Жан-Клод Ланн
Велимир Хлебников: поэт-будетлянин
Продолжение. Предыдущая глава: 
2
Хлебников и время
Настоящее длится бесконечно;
настоящее и прошлое — вот всё, что у человека под рукой;
в будущем нас ждёт кончина, только и всего.
Паскаль. Мысли
Время... кто даст ему определение?
И зачем этим заниматься, если все и так знают,
что имеется в виду?
Паскаль. Мысли
Πυθαγόρας φησì γενητòν κατ ´ ἐπίνοιαν
τòν κόσμον, οὐ κᾰτά χρόνον.
(в записи Стоби)
аким я уйду в века — открывшим законы времени, — читаем в письме Хлебникова родным (1915).
1
Пожалуй, в истории русской словесности не найти другого поэта, который хотел бы остаться в ней совершенно не тем, кем значится по факту: подлинной целью жизни Хлебникова было открытие
законов времени. Поэтическое творчество — часть, и отнюдь не главная, той работы мысли, которая более роднит его с досократиками Эллады, нежели с ближним кругом — “футуристами” Маяковским и Кручёных, например. Темпоральность не просто созвучна поэтике
2 Хлебникова — она суть таковой; при этом его “система мышления” — целостный комплекс. Творчеству Хлебникова наиболее соответствует суждение Гегеля:
Поэзия — особого рода искусство философского познания, переходный этап от религиозного экстаза к прозе научной мысли.
3
Хлебников наверняка имел в виду подспудную связь своей поэтической системы с мифологической космогонией великих эпических и религиозных поэм прошлого, когда писал:
Мы не должны быть нищи близостью к божеству, даже отрицаемому, даже лишь волимому.
4 Но вдохновенным “теофантом” этот материалист до мозга костей не был никогда.
5 Именно воинствующий позитивизм движет им в поисках
законов времени; Хлебников лелеял надежду, что с их открытием любого рода мистицизм и религия как таковая отомрут.
6 В богах не будет надобности, поскольку человек станет им равен:
Точное изучение времени приводит к раздвоению человечества, так как собрание свойств, приписывавшихся раньше божествам, достигается изучением самого себя, а такое изучение и есть нечто иное, как человечество, верующее в человечество.7
Зачисление себя в боги путём овладения тайнами мироздания, приводящее на память богоборчество Маяковского,
8 трагично по определению: противостояние человека своей судьбе сродни мифу о Прометее,
9 крадущем у богов огонь, чтобы даровать его людям:
Я, тать небесных прав для человека ‹...›
10
Такого рода кража — самая суть
будетлянства11 как науки освоения будущего:
Вы! Чем ответить на опасность родиться мужчиной, как не похищением времени?12
Конечная цель более чем
страшного13 восстания против неизбежного — победа над смертью:
14 освободившись от извечного ужаса перед тайной “послебытия”, человек осознает себя полноправным хозяином своей судьбы:
И, похоронив времен останки,
Свободу пей из звёздного стакана ‹...›
15
Именно смерть — вернее, оправдание непоправимого — положило, по всей видимости, начало хлебниковскому поиску
законов времени. О “спусковом крючке” этого поиска, сражении при Цусиме,
16 читаем:
Слушай! Когда многие умерли
В глубине большой воды
И родине ржаных полей
Некому было писать писем,. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я дал обещание,
Я нацарапал на синей коре
Болотной берёзы
Взятые из летописи
Имена судов,
На голубоватой коре
Начертил тела и трубы, волны. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я дал обещание всё понять,
Чтоб простить всем и всё
И научить их этому.«Влом вселенной»17
Волна тектонического сдвига в недрах отживающего миропонимания докатилась в 1905–1910 гг. до приемлемой большинством эстетики, и началось это с кубизма в живописи.
18 Отказ от привычных приёмов изобразительного искусства и трансментальность (
заумь) в поэзии возвестили о скором крахе обыденного представления об окружающей действительности.
19 Упразднение нормативов здравого смысла происходило через
влом воображения в законы эстетического восприятия. В этом отношении “мутация” пластических искусств, поэзии (
будетляне) и даже музыки
20 напоминала переворот в бытовом (евклидовом) понимании пространства, произведённый менее века назад Лобачевским. Хлебников тонко подметил сродство этих “революций восприятия”:
Когда стали видеть
В живом лице
Прозрачные многоугольники,
А песни распались как трупное мясо
На простейшие частицы,
И на черепе песни выступила
Смерть вещего слова, —
Вещи приблизились к краю ‹...›
21
Поэт ставит вопрос ребром: концептуально сконструировать время требуется таким образом, чтобы эмпирическое время (“наше” время, время истории) оказалось его частным случаем, не более того. Лобачевский, произведя “ревизию” знаменитого постулата Евклида о параллельных прямых (теорема V), обосновал возможность „искривлённого пространства”.22 Какой постулат здравого смысла должен пересмотреть Хлебников, чтобы построить новую систему представления о времени? Проблема пугающе сложна: доселе никто на этот предмет исследования не покушался:23
Про некоторые области земного шара существует выражение: „Там не ступала нога белого человека”. Ещё недавно таким был весь чёрный материк.
Про время также можно сказать: там не ступала нога мыслящего существа.24
На ниве геометрии (измерение и деление пространства) потрудились многие выдающиеся умы, но лишь единицы имели смелость подойти к времени с “циркулем и линейкой”:
Новое отношение к времени выводит на первое место действие деления ‹...›
25
Время отнюдь не из числа данностей, под которые легко подвести научную базу. Известно множество попыток осмысления темпоральности, и восходят они к седой старине: Гераклит, Пифагор, Аристотель, Платон; в новое время — Лейбниц, Кант, Гегель. Но ни один из этих мыслителей не рассматривал время в его специфике: гносеологическая предпосылка — да, нечто имеющее внутреннюю природу — нет, никогда. Время, если воспользоваться расхожим словцом
будетлян, не рассматривалось как нечто
самовитое, а между тем это необходимое условие любого анализа. В каком угодно интеллектуальном представлении время неизменно ускользало от научного познания, пока в первом десятилетии ХХ века не произошли две революции: в классической науке и нормативном языке. Речь идёт о релятивизации понятий “время” и “пространство” в физике
26 и девальвации языка
27 как познавательного средства одновременно с ростом значения математической парадигмы.
28 Последнее — трудами
будетлянина Хлебникова, главным образом: лингвистические и “хронологические” исследования привели его к выводу о несоответствии языка окружающей действительности. Хлебниковская герменевтика, таким образом, предполагает обесценивание вербальных средств или даже замену их другим, более эффективным средством построения “воображаемого времени”. Идеальный язык для своего предприятия Хлебников нашёл в математике — формализованном языке, начисто лишённом психологии.
29 Число — идеальный инструмент, позволяющий постичь объект анализа, не изменяя такового. Двойная формализация, применённая Хлебниковым к времени и языку, допускает “членение” обоих, что приводит, помимо экзистенциальной видимости (феномена), к раскрытию сущности (идеи):
И на черепе песни выступила
Смерть вещего слова,
Лишь череп умного слова ‹...›
30
Хлебников уверовал, что “сухой остаток” всего и вся — число. Поиск “волшебной палочки”, которая в одно мановение откроет истинную природу времени и языка, становится навязчивой идеей речара-числяра:31 Найти живое число (звериное) — наша прекрасная цель.32 Нелишне отметить, что склонность к математической формализации проявлял и другой теоретик “футуризма”, И.А. Аксёнов,33 причём в своих стихах.34 И это не случайное совпадение: изъятие времени из поэтического дискурса соответствует исключению пространства в кубистской35 и супрематистской живописи — Малевичем, например.36 Математические формулы, по мнению теоретиков авангарда, зададут ритм искусству будущего. Художник в своем творчестве “конструирует” фундаментальные пульсации истории народов и государств, схематизируя их по абстрактной математической модели: он облекает ритм в “плоть”. Хлебников даже написал статью о ритмах человечества;37 возможно, публикация этой работы объяснила бы причину совпадения поисков ритма у “футуристов” с “эвритмией” символистов (Белого, в данном случае).38
Двоякий подход Хлебникова к самовитому времени вполне соответствует неоднозначности его теоретических высказываний: поэт излагает свои соображения то как математик, то как физик. В первом случае время — нечто из области умопостроений с использованием нескольких аксиом и теорем, во втором — безоговорочно материальная среда, природная данность, имманентные законы которой требуется открыть (особо подчеркнём изначальную нацеленность на математизацию поиска). Как видим, итог изысканий всецело зависит от выбранной модели. Подходя к времени с позиций Лобачевского, Хлебников становится “геометром”, т.е. измерителем пространства. Даже если это и поэтическая метафора, поэт проговаривается об отождествлении времени и пространства, т.е. негласно допускает один и тот же способ измерения обоих. Рассматривая априори время как однородную среду, он сопоставляет временны́е отрезки, разделяющие два однотипных события, причём оба привязаны к эталонной хронологической системе (в данном случае к юлианскому календарю). В письме Хлебникова к родным читаем:
Учение о войне перешло в учение об условиях подобия 2-х точек во времени.
39
Он производит особого рода периодизацию событий в линейном (одномерном) пространстве, вводя принцип повторяемости как во всеобщую историю (основание и падение империй, морские сражения, территориальные завоевания, законодательные акты, вероучения), так и в хронологию индивида.
40 Каменского, дабы
построить уравнение, Хлебников пытается уговорить вписывать
чувства волны, кольца, винта, вращенья, кругов, упадка в заведённый для этой цели “путевой дневник ощущений”.
41 “Самописец” о предписанных ему наблюдениях скромно умалчивает, зато известно другое: Хлебников составил
уравнение души Гоголя, Пушкина и самого себя!
42 Таким образом, он оказался способен (по крайней мере, надеялся на это), количественно оценивая сообщения о каком-либо событии, предсказать ему подобное в будущем. Заметим, что наш “изыскатель во времени” вынужден замалчивать специфику измеряемого объекта: необратимость.
43 Гибель государств во всеобщей истории не редкость, и всё же у Хлебникова (да и у вполне осведомлённых потомков, по правде говоря) было крайне мало оснований предсказывать в 1914 году
падение государства в 1917 году. Рим пал и больше не поднялся. Крах Российской империи в 1917 году повторяет не утрату Римом былого могущества, а лишь “идею” (концепцию)
падения государства, что вовсе не одно и то же, особенно с позиций хлебниковской “хронометрии”, применяемой не только к истории народов, но и к индивидуальной, единственной в своём роде истории, повторение которой немыслимо. Но Хлебников уверенно заявляет: поскольку возникновение империи московитов определённым образом восстанавливает Римскую империю, появление на свет его самого есть воскрешение Пушкина. Такого рода выводы со всей очевидностью показывают: в математической (“геометрической”) теории Хлебникова зияет пробел, который необходимо чем-то заполнить. И Хлебников обращается к учению о сбережении сознания (посредством памяти) при “повторном рождении” — метемпсихозу. По всей видимости, поэта действительно привлекала доктрина пифагорейского эзотеризма: признания в переписке и «Досках судьбы» тому порукой.
44 Но благоразумие рационалиста, привитое с младых ногтей, заставляет его не спешить предаваться метафизике, которую “математический материализм” как раз и призван изгнать. „Куда не идёт наука, туда поспешает поэзия”: изъян своих математических выкладок Хлебников компенсирует поэтическим вымыслом:
Искусство обычно владеет желанием в науке власти. ‹...›
Так ли художник должен стоять на запятках у науки, быта, события, а где ему место для предвидения, для пророчества, предволи?45
Математика вкупе с поэзией становится “научной фантастикой”; в хлебниковском “предвидении”46 смерть побеждается modo poetico: человек не боится своей кончины, ибо в нём жива память о прошлой жизни. В наброске пьесы один из персонажей заявляет:
Э-э-э... Да, как это ни грустно, — я завтра умру. Я должен окунуться в реку смерти и принять холодное купание. Брр... Но ничего. Умирая в последний раз, я немного простудился и схватил насморк — теперь возьму набрюшник.47
Хлебников — не просто современник революции в физике, а читатель трудов Пуанкаре, Лоренца, Мозли, Планка48 с достаточным уровнем подготовки. У них он и заимствовал свою вторую концепцию времени. Эта “физическая” теория — хотя и здесь цель состоит в том, чтобы “дать формулу” предмета изучения — оказывается гораздо более плодотворной для его собственной поэтической практики хотя бы потому, что даёт повод к переосмыслению языка уже как планетарного “соноризатора”... Классическая физика в начале века была атакована, во-первых, теорией относительности, которая переопределила незыблемое ранее соотношение времени и пространства, во-вторых — открытиями ядерной физики. Квантовая механика свела их воедино — и революция в “ньютоновой” парадигме, подобная той, которую Лобачевский произвел в геометрии (1828), свершилась. Работы по изучению света подытожил ряд конкурирующих волновых теорий, которые будут систематизированы лишь в 1924 году. Хлебников берётся за то много раньше — пока лишь гипотезой, ценной более своей поэтической стороной, нежели в научном плане. Гностическая природа хлебниковского миропонимания налицо: то, что наука справедливо считает гипотезой, берётся им на веру и включается в единый познавательный блок. Наука порождает сказку о мироздании: для Хлебникова всё становится световой волной, включая “сгусток” времени — человека: Мир понимается как луч ‹...›. Мы построение времени49 Мы — новый род люд-лучей.50 Этот “монистический материализм” втискивает в одну и ту же схему истолкования время, народы, возникновение крупных городов, происхождение человека, языка... Центром хлебниковской космогонии оказывается уже не человек, а сам свет, полагаемый первоэлементом: Мы, люди, подобны волнам ‹...› Приятно ощутить себя вещью.51
Итак, человек, во-первых, — вещь среди вещей, во-вторых — “стоячая световая волна”; его язык — не более чем земное эхо межзвёздных волн, в то время как боги числá живут во времени и звуке.52 Как только “волновое уравнение” составлено, число вступает в безраздельные права управления хлебниковским миром: Чистые законы времени одни и те же у всех вещей, звёзд и людей.53 Этот “монистический материализм”, яро противодействующий возможной реставрации идеализма или религии, напоминает умопостроения французских материалистов XVIII века: на смену человеку-растению де Ламетри приходит свето-волновой человек Хлебникова.
Распространяя свои воззрения на Вселенную, физик превращается в астронома,54 он “открывает” будущие события, подобно тому, как Адамс и Леверье открыли “на кончике пера” планету Нептун. Но межзвёздное пространство Хлебникова — не безмолвная жуть Паскаля: поэт слышит “голоса” будущих событий всеобщей истории:
Я — звученник будизн.
55
Хлебников проделал гигантскую работу по
чтению56 Вселенной в поисках скрытого смысла — сквозящего всюду и везде, но внятного лишь тому, кто слышит “музыку сфер”:
Это то пение звёзд, повышение голоса времени, о котором думали древние.
57 Наилучшим местом, где физик-астроном-поэт может “опытным путём” изучать звёздные волны, оказывается человеческий язык.
58 Человек и звёзды связаны цепью цифр:
Через законы быта люда прорубил окно в звезды.
59 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сходство уравнений солнечного и людского мира равносильно обращению людей в звёзды, и наоборот, звёзд в людей в постройке какого-то светлого общежития людей и звёзд.
60
По правде говоря, методологически Хлебников довольно-таки непоследователен: он заимствует то из атомной, то из волновой физики, в дело идёт акустика, кинематика, химия, биология; наука становится арсеналом метафор, питающих поэтический материализм, который позволяет раскрывать тайны Вселенной без помощи богов: Мир как стихотворение.61
Подобрав ключ ко всем явлениями вселенной, можно упразднить не только религию, но и народы, государства, языки и, в конечном итоге, человека. Любого рода феномен исчезает в числе:
И понял вдруг: нет времени.‹...›
И стало ясно мне
Что будет позже.
И улыбался улыбкой Будды.
62
Всё есть число, число есть всё: панарифмизм высвобождает структуру мироздания, погружая поэта в бессобытийность буддийской нирваны.
63 Поэзия умирает, превращаясь в математические выкладки. Лейбниц говорил: „Dum deus calculat, mundus fit”. Бога заменяет физик, и его вычисления созидают мир:
Достаточно созерцать первые три числа, точно блестящий шарик, чтобы построить вселенную. Законы мира совпадают с законами счёта.
64
«Доски судьбы» — свод безличных обратимых операций: а + b = b + а. По Хлебникову, суть поэзии на эмпирическом языке, где она, так или иначе, существует, сводится к палиндромии стиха (перевертень), т.е. звуки — те же цифры. Поэзия “на языке” упраздняется:
Если существуют чистые законы времени, то они должны управлять всем, что протекает во времени, безразлично, будет ли это душа Гоголя, «Евгений Онегин» Пушкина, светила солнечного мира, сдвиги земной коры и страшная смена царства змей царством людей, смена Девонского времени временем, ознаменованным вмешательством человека в жизнь и строение земного шара.65
Открытие чистых законов времени приведёт к отмене всех ограничений,66 навязываемых политикой: социальные классы, гражданские институты, армии, государства и границы между ними отомрут сами собой, как только земляне овладеют языком чисел в массовом порядке. Реформаторы прошлого создавали “утопии”, которые в равной степени были сатирой на изъяны современного им общества, однако устои человеческого общежития оставляли, как они есть. У Хлебникова “утопия” далеко превзойдена: его “ухрония” отрицает самую идею сообщества, привязанного к реальному или вымышленному топосу. Его государство времени, “хронократия” молодости, таланта, будетлянской изобретательности есть “негосударство” точно так же, как его правительство Председателей Земного Шара является “неправительством”, а его гиперлогическая (заумная) поэзия есть “непоэзия”: хлебниковский мир — антипод обыденного мира. Если поэт согласится “найти” его... на Марсе (вспомним «Трубу Марсиан»67), то это уже знакомая нам хлебниковская уловка, пародия на утопию в привычном смысле. Будетляне — отнюдь не зелёные человечки с Марса или Сириуса, а воины времени,68 провозглашающие классовую борьбу... возрастов69 (молодые против старых, изобретатели против приобретателей, дух против материи, время против пространства).
Разрушится темница частериков земли, окончится великая небыча в полоне пространства.
Не надобны проборы на голове человечества.
Пусть люди перепутаются как волосы пророка.
Наш земень станет великой грезарней.70
Марксизм будет выставлен в музее идеологий прошлого
71 — хотя бы за перевирание “космической” терминологии (следует знать изначальный смысл др.-греч.
κόσμιος — скромный, умеренный, благопристойный). Для Хлебникова разговоры о революции в политике — заведомый обман: под революцией астрономы понимают возвращение небесного тела, сколь бы велика ни была орбита, в исходную точку. “Ахроническая” программа Хлебникова более чем революционна: она порывает с привычной системой политической мысли. Уход с предзаданной орбиты виток за витком — таков
будетлянский полёт к царству свободы с “трамплина” чисел и уравнений.
72“Метрологическая” система Хлебникова с её наивным математическим материализмом (выпячивание которого приводит к обратному эффекту) напоминает систему Шарля Фурье, довольно известную в России середины XIX века (Чернышевский романом «Что делать?» и кружок Петрашевского ставили целью пропаганду именно фурьеризма): та же мания счетоводства и планирования; та же гордость за открытие “всеобщих законов”, управляющих миром, выраженная едва ли не дословно.73 Даже «Доски судьбы» Хлебникова находим у Фурье в его «Livre des Destins».74 Коренное различие этих двух систем состоит в том, что одна ратует за упорядочение общественных отношений, другая ставит целью открытие чистых законов времени как таковых, безотносительно правил общежития; Фурье — социальный мыслитель („социальная наука есть математика страстей”), Хлебников — скорее философ-метафизик. Фурье мечтает преобразовать общество, измышляя утопию (“Великую гармонию”) на основе физической модели Ньютона, Хлебников отрицает любого рода пространственное сосуществование: он ясно даёт понять, что “будетлянская хронократия” (именно будетляне окажутся знатью государства времени) есть когорта великих умов, гениев человечества, воссоединённая в одном духовном месте,75 за пределами времени и пространства. Фурье — “утопист” в классическом смысле этого слова, Хлебников — поэт “нулевого места” и “нулевого времени”: утопист76 и “ухронист” одновременно, стремящийся преодолеть скудные феноменальные формы путём эйдетической редукции Вселенной к ноуменальной реальности стабильных, вечных, неизменных сущностей.77
Что будет с поэзией после установления диктатуры числа? В “Ухронии” ей отведенена роль служанки науки. Руководствуясь “врéменной моралью” в предвкушении полностью бесплотного, чистого языка понятий, о котором Лейбниц мечтал ещё в XVIII веке, Хлебников писал стихи на обыденном языке. За исключением обоюдочитаемых строк поэмы «Разин»78 и “числовых стихотворений”,79 из «Досок судьбы» (таковых совсем немного), поэт на протяжении всей своей жизни выстраивал генеральную линию борьбы с пространством и временем “классическими” по языку произведениями. Таковы “ахронические” по своей структуре «Ка», «Дети Выдры», «Зангези».
В письме В. Каменскому (август 1909) читаем:
Задумал сложное произведение поперёк времени (курсив мой. —
Ж.-К. Л.)
, где права логики времени и пространства нарушались бы столько раз, сколько пьяница в час прикладывается к рюмке.80
Мы наблюдаем это и в «Ка», и в «Детях Выдры», и в «Зангези» — всё это этапы воплощения хлебниковского проекта в слово. Структура этих произведений бросает вызов общепринятым законам литературной повествовательности. Следствию необратимости времени, диахронии рассказа, Хлебников противопоставляет синхронность темпоральных
плоскостей или
парусов, где совмещение далеко отстоящих эпох в одном текстовом кадре если и не обязательно, то более чем допустимо. Одновременность и полифония литературного дискурса здесь создаются “вопространствлением” времени: игра
плоскостями (
колода плоскостей) в «Зангези» и “галсы”
парусов «Детей Выдры» отсылают к изобразительной модели, в данном случае к работе “пластинами” смежных цветовых пятен у художников-кубистов.
81 Устранённая в пользу наложения на одной и той же окрашенной поверхности разнообразных “единиц реальности” (на картине Малевича «Англичанин в Москве» это человек, рыба, свеча, церковь, сабля, ложка и буквы) перспектива — образчик для подражания теперь уже в словесном искусстве. Здесь подобие живописного полиптиха или складня создаётся телескопированием разнородных временны́х планов благодаря стыковке множества “субдискурсов” — и всё это проецируется на речь. Повторим эту мысль с уточнением: мир как смысловая сеть проецируется на “поверхность” речи, организованную “плоскостно”, то есть в стилистическом подразделении.
82 Логика композиции сказочна. Образы наплывают, стыкуясь друг с другом единственно в силу закона смежности или непрерывности одного и того же посыла от начала и до конца повествования: отрицания времени.
В стихотворении «Бурлюк» читаем:
Странная ломка миров живописных
Была предтечею свободы, освобожденьем от цепей.83
Освобожденье от классических законов времени происходит у поэта точно таким же образом: отказом от принципа преемственности классического дискурса и последующим восстановлением поэтической реальности путём сборки разрозненных после такой ломки “блоков”. Именно так Татлин создавал свои контррельефы, а Родченко — монтажи. Терминология, использованная Хлебниковым во введении к «Зангези», со всей определённостью отсылает к словарю конструктивистов:84
Повесть строится из слов, как строительной единицы здания. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рассказ есть зодчество из слов. Зодчество из “рассказов” есть сверхповесть.
Глыбой художнику служит не слово, а рассказ первого порядка.85
Структурная вневремéнность усиливается синхронностью заложенных в “рассказе” тем и жанров (исторический, драматический, философский), которые взаимодействуют в рамках сверхповести. Конструкция «Ка»,86 «Детей Выдры» или «Зангези» напоминает паноптикум: единым взором охватываются эпохи, культуры, верования.87 Этот синкретизм рас, культур, языков, времен обнаруживает у Хлебникова “панхроническую” концепцию истории, своего рода сколка “воскресенческой” философии Фёдорова: все прошлые, настоящие и будущие поколения пребывают в “сиюминутности”, отрицающей время истории как таковое. Мандельштам говорит об этом так:88
Хлебников не знает, что такое современник. Он гражданин всей истории, всей системы языка и поэзии. Какой-то идиотический Эйнштейн, не умеющий различить, что ближе — железнодорожный мост или «Слово о полку Игореве». Поэзия Хлебникова идиотична, в подлинном, греческом, неоскорбительном значении этого слова.
Хлебников, пылающий страстью к Единому, стремится обосновать, как справедливо замечает Рипеллино, „онтологию непрерывного”.
89 Упразднение границ не только между событиями, но и ощущениями, дабы создать
sensorium continuum,
90 т.е. восстановить изначальное единство за пределами фрагментированного, разрозненного бытием времени
91 — какая Исида могла бы заново собрать
Озириса92 XX века из разбросанных по миру кусков его тела, если бы не всемогущий Матезис?
Познал я числа,
Узнал я жизнь.93. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы равенство миров, единый знаменатель.
Мы ведь единство людей и вещей.
Мы учим узнавать знакомые лица в корзинке овощей,
Бога лицо.
Повсюду единство мы — мира кольцо.94«Сёстры-молнии»
Это же знание, основанное на уверенности в том, что вся нéсметь явлений сводится к единству, утверждал за двадцать пять столетий до Хлебникова другой “поэт-философ-физик”, Гераклит, и примерно в тех же выражениях:
‹...›
Ὁμολογεῖν σοφόν ἐστιν ἕν παντα εἶναι ‹...›
95
Но Хлебников, поэт-будетлянин,96 современник Эйнштейна, описал единство Вселенной математической формулой и поэтической композицией, единственным отныне решением общего уравнения мира.
————————
ПримечанияПринятые сокращения:
СП: Собрание произведений Велимира Хлебникова / под общей редакцией Ю. Тынянова и Н. Степанова. Т. I–V. Изд-во писателей в Ленинграде. 1928–1933:
• Том I: Поэмы / Редакция текста Н. Степанова. 1928. — 325, [2] с., 2 вклад. л. : портр., факс.;
• Том II: Творения 1906–1916 / Редакция текста Н. Степанова. 1930. — 327 с., 1 л. фронт. (портр.);
• Том III: Стихотворения 1917–1922 / Редакция текста Н. Степанова. 1931. — 391 с.;
• Том IV: Проза и драматические произведения / Редакция текста Н. Степанова. 1930. — 343 с., 1 л. портр.;
• Том V: Стихи, проза, статьи, записная книжка, письма, дневник / Редакция текста Н. Степанова. 1933. — 375 с. : фронт. (портр.).;
НП:
Велимир Хлебников. Неизданные произведения / ред. и комм. Н. Харджиева и Т. Грица.
М.: Художественная литература. 1940.
SPM:
Chlebnikov V.V. Gesammelte Werke.
München: Vilhelm Fink Verlag. 1968–1972. — (Slavische Propyläen: Texte in neu — und nachdrucken Band 37 (I–IV).
1 Письмо от 21 августа 1915 г. (
СП V: 304).
2 „Поэзия” или „поэтическое произведение” здесь следует понимать в широком смысле: любая литературно-художественная продукция, включающая, таким образом, как драматургию, так и рассказы (или
свехповести) в прозе.
3 Hegel. Esthetique — La poésie.
Paris: Aubier-Montaigne. 1965. T. I. P. 22.
4 «Курган Святогора» (
НП: 324).
5 Что бы ни говорил Степанов в предисловии к произведениям Хлебникова (Избранные стихотворения.
М. 1936), в хлебниковском проекте нет никакой мистики (даже если чрезмерный рационализм иногда принимает вид мистики). Тот же автор пересмотрел своё суждение в работе
Н. Степанов. Велимир Хлебников.
М. 1975. С. 252–253:
‹...› свои числовые законы времени Хлебников не считал мистическими, он исходил из убеждения, что вечное бытие материи, изменение её форм, события исторической жизни народа и личной жизни человека подчинены единой закономерности. Хлебников, по свидетельству Д. Козлова, считал себя „последовательным материалистом”, поскольку признавал в материи единое начало всего существующего: „Материя ‹...› распадается на электроны, радио-энергию, психо-энергию, последняя материализуется, и кольцо замыкается. Змея кусает свой хвост...”
6 См.:
SPM III: 494:
Древние населяли богами небо. Древние говорили, что боги управляют событиями, так называя управляющих событиями. Ясно, что эти небеса совпадают с действием возведения в степень чисел времени и что жильцы этих небес, показатели степени и есть боги древних. Поэтому можно говорить о струнах судьбы, о струнах столетий, о звуколюдях. Боги древние, спрятавшиеся в облаках несочтенного — числа степени.
7 «Наша основа» (
СП V: 242).
8 Аналогия чисто внешняя: у Маяковского богоборчество — нравственная сторона борьбы со старым миром (см. «Облако в штанах»); для Хлебникова оно вовлечено в научное предприятие по “разотчуждению” человека путём вырывания у природы её последних тайн. „Всё сущее полно богов”, — говорил Фалес на заре науки; в начале ХХ века наука, считает Хлебников, способна “открыть” подлинных богов: законы природы.
9 Этот миф воспроизведён в
5-м парусе «Детей Выдры», где он пародийно вплетается в сюжет «Кавказского пленника» Пушкина (
СП II: 168–170). Прометей прикован в горах Кавказа за похищение
разума:
Вишу, как каменный покойник,
У тёмной пропасти прикованный
За то что, замыслом разбойник,
Похитил разум обетованный.
Такого рода кража полностью соответствует «Прометею прикованному» Эсхила, где титан представлен педагогом человечества. Среди прочих подвигов (преступлений в глазах Зевса) он научил людей „науке числа, первой из всех” и „матери искусств — письму”:
Καì μήν ἁριθμóν, ἔξοχον σοφισμάτων,
ἐξηῦρον αὐτοῖς, γραμμάτον τε συνθέσεις,
μνήμην ἁπάντων, μουσομήτορ ´ ἐργάνην.
(vv. 459–461, ed. Les Belles Lettres, 1966, p. 177). Разумеется, герой-цивилизатор введён в пантеон Хлебникова-
числяра одним из первых.
10 СП II: 103.
11 Хлебников определяет задачи
будетлянства так:
Можно купаться в количестве слёз, пролитых лучшими мыслителями по поводу того, что судьбы человека ещё не измерены. Задача измерения судеб совпадает с задачей искусно накинуть петлю на толстую ногу рока. Вот боевая задача, поставленная себе будетлянином.
СП V: 144
12 «Пусть Млечный путь расколется...» (
СП V: 152).
13 См. письмо Хлебникова Петникову:
Мировой рокот восстаний страшен ли нам, если мы сами — восстание более страшное? (
СП V: 313)
14 Тема смерти проходит как навязчивая идея через всё творчество Хлебникова:
Я думал о кусках времени, тающих в мировом, о смерти («Ка»,
СП IV: 68);
Я стал думать про власть чисел земного шара. Ещё уравнение вздохов, потом уравнение смерти («Скуфья Скифа»,
СП IV: 83);
Уравнения нравов, уравнения смерти ‹...›
висели в воздухе больших улиц («Утёс из будущего»,
СП IV: 301);
Мы живём в мире смерти, до сих пор не брошенной к ногам как связанный пленник, как покоренный враг (письмо Хлебникова января 1920 г.,
СП V: 316).
15 «Ладомир» (
СП I: 196).
16 Хлебников предельно ясно даёт понять: именно цусимское побоище подвигло его на поиск
законов времени:
Первое решение искать законов времени явилось на другой день после Цусимы, когда известие о цусимском бое дошло в ярославский край, где я жил тогда в селе Бурмакине, у Кузнецова. Я хотел найти оправдание смертям.
Отрывок из «Досок судьбы», SPM III: 472
Законы времени, обещание найти которые было написано мною на берёзе (в селе Бурмакине, Ярославской губернии) при известии о Цусиме.
«Свояси», СП II: 10
Первый
бросок в будущее датируется 1905 годом, читаем в письме Н. Бурлюку после инцидента, спровоцированного визитом Маринетти; вот почему русским “футуристам”
незачем было прививаться извне к движению итальянцев, гораздо более позднему и в корне отличному по своим целям:
Нам незачем было прививаться извне, так ‹как› мы бросились в будущее от 1905 г.
Из письма Н. Бурлюку от 2 февраля 1914 г. (НП: 368)
Примечательно, что
1905 г. привязан Хлебниковым отнюдь не к первой русской революции, как для умиротворения советских идеологов пишет Н. Степанов (
Н. Степанов. Велимир Хлебников.
М. 1975), а к морскому сражению, которое положит начало новому летоисчислению, см. «Битвы 1915–1917 гг.: новое учение о войне» (1915). Цусимское побоище входит в перечень морских сражений, разделённых 317 годами (
SPM III: 415), а также (внимание!) совпадает по времени с обнародованием специальной теории относительности (1905), которая, как известно, кардинально изменила прежние представления о времени и пространстве.
17 СП III: 94.
18 Повествуя о своём визите к современному художнику, Хлебников отмечает:
Это сквозь живопись пошла буря (
СП IV: 302).
19 Череда форм — следствие смены стилей: за стилем одной эпохи следует стиль другой. Изменяются именно типы отношений между языком искусства и “реальностью”. Футуризм есть признак очередного кризиса европейского сознания, по выражению П. Хазарда.
20 В 1907 году Шёнберг написал свой «Второй струнный квартет, соч. 10», который заложил основы атональной системы в музыке. Впервые в истории музыки реализовано “изгнание” тональности, обязательной для традиционной музыкальной мысли. Редкое по искренности свидетельство — правда, задним числом — “кризиса значимости”, охватившего в то время все области искусства в России, оставил композитор Игорь Стравинский: „Музыка, по сути, ничего не выражает” (Chroniques de ma vie.
Paris. 1935; переиздано
Paris: Denoël/Gonthier. 1962).
21 «Влом Вселенной» (
СП III: 93).
22 См. в работе Когана «Лобачевский» (
М.: Мир. 1974) главу «Создание неевклидовой геометрии» (с. 137–148).
23 Хлебников в письме к сестре Вере (январь 1920) с гордостью заявляет:
Я первый взошёл на новый материк — повелевающее время, первый вступил на него ‹...› (
СП V: 316).
24 СП IV: 312.
25 СП V: 241–242.
26 Первая работа Эйнштейна, заложившая основы специальной теории относительности, датируется 1905–1906 годами. Общая теория относительности, разрабатываемая с 1911 года, должна была установить некую форму “математического идеализма”, весьма близкую хлебниковскому мировоззрению: „Именно в математике заключено истинно творческое начало” (Эйнштейновская конференция в Оксфорде, 1933).
“Научный багаж” Хлебникова — математический факультет Казанского университета и последующее знакомство с трудами Лобачевского, Френеля, Герца, Беккереля, Пуанкаре, Бехтерева (физиолога, известного своими работами по человеческому мозгу). См. его письмо к Матюшину от декабря 1914 г. (
НП: 375). О заведомо изученных поэтом научных трудах см.:
Н. Степанов. Велимир Хлебников.
М. 1975. С. 260. Примечание 2:
В сохранившейся “библиотеке” Хлебникова имеются книги Ферсмана «Пути к науке будущего» (Пг. 1922), Клейна «Прошлое, настоящее и будущее вселенной» (СПб. 1900), А. Белопольского «Астроспектроскопия» (Пг. 1921), Н.А. Шапошникова «Основной очерк математического анализа» (М. 1908), А. Васильева «Введение в анализ» (Казань. 1913) и его же «Целое число» (Пг. 1919), с многочисленными пометками и вычислениями самого Хлебникова.
Кризис физических наук в начале ХХ в. определённо повлиял на философские взгляды и политические убеждения “передовой” интеллигенции как внутри России, так и в эмиграции. Написанная в 1908 году В. Ульяновым (Лениным) книга «Материализм и эмпириокритицизм» — яркое свидетельство пересмотра некоторых политических догм после открытий современной физики. Так, в первом разделе пятой главы «Кризис современной физики» автор приводит слова Пуанкаре: „Мы находимся посреди руин старых оснований физики, в окружении общего развала убеждений”.
Кризис естествознания нашёл литературное отражение в научно-фантастических романах Герберта Уэллса; именно его «Машина времени» (1895) сильнейшим образом повлияла на изыскания Хлебникова, который несколько раз упоминает имя писателя («Открытие машины времени Уэльсом»,
СП V: 275). Некоторые высказывания о природе времени из этого романа, были, по-видимому, даже заимствованы Хлебниковым, а именно „Нет разницы между временем, четвёртым измерением и любым из трёх измерений пространства, за исключением того, что наше сознание движется вместе с ним. ‹...› Если время действительно является лишь четвёртым измерением пространства, то почему оно считалось и до сих пор считается чем-то другим? И почему мы не можем перемещаться туда и сюда во времени, как мы перемещаемся туда и сюда в других измерениях пространства?”
Нельзя не отметить весомый вклад в дело популяризации авангардных научных теорий и их философского переосмысления, книгу П.Д. Успенского «Tertium Organum» (
СПб. 1911). Именно к ней чаще всего обращались художники-“футуристы” и
будетляне-словесники, см. свидетельства Б. Лившица (Футуристы — Первый журнал русских футуристов.
М. 1914. С. 103) и М. Матюшина (Союз молодёжи, №3.
СПб. 1913. С. 25 и далее).
27 О “редукции” языка в “системе Хлебникова” см., в частности, «Время мера мира» (
SPM III: 446–447):
Вопрос о сравнении “постоянных мира” связан с соотношениями числа и слова. Наиболее проницательные умы не умеют иначе определить мышление посредством слова, как малосовершенное измерение мира. Человек, который бы измерял мир с помощью единицы длины, дав ей право изменяться от вершка до версты и от длины световой волны до длины проходимой светом в год, находился бы в положении человека, пользующегося словом, как орудием мысли. Словом ‘мало’ можно назвать и число звезд на Млечном пути, и число глаз или рук (на теле).
В словесном мышлении нет на лицо основного условия измерения — постоянства измеряющей единицы, и софисты Протагор, Горгий — первые мужественные кормчие, указавшие опасности плавания по волнам слова. Каждое имя есть только приближённое измерение, сравнение нескольких величин, какие-то знаки равенства. Лейбниц с его восклицанием: „настанет время, когда люди вместо оскорбительных споров, будут вычислять” (воскликнут: calculemus), Новалис, Пифагор, Аменофис IV предвидели победу числа над словом, как приёма мышления, над “воздушной” единицей Палаты весов и мер.
‹...› Будучи устарелым орудием мысли, слово всё же останется для искусств, так как оно пригодно для измерения человека через постоянные мира. Но бóльшая часть книг написана потому, что хотят “словом” думать о том, о чём можно думать числами.
28 Как мы увидим позже, пифагорейство Хлебникова повредило его поэзии менее фатально, чем это может показаться. Математическая формула творит реальность, она производит её; точно так же поэтическая формула создает свою реальность, поэтический мир. Речь идёт не просто о противостоянии, а о взаимодополняемости двух языков, математического и поэтического, каждый из которых по-своему создаёт особую систему “реальности”.
29 Эта “эвакуация” психологического соответствует одному из главных устремлений
будетлянства. См. «Слово как такое»:
‹...› До нас речетворцы слишком много разбирались в человеческой “душе” (загадки духа, страстей и чувств), но плохо знали, что душу создают баячи, а так как мы, баячи будетляне больше думали о слове, чем о затасканной предшественниками “Психее”, то она умерла в одиночестве, и теперь в нашей власти создать любую новую... захотим ли?
...Нет!
Пусть уж лучше поживут словом как таковым, а не собой.
Манифесты и программы русских футуристов. Munchen: W. Fink. P. 56
30 «Влом Вселенной» (
СП III: 93).
31 Было бы опрометчиво видеть в этом поиске обожествленного числа (
Числобог из «Скуфьи скифа»:
мне нужно было найти Числобога — бога времени (
СП IV: 82) возрождение „архетипов” Юнга. На самом деле Хлебников никогда не пытается символизировать реальность числом, как мистики пифагорейцы или каббалисты. Подход Хлебникова исключает любые мистические манипуляции с числами, но грешит чрезмерной уверенностью в своей правоте (см.:
L. Paneth. La Symbolique des Nombres dans l’inconscient.
Paris: Payot. 1976).
32 СП V: 308.
33 И.А. Аксёнов входил в группу «Центрифуга». Наиболее важные его теоретические формулировки (особенно об искусстве как ритмическом построении эмоциональных пульсаций бытия) см.:
И. Аксенов. Пикассо и окрестности.
М. 1917.
34 См.:
И. Аксенов. Неуважительные основания.
М. 1916.
35 Ж. Полан превосходно выразился: „Пространство в картинах кубистов выбивается из колеи” (
J. Paulhan. La peinture cubiste.
Paris: Denoel/Gonthier. 1970. P. 59).
36 В «Лесорубе» (1911), например, Малевичу удалось эвакуировать все идеи пространства и времени благодаря ритму, основанному на цилиндрической форме.
37 Хлебников в своём
Завещании пишет:
У Софьи Исааковны Дымшиц есть статья «К художникам мира» и «Ритмы человечества». Они должны быть включены в собрание (
НП: 6). Эта драгоценная рукопись, к сожалению, не найдена до сих пор.
38 А. Белый развивает теорию „эвритмии” в своей работе «Глоссалолия», написанной около 1917 года (издана в Берлине, 1922).
39 Письмо родным от августа 1915 г. (
СП V: 304).
40 См. различные произведения Хлебникова, где исторические события “периодизируются”: «Битвы 1915–1917 гг.: новое учение о войне» (
SPM III: 411–434); «Время мера мира» (там же, с. 435–455); «Разговор» (там же, с. 457–459); «Поединок с Хаммурапи» (там же, с. 460–461); «В мире цифр» (там же, с. 462–466); наконец — и прежде всего — монументальный труд «Доски судьбы» («Отрывок из досок судьбы лист 1-й, лист 2-ой, лист 3-й», там же, с. 467–521), представляющий собой сумму арифмологических изысканий Хлебникова.
41 См. письмо Каменскому весной 1914 г. (
СП V: 302).
42 Я хотел изучить «Труды и дни Пушкина» Лернера, как человеческую жизнь, точно измеренную во времени (
НП: 375);
Попытаемся увидеть в Пушкине отражающую районы времени поверхность ‹...› (
СП V: 271).
Об
уравнении души Гоголя см.
СП V: 272:
19 марта 1809 родился Гоголь. Через 213 дней = 8192 наступил 1831 год, именно 22 августа 1831, то есть день, когда жизнь Гоголя забила отважным ключом молодости, и Гоголь, добиваясь встречи с Пушкиным, написал ему большое письмо братского порыва и получил от него ответное. В то же время им были написаны радостные Вечера, где ясная весна Украины, её русалки, языческие весёлые глаза прячутся за каждой строкой московского набора.
Это подсолнух его “я” был повёрнут к жизни, жизни и любви.
Напротив, через 38 + 38 наступило общее пятно 1845 года, именно 1 марта 1845, то есть дни, когда Гоголь (24 февраля 1845 года) решил жить “не для славы” и не для чего-нибудь предпринятого, но в Его святое имя, и не в увеселение людей, а для утешения.
Гоголь как подсолнечник повернулся к господу всеми листьями души, отвернувшись от звона поцелуев и лепета русалочьей речи “малороссийских повестей”. Господь суровый и святой заменил в его душе грешную русалку, когда тройка в уравнении времени заменила двойку.
Двойка в основании давала повести с плескавшимися в них русалками, а тройка — мысли о боге, мировом сумраке за “я”. Назовём день его рождения походом в Сибирь — взятием дружиной Ермака Искера. (Свяжем „уа” Гоголя с именем Ермака).
Через 310 +310 после взятия Искера наступило обратное движение — битва при Мукдене. И Ермака сменил Куропаткин.
Поворот к богу был Мукденом в жизни Гоголя, а его благочестие было отступлением от рождения, сдачей областей “я” жезлу смерти или подвигом Куропаткина. Или воля к богу относится к воле и жизни как –1 к +1, а бог Гоголя бытие до рождения и припадок набожности, — обратное движение из жизни в мир до рождения, или жизнь и набожность — обратные взаимно ходы жизни.
Любопытно, что у Хлебникова математический расчёт объединяет явления, на первый взгляд несопоставимые: боевые действия и духовное обновление. Формула одна и та же, но “порождает” она историческое событие или внезапное
благочестие. Факты истории народов или состояния психики отдельно взятого человека являются частными решениями общего уравнения, описывающего движение “материи”. Разумеется, Хлебников сознательно игнорирует специфику духовных явлений, но его попытка разрешить их не абсурдна, несмотря на сведение “ноологического” к “физиологическому”. Заметим: именно в этом направлении сейчас ведутся научные исследования, целью которых является открытие уравнения движения материи. (Ср.:
W. Heisenberg. Physique et philosophic.
Paris: Albin Michel. 1971. P. 76–77).
Об “уравнении души Хлебникова” см. «Уравнения моей жизни...» (
СП V: 268).
43 Что Хлебников ясно понял в конце своей работы по периодизации истории, так это то, что необратимость является не столько внутренним свойством события, сколько признаком нашей неполноты знания о нём.
Законы времени, тем не менее, допускают “беззаботную прогулку” по разным историческим эпохам, как, например, в «Ка» или «Детях Выдры». Таким образом, время как таковое становится “пространством” поэзии.
44 См., в частности, его письмо Вяч. Иванову (
СП V: 296) и отрывок из «Досок судьбы» (
SPM III: 492).
45 Из записных книжек (
СП V: 275).
46 В «Нашей основе» читаем:
Мы стоим у порога мира, когда будем знать день и час, когда мы родимся вновь, смотреть на смерть, как на временное купание в волнах небытия.
СП V: 241
Одержимость потерей идентичности порождает эту игру с потерей смысла (смертью), представленную рядом придуманных поэтом для обозначения смерти ахронических структур: «Ка», «Дети Выдры», «Ошибка смерти», «Мирсконца» и т.д.
47 Отрывок из пьесы (
СП V: 142).
48 Степанов приводит список проштудированных, судя по многочисленным пометкам и вычислениям рукой Хлебникова, работ Ферсмана, Клейна, Белопольского, Шапошникова и Васильева (см.:
Велемир Хлебников. Избранные стихотворения / ред., биограф. очерк и примеч. Н. Степанова.
М.: Советский писатель. 1936. С. 71).
49 В «Предложениях» (
СП V: 162)
мы означает
будетляне, они противопоставлены
всем (там же).
Именно
будетляне, граждане Времени, свет будущего, прокладывают путь человечеству:
Государство времени озаряет люд-лучами дорогу человечества («Ляля на тигре»,
СП V: 213). Но, похоже, Хлебников, даровав привилегию светоносной природы только
будетлянам, распространил её затем на все человечество без различия:
Помните, как было сооружено достаточное основание для того, чтобы говорить о лучах людей, о людосвете, наряду с чёрным холодным и жгучим лучом, и смоляным лучом бешеной молнии.
(из письма Петникову, СП V: 314)
50 См. письмо Каменскому (
СП V: 291).
51 См. «Отрывок из досок судьбы II» (
SPM III: 500).
52 См. «Доски судьбы V» (
SPM III: 488).
53 SPM III: 517.
54 В астронома и астролога одновременно! См. «Учитель и ученик» (
СП V: 179):
Ясные звёзды юга разбудили во мне халдеянина ‹...›.
Открытие
законов времени делает
будетлян воистину космическими “пастырями”:
Пастухи звёзд ‹...› (
СП V: 507).
Так велики современные владения будетлян — отныне небоводцев (скотоводство приелось).
Ведь мы — пастухи звёзд! (
СП V: 514).
Хлебников, как видим, отдаёт приказы солнцу и звёздам властью, данной ему
чистыми законами времени (т.е. магико-математическими формулами). Повелевает светилами и Маяковский — не без иронии („вставив солнце, как монокль...”), одной только властной силой голоса. Разница в том, что космический гиперболизм последнего “поэтичен” (см. «Необычайное приключение, бывшее с В. Маяковским летом на даче»), а хлебниковский — “математичен”:
Новость! Заговор! Зазор! Взятие Неба!
Нашествие будетлян на солнечные миры!
Мы, главнебы,
Расклеиваем наши приказы самой свежей выделки.
Велим: вращаться — кому?
Ответ дан!
1) Торгашу (Меркурию),
2) Любяшке (Венере),
3) Марфе (Земле),
4) Воину мяснику (Марсу).
Как? Ответ дан!
— По законам очищенного времени.
(Пейте чистую водку!): ‹...›
Клянемся, что наши властные приказания
Никогда не будут нарушены покорными солнцами! ‹...›
Отрывок из досок судьбы, лист 3-й (SPM III: 514)
55 «Смеянство древних зорь» (
СП II: 268).
56 Для Хлебникова Вселенная, Земля и всеобщая история образуют единую
книгу Судьбы:
Я знал, что всё, что есть — есть только письмена ‹...›
Я хотел прочесть письмена, вырезанные судьбой на свитке человеческих дел («Учитель и ученик»,
СП V: 174).
57 СП V: 517.
58 См. раздел «Хлебников и язык».
59 Автобиографическая заметка (
НП: 352).
60 Отрывок из досок судьбы, лист 3-й (
SPM III: 515).
61 СП V: 259.
62 СП III: 95.
63 Хлебников испытал влияние философии индуизма, и неудивительно, что в качестве поэтической метафоры своего открытия “числовой сути” мира он выбрал знаменитое видение Будды. Один из его прозаических рассказов, «Есир», довольно подробно развивает принципы буддийского учения (
СП IV: 104):
И то, что ты можешь увидать глазом, и то, что ты можешь услышать своим ухом — всё это мировой призрак, Майя, а мировую истину не дано ни увидеть смертными глазами, ни услышать смертным ухом.
Наконец, герой пьесы «Зангези», приветствуемый толпой внимающих (
„Чангара Зангези пришёл!”), назван так в память о знаменитом толкователе Веданты Чанкаре; см. следующие два стиха:
Вы видали, как Ганг тихо стучится в Зангези,
Зоями художника зван.
(СП V: 117)
64 СП V: 266.
65 SPM III: 479.
66 Эти ограничения и есть то, что Хлебников называет
осады. Их, по его словам, несколько:
У вас 3 осады: осада времени, слова и множеств («Скуфья Скифа»,
СП IV: 82). Число должно объединить все три
осады, преломляя их тройственным образом:
Когда мы осмелимся вылететь из курятников наук, мы увидим один и тот же лик числа, одно и то же его дерево, в трёх плоскостях: 1) времени, 2) пространства, 3) множеств или толп.
«Отрывок из досок судьбы», лист 3-й (SPM III: 512)
Он называет их также
преградой:
Что же касается второй преграды на нашем пути — много-языка, — то помните ‹...› (Письмо Петникову,
СП V: 314). В другой раз (воспоминание о вавилонском столпотворении?) он называет их
башнями:
башня толп, башня времени, башня слова (
СП V: 132).
67 СП V: 151.
68 Хлебников, описывая одежды
воинов времени (
бумажные латы, брони из чисел и т.д.), наверняка имел в виду костюмы, разработанные К. Малевичем для персонажей “оперы” Кручёных «Победа над солнцем». См.:
Camilla Gray. L’Avant-garde russe dans l’art moderne, 1863–1922.
Lausanne: L’Age d’Homme. P. 157.
69 Везде вместо понятия пространство вводить понятие времени, например, войны между поколениями земного шара, войны окопов времени («Предложения»,
СП V: 159).
70 СП IV: 311.
71 О пренебрежительном отношении Хлебникова к “материалистическому и диалектическому” объяснению истории см. сатиру на учение
двух Карлов в 6-м парусе «Детей Выдры»,
СП II: 172). Н. Степанов изящно огибает этот идеологический “подводный камень”: ‹...› В «Детях Выдры» имеется и прямая полемика с материалистическим пониманием истории (
Н. Степанов. Велимир Хлебников. Жизнь и творчество.
М.: Советский писатель. 1975. С. 82).
Разумеется, Хлебников открыто, самым определённым образом не приемлет марксизма и дарвинизма. Фактически отрицание этих воззрений объясняется несовместимостью тотальных доктрин, каждая из которых претендует на глобальное и “научное” объяснение мировой истории. Однозначно справедлив другой вывод Н. Степанова: верны или нет теории Хлебникова, следует в первую очередь разобраться с влиянием “хронометрии” поэта на структуру его произведений (Там же, стр. 84).
72 См. раздел «Хлебников и революция».
73 „Я один спутал игру двадцати веков политического идиотизма, и только мне нынешнее и будущие поколения обязаны первым шагом на пути к вершине счастья. До меня человечество потратило тысячу лет на дурацкую борьбу с природой; я первый склонился перед ней, стал рупором её велений — и она удостоила улыбки единственного смертного, её восславившего, она отдала мне все свои сокровища. Владея Книгой Судеб, я иду рассеять политическую и моральную тьму, и на руинах бесполезных наук воздвигну теорию всеобщей гармонии”. Цит. по:
Ch. Fourier. Theorie des quatre Mouvements. 1841. P. 285.
74 Фурье обнародовал свою «Теорию четырёх движений и всеобщих судеб» в 1808 году.
75 Хлебников поясняет эту мысль математически:
‹...› Происходит сдвиг в нашем отношении к времени: пусть время есть некоторый ряд точек а, в, с, d, ... m. До сих пор природу одной точки времени выводили из природы её ближайшей соседки. За мышлением этого вида было спрятано действие вычитания; говорилось: точки а и в подобны, если a – в возможно более близко к нулю. Новое отношение к времени выводит на первое место действие деления и говорит, что дальние точки могут быть более тождественны, чем две соседние.
(«Наша основа», СП V: 241–242)
76 О политическом утопизме Хлебникова см. главу «Хлебников и революция».
77 Хлебникова, несомненно, сильнейшим образом впечатлила философия Канта. В письме В. Каменскому августа 1909 г. (
НП: 358) читаем о проекте драматического произведения
с введением метода вещи в себе. Тем не менее, в «Разговоре двух особ» (около 1912) он же предлагает устроить аутодафе из произведений немецкого мыслителя (
СП V: 183):
И тогда, если на груде тлеющих страниц случайно останется слово Кант, то кто-нибудь, знакомый с шотландским наречием, переведёт это слово через ‘сапожник’. Вот всё, что останется от мыслителя. Он воздвиг нерукотворный памятник ограниченности своего народа. Впрочем, был ли он мыслителем?
78 СП I: 202–215.
79 SPM III: 497–498.
80 Письмо В. Каменскому (август 1909),
НП: 358.
81 Савиновские «Купальщики» заставили Хлебникова мечтать о большом романе,
свободном от времени, от пространства, как он признался В. Каменскому в письме от 10 января 1909 г. (
НП: 354).
82 Этот принцип композиции, опробованный в «Детях Выдры» (1911–1912), мастерски применён в «Зангези». Членение композиции литературного произведения на
плоскости знаменует решительный шаг в процессе развития литературных форм. Речевая
плоскость как часть многогранной действительности — значительный вклад Хлебникова-новатора в копилку “литературного прогресса”. Согласование всех возможных форм письменной речи в словесной “картине кубиста” представляет собой единство всех возможных состояний слова как мира. Иначе говоря, «Дети Выдры» и «Зангези» есть краткое изложение всемирной фабулы.
83 СП III: 291.
84 О Татлине Хлебников написал (1916):
Татлин, тайновидец лопастей
И винта певец суровый,
Из отряда солнцеловов.
(НР: 170)
Именно Владимир Татлин поставил «Зангези» уже после смерти Хлебникова, в мае 1923 года, в Музее искусства художественной культуры (см.: ЛЕФ, №3, с. 317).
85 СП III: 317.
86 В «Ка» Хлебников применил весьма своеобразный приём создания хронологической структуры повествования. Вымышленный “двойник” (чьё имя
Ка приблизительно переводится с древнеегипетского ‘душа’, ‘психика’) позволяет ему перемещаться во времени, словно в пространстве. Таким образом, путешествие во времени опосредовано мифологическим вымыслом как ведущей темой. В «Детях Выдры» метаморфизм главных героев оправдывает, хотя и в незначительной степени, преодоление “темпоральных пропастей”. В «Зангези» художественная литература исчезает, уступая место чистым ритмам речи (последовательности речевых оборотов, каждый из которых организован по особому стилистическому принципу).
87 Пример смешения мифологий в поэме «Ладомир» (
СП I: 193):
Туда, туда, где Изанаги
Читала Моногатори Перуну ‹...›
88 О. Мандельштам. Буря и натиск // Собрание сочинений. Т. II.
N.Y.: Interlanguage Literary Associates. 1966. P. 390.
воспроизведено на www.ka2.ru89 „Хлебников стремился ‹...› к триумфу полноты, ‹...› к онтологии континуума” (
A.M. Ripellino. Poesie di V. Chlébnikov.
Torino. 1968. P. XCI).
90 «Пусть на могильной плите прочтут...» (
НП: 318–319).
91 СП V: 270.
92 СП I: 121.
93 СП II: 280.
94 СП III: 170.
95 Из Гераклита (ed. Seghers, 1969, p. 124).
96 Мы переводим термины
будетлянин |
будетлянство как futurien | futurianisme.
Воспроизведено по:
Jean-Claude Lanne. Velimir Khlebnikov: Poète Futurien.
Paris: Institut D’Études Slaves. 1983.
P. 39–50; 281–290.
Перевод В. Молотилова
Благодарим Г.Г. Амелина, В.Я. Мордерер и
Йосипа Ужаревича (Josip Užarević, Zagreb)
за редкое по бескорыстию и своевременное содействие web-изданию
Продолжение: 
