ечислав Васильевич (Войцехович) Доброковский родился 25 мая 1895 г. (по старому стилю), арестован весной 1938 г. и расстрелян в 1942-м.
Этого самобытного художника, создателя запоминающейся графической манеры, ещё предстоит открыть: сейчас это имя связывают разве что с пребыванием Велимира Хлебникова в Баку, а затем в Иране (1920–1921), на излёте гражданской войны с её попыткой разворота мировой революции на Восток.
Доброковскому посвящено одно из лучших стихотворений Хлебникова — «Иранская песня» (опубликовано в мае 1921 г. в «Литературном листке» газеты «Красный Иран», органе Политотдела Персидской Красной армии):
“Воля к Востоку” осенью 1920 г. привела Хлебникова в Баку. Военмор Доброковский (в феврале 1917 г. — выпускник Школы прапорщиков по Адмиралтейству в Петрограде) вследствие болезни лёгких весной 1919 г. был переведён с Балтийского флота на Каспий и приписан в качестве художника к Политотделу флотилии. 
В июне 1919 г., когда назначенный командующим Астрахано-Каспийской флотилией Ф.Ф. Раскольников значительно расширил Культурно-просветительный отдел при Политотделе, Доброковский становится художником-декоратором театральной секции. Здесь же, при Политотделе, лектором школьно-библиотечно-лекционной части с 27 октября 1920 по январь 1921 г. числился Хлебников. В мастерской Доброковского в Морском общежитии на Баиловской он и поселился.
С писчей бумагой было плохо, и тогда же, в ноябре или декабре, Доброковский подарил Хлебникову свой альбом для рисования (на первых листах сохранились рисунки) — ныне всем известный “Гроссбух”, поэтическую лабораторию поэта. Точно такой же альбом, но меньших размеров (так и хочется назвать его младшим братом “Гроссбуха”), художник заполнял дневниковыми зарисовками, когда в январе–августе 1921 г. был в Иране.
“Русские дервиши” встретились в Баку, пересеклись в Иране — и разминулись, уже навсегда. Но Доброковский — на фоне трагических событий, которые сопровождали революцию, в сплетении с темой добра и прометеевского приручения огня (К печке, к работе / Молнию с неба свели) — в творчестве Хлебникова остался. Воспоминания о нём открывают самое значительное, по мнению поэта, его произведение, итог всей жизни — «Доски судьбы»:
Надпись и тень — два внешних знака — определяют создаваемое впечатление. Громадная надпись “Доброкузня” теряется в нависающей над ней лохматой тени Бакунина. Доброкузня не только обыгрывает фамилию художника (подобно тому, как из города Баку вышло ‹...› имя Бакунина), но и перекликается со стихотворениями Хлебникова «Кузнец», «Молот», «Кавэ-кузнец».
Короли и прошлое (былого мир), бичуемые будущим (Гонец детей — их нет, но будут — так назвал себя Хлебников в одном из бакинских черновиков) напрямую отсылают к «Ладомиру». Но эти же слова отзываются срединной, ударной строфой «Петербурга» Иннокентия Анненского:
Предчувствие Анненского становится у Хлебникова “злобой дня”. Но Водолей, голова которого стала игралищем толпы, — не просто подробность российского Февраля, обезглавившего самодержавие (поверженный “хищник двуглавый” Анненского), корни образа глубже. Читаем эпиграмму (в изначальном смысле этого слова) Владимира Соловьева «Надпись на книге “Оправдание добра”»:
Заимствование у Соловьёва (отнюдь не единственное у Хлебникова) чрезвычайно важно для понимания смысла, вкладываемого будетлянином в саму идею добра. “Камень”, “вода”, “ручей” (речка) — важные у Хлебникова символы — по-новому раскрываются в «Иранской песне». Связанное с Доброковским стягивается у поэта в единый цикл. Видимо, что-то родственное почувствовал в его творчестве Хлебников.
О работах художника пусть скажут они сами. А за то, что мы можем увидеть их, спасибо большое Вере Ивановне Костериной (1903–1991), вдове Алексея Евграфовича Костерина (1896–1968),
| Персональная страница М.С. Киктева на ka2.ru | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||