Хенрик Баран

‹...› Я пришёл к нему не сразу: одно время думал писать о поэте-символисте Вячеславе Ивановиче Иванове, но меня отговорил Тарановский, отметив, что греческого и латыни я не знаю, а без них туда нельзя. Я стал смотреть пятитомник Хлебникова 1928–1933 годов и в какой-то момент решил, что этим можно заняться. А за несколько лет до этого, в 1967 году, в третьем выпуске тартуских «Трудов по знаковым системам» появилась статья Вячеслава Всеволодовича Иванова «Структура стихотворения Хлебникова “Меня проносят на слоновых…”», в которой он показал, что к Хлебникову тоже можно плодотворно применить метод поиска подтекстов. Кроме того, Хлебников был страшно экзотичен, и это было интересно. Но с другой стороны, моё решение заниматься им было очень плохо продуманным, потому что я не знал, с какими трудностями столкнусь. Возможно, я бы бросил Хлебникова, если бы случайно довольно быстро не нашёл материалы, на основе которых я написал свою первую статью. Я занимался в славянском отделении Нью-Йоркской публичной библиотеки и листал карточный каталог. У Хлебникова есть несколько произведений, комментаторы которых, да и он сам тоже, упоминают о связях этих текстов с мифологией орочей. И вот, просматривая карточки, я наткнулся на издание XIX века: «Об орочах Императорской гавани» Василия Маргаритова. Когда принесли книгу, я обнаружил, что некоторые образы и мотивы хлебниковских текстов заимствованы прямо оттуда. Я написал об этом свою первую статью, которая появилась в сборнике в честь Тарановского. Это меня вдохновило, а потом, почти сразу, в той же самой Нью-Йоркской библиотеке я нашёл материал для другой статьи.
         В то время существовали обмены между советскими учреждениями и так называемым International Research and Exchanges Board. Это была неправительственная организация, которая подписала соглашение с тогдашним Министерством высшего и среднего специального образования и с Академией наук по обмену аспирантами, молодыми профессорами и пожилыми дядями. И вот в феврале 1972 года я в качестве докторанта поехал в Московский университет. ‹...›
         Меня заворожила экзотика его текстов. Я отчётливо помню, как после публикации статьи Иванова в 1967 году я впервые взял в фондах Гарвардской библиотеки первый том степановского издания (поэмы) и начал читать. Там было такое разнообразие — апокалиптическая тематика, мифологизм славянский, Азия, русская революция и Гражданская война. Я просто увлёкся. А личность поэта меня тогда не особенно волновала. Харджиев повторял: в Хлебникове есть всё. И действительно, можно найти на любой вкус. Если хотите немножко евразийства, это есть, если хотите про великую имперскую Россию — это тоже есть. Хотите мифологию — есть, революция — есть, и, конечно, есть на редкость замечательные стихи. А ещё словесные игры, словотворчество, языки богов, птиц. Концепция исторических циклов, возникшая как попытка объяснить трагизм исторических событий. Его собственная бродячая жизнь, неустроенность, тяжёлая смерть вдали от семьи, от большинства друзей. Тут есть много того, что может заинтриговать даже тех, кто не особенно вхож в русскую культуру.
         Но слишком сильно погружаться в Хлебникова опасно: уж очень много загадок, которые, скорее всего, до конца решить не удастся. В первую очередь, это связано с судьбой его рукописного наследия. Так уж получилось, что после смерти Хлебникова его бумаги оказались в руках разных владельцев, и их собирание длилось десятилетиями, да и сейчас, судя по всему, ещё не завершено. Если бы все его автографы были доступны в каком-то архиве, как, например, рукописи Сологуба, который вёл стабильную жизнь и аккуратно систематизировал все свои бумаги. Но Хлебников, как известно, терял свои рукописи… Многое из того, что сохранилось, было спасено от уничтожения друзьями. Ещё в 1960-е годы Парнис обнаружил важнейшие материалы персидского периода. Но очень много пропало навсегда, на очень важные вопросы мы не сможем ответить.
         Довольно долго я занимался только Хлебниковым. Потом, где-то в конце 1970-х — начале 1980-х годов, я стал заниматься символистами и написал несколько статей о Сологубе. Что-то написал о Ремизове, о Блоке. Я занимался этим с большим интересом, но потом Сологуба пришлось бросить — слишком много всего. Возникали и другие темы, но Хлебников всегда оставался и остается в моём репертуаре. Я пытался уйти подальше, честное слово, но всё время что-то меня возвращало к нему.
https://arzamas.academy/mag/757-baran