Полемика Хлебникова с либеральной, западнической интеллигенцией

а протяжении десятилетий исследователи творчества Велимира Хлебникова либо вовсе обходили вопрос об идеологических установках поэта в период до мировой войны, либо, если обращались к этой проблематике, обсуждали её в печати с определёнными оговорками. Второй подход налицо, например, в большой статье Н. Берковского, где автор, рассматривая творчество Хлебникова с позиций высокого патриотического пафоса 1940-х годов, чётко отгораживает поэта от “порочных” “националистических настроений” начала века.¹

Несколько по-другому подходят к проблеме современные исследователи, которые обычно признают наличие нежелательных тенденций в творчестве Хлебникова, но тут же подчёркивают их временнýю приуроченность, противопоставляя универсализм более поздних произведений поэта идеологическим пристрастиям его ранних текстов: „Националистические и панславистские эскапады Хлебникова (в особенности молодого, травмированного австрийской аннексией Боснии и Герцеговины ‹...› “противоречиво” сопрягаются в нём с пафосом планетарного единства — и просто однородности — всего человечества”;²

„Ноты ура-патриотизма, а иногда почти черносотенные обертоны (у Хлебникова. — X.Б.) дожили до войны. Они исчезнут в антивоенной “сверхпоэме” ‹...› «Война в мышеловке»...”.³

В относительно недалеком прошлом известная осторожность при рассмотрении данного вопроса мотивировалась стремлением сохранить за Хлебниковым его маргинальное, но всё-таки признанное место в каноне русской советской литературы, куда он был допущен, прежде всего, как один из постоянных “фигурантов” официальной биографии Маяковского, а также благодаря его поздним большим произведениям о революции и Гражданской войне. Опасность заключалась в том, что внимательное прочтение некоторых текстов Хлебникова могло разрушить репутацию, столь старательно сконструированную поборниками его творчества (вспомним, например, критическую рецензию И. Поступальского на 2-й том «Собрания произведений» и, особенно, разгромную статью Б. Яковлева «Поэт для эстетов», после которой достаточно долго нельзя было печатать Хлебникова или работы о нём).⁴

Сейчас, в культурно-политических условиях начала XXI в., творчество поэта, как справедливо предупреждает В.П. Григорьев, оказывается перед новыми угрозами:

Автор настоящей статьи относится с уважением к желанию отгородить поэта от нынешних строителей “национальной идеи”, однако считает, что подобные благородные стремления защитить доброе имя Хлебникова не снимают с исследователей его творчества обязанности прояснить все факты биографии поэта и специфику его мировоззрения.⁶

И так многое из того, что хотелось бы знать о Хлебникове и его окружении, как и о других участниках литературной и артистической жизни Серебряного века, недоступно для историков культуры этого периода: дальнейшее замалчивание “неудобных” фактов лишь усугубит проблему.⁷

Да и следует ли рассчитывать на приход того безоблачного времени, когда можно будет анализировать творчество Хлебникова, не заботясь о политических последствиях неосторожных высказываний?

Впрочем, желание ограничить или приостановить обсуждение щекотливых моментов творчества любимого писателя или поэта присуще не только русской культуре. Если в случае некоторых писателей или поэтов — таких, как Луи-Фердинанд Селин или Эзра Паунд, сделавших свои одиозные политические взгляды достоянием широкой публики, — западные критики и читатели привыкли к необходимости иметь дело со сплавом гениальности с моральным уродством и политической слепотой, то в случае такой знаковой для модернизма фигуры, как Т.С. Элиот, мы сталкиваемся с реакциями, схожими с позициями, занимаемыми большинством специалистов по Хлебникову. Мы имеем в виду полемику, вспыхнувшую в ответ на книгу английского исследователя Антони Джулиуса, проследившего развитие антисемитской тематики в ранних текстах Элиота и её использование поэтом в творческих целях.⁸

И здесь кажется уместным процитировать заключение, к которому приходит английский исследователь в ответ на риторический вопрос о том, как должен читатель — особенно читатель-еврей — реагировать на антисемитские произведения Элиота:

Думается, что к целому ряду ранних произведений Хлебникова следует подойти с подобных позиций.

Обратимся непосредственно к нашей теме. Быть может, важнейшая составная идеологической системы Хлебникова — его отношение к политическому устройству России. Как известно, участие поэта в студенческой демонстрации в ноябре 1903 г., в период его учебы в Казанском университете, оказалось лишь обособленным эпизодом, сильно отличающимся от его основной политической траектории в довоенные годы. В нашей предыдущей работе об идеологическом уровне хлебниковской модели мира мы опубликовали стихотворение «К Государю» тринадцатилетней знакомой поэта, известной в литературе о футуризме под псевдонимом “малороссиянка Милица”.¹⁰

В своё время возможность ознакомиться с этим текстом любезно предоставил нам Вяч. Вс. Иванов, в архиве которого рукопись сохранилась. Пытаясь пристроить «К Государю», наряду с некоторыми другими вещами Милицы, в альманах «Садок судей II», Хлебников написал М. Матюшину: Оно ‹это стихотворение. — Х.Б.› описывает трогательную решимость лечь костьми за права речи и государственности и полн‹о› тревожным трепетом предчувствия схватки за эти права.¹¹

Однако, хотя три стихотворения юной поэтессы и были напечатаны в альманахе, от данного текста Матюшин отказался, мотивируя своё решение тем, что другие члены редакции „не пожелают слишком молодого и неумного сотрудника, да ещё с такой восторженно ‹и› ... ну, скажем, запоздалой что-ли тенденцией к царизму”.¹²

Есть все основания предположить, что верноподданнические чувства, выраженные протеже Хлебникова, соответствовали его собственным взглядам. Об этом особенно чётко свидетельствует фрагмент из программной статьи «Курган Святогора» (1908), который был пропущен Н.И. Харджиевым при первой её публикации в «Неизданных произведениях» (1940). Прежде чем обратиться к этой статье, необходимо отметить, что, принимая такого рода решения, Харджиев следовал практике, установленной, согласно воспоминаниям А. Кручёных, ещё товарищами Хлебникова по «Гилее»:

Харджиев продолжил линию на “выпрямление”, изымая, например, из пьесы «Снежимочка» (1908) ряд положительных реплик в адрес черносотенного движения;¹⁴

первая публикация полного текста пьесы, на основе автографа, хранившегося в Рукописном отделе Института мировой литературы, была осуществлена лишь почти полвека спустя.¹⁵

В отличие от случая со «Снежимочкой», рукопись «Кургана Святогора», которую когда-то имел в своем распоряжении Н.И. Харджиев, сейчас недоступна исследователям: поскольку её нет ни в известных фондах Хлебникова в российских архивохранилищах, ни в архиве Харджиева в Музее Стеделийк в Амстердаме, остается надеяться, что она входит в состав фонда Харджиева в РГАЛИ, на сегодняшний день, по распоряжению покойного исследователя, закрытого на долгие годы. Тем не менее наше утверждение, что статья была опубликована с существенной купюрой, не является голословным: в амстердамском архиве, на полях экземпляра сборника «Неизданные произведения», сохранилась запись исключённого фрагмента, сделанная самим Харджиевым, причём с точным указанием, где в тексте статьи этот фрагмент — небольшой абзац — должен быть помещён. Ниже мы приводим первую главку «Кургана Святогора» в её настоящем виде — публикуемый впервые абзац помечен курсивом:

Сочетая мотивы былин с фактами, почерпнутыми из области геологии, Хлебников формулирует своеобразный этиологический миф о русском народе и его высоком предназначении. В дальнейшем, в третьей главке “статьи-проповеди” (Творения, 704), поэт обличает современных русских, особенно интеллигенцию (русское умнечество), от имени мифологической фигуры Земли-Вдовы:

Начиная с самого Харджиева, «Курган Святогора» принято интерпретировать как полемическое выступление молодого поэта против западнических тенденций в русской литературе, особенно заметных в творчестве писателей-символистов (вторящих крику заморских птиц). Выход из состояния зависимости от западных голосов поэт видит в использовании доступного народу русскому — и недоступного другим народам — права словотворчества, которое русской интеллигенции, русским писателям вручает сама воля народная. Кроме того, отчасти под влиянием статьи Вячеслава Иванова «О весёлом ремесле и умном веселии», Хлебников выдвигает как дальнейшую задачу (то ли художников слова, то ли общества — вопрос остаётся открытым) объединение славянских языков в единый, общий круг — общеславянское слово (Творения, 580).

Включение пропущенного фрагмента в текст «Кургана Святогора» не мешает нам рассматривать статью как раннюю формулировку утопической программы поэта в сфере языка, во многом определившую дальнейшее развитие его теоретических установок и поэтической практики. Однако ограничиться толкованием лишь в культурно-языковом плане больше нельзя: если учесть восстановленный отрывок, где поэт упоминает единовластие, самодержавие, и его связь с народной душой, то образ зачарованных злой волей „милых уст” вполне успешно поддается политическому толкованию: нетрудно догадаться, что русским навязывается не только язык, искажённый западным влиянием, но и политические новшества, глубоко чуждые тем порядкам, что органически свойственны народу. Впрочем, эти прочтения не являются взаимоисключающими — просто для Хлебникова влияние Запада в литературе связано с его воздействием в общественно-политической сфере.

Полемика Хлебникова с либеральной, западнической интеллигенцией иногда выливается в достаточно отталкивающие формулировки, весьма далёкие от мифологических образов «Кургана Святогора». В более позднем манифесте «Мы хотим девы слова...», так и не вышедшем в свет при жизни поэта, Хлебников защищает идею социально-политического заказа в литературе:

Перед этими же строками поэт набрасывает — хотя потом и зачёркивает — следующий выпад против тех, кого он воспринимает как врагов России:

Приходится отметить, к сожалению, что такой “биологический” образный ряд мог бы быть легко перенесён на страницы «Земщины» и «Русского знамени» или же черносотенных изданий более поздних времён — прошлого столетия и нынешнего.

В идеологической системе раннего Хлебникова монархистским симпатиям сопутствуют и другие компоненты. Один из них особенно чётко выражен в двух текстах, близких друг к другу по тематике, — автобиографической поэме «Песнь мне» (1910 г.?) и заметке «О расширении пределов русской словесности», напечатанной в 1913 г. в газете «Славянин». В обоих этих произведениях Хлебников подчёркивает географический охват, этническое многообразие и величие Российской империи:

Начало первого из этих фрагментов Е.А. Арензон справедливо называет пространственно-языковым клише, сопоставляя его с «Русской географией» Тютчева (СС 3,434); второй фрагмент усиливает тему, позволяя вписать поэму в длинную традицию разработки “формулы протяжения России” в русской литературе и культуре, от Ломоносова до наших дней.¹⁹

Заодно первый фрагмент вводит, а третий, завершающий поэму, развивает тему воинственного народа, часто встречаемую в ранних произведениях Хлебникова. Однако если изначально поэт заявляет, что российское оружие должно обеспечить и защитить единство многонационального государства, то в конце поэмы, в обращении к русским лишь именем, но не видом — т.е., скорее всего, к людям словесной коммерции, если не к русскому умнечеству в целом, — он угрожает им от имени Разина, этого олицетворения самой идеи “русского бунта”. Полемика с теми, кто идёт в разрез с волей народной, указывает поэт, может завершиться определённым образом — впрочем, уже в пьесе «Снежимочка» на это намекнул один из положительных персонажей, Ховун, пожелавший двум гостям из Города, социалистам, чтобы они Качались ‹...› как спелые вишни ‹...› (Творения, 386).

В отличие от поэмы, с её воинственной образностью, в позднем прозаическом тексте Хлебников рассматривает проблему сохранения единства России в чисто культурном плане. Главная идея заметки — контраст между нынешней “узостью” очертаний и пределов русской литературы и её потенциальным сюжетным пространством, в первую очередь — но не только! — славянским:

Поэтому могут быть перечислены области, которых она (т.е. русская литература. — X.Б.) мало или совсем не касалась. Так, она мало затронула Польшу. Кажется, ни разу не шагнула за границы Австрии. Удивительный быт Дубровника (Рагузы), с его пылкими страстями, с его расцветом, Медо-Пуцичами, остался незнаком ей. И, таким образом, славянская Генуя или Венеция остал‹а›сь в стороне от её русла. Рюген, с его грозными божествами, и загадочные поморяне, и полабские славяне, называвшие луну Леуной, лишь отчасти затронуты в песнях Алексея Толстого. Само, первый вождь славян, современник Магомета и, может быть, северный блеск одной и той же зарницы, совсем не известен ей. Более, благодаря песни Лермонтова, посчастливилось Вадиму. Управда как славянин или русский (почему нет?) на престоле второго Рима также за пределами таинственного круга.
Она не знает персидских и монгольских веяний, хотя монголо-финны предшествовали русским в обладании землёй. Индия для неё какая-то заповедная роща. В промежутках между Рюриком и Владимиром или Иоанном Грозном и Петром Великим русский народ для неё как бы не существовал, и, таким образом, из русской Библии сейчас существует только несколько глав («Вадим», «Руслан и Людмила», «Боярин Орша», «Полтава»).
(Творения, 593)

„Сформулированная Хл‹ебниковым› программа воспринималась им прежде всего как личная” (Творения, 705) — такой вывод относительно заметки является обычным в работах о творчестве поэта. То есть, считают исследователи, Хлебников перечисляет ряд тем, которые он сам либо разработал, либо собирался разработать. Однако если обратить внимание на заключительный абзац данного текста, то становится ясно, что этим не исчерпывается значение заметки:

Упоминание политических причин для расширения пределов даёт основания ввести заметку (хотя бы отчасти) в круг публицистических произведений, посвящённых так называемой “окраинной проблеме”, весьма актуальной в конце XIX – начале XX в.

Сопоставим текст Хлебникова со следующим отрывком, почерпнутым из одной из книг Михаила Михайловича Бородкина (1852–1919) — генерал-майора, сенатора, члена Государственного совета и автора многочисленных трудов о Финляндии, снискавших ему репутацию злостного “финноеда”:

         Наши доблестные предки, создавая в течение многих столетий Россию, мёрзли и голодали, обливались потом в лесах и полях, истекали кровью в бесчисленных сражениях. Труды увенчаны успехом: могучее царство было создано ‹...›.
          Не менее богато и разнообразно прошлое этого великого северного царства. Только сильный народ мог создать образы Ильи Муромца, Васьки Буслаевича, Микулы Селяниновича ‹...›. Сколько по лицу русской земли рассеяно было иноков-подвижников и просветителей, воинов-героев, людей твёрдой воли и великой мысли. Один Пётр Великий, — как выразился Пушкин, — целая всемирная история. А Александр в Париже? А Чесма, Синоп, Екатерина? А Гермоген, Минин? и т.д. и т.д. Вот почему великий поэт сказал своему приятелю, оторвавшемуся от родной почвы: „Клянусь вам честью, что ни за что в свете не хотел бы переменить отечества, не иметь другой истории, как историю наших предков, такую, как нам Бог её послал”.
          Но, чтобы говорить так, надо знать „земли своей минувшую судьбу”. Не зная своей истории, нельзя любить своих предков, нельзя гордиться ими. Мы же глубоко погрязли в тине позорной беспечности к их трудам и славе. Если мы ещё кое-что запомнили из краткого учебника по истории коренной России, то проявляем изумительное равнодушие к истории наших многочисленных окраин.
          Что мы обычно знаем о Кавказе, Польше, Прибалтийском крае, Финляндии и других?
          А, между тем, богатое прошлое каждой из них поучительно и привлекательно. Один Кавказ — сплошная увлекательная героическая поэма. Каждая тропа в этом царстве храбрецов орошена русской кровью, каждая гора прославлена подвигами наших чудо-богатырей. А Финляндия? Она также заслуживает живейшего внимания. Её природа и быт, её прошлое и культура — всё своеобразно.
          От нашего равнодушия страдает прежде всего отечество. Окраины “колеблются в руках”, на завоевания предков делаются покушения, исконные права нашей государственности умаляются.
          ‹...›
          Вспомните, что давно уже сказал Юр.Фед. Самарин: „Если бы когда-нибудь русское общество повернулось спиной к Прибалтийскому краю, махнуло рукой на Польшу, забыло про Кавказ и Финляндию, отучилось вообще интересоваться своими окраинами, это значило бы, что оно разлюбило Россию, как целое. Тот день был бы началом её разложения”. Чтобы этого не случилось, нужно внимательное отношение к окраинам. Будем изучать их, чтобы нам не могли бросить укора в нелюбви к родине, не могли сказать, что мы недостойные сыны России.²⁰

Заметка «О расширении пределов русской словесности» появилась в одиннадцатом выпуске газеты «Славянин». В девятом же выпуске, открывая новый раздел «Земская и окраинная Россия», редакция газеты напомнила читателям, что одним из пунктов изначальной программы издания являлось „широкое освещение жизни земской и окраинной России.²¹

Публикация Хлебникова может быть рассмотрена как некий отклик на это заявление.

Обратим внимание на упорную мифологизирующую “русификацию”, которая играет столь важную роль в статье «О расширении пределов русской словесности» и в других довоенных произведениях Хлебникова. Этот аспект творчества и биографии поэта нередко привлекал внимание исследователей,²²

поэтому здесь лишь приведём неопубликованную запись из амстердамского архива Харджиева, которая перекликается с некоторыми мотивами в статье, а также в других текстах, в том числе в сверхповести «Дети Выдры»:

Этот фрагмент был зафиксирован Хлебниковым на обороте рукописи стихотворения «Пламена». Согласно Н.И. Харджиеву, на следующей странице рукописи имеется ещё одна запись, зачёркнутая поэтом. Тематически она связана с предыдущим фрагментом и соответствует рассмотренным выше идеологическим ориентирам Хлебникова:

Отметим, что наш выбор фрагмента из книги Бородкина для сопоставления с текстом Хлебникова не является случайным. Этот автор и политический деятель был в какой-то мере связан с графом A.M. Дю-Шайла, чью небольшую монографию «Забытый угол земли русской. Угро-Россия» (1912; на французском языке) Хлебников процитировал в другой своей статье, тоже напечатанной в газете «Славянин».²⁴

Книжка Дю-Шайла — француза, перешедшего в православие, переводчика полемических изданий по окраинному вопросу и пропагандиста славянофильских и монархических идей — сейчас является библиографической редкостью и, судя по всему, была малоизвестна в период после публикации. Это, в свою очередь, наводит на мысль, что она попала в руки Хлебникова не случайно, а в результате знакомства поэта либо с самим Дю-Шайла, либо с кем-то из того же круга. Подтверждение или опровержение этой гипотезы потребует дальнейших изысканий, возможно, с привлечением архивных материалов. Здесь лишь добавим, что монография Дю-Шайла впервые появилась во франкоязычном журнале «Revue contemporaine», выпускаемом в Петербурге и предназначенном для западной аудитории.²⁵

Издателем-редактором этого полуофициального, достаточно консервативного, славянофильского журнала был Александр Александрович Башмаков (1858–1943) — публицист, этнограф, деятель славянского движения, в 1900–1910-е годы активно выступавший в печати по балканскому вопросу.²⁶

Учитывая схожие интересы самого Хлебникова, вопрос о его возможных контактах не только с Дю-Шайла, часто печатавшимся в «Revue contemporaine», но и с Башмаковым и другими сотрудниками журнала, представляется нам вполне актуальным.

Самый сложный для изучения аспект ранней идеологии Хлебникова — это вопрос о его отношении к евреям, или, точнее, о степени его антисемитизма и о роли, которое оно сыграло в его творчестве. К сожалению, приходится формулировать вопрос именно таким образом: признание поэта в статье «О расширении пределов русской словесности» — Плохо известно ей и существование евреев (Творения, 593) — сильно отличается от тех немногих образов евреев, которые встречаются в текстах Хлебникова. Сложность вызвана не только щекотливостью вопроса, не только нежеланием инкриминировать поэту нечто, что может исказить его облик, но и в отсутствии или во фрагментарности материала, на основе которого можно бы прийти к определённым заключениям.

Выше мы привели воспоминания Кручёных об исчезновении некоторых “объективно неприемлемых” произведений Хлебникова и об участии друзей поэта в идеологической корректировке иных его текстов. Такого рода действия продолжались и в дальнейшем. В 1972 г. Н.И. Харджиев рассказал автору настоящей статьи о том, как в своё время он уничтожил одну рукопись, публикация которой могла сильно повредить репутации поэта. Впоследствии, во время визита P.O. Якобсона в Москву, он сообщил последнему о том, что он сделал; Якобсон, добавил Харджиев, полностью поддержал его решение. Вполне возможно, что уничтоженная рукопись была откровенно антисемитской. Не исключено, что это было то стихотворение, которое в ноябре 1913 г., во время процесса М. Бейлиса в Киеве, Хлебников прочёл в «Бродячей собаке». Как известно по дневниковой записи самого Хлебникова (опубликованной не полностью), а также по воспоминаниям В. Шкловского, в своём произведении Хлебников присоединился к сторонникам “кровавого навета”, что вызвало его ссору с Мандельштамом и конфликт с другими посетителями подвала.²⁷

Один из крайне редких персонажей-евреев в произведениях Хлебникова — хан хозарский, жид Хаим²⁸

из «шуточной» поэмы «Внучка Малуши», который своим вниманием досаждает героине произведения, юной киевской княжне: Он весь трясётся, как осина. / И борода его колюча. / Ах! Ах! от него несёт крысиной! / Противный, злой, несносный, злючий! (СС 4, 17). Эпитеты, которыми княжна наделяет неприятного ей поклонника, можно считать мотивированными сюжетом поэмы. Однако после того, как языческие, волшебные силы помогают героине улететь в Петербург начала XX века, хан превращается во вполне современную фигуру:

Отточие, которое заменяет одну или больше строк, восходит к первой публикации поэмы в сборнике «Дохлая луна» (1913); вполне возможно, что мы здесь сталкиваемся с ещё одним примером превентивной цензуры со стороны друзей Хлебникова. Рукопись поэмы не сохранилась, и мы можем лишь догадываться о том, что было в отсутствующем отрывке: скорее всего, учитывая вероятное время создания поэмы и исторические реалии того периода, еврейчик мог обратиться к соседственным державам с просьбой защитить его и его единоверцев от притеснений или погромов. Поскольку в черновиках последней части «Детей Выдры» (6-й парус) персонажи Хлебникова иронизируют по поводу погромов и их последствий,²⁹

нетрудно догадаться о тональности и содержании пропущенных строк в поэме.

В одной из наших статей 1980-х годов мы опубликовали небольшой отрывок, начинающийся со слов Мы должны крикнуть прочь! жидам.³⁰

Источник текста — одна из наиболее важных черновых тетрадей Хлебникова, многие материалы из которой публиковались и при жизни поэта, и впоследствии. Записывая этот фрагмент, Хлебников сократил ряд слов, что делает его реконструкцию (пять строк) весьма трудной; тем не менее отрывок — и, если они имеются, другие, до сих пор неопубликованные тексты, посвящённые еврейской тематике — должны быть введены в научный оборот и учтены при обсуждении идеологических установок Хлебникова.

Добавим, наконец, что P.O. Якобсон — юный сподвижник поэта, до конца жизни провозглашавший его творчество одной из вершин русской и мировой поэзии XX века, — не сомневался в антисемитских взглядах Хлебникова. Этот факт зафиксирован в записях Ю.Н. Тынянова о его разговорах с Якобсоном о Хлебникове.³¹

Разговоры эти состоялись в Праге, где Тынянов провёл несколько недель в конце 1929 – начале 1930 г., и были вызваны, по свидетельству Якобсона, „только что прибывшим из Москвы первым томом произведений Хлебникова с тыняновской вступительной статьёй”.³²

————————

Примечания

Данная статья представляет собой расширенный вариант доклада, прочитанного на конференции в Астрахани в 2003 г. См.: Баран X. Новое об идеологии Хлебникова // Творчество Велимира Хлебникова в контексте мировой культуры XX века. VIII Международные Хлебниковские чтения, 18–20 сентября 2003 г. Научные доклады и сообщения. Астрахань, 2003. С. 18–23.

¹ Берковский Н. Велимир Хлебников // Берковский Н. Мир, создаваемый литературой. М., 1989. С. 151.
электронная указанной работы на www.ka2.ru

² Скуратовский В.Л. Хлебников-культуролог // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911–1998). М., 2000. С. 471.
электронная указанной работы на www.ka2.ru

³ Григорьев В.П. Велимир Хлебников // Новое литературное обозрение. 1998. № 6 (34). С. 133.

⁴ Поступальский И.В. Хлебников и футуризм (к выходу II тома собр. соч.) // Новый мир. 1930. № 5; Яковлев Б. Поэт для эстетов (Заметки о Велимире Хлебникове и формализме) // Новый мир. 1948. № 5. С. 207–231.

⁵ Григорьев В.П. Хлебников и современность. II // Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000. С. 546.

⁶ Ср.: „Безусловно нельзя замалчивать или камуфлировать националистические и антисемитские тенденции в текстах молодого поэта, необходимо исследовать их проявления в его творчестве раннего периода и понять их истоки. Это важно прежде всего для верной интерпретации ряда текстов 1910-х годов — в частности, пьес «Снежимочка» и «Чертик», а также поэмы «Внучка Малуши»” (Парнис А.Е. О метаморфозах мавы, оленя и воина: к проблеме диалога Хлебникова и Филонова // Мир Велимира Хлебникова ‹...› С. 643).

⁷ Впрочем, подобного рода факты всплывают в биографии и других крупных фигур того периода: вспомним, например, рассуждения о. Павла Флоренского о евреях, высказанные им в письмах к В.В. Розанову в связи с процессом Бейлиса и опубликованные (под псевдонимом Омега) последним в его скандальной книге «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (1914). См.: Hagemeister M. Pavel Florenskij und der Ritualmordvorwurf // Appendix 2. Materialien zu Pavel Florenskij. Berlin; Zepernick, 2001. S. 59–74.

⁸ Julius A. T.S. Eliot, Anti-Semitism, and Literary Form. New York; Cambridge, 1995. Вопросу об антисемитизме Элиота посвящён специальный выпуск журнала «Modernism/modernity» (2003. Vol. 10, No. 1).

⁹ Julius A. The Poetry of Prejudice // The Guardian (Manchester). 2003. 7 June (http://books.guardian.co.uk/review/story/0,12084,971933,00.html).

¹⁰ Баран X. К проблеме идеологии Хлебникова: мифотворчество и мистификация // Баран X. О Хлебникове: контексты, источники, мифы. М., 2002. С. 90–92.

¹¹ Собрание произведений Велимира Хлебникова. Т. I–V / Под общей ред. Ю. Тынянова и Н. Степанова. Ред. текста Н. Степанова. Т. V. Л., 1933. С. 294 (далее — СП, с указанием тома).

¹² Письмо от 5 февраля 1913 г. Цит. по: Крученых А.Е. О Велимире Хлебникове / Публ. А.Е. Парниса // Мир Велимира Хлебникова “” С. 784.
электронная указанной работы на www.ka2.ru

¹³ Там же. С. 132.

¹⁴ См. об этом: Баран X. К проблеме идеологии Хлебникова... С. 97.

¹⁵ См.: Хлебников В. Творения / Общая ред. и вступит, статья М.Я. Полякова. Сост., подгот. текста и коммент. В.П. Григорьева и А.Е. Парниса. М., 1986. С. 381–390 (далее — Творения).

¹⁶ Творения, 579; архив Н.И. Харджиева, Музей Стеделийк.

¹⁷ Хлебников В. Неизданные произведения / Ред. и коммент. Н. Харджиева и Т. Грица. М., 1940. С. 334 (далее — НП).

¹⁸ Хлебников В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. Поэмы 1905 — 1922 / Сост., подгот. текста и примеч. Е.Р. Арензона и Р.В. Дуганова. М., 2002. С. 38 (далее — СС 3).

¹⁹ См. об этом: Душечкина Е.В. «От Москвы до самых до окраин...»: Формула протяжения России // Риторическая традиция и русская литература. Межвузовский сборник. СПб., 2003. С. 108–125; Пумпянский Л.В. Ломоносов и немецкая школа разума // XVIII век: Сб. 14. Л., 1983. С. 3–44.

²⁰ Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С. III–V.

²¹ Славянин. 1913. № 9. 14 марта. С. 7.

²² См., например: Парнис А.Е. Южнославянская тема Велимира Хлебникова: Новые материалы к творческой биографии поэта // Зарубежные славяне и русская культура. Л., 1978. С. 223–251; Иванов Вяч. Вс. Славянская пора в поэтическом языке и поэзии Хлебникова //Сов. славяноведение. 1986. №3. С. 61–71; Парнис А.Е. Хлебников: в поисках нового пространства и о преодолении Европы // Балканские чтения — 2. Симпозиум по структуре текста. Тезисы и материалы. М.,1992. С. 137; Баран X. К проблеме идеологии Хлебникова... // Баран X. О Хлебникове... С. 68–101 (впервые — 1999); Кацис Л.Ф, Одесский М.П. Идеи “славянской взаимности” в творчестве В.В. Хлебникова и литераторов его круга // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. 2001. Т. 60, № 1. С. 22–41.

²³ Транскрипция Харджиева, папка «НВН — опись рукописей», Музей Стеделийк; схожий текст записан на 258-й странице экземпляра «Неизданных произведений» в амстердамском архиве.

²⁴ Баран X. Об одном труде графа Дю-Шайла // Баран X. О Хлебникове... С. 394–398.

²⁵ Впоследствии она вышла отдельным изданием.

²⁶ «Revue contemporaine» начал выходить в 1910 г.; в это время Башмаков являлся также редактором «Правительственного вестника».

²⁷ См.: Парнис А.Е. О метаморфозах мавы, оленя и воина... С. 641–643.

²⁸ Хлебников В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены. 1904–1922 / Сост., подгот. текста и примеч. Е.Р. Арензона и Р.В. Дуганова. М., 2003. С. 17 (далее — СС 4)

²⁹ В опубликованном тексте «Детей Выдры» эти места отсутствуют.

³⁰ См.: Баран X. В творческой лаборатории Хлебникова: о “тетради 1908 г.” // Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века. М., 1993. С 185.

³¹ Записи подготовлены к печати А.Е. Парнисом и нами.

³² Якобсон P.O. Юрий Тынянов в Праге // Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 60. Скорее всего, Якобсон ошибся в своих воспоминаниях, так как в конце 1929 г. первый том «Собрания произведений», вышедший в 1928 г., давно уже не был новинкой. По-видимому, Якобсон и Тынянов могли обсудить второй том, где как раз была напечатана поэма «Внучка Малуши».

Персональная страница на сайте ka2.ru
карта сайта		главная страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru

Хенрик Баран

Ещё раз об идеологии Хлебникова

Воспроизведено с незначительной авторской правкой по:
Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 2. М., 2004. С. 98–112.

Хенрик Баран

Ещё раз об идеологии Хлебникова

Воспроизведено с незначительной авторской правкой по:Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 2. М., 2004. С. 98–112.

Воспроизведено с незначительной авторской правкой по:
Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 2. М., 2004. С. 98–112.