Парагвай с Патагоней. Попутно вернув себе Алясочку, даже не вопрос.

Уфф, ну я и закруглил, сам скажу. Ну и запендрячил. Questo è troppo! Начал гладью, кончил гадью. Или наоборот. Наоборот, вот именно. Начал гадью про „ты мне — я тебе”, кончил полным примирением враждующих сторон: во всём виноват Сталин.

А кто же. С. Куняев все беды, невзгоды и злосчасчия великой страны валит на опричников-путейцев. Палачи славян — поголовно железнодорожники, дескать. При этом Сталин если ошибался, то в мелочах.

„Жалует царь, да не милует псарь” — вот как это называется, по Куняеву. Смотрим, кто нáбольшие псари у Собакевича в образе кремлёвского горца: Ежов и Берия. Подбор и воспитание цепных псов — дело чести, доблести и геройства безусловного русака и несомненного грузина. Кого хотят, того и науськают на врагов народа, включая голодающих Миргорода и Жмеринки. Хотят — науськают мадьяр, хотят — латышей, хотят — путейцев. Куняев цифру гоняет: большинство кровавых собак — путейцы. А товарищ Сталин не знал, не доложили. За кого этот вычислитель нас держит — сам решай, а мне пора уж отдохнуть.

Перед новыми откровениями: впереди «Две Веры». Исповедь негодяя отнюдь не кончена, следите за обновлениями ka2.ru.

Напоследок о связке Май Митурич ↔ Серёжа Бобков. Чёрт повязал одной верёвочкой, да. Землю буду грызть, но камня в своих подельников не брошу. А кто бросит. Наум Коржавин, Илья Габай и Вадим Делоне, вот кто. Но это вряд ли.

Если вы ждёте от меня прямой речи узников совести, таки нет. Ни гу-гу. Слово предоставляется их общему приятелю — ГэБэ. Так его звали за глаза многие друзья и знакомцы, исключая меня с Митуричем: только по имени-отчеству.

Георгий Борисович Фёдоров (1917–1993). Я писал о нём в «Лоре», но разве выскажешь всё разом. О Илье, Эмке и Вадике я впервые услышал именно от Георгия Борисовича. С Эмкой, все стихи которого в 1947 году он выучил наизусть, чтобы их не могли изъять при обыске, они на старости лет были на ножах из-за Прибалтики: великодержавник Коржавин всячески не одобрял её отделение, а Георгий Борисович радостно приветствовал. А слышал бы ты его захватывающий рассказ о том, как Вадик ушёл по крышам от гэбешной погони!

Познакомила меня с  дорогим нашим ГэБэ  каменная баба, надгробие Велимира Хлебникова на Новодевичьем. Уходя, поцеловал суровый известняк. В губы, да. В лоб целуют дорогого покойника, а это же камень. Встал на колени и поцеловал, а потом описал свои чувства в столбик.

Все знают, что эту бабу раздобыл Георгий Борисович Фёдоров. Один я понятия не имел. Возвращаю пропуск, и Май доводит до моего сведения этапы большого пути праха своего дяди: раскопки на погосте в Ручьях, состояние останков. Завершающий этап: надгробие. Во-первых, не покоробила ли меня поза бабы. Нет, ничуть. Во-вторых, слушайте, как она здесь оказалась.

Короче говоря, пишу в столбик и прошу дать мне позывные Георгия Борисовича. Потому что посвящается ему.

Прочёл, отозвался. Так и подружились.

Теперь уговор: с лёгкой руки Ю. Кима — Юлика, в произношении Георгия Борисовича — сокращаю имя-отчество последнего до четырёх букв. В целях сбережения дискового пространства твоего старенького компа. Но исходник постоянно подразумевается.

Это издание «Одиссеи» — совместная задумка Митурича и ГэБэ: Гомер для детей и юношества (adapted Ομηρος). Одна и та же мысль в две головы одновременно прийти не может, ясное дело. ГэБэ говорил мне, что такую книгу предполагал издать ещё Василий Андреевич Жуковский (1783–1852), но не успел. Совершенная противоположность Джеймсу Джойсу, вот именно.

Май познакомил нас с ГэБэ ещё до выхода книги.

‹июнь 1984›

         И верно, Володя, рассудил: не пишется — покоси, а в хандре проку мало. Причины же для хандры всегда будут — только поддайся ей.
         Книжка (Одиссея) для тебя будет. Не было пока сил добраться до почты. Новостей нет по-прежнему интересных. Кроме, разве, того, что зашевелилась Элиста с изданием и срочно навалились на меня с оформлением сборника. И не ко времени — мне ехать на практику в Боровск, а редакторша прилетает завтра в Москву.
          Григорьевский адрес есть у меня только на работе: Институт русского языка АН СССР 121019 Москва Г-19 Волхонка 18/2 Григорьев Виктор Петрович. Лариса давно мне не пишет и ничего я о ней не знаю.
         Ещё вспомнил я о давней не выполненной мной твоей просьбе — взять у Бобкова твои рукописи, но я, пожалуй, с тех пор и не был у него, хотя взять нужно у него многое и кроме рукописей. Ужо как-нибудь выберусь, пока же тяжко от дел, хоть и мелких, всё время больше чем времени и сил, а раз так, то копятся всё больше и больше — кучей оседают на совести и давят мозги подсознательно, эти не выполненные дела и делишки. Тоже причина для хандры, а хандра — причина для накопления ещё большей кучи исполненных долгов. И снова — весь год ждёшь весну, лето, а приходят они — всё мимо за частоколом, а может быть скорее плетнём из дел и делишек, после которых остаётся либо спать, либо выпить водки — для “свободности”.
         Так и живём вот, в тенётах.
         В мастерской был потоп — кто-то, видимо, нарочно открыл кран на чердаке, как выяснилось потом, а дело-то так было: звонит вечером соседка снизу — её заливает от меня. Хорошо, были в Москве. Помчались — потоп. Льёт с потолка. Пока нашли ключ чердачный, ну там — просто хлещет горячая вода. Закрутил кран. Вёдер десять на полу. Кое-что пострадало. Но могло быть и хуже — если бы не было нас: поломка двери, чужие люди и т.д. И это уже второй раз — там кран какой-то для выпуска воздуха из батарей. Кто-то его открывает…
         Ну ладно — застрял на кране…
Ну, не хандри, старина
Обнимаю М.


         Говорил с Георгием Борисовичем сегодня, чувствует себя неважно, но говорил интересно.

Говорил по проводам, да. Совсем не то, что лицо к лицу. Лицо к лицу — праздник души, именины сердца. И вот мой праздник души весной 1990-го, незадолго до их с Марианной отъезда в Англию. Слушаю разинув рот, как всегда. Нет, покамест не разинув: докладываю о недавнем посещении Иры с Маем. Доложил, приготовился к обкатке. Обкаткой называется устный пересказ очередной бывальщины, которую ГэБэ предполагает изложить письменно.

И вдруг ГэБэ произносит негромко эдак, но с чувством:

— Ничего  у них  с Маем не вышло. Ни-че-го.

Продолжение

Передвижная  Выставка современного  изобразительного  искусства  им.  В.В. Каменского
карта  сайта		главная    страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
Since 2004     Not for commerce     vaccinate@yandex.ru