Хенрик Баран

Из материалов для потенциального издания Хлебникова:
поэт и газета «Славянин»

Это было так. Стоя на большом железном мосту, я бросил в реку
двухкопеечную деньгу, сказав: „Нужно заботиться о науке будущего”.
В. Хлебников.  Ка

ема, указанная в подзаголовке

нашей статьи, имеет свою историю. В своё время Н. Харджиев и Т. Гриц перепечатали заметку «О расширении пределов русской словесности» [Хлебников 1940: 341–342], опубликованную поэтом в “политической безпартийно-прогрессивной” газете «Славянин» весной 1913 г.¹ Две другие его заметки, появившиеся в том же издании, «Кто такие угророссы?» и «Западный друг»,² в хлебниковский том 1940 г. не попали: в период советско-германской дружбы нельзя было публиковать тексты, содержавшие, в первом случае, резкую критику Австро-Венгрии и, во втором, ещё более резкие высказывания о Германии Вильгельма II. Лишь в 1990-е гг. эти тексты были переизданы [Парнис 1992: 144–145]; [Хлебников 1996], а уже в новом тысячелетии включены в Собрание сочинений поэта [Хлебников 2005: 68–73].

Тремя произведениями, которые Хлебников подписал своим именем, его участие в газете «Славянин» не исчерпывалось. В середине 1970-х гг. А.Е. Парнис установил, что Хлебников — автор небольшого рассказа «Закалённое сердце (из черногорской жизни)», подписанного псевдонимом В-кий.³ Рассказ, в котором описано испытание отцом сына на храбрость, насыщен лексическими и этнографическими материалами и стилистически близок к таким прозаическим текстам Хлебникова, как «Жители гор», «Велик-день» и «Смерть Паливоды». Несмотря на сомнения в атрибуции, которые в своё время устно высказывал Харджиев, рассказ прочно вошёл в корпус произведений поэта-будетлянина.

К сотрудничеству в газете «Славянин» Хлебникова привлек Янко Лаврин (1887–1986) — словенец по происхождению, журналист, поэт и ярый пропагандист идеи славянского единения. В Россию он приехал в 1907 г. и прожил в ней десять лет. В январе-феврале 1913 г. Хлебников жил в его петербургской квартире. По воспоминаниям хозяина, поэт „охотно разговаривал” с ним и пользовался его обширным собранием книг по славянской тематике: вождя будетлян особенно „привлекала архаическая и патриархальная сторона славянства, фольклор и всё, что связано с древними словообразованиями” [Парнис 1975: 97].⁴

Воспроизведённые в Собрании сочинений тексты Хлебникова из газеты «Славянин» снабжены подробными примечаниями, в которых учтены наработки предшествующих изданий и публикаций. Тем не менее, на наш взгляд, эти комментарии не дают ответа на два взаимосвязанных, сами собой напрашивающихся вопроса: отразились ли в текстах Хлебникова конкретные события того времени и перекликаются ли они с другими публикациями в «Славянине»? Мы знаем, что поэт очень внимательно следил за ходом Первой мировой войны и построил некоторые произведения на этом материале [Баран 2002: 107–123]. События периода Первой Балканской войны (осень 1912 – первая половина 1913 г.), пусть в меньшем масштабе, тоже были полны драматизма: они стремительно развивались, принимая неожиданные повороты, вовлекая новых игроков и создавая вполне реальную угрозу — за год до того, как это произошло на самом деле! — превратить конфликт на Балканах в полномасштабную мировую войну.⁵ Газета «Славянин», выходившая на протяжении нескольких месяцев,⁶ сообщала о происходящем, передавала мнения редакции и отдельных сотрудников по поводу различных событий и пыталась — в конечном итоге безуспешно — оказать воздействие как на внешнюю политику России, так и на решения, принимаемые балканскими государствами. Ниже, в заботе о науке будущего, мы рассмотрим роль текстов Хлебникова в этом журналистском начинании.

Сначала немного истории. В результате Берлинского трактата (июнь 1878), значительно изменившего условия Сан-Стефанского мирного договора (март 1878), Оттоманская империя сохранила часть своих владений в Европе, Австро-Венгрия значительно усилила своё влияние на Балканах,⁷ а национальные амбиции балканских государств были удовлетворены лишь частично.⁸ С середины 1880-х гг. начались попытки балканских государств “скорректировать” решения, навязанные в Берлине.⁹ Некоторые территории представляли собой особенно опасные очаги потенциального конфликта: на Македонию, оставшуюся в составе Турции, претендовали Болгария, Греция и Сербия; на Новопазарский санджак (контролируемый Австро-Венгрией) и Косово — Сербия и Черногория; на Боснию и Герцеговину — Австро-Венгрия и Сербия. Дополнительным фактором, осложняющим политические расчёты всех сторон, стал рост национального самосознания албанцев.

В 1908 г. Австро-Венгрия в одностороннем порядке аннексировала Боснию и Герцеговину, нанеся дипломатическое поражение России. Контакты между Болгарией и Сербией, активно поощряемые Россией, привели в марте 1912 г. к подписанию договора о дружбе и союзе этих двух государств, дополненного в апреле секретной военной конвенцией. В мае 1912 г. договор о политическом и военном сотрудничестве подписали Болгария и Греция. Летом Греция достигла “джентльменских соглашений” с Сербией и Черногорией, а в августе о сотрудничестве договорились Черногория и Болгария. Наконец в начале октября в Люцерне Сербией и Черногорией были подписаны две конвенции, политическая и военная, что и завершило создание Балканского союза.

8 октября 1912 г. Черногория стала первым союзным государством, объявившим войну Блистательной Порте, 18 и 19 октября войну объявили остальные три союзника. Военные действия, развивавшиеся чрезвычайно быстро, принесли Балканскому союзу ряд крупных побед. Через несколько недель в руках союзников оказалась почти вся европейская часть территорий Турции, и их войска установили блокаду трёх укреплённых городов, оставшихся под контролем турок: болгары — Адрианополя (Эдирне), черногорцы — Шкодера (Скадр, Скутари), греки — Янины. Однако в начале декабря, после того, как болгарам не удалось прорвать Чаталджинскую укреплённую линию (охранявшую Константинополь), и под давлением великих держав, особенно Австро-Венгрии, был подписан договор о перемирии.

В декабре в Лондоне открыли работу две параллельные мирные конференции. Прямые переговоры между Турцией и Балканским союзом продолжались до конца января 1913 г. Хотя стороны были близки к соглашению, оно так и не было достигнуто, в первую очередь из-за максимализма болгар, потребовавших Адрианополь у турок, а также из-за территориальных споров между союзниками. 23 января 1913 г. переворот в Константинополе привёл к власти младотурок, настаивавших на сохранении Адрианополя. Военные действия были возобновлены 3 февраля 1913 г., после провала очередной попытки договориться.

Одновременно с переговорами между воюющими сторонами приступило к работе совещание послов — представителей шести великих держав, подписавших Берлинский трактат.¹⁰ Именно послам была поручена непростая задача принятия решений по итогам войны: кроме всего прочего, они должны были не допустить превращения балканского конфликта в общеевропейскую войну.

Наиболее сложной проблемой, с которой столкнулось посольское совещание, оказалось будущее независимой Албании. Особенно острым оказался вопрос о границах нового государства, так как на его территории, в частности на города Скутари и Дуррес, претендовали Черногория и Сербия. Болгария и Сербия поссорились по поводу Македонии: согласно договору от марта 1912 г., бóльшая часть её отводилась Болгарии, однако в январе 1913 г. Сербия потребовала ревизии этого документа. Между Болгарией и Грецией возник конфликт по поводу города Салоники, в котором были дислоцированы и болгарские, и греческие части. Вдобавок в начале 1913 г. Румыния, обеспокоенная новым соотношением сил на Балканах, стала требовать территориальной компенсации: речь шла о том, чтобы ей был передан регион Добруджа на северо-востоке Болгарии.

К моменту младотурецкого переворота ни один из этих вопросов не был решён. Болгария, добившаяся больших успехов на войне, оказалась в изоляции, а её договор с Сербией от марта 1912 г. — краеугольный документ Балканского союза — был поставлен под угрозу.

При создании Балканского союза Россия взяла на себя роль посредника в спорах между его членами. Будучи вместе с Австро-Венгрией гарантом сохранения status quo на Балканах (государственных границ, установленных Берлинским трактатом) [Писарев 1995: 106–107], в конфликте союзников с Турцией она формально придерживалась политики нейтралитета. Вследствие военных успехов Балканского союза принцип status quo перестал быть актуальным, и поэтому перед Россией, по словам министра иностранных дел С.Д. Сазонова „возставали чрезвычайно сложные политические задачи, требовавшие её неослабной бдительности и деятельной поддержки Франции и Англии” [Сазонов 1991: 83]. В переговорах о новых границах Россия должна была пытаться в меру возможности защитить южнославянские государства, найти решения для всё усиливавшихся конфликтов между ними, учесть интересы других стран-членов Тройственного союза и обеспечить свои собственные интересы в регионе, которые нередко расходились с амбициозными планами балканских государств.

Работу Сазонова и его коллег и в Лондоне, и с конца марта 1913 г. на конференции послов в Петербурге затрудняло общественное мнение в России, взбудораженное, как и во время войны 1877–1878 гг., событиями на Балканах. Несмотря на политику нейтралитета, российское правительство не воспрепятствовало сбору пожертвований в фонд помощи Балканскому союзу и отправке добровольцев на поля сражений. Однако эти действия удовлетворяли далеко не всех:

Газета «Славянин» регулярно выступала с резкой критикой российской дипломатии. Согласно программе, заявленной в первом выпуске, вышедшем через несколько недель после возобновления войны, газета, „выясняя вопросы славянской культуры, славянского творчества, быта, хозяйства ‹...› будет освещать и вопросы славянской политики, ближайшие практические шаги славян в борьбе за свою национальную независимость и в отражении натиска чужих культур и народностей”.¹¹ О каких „практических шагах” идёт речь, разъяснено в сопутствующих статьях:

         ‹...› всеславянство из этой войны должно для своей будущей жизни почерпнуть несколько уроков и руководящих начал. Оно твёрдо должно помнить, что мы стоим накануне мировой борьбы, в которой главная роль будет принадлежать славянскому и тевтонскому племенам, и готовиться к этой борьбе всеми силами, чтобы выйти из неё славным победителем ‹...› Россия должна собрать под величественной славянской хоругвью все славянские племена, создать из них Великую Славию в противовес Великой Германии и, став во главе этой могущественной федерации, имея в руках национальную идею, смело ринуться в смертный бой за освобождение братьев-славян, стонущих под игом пангерманизма”.¹²

Именно в таком политическом контексте на страницах антигерманского (в широком смысле этого слова) органа были опубликованы тексты Хлебникова.

Главная идея заметки «О расширении пределов русской словесности» заключается в контрасте между „узостью” очертаний и пределов русской литературы и её потенциальным сюжетным пространством, в первую очередь — но не только! — славянским. Перечисляя темы, обойдённые русскими писателями, Хлебников упоминает Польшу, удивительный быт Дубровника (Рагузы) (называя его славянской Генуей или Венецией), Рюген, с его грозными божествами | загадочных поморян, и полабских славян, а также имена Само, первого славянского владетеля, и Управды (согласно легенде — славянское имя византийского императора Юстиниана¹³). Далее поэт пишет:

Изо всех текстов, напечатанных поэтом в «Славянине», данная заметка наиболее “хлебниковская”, программа, изложенная в ней, отражает замыслы, которые Хлебникову частично удалось осуществить (например, в сверхповести «Дети Выдры»). Можно предположить, что, получив предложение напечататься в газете, поэт решил выйти к широкой публике со своим credo. Тем не менее, как показывает заключительный абзац заметки, её автор думал не только о литературе: Стремление к отщепенству некоторых русских народностей объясняется, может быть, этой искусственной узостью русской литературы. Мозг земли не может быть только великорусским. Лучше, если бы он был материковым [Там же: 67].

Упоминание политических причин для расширения пределов позволяет соотнести текст Хлебникова с кругом публицистических произведений, посвящённых так называемой “окраинной проблеме”, весьма актуальной на рубеже столетий. За неделю до публикации заметки в газете «Славянин» появился новый раздел «Земская и окраинная Россия»: в соответствии, как отмечено редакцией, с изначальной программой издания, одним из пунктов которой являлось „широкое освещение жизни земской и окраинной России”. Хотя главная цель издания — „славянский вопрос, и в силу этого наибольшее внимание придется уделять зарубежным и балканским славянам, а, следовательно, вообще внешней политике России”, тем не менее, поскольку „необъятные пространства земской Руси, далекие и ближние окраины, живут многообразной, сложной жизнью ‹...› наша обязанность, наш долг прислушиваться, как бьётся пульс этой жизни, выделять и подчёркивать всё то, что способствует росту благосостояния России и подвергать беспощадной критике отрицательные явления нашей общественности”.¹⁴ Заметка Хлебникова, пусть и не включенная формально в данную рубрику, вполне соответствовала задачам, поставленным редакцией.¹⁵

В следующем номере газеты, посвящённом “Зарубежной Руси и Черногории”, Хлебников напечатал (как отмечено выше, под псевдонимом) рассказ «Закалённое сердце (из черногорской жизни)», сюжет которого подчёркивал героические традиции черногорцев. Читатель рассказа мог соотнести его содержание с ситуацией вокруг города Скутари, уже несколько месяцев осаждённого черногорскими и сербскими войсками. Судьба этого города с преимущественно албанским населением была предметом затянувшихся переговоров на конференции послов, так как Австро-Венгрия настаивала на включении его в территорию будущей Албании, а Россия пыталась сохранить его для Черногории. В конечном итоге великие державы договорились: Россия приняла позицию венского кабинета по Скутари, а Австро-Венгрия уступила Сербии несколько городов в Косово. Однако привести эти планы в исполнение оказалось не так просто. 31 марта 1913 г., после того как представители держав (участниц Лондонской конференции) в Черногории и Сербии формально потребовали снятия осады Скутари, черногорские и сербские войска предприняли очередную попытку взять город, закончившуюся неудачей. В ответ, для оказания давления на Черногорию, флот, состоявший из военных кораблей пяти великих держав, 2 апреля 1913 г. устроил “демонстрацию” вдоль черногорского побережья; Россия на эту меру согласилась, но участия в ней не приняла.

Как раз сообщениям о готовящейся военно-морской демонстрации силы посвящена статья, вышедшая в том же номере, что и рассказ Хлебникова. её автор, пользовавшийся псевдонимом “Не-дипломат” и регулярно печатавшийся в газете, резко критикует позицию, занятую Россией по вопросу о Скутари. Упомянув возможность высадки десанта для оказания дополнительного давления на Цетинье, он спрашивает: „Но русская дипломатия — неужели она даст свое согласие и на эту меру? Неужели она решила раз навсегда дать погибнуть Черногории, ибо такие меры ни к чему другому не приведут: король Николай и храбрые юнаки не пойдут на уступки, несмотря ни на какие угрозы”.¹⁶ Это утверждение о решительности и несгибаемости „единственного друга России” (слова Александра III) и его подданных — общее место “славянской” риторики того периода, в том числе и в газете «Славянин»¹⁷ — перекликается с основной идеей рассказа Хлебникова, сформулированной в самом его конце: Бориско смотрел на него [отца] и удивлялся суровому мужеству его шутки и закаленному непрестанными войнами сердцу [Хлебников 2004: 104]. А в другой статье в том же номере стойкость черногорцев в их споре о Скутари объясняется при помощи категории сакрального:

         Не жалеть Черногорию, а завидовать ей следует, ибо на такой нравственной высоте, на которой она гордо парит теперь, может стать только та страна, народ которой — избранник Божий.¹⁸

Скутарийская история завершилась приблизительно через месяц после военно-морского демарша. 22 апреля 1913 г. осаждённые турецкие войска сдали крепость, а 24 апреля, вопреки требованиям великих держав, её заняли черногорцы. Австро-Венгрия, считавшая Скутари жизненно важным для нового албанского государства, стала готовиться к войне. 5 мая 1913 г. король Николай согласился вывести войска из города, и через девять дней туда вступили подразделения из флота великих держав.

Материалы, прославляющие Черногорию, занимают лишь малую часть (меньше страницы) 12-го выпуска «Славянина». Ряд других статей, посвящённых Галиции, иначе как пропагандистскими не назовёшь. Интерес к украинскому языку в Галиции „на руку Австрии, которая всячески разжигает украинское пламя, надеясь посредством его породить национальный сепаратизм”.¹⁹ Австро-венгерская „политика террора и преследований” в Галиции „как была, так и осталась враждебной ко всему, что русское. Цель её заключается в истреблении в Галиции русской народности и православия”.²⁰ В свою очередь редактор газеты А. Новгородский (псевд. П.В. Васильева) утверждает, что положение дел в Галиции стало критическим, и напрямую связывает это с событиями на Балканах:

         Никогда австрийские преследования ‹...› не достигали такой степени жестокости, как в последнее время. Зарвавшаяся в своих внешних притязаниях — являющихся ни чем иным, как международным разбоем — лоскутная монархия переживает тревожные дни страха за свое существование. Боясь врагов внешних, боясь России ‹...› она направила все усилия на то, чтобы искоренить врагов внутренних, т.е. тех, кто чувствует свою национальную и культурную близость к русским.²¹

Угорской Руси (Закарпатью) посвящены три статьи в номере. В одной описаны связи династии Романовых с регионом,²² а в остальных — преследования угророссов (карпатороссов, русинов, рутенов) венгерскими властями. В наиболее обстоятельной статье сообщены подробности о пытках, которым подвергаются лица, перешедшие в православие: „Жандармы дуже бьют и на дерева и столпы подвешивают людей и жён. Двое людей выдержали два дня повешение и не отреклись от веры”; „На “мучилищном древе” (так называют угроруссы деревья, к которым жандармы подвешивают их на катушках, чтобы ноги не доставали до земли) многие (особенно, женщины) умерли. Такие случаи были в Лепше, в Изе и др. селах”.²³

Судя по всему, эта статья подтолкнула Хлебникова быстро написать и напечатать в следующем выпуске «Славянина» заметку «Кто такие угророссы?», обличавшую действия венгерских властей, в том числе и “мучилищное древо”, новейшее изобретение тевтонско-мадьярской дружбы [Хлебников 2005: 68]. Вполне возможно, однако, что угророссами поэт заинтересовался ещё до появления статьи Кондратьева. В своей заметке он ссылается на мнение comte du Chayla, что славянские слова о земледелии взяты венграми у рутенов, и приводит несколько слов из сельскохозяйственного лексикона, доказывающих, что славяне знакомили венгров с земледелием. Как нам уже приходилось писать, упомянутый Хлебниковым “граф” — А.М. дю-Шайла (Alexandre Armand du Blanquet du Chayla, 1885–1945), француз-аристократ, перешедший в православие и приехавший в Россию в 1909 г.²⁴ Здесь он продолжил изучение православия и русского языка, был вхож в правые, националистические круги, перевёл на французский несколько трудов “державнического” направления, а с 1911 г. до начала Мировой войны активно печатал свои собственные статьи о России и славянстве. Его плацдармом стал петербургский журнал на французском языке «Revue contemporaine», предназначенный для западной аудитории и субсидируемый правительством. Осенью 1912 г. дю-Шайла опубликовал в журнале небольшой труд «Забытый угол земли русской. Угро-Россия»; его прочитал Хлебников, позаимствовавший оттуда почти все сведения об угророссах, упомянутые в заметке в «Славянине».²⁵ Однако в отличие от дю-Шайла, подчеркивавшего доброжелательное отношение России „к короне Св. Стефана”, Хлебников предрёк венграм возмездие истории за их злодеяния — исчезоша — аки обре.

В июле, в предпоследнем номере «Славянина», была опубликована ещё одна статья Хлебникова, «Западный друг». Причины, побудившие поэта её написать, обозначены в самом начале:

Совет, который многих встревожил, якобы прозвучал в одном из крупнейших немецких повременных изданий, «Berliner Tageblatt», и был воспроизведён в некоторых газетах в России под провокационным заголовком «БЕРЛИНСКАЯ ПЕЧАТЬ ТРЕБУЕТ НАГАЕК ДЛЯ РУССКИХ СЛАВЯНОФИЛОВ».²⁶ Если почему-то Хлебников пропустил это сообщение, то уж точно он не мог не обратить внимание на открытое письмо, опубликованное в «Славянине»:

Милостивый Государь
Г. Редактор «Славянина»

Будьте добры уделить на страницах Вашего уважаемого органа место приводимому ниже письму, которое здесь помещается в переводе. Оригинал на французском языке был ещё 30 марта отправлен на имя редактора берлинской газеты «Berliner Tageblatt», в качестве отповеди на наглый выпад этой газеты ‹...› Такое требование, заявленное, притом с обычным немецким высокомерием, не могло не вызвать в русской душе взрыва негодования, чем и объясняется тон предлагаемого письма, напоминающего немцам не совсем приятные для них исторические факты. ‹...› Письмо редактору «Berliner Tageblatt» ‹...›

         Господин Редактор!
         В нескольких русских газетах я прочёл, что Ваш «Berliner Tageblatt» требует, чтобы разгоняли нагайками манифестации петербургского населения в честь славянских побед.
         Когда я узнал об этих очаровательных пожеланиях либерального, с позволения сказать, органа, мне в голову пришла мысль ‹...› „Откуда происходит, — спросил я себя, — эта страстная любовь прусских сердец к “нагайке”?” Понимаю: это последствия атавизма. Прогуливаясь в Тиргартене прекрасным вечером или заседая с кружками пива в многочисленных кафе столицы, наши славные берлинцы, по свойственной им мечтательности, вероятно, вызывают в своих умилённых душах сладкие воспоминания прошлого, дорогие тени своих предков, выдрапанных русскими казаками в 1760 году на улице «Unter den Linden» ‹...›
     Примите, Милостивый Государь, уверение в моем глубоком отвращении и отменном презрении к Вам. ‹...›
Александр Иванов²⁷

Возмущённая реакция автора письма на “требования” берлинской газеты свидетельствует о накалённой атмосфере в России в период скутарийского кризиса. Об этом впоследствии вспоминал Сазонов:

Отношение правительства к подобным проявлениям общественного мнения, представлявшим собой опасность для внешней политики России, было однозначным. Так, демонстрация, имевшая место 30 (17) марта, была разогнана с применением силы:

         ‹...› дальше всё опять пошло по старому, — совершенно так, как было в 1903 и в 1904 годах. Молодых людей, воодушевленных славянскими чувствами и вдохновленных резолюциями славянских банкетов, совершенно так же тузили по голове шашками, мяли и теснили лошадьми и разгоняли нагайками, как революционеров-демонстрантов 1903 года. Полиция так же поспешно организовала контр-атаки и стратегические обходы, как это бывало в дни рабочего праздника 1 мая. Свобода проявления славянских чувств оказалась такой же тесной, как и всяких иных.²⁸

В конце концов, после того как Сазонов заявил, что Россия рассматривает Скутари как „область, предназначенную войти в состав будущей независимой Албании”, „манифестации на почве славянских симпатий” были формально запрещены. [Там же: 105].²⁹

Упомянув совет о применении нагаек, Хлебников переходит к речи Бетман-Гольвега, рассчитывая, очевидно, что его читателям она хорошо знакома. На это предположение он имел право. 7 апреля (25 марта) 1913 г. имперский канцлер Т. Бетман-Гольвег (1856–1921) выступил в рейхстаге с объяснением нового законопроекта об усилении мирного состава германской армии,³⁰ мотивируя этот шаг новой политической ситуацией в Европе, сложившейся в результате побед Балканского союза. Выразив надежду, что балканские государства станут „фактором прогресса и мира”, он не исключил, тем не менее, возможность того, что в будущем „германские и славянские народы” могут быть „противопоставлены друг другу”. Перейдя к теме отношений с Россией, Беман-Гольвег подчеркнул, что правительство Германии находится в „дружественных отношениях” с правительством „великой славянской соседней Империи”: „из хода дел, из моих личных отношений к государственным деятелям, которые ведут по воле Императора Николая II русскую политику по путям доброго соседства с Германией, я вынес убеждения, что мои стремления у них находят сочувственный отклик”. „Расовые противоположности славянства и германства”, заявил Бетман-Гольвег, „сами по себе не поведут к войне между нами и Россией. Мы ‹...› из-за этого не начнём войны. Я думаю, не начнут её и нынешние руководители России”. „Однако”, — продолжил он, — „русским государственным деятелям, так же, как и нам, известно, что панславистские течения, на которые жаловался ещё Бисмарк, сильно увеличились вследствие побед балканских стран. Панславистские круги усматривают в победах болгар над турками также и победу славянской идеи над германской идеей”. Далее, обращаясь к французско-германским отношениям, Бетман-Гольвег опять, как и в случае России, назвал их хорошими: „Нынешнее французское правительство ‹...› желает жить в мирном соседстве с Германией”. Однако, отметил он, во Франции „усилилось могущество общественного мнения, и чем демократичнее учреждения, тем сильнее в бурные времена выступают меньшинства, а не большинства”. Как и в России, в отличие от государственных деятелей, трезво рассматривавших вопросы о войне и мире, общественное мнение подвержено опасным иллюзиям: „Французы уже предвидят, как массы русской кавалерии и русской пехоты наводняют Германию. Живому французскому воображению поражения турок представляются поражением и немцев. В этом они соприкасаются с панславистскими взглядами”. Именно для того, чтобы предотвратить опасность в будущем, чтобы быть готовым к возможным последствиям, если нынешняя международная ситуация изменится в худшую сторону, правительство Германии принимает необходимые меры: „Мы вносим законопроект не потому, что мы желаем войны, а потому, что мы желаем мира и желаем, если придёт война, остаться победителями”.³¹

Выступление Бетман-Гольвега воспроизводилось и комментировалось европейской прессой всех направлений. В России газета «Русское слово» иронически отметила очевидные изъяны в логике канцлера:

         Казалось бы, превосходные отношения, существующие между Германией и державами тройственного соглашения, должны повести если не к сокращению вооружений, то, по крайней мере, к приостановке их чрезмерного роста. Однако германскому дому угрожают такие страшные враги, что храбрый канцлер счёл нужным призвать немцев быть наготове до последнего человека.³²

Постоянный сотрудник «Нового времени» А.А. Столыпин (1863–1925) заявил, что речь Бетман-Гольвега, как бы к ней ни относиться, свидетельствует о признании „нового фактора мировой политики, — возрождённого славянства”.³³ Согласно другому постоянному автору издания, М.О. Меньшикову (1858–1918), речь канцлера отличалась „старою немецкою добродетелю — грубоватою откровенностью, не лишённой оттенка хитрости”. Свою пространную статью, в которой он напоминает читателям о разных событиях в истории российско-германских отношений и о роли России в объединении Германии, известный правый публицист завершает призывом к славянству в целом и России в частности быть готовым к возможной будущей борьбе: „Нужно твёрдо помнить истину, повторённую германским канцлером: „народ, не желающий жертвовать и не настолько богатый, чтобы иметь вооружение, показывает, что его роль окончилась””.³⁴

На выступление Бетман-Гольвега отреагировала и газета «Славянин». Статья, обратившая особое внимание на недвусмысленное обращение канцлера к российскому правительству по поводу панславистов, появилась в том же самом номере, что и заметка Хлебникова «Кто такие угророссы?»:

         Речь германского канцлера является грозным предостережением нашему министру иностранных дел. Германский канцлер, как “честный немец”, говорил без обиняков. Он высказался о грядущем столкновении германского мира со славянским. Он всю свою политику построил на достижении одной цели — немецкой победы над славянством.
         До сих пор немцы двумя способами держали в порабощении Славян: возбуждением распрей между южными и западными мелкими славянскими народами и превращением Великой России в полунемецкую “Руссляндию”, а русского правительства в послушную “экспозитуру” дально-зорких германских замыслов.
         Балканская война одним взмахом опрокинула эти расчёты. Балканский союз убедил немцев в возможности славянской сплочённости, а пробуждение славянской мысли в России доказало, что мнимая Русляндия может стать, действительно, великой и передовой славянской Империей. ‹...›
         Германский канцлер требует, чтобы русское правительство усвоило себе немецкий взгляд на панславистов, чтобы увидело в них такую же опасность для России, какую он усматривает для Германии. Густая краска стыда и гнева должна-бы вспыхнуть на лице русского министра иностранных дел и председателя совета министров от этого оскорбительного для них требования главного руководителя германской политики. Если в их жилах течет хоть маленькая капля славянской крови, они должны бы ответить германскому канцлеру тем же и потребовать, чтобы он расправился прежде всего с пангерманистами так, как он внушает русскому правительству расправиться со славянофилами.³⁵

Попытку Бетман-Гольвега противопоставить власть народу Хлебников вписывает в широкой исторический контекст. Согласно поэту, риторика германского канцлера — очередной пример политической практики, регулярно употребляемой германцами на всем протяжении их контактов со славянами:

     Из изучения государственных приёмов Рима и учения о союзниках наши друзья, готовящиеся к войне, сделали себе светское евангелие и следуют ему с прилежанием аскетов. Как ученики Рима, расщепив славян на народность и власть, действуя на воображение одних призраком восстания, на сердца других — утратой свободы и вызвав отшатывания друг от друга, они заботливо принимают власть в свои руки. ‹...› Когда тление сословной брони и верхушки народа окончится, тогда только начнется век мучилищных древ и принудительных отчуждений для народа. Начинающие прозревать и висящие в пустоте верхи бессильны дать помощь. Германской болезни подверглись все славянские соседи Тевтонии, причём болезнь неизменно кончалась гибелью славянского государства.
Хлебников 2005: 72]³⁶

Именно эта история, отмечает Хлебников, позволяет судить о намерениях “друга славянского государства”:

Наступление на Россию продолжается и сейчас, путём как колонизации, так и поощрения окраинного сепаратизма:

готовиться к обещанному Бетман-Гольвегом и другими величественному столкновению кимвров и тевтонов.
Там же³⁷

Тем не менее, несмотря на печальный опыт славян в их отношениях с германцами, Хлебников предвидит иной исход надвигающегося конфликта. В отличие от других славянских государственных формаций, Россия с её особым сплавом этносов способна выдержать напор германского мира:

Ввиду калмыцких и астраханских составляющих биографии Хлебникова это утверждение, позволяющее внести имя поэта в список предтеч евразийства, не так уж „неожиданно и парадоксально”, как полагает автор новейшей биографии поэта [Старкина 2005: 172]. Более того, оно просто необходимо Хлебникову: ведь в противном случае, согласно его собственной логике, ему пришлось бы признать вероятность очередной победы германства. Вместо того, развивая свою мысль, поэт проецирует выход за пределы России и славянского мира:

Вполне возможно, что не только Германия и Австро-Венгрия, но и другие европейские державы, оказывавшие давление на Балканские государства на Лондонской конференции, войдут в стан противников новой геополитической силы. Наконец, Хлебников завершает статью предсказанием, построенным на игровой отсылке к катастрофе, год назад встрепенувшей весь западный мир:

Е.Р. Арензон писал об этой статье:

Мы не можем согласиться с подобной характеристикой статьи. Безусловно, в ней присутствуют чисто “хлебниковские” моменты: упоминание дуэта Бирона с Волынским (ср. поэму «Хаджи-Тархан»), рассуждение о смысле слова кимвры, упоминание гибели «Титаника» (ср. 5-й парус сверхповести «Дети Выдры»). Однако автор «Западного друга», за короткий срок своего сотрудничества с газетой «Славянин» доказавший свои способности в качестве полемиста, выстраивает вполне обдуманную, логическую аргументацию, непосредственно связанную с текущей международной обстановкой и внутриполитической ситуацией в России. Отклик Хлебникова — полемиста, славянофила и патриота — на речь Бетман-Гольвега и, шире, на текущую международную и внутриполитическую обстановку во многом перекликается с цитировавшейся выше статьей М.О. Меньшикова, с высказываниями на ту же тему А. дю-Шайла³⁸ и, несомненно, со многими другими текстами, в апреле 1913 г. вышедшими из-под пера профессиональных журналистов.³⁹

В связи с этим обратим внимание на следующий пассаж в статье «Западный друг»:

Для читателя 1913 г. здесь все было ясно: автор фрагмента обвиняет в предательстве Сазонова и его подчинённых, присоединившихся к позиции Тройственного союза по Скутарийскому и некоторым другим вопросам. Подобное утверждение, пусть высказанное с некой оговоркой, не являлось чем-то исключительным в тогдашней накалённой атмосфере (см. процитированные выше воспоминания Сазонова). Критика в адрес министра иностранных дел и руководимого им ведомства регулярно звучала со страниц газеты «Славянин»: „‹...› в чём же наша слабость, которая диктует такую позорную тактику отступлений перед зарвавшимися в своих требованиях соседями?”;⁴⁰ „Не пора ли подумать и о демократизации одного из самых бюрократических ведомств в России, дипломатического, которое в своих сношениях с демократическими славянскими народами давно обнаружило свою несостоятельность и упорно идёт в разрез русскому историческому призванию на Балканах”;⁴¹ „Русская дипломатия слишком твёрдо усвоила “формулу незаинтересованности”, навязанную ей её западными друзьями и союзниками и, загипнотизированная этим тезисом, не заметила даже того обстоятельства, что в сущности она одна только её и придерживалась в полном объёме, тогда как её друзья и союзники, мало помалу не только вышли из роли простых наблюдателей надвигавшихся событий, но и приобщились к числу счастливых наследников разваливающейся Оттоманской империи. Говоря откровенно, мы совсем не уверены в том, что русская дипломатия и в данный момент отдаёт себе ясный отчёт в том, насколько Россия оказалась обойдённой её политическими противниками и, увы, также и её друзьями”.⁴²

В своей отповеди Бетман-Гольвегу Хлебников, как и другие полемисты славянофильского направления, предпочёл обойти молчанием один пункт выступления германского канцлера: его указание на то, что российские дипломаты „ведут по воле Императора Николая II русскую политику по путям доброго соседства с Германией”. Для Хлебникова, в тот же период пытавшего уговорить М. Матюшина поместить во втором «Садке судей» верноподданическое стихотворение Милицы «К Государю» [Баран 2002: 90–92], подобное признание ставило бы под сомнение правоту его собственной политической позиции. Мы можем лишь догадываться о чувствах поэта, когда был обнародован Высочайший рескрипт на имя министра иностранных дел гофмейстера Двора Его Императорского Величества Сазонова. Процитируем последнюю часть этого документа:

         Признавая, что в трудной деятельности, выпавшей на вашу долю вследствие балканских событий, вы не только исполнили во всей полноте каждое из указаний, внушённых Мне интересами дорогой Мне России, но сумели зорким умом, твёрдостью в отстаивании своих мнений и добросовестным обращением с каждым вопросом, вызвать к себе уважение и доверие всех участников в международном разрешении сложных и трудных задач, — Я считаю Своим долгом выразить вам Мою искреннюю благодарность.
         Пребываю к вам неизменно благосклонный.
         На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
         и уважающий вас
НИКОЛАЙ
В Царском Селе
3-го июня 1913 года⁴³

В конце июня 1913 г., до выхода статьи «Западный друг», началась Вторая Балканская война, в которой Болгарии пришлось сражаться с Сербией и Грецией и которая развеяла миф о единстве южнославянских народов. Вызванный этим кризис в рядах славянофилов отодвинул на задний план речь Т. Бетман-Гольвега, а текст Хлебникова, явно написанный в апреле, по её свежим следам, в значительной мере потерял свою политическую актуальность. Чем была вызвана задержка в публикации этого важного политического произведения поэта — неизвестно.

————————

         Примечания 

¹  Славянин (СПб.). 1913. № 11. 21 марта. С. 2. В [Хлебников 1940] текст перепечатан с купюрой: Она (русская словесность. — Х.Б.) не замечает в казаках низшей степени дворянства, созданной духом земли, напоминающей японских самураев.
²  Хлебников В.  Кто такие угророссы? // Славянин. 1913. № 13. 28 марта. С. 3; Он же. Западный друг // Славянин. 1913. № 35. 7 июля. С. 2–3.
³  Славянин. 1913. 24 марта. № 12. С. 2. Атрибуцию и републикацию рассказа см. [Парнис 1975], более подробный анализ рассказа и его источников [Парнис 1978].
⁴  [Пророческая душа: 97]. О Лаврине и Хлебникове см. также [Парнис 1978], [Парнис 1992]. О русском периоде биографии Лаврина см. [Янко Лаврин 2011].
⁵  Об истории Первой Балканской войны см. [Писарев 1995]; [Hall 2000].
⁶  Первый выпуск помечен 14 февраля 1913 г., последний — 11 июля (ст. стиль).
⁷  Австро-Венгрия получила право на оккупацию Боснии и Герцеговины и контроль над Новопазарском санджаком (административным округом).
⁸  От пересмотра особенно пострадала Болгария, вместо независимости получившая статус автономного княжества и потерявшая большую часть завоёванных территорий.
⁹  В 1885 г. Болгария успешно присоединила Восточную Румелию. В 1897 г. Греции не удалось аннексировать Крит. В 1903 г. восстание в Македонии, испирированное Болгарией, было подавлено оттоманскими властями.
¹⁰  Австро-Венгрия, Великобритания, Германия, Италия, Россия и Франция.
¹¹  Б/п. От редакции // Славянин. 1913. № 1. 14 февраля. С. 1.
¹²  Аскольд  (псевд.). Уроки балканской войны // Там же. С. 2.
¹³  О теме Управды в творчестве Хлебникова см. [Баран 2002: 81–92].
¹⁴  Б/п . Наши задачи // Славянин. 1913. № 9. 14 марта. С. 7. Тем не менее раздел «Земская и окраинная Россия», дебютировавший в № 9 газеты, так и остался в ней на вторых ролях: он стал появляться регулярно лишь с № 20, причём всегда с довольно ограниченным материалом.
¹⁵  Подробнее о параллелях между заметкой «О расширении пределов…» и “окраинной” публицистикой см. [Баран 2004: 104–108].
¹⁶  Не-дипломат.  Черногорию предали // Славянин. 1913. № 12. 24 марта. С. 5.
¹⁷  „Издавна черногорцы славились храбростью. Несмотря на дальнобойность нынешних орудий, перед которыми пассует личная доблесть — черногорцы выказывают себя теми же храбрецами, что и встарь” (Б/п. Война. Черногорские юнаки // Славянин. 1913. № 2. 17 февраля. С. 6). См. также:  Заболотский Н.  Черногория в борьбе за общесербский и славянский идеал // Славянин. 1913. № 11. 21 марта. С. 2–3.
¹⁸  Попов К.  Не в силе Бог, а в правде // Славянин. 1913. № 12. 24 марта. С. 5.
¹⁹  Галичанин А.  [Петрушевич А.С., 1821–1913]. Борьба за язык в Галиции // Славянин. 1913. № 12. 24 марта. С. 1.
²⁰  Далибор  [Щавинский В.О., ? — 1913]. Из мартирологии галицко-русского народа // Там же. С. 3.
²¹  Новгородский А.  [Васильев П. В.]. „Слышишь-ли, батько?” // Там же.
²²  Б/п. Дом Романовых и Карпатская Русь // Там же. С. 4.
²³  А.В.К.  [Кондратьев А.В.]. «Где кончается крест и начинается полумесяц?» // Там же.
²⁴  [Баран 2002: 394–398]. Подробнее о графе дю-Шайла и его деятельности в России см. [Баран 2008].
²⁵  Здесь мы должны скорректировать наше прежнее утверждение о том, что Хлебников обратил внимание лишь на языковые наблюдения дю-Шайла и что он „не приводит никаких сведений из основной части монографии” [Баран 2002: 397]. Именно благодаря труду француза-панслависта в статье Хлебникова появилось упоминание о казни „венгерским отрядом Мирослава Добрянского — сына предводителя угро-россов в 1848 г.”, а также что „местные евреи носят имя хозаров” (ср. примечания к заметке [Хлебников 2005: 377].
²⁶  „Берлинская печать усиленно подчёркивает, что вчерашние демонстрации в Петербурге носили враждебный характер в отношении Австрии. Либеральный «Berliner Tageblatt» пишет, что манифестантам предоставили полнейшую свободу вместо того, чтобы разогнать их нагайками” (Новое время. 1913. № 13304. 26 марта (7 апреля). С. 3). К сожалению, у нас нет возможности проверить немецкий первоисточник.
²⁷  Иванов А.  Письмо в Редакцию // Славянин. 1913. № 19. 25 апреля. С. 7.
²⁸  Речь. 1913. № 76. 19 марта (1 апреля). С. 1. См. также, например: Б/п. Проводы ген. Радко Дмитриева и манифестации // Там же. С. 3; Б/п. Славянские манифестации в Петербурге // Речь. 1913. № 82. 25 марта (7 апреля). С. 2; Б/п. Европейский стиль // Там же. С. 3.
²⁹  См. реакции на это решение правительства:  Новгородский А.  Больше верьте в народный инстинкт // Славянин. 1913. № 14. 31 марта. С. 3–4;  Аскольд.  Не угашайте духа // Славянин. 1913. № 15. 4 апреля. С. 4.
³⁰  На 132 000 человек.
³¹  Б/п. Речь Бетмана-Гольвега о международном положении // Речь. 1913. № 83. 26 марта (8 апреля). С. 3. Ср.: Б/п. Иностранные телеграммы. Прения по поводу военных законопроектов // Русские ведомости. 1913. № 71. 27 марта. С. 3–4; Б/п. Речь германского имперского канцлера о настоящем политическом моменте // Новое время. 1913. № 13304. 26 марта (8 апреля). С. 3.
³²   Б/п. Странные противоречия // Русское слово. 1913. № 71. 27 марта (9 апреля). С. 2.
³³  Столыпин А.  Речь германского канцлера // Новое время. 1913. № 13305. 27 марта (9 апреля). С. 4.
³⁴  Меньшиков М.  Немецкие претензии // Новое время. 1913. № 13306. 28 марта (10 апреля). С. 4–5.
³⁵  Б/п. Германская памятка // Славянин. 1913. № 13. 28 марта. С. 5.
³⁶  Вопрос об отношениях власти и общества, ставший острым ввиду игнорирования правительством мнения славянофилов, нередко поднимался в газете «Славянин». См., например:  Новгородский А.  Урок времени // Славянин. 1913. № 4. 24 февраля. С. 4.
³⁷  Согласно Хлебникову, кимвры — древнее имя славян [Там же].
³⁸  Maximovich Alexandre  (псевд. А. дю-Шайла). Le discours du Chancelier Allemand et les Slaves // Revue contemporaine (St. Petersbourg). 1913. № 76. 6 (19) avril. P. 207–209. Здесь мы находим, например, такое же перечисление славянских земель, завоеванных германцами, что и в статье Хлебникова.
³⁹  Одно из общих мест данной полемической литературы — упоминание антиславянских высказываний Т. Моммзена (1817–1903). Ср. начало статьи Хлебникова со следующим фрагментом из статьи Меньшикова: „„Колотите Славян по их тупым башкам!” — завещал своим соотечественникам историк Моммзен” (см. примеч. 34). Ср. также: „Особенно ужасался пресловутый славянофоб Теодор Моммзен, доказывавший с точки зрения исторической, антропологической, психологической, филологической и философской, что славяне — “низшая раса” и опасна своей плодовитостью…” (Радецкий Ив.Мар.  Славяне и всенемцы // Славянин. 1913. № 17. 14 апреля. С. 6).
⁴⁰  Новгородский А.  С трещиной внутри // Славянин. 1913. № 7. 7 марта. С. 3.
⁴¹  Попов К.  Южное славянство и русская дипломатия // Славянин. 1913. № 7. 7 марта. С. 2.
⁴²  Не-дипломат.  Обходят Россию // Славянин. 1913. № 27. 23 мая. С. 4.
⁴³  Славянин. 1913. № 31. 9 июня. С. 5.

         Литература 

Баран 2002 — Баран Х.  О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. М., 2002.
Баран 2004 — Баран Х.  ещё раз об идеологии Хлебникова // Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 2. М., 2004. С. 98–112.
Баран 2008 — Баран Х.  О ранней публицистике графа дю-Шайла: контексты «Протоколов Сионских мудрецов» // И время и место: историко-филологический сборник к 60-летию А. Л. Осповата. М., 2008. С. 455–467.
Парнис 1975 — Парнис А.  Неизвестный рассказ Хлебникова // Russian Literature Triquarterly. 1975. № 13 (Winter). P. 468–475.
Парнис 1978 — Парнис А.Е.  Южнославянская тема Велимира Хлебникова: Новые материалы к творческой биографии поэта // Зарубежные славяне и русская культура. Л., 1978. С. 223–251.
Парнис 1992 — Парнис А.Е.  Хлебников: в поисках нового пространства и о преодолении Европы // Балканские чтения–2. Симпозиум по структуре текста. Тезисы и материалы. М., 1992. С. 137–143.
Писарев 1995 — Писарев Ю.А.  Великие державы и Балканы накануне Первой мировой войны. М., 1995.
Пророческая душа — «Пророческая душа». В. Хлебников в воспоминаниях современников. К 100-летию со дня рождения поэта / Публ., подгот. текстов и примеч. А. Парниса // Лит. обозрение. 1985. № 12.
Сазонов 1991 — Сазонов С.Д.  Воспоминания. М., 1991.
Старкина 2005 — Старкина С.  Велимир Хлебников. Король времени. Биография. СПб., 2005.
Хлебников 1940 — Хлебников В.  Неизданные произведения / Ред. и коммент. Н. Харджиева и Т. Грица. М., 1940.
Хлебников 1996 — Хлебников В.В.  «Западный друг» / Предисл., публ. и примеч. Е. Р. Арензона // Вестник Общества Велимира Хлебникова. Вып. 1. М., 1996. С. 2–43.
Хлебников 2004 — Хлебников В.  Собр. соч.: В 6 т. / Сост., подгот. текста и примеч. Е.Р. Арензона и Р.В. Дуганова. Т. 5. Стихотворения в прозе. Рассказы, повести, очерки. Сверхповести. 1904–1922. М., 2004.
Хлебников 2005 — Хлебников В.  Собр. соч.: В 6 т. … Т. 6. Кн. 1. Статьи (наброски). Ученые труды. Воззвания. Открытые письма. Выступления. 1904–1922. М., 2005.
Янко Лаврин 2011 — Янко Лаврин и Россия / Отв. ред. Ю.А. Созина. М., 2011.
Hall 2000 — Hall R.C.  The Balkan Wars 1912–1913. Prelude to the First World War. London; New York, 2000.

Воспроизведено по:
(Не)музыкальное приношение, или Allegro affettuoso:
сборник статей к 65-летию Бориса Ароновича Каца. Составитель А.А. Долинин.
СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013. С. 329–348.

Благодарим В.Я. Мордерер за содействие web-изданию.

Персональная страница на сайте ka2.ru
карта  сайта		главная    страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
Since 2004     Not for commerce     vaccinate@yandex.ru