если мы образуемъ сужденiе „цѣнность есть символъ”, мы этимъ хотимъ сказать, что 1) символъ въ этомъ смыслѣ есть послѣднее предѣльное понятiе, 2) символъ есть всегда символъ чего-нибудь; это „что-нибудь” можетъ быть взято только изъ областей, не имѣющихъ прямого отношенiя къ познанiю (еще мѣнее к знанiю); символъ в этомъ смыслѣ есть соединенiе чего-либо съ чѣмъ-либо, т.е. соединенiе цѣлей познанiя съ чѣмъ-то находящимся за предѣломъ познанiя; мы называемъ это соединенiе символомъ, а не синтезомъ; и вотъ почему: существительное слово „символъ” происходитъ от глагола συμβάλλω (вмѣстѣ бросаю, соединяю); символъ есть результатъ соединения; существительное „синтезъ” производимо отъ глагола συντίθημι (вмѣстѣ полагаю); когда я полагаю разнородное вмѣстѣ, то еще не предрѣшено, соединяю ли я вмѣстѣ положенное; слово „синтезъ” предполагаетъ скорѣй механическiй конгломератъ вмѣстѣ положеннаго; слово же „символъ” указываетъ болѣе на результатъ органическаго соединенiя чего-либо с чемъ-либо; пользуясь выраженiем „органическое соединенiе”, я не забываю, что пользуюсь имъ в фигуральномъ смыслѣ: но образность выраженiя — уделъ символическихъ понятiй; символизмъ выраженiй характеризуетъ низины познанiя; но и на вершинахъ познанiя мы прибѣгаемъ къ понятiю образному; опредѣляя истинность познания его цѣнностью, мы пользуемся представленiем о цѣнности, какъ о чемъ-то намъ вѣдомомъ изнутри; между тѣмъ данныя нашего переживаемаго опыта уже не поддаются психологическому анализу, потому что къ нимъ мы обращаемся, давно оставивъ за собой психологическiй методъ; тамъ, гдѣ имѣютъ силу символическiя понятiя, ни психологiя, какъ наука, ни теорiя знанiя не имѣютъ силы; та и другая дисциплины упираются въ классъ символическихъ понятiй какъ въ тупикъ” (Андрей Бѣлый. Символизмъ. Книга статей. «Мусагетъ». Москва. 1910. С. 67)Вот что такое изучение и грызьба символячьего гранита (заметь, как плавно перл Тихона Чурилина моим иждивением превращается в яхонт): обязательно по первоисточнику. Переиздания сплошь и рядом перевирают, поэтому годятся только для предварительного знакомства. Простой пример: в приведённое выше высказывание спустя сто лет (Белый Андрей. Собрание сочинений. Символизм. Книга статей / Общ. ред. В.М. Пискунова. — М.: Культурная революция; Республика, 2010. С. 68) вшатали два ляпа: 1) συγτίθημι ║ συντίθημι, 2) механический конгломерат вместо положенного ║ механическiй конгломератъ вмѣстѣ положеннаго. Это к тому, чтобы ты не вышучивал стальные коронки на моих зубах (твоей подруге после тисканья, образованного совокупностью глаголов ‘хватать’, ‘мацать’, ‘лапать’ и ‘домогаться’, уже не до смеха: ваши будущие внуки входят в свои права).
Как ты успел узнать, т.н. (далее и везде двоеточковая двубуквь истреблена, зане мнимо сквозит) Андрей Белый, переименованный мной в Пирогова (новодел покамест придержу, не обессудь), был невысокого мнения о внятности своей Эмблематики смысла. Во избежание наддува чьих-либо щёк надмением индейского петуха, приступаю к сопоставлению понятия о символе, репьящего (обрепь? ерепь? взъерепь? а ведь простой лопух, казалось бы) твою память левой кавычкой буквицы И, с подобающим извлечением из статьи Критицизм и символизм, в чей огород камешков, кажись, не брошено.
Плохо искали? Вопрос не ко мне. Разве я беловед? На костре не отрекусь от красного вина: зачем тогда и жить? Велимир Хлебников задавал перцу простуде подручным самогоном, но ты сообрази поставить его перед выбором: белое или красное — тотчас узришь Вакха в жаворонке над горою Олимп, ветхозаповедником правильного пьянства. Впрочем, и Владимир Маяковский доброкачественно воспитан лозой Имерети, в настоящее время насельницей области преданий вследствие необратимой убыли плодородия почвы посадками чайного куста, он же первая ступенька возвышения Лаврентия Берии, лучшего друга разработчиков оружия возмездия, оно же орало толщи льда Северного морского пути, оно же Чернобыль и тому подобные недоговоренности тайновидцев А. Белого и В. Хлебникова, см. предыдущие главы. В ознаменование победы красного над белым оснащаю очередной желвак (удивись моей находке: кусок более ценный, чем порода, оный содержащая + чурилинская грызьба с последующим размолом для усвоения) символячьего гранита буквицей с опробованным не без успеха бутылочным отливом: умный поймёт.
ознанiе идей открываетъ во временныхъ явленiяхъ ихъ безвременно вѣчный смыслъ. Это познанiе соединяетъ разсудокъ и чувство въ нѣчто отличное отъ того и отъ другого, ихъ покрывающее. Вотъ почему въ познанiи идей мы имѣемъ дѣло съ познанiем интуитивнымъ. Происходящее отъ греческаго слова συμβάλλω (соединяю вмѣстѣ) понятiе о символѣ указываетъ на соединяющiй смыслъ символическаго познанiя. Подчеркнуть въ образѣ идею значитъ претворить этотъ образъ въ символъ и съ этой точки зрѣнiя весь мiръ — „лѣсъ, полный символовъ”, по выраженiю Бодлэра.Козьма, земля ему пухом, Прутков звал русского любомудра наблюдать круги на воде, навесным (т.н. блинчики на плоских гальках мыслитель обошёл молчанием, и это правильно) камней бросанием образуемые; совет своевременный: в определениях Белого налицо разнобой. Оборотясь на незабвенной памяти Козьму вдругорядь, с толикой недоумения, превосходящей все разумные пределы, замечаем те же самые круги на той же самой воде без надлежащего повода: никто ничего не бросал. Неряшливо-сумбурная Эмблематика смысла (1909) гласит: существительное слово „символъ” происходитъ от глагола συμβάλλω (вмѣстѣ бросаю, соединяю), а упруго-поджарый Критицизм и символизм (1904) учит: συμβάλλω (соединяю вмѣстѣ).
Налицо позднейшее нагромождение, даже погром. Смешались в кучу кони, люди. Почему. Не надо быть Фрейдом, чтобы заподозрить побоище в подсознании (Das Tiefenpsychologie) составителя сих учёных трудов. Белый ничуть не хуже Брюсова и Бальмонта (а уж как не хуже Вяч. Иванова — пальчики оближешь, уж я похлопочу) осведомлён о глаголе ‘бросать’ применительно к существительному ‘символ’, но поначалу вытесняет его. Закономерный итог: в 1904 году сопряжение далековатых понятий (вброс разрозненной всячины | бросовое объединение | совместительный бросок | смесительная переброска) не состоялось.
Но себя не обманешь.
Марина Ивановна Цветаева отчасти немка, предки Андрея Белого русаки дотла, особенно родитель (непременно познакомлю: самую малость не близнец Велимира Хлебникова). Именно поэтому спустя пять лет берёт своё не Фрейд, а русская пословица про настойчивость: некто был удалён | отлучён | изгнан через окно, поэтому ломится в дверь. Иными словами, заветный глагол Козьмы Пруткова ‘бросать’ посягает на прилагательное ‘бросовый’ (плохой, малопригодный для использования; являющийся отходом, отбросом; бесполезный, ненужный; никчёмный; связанный со сбытом товаров по сниженным, убыточным ценам), а нутряные убыточники | бесполезцы | никчёмыши прилагательну дверь (см. Недоросль Д. Фонвизина) внезапу (см. На смерть князя Мещерского Г. Державина) отворяют, и наружное соударение вызывает закономерный отскок соискателя в поленницу глаголов прямого жульничества, как то: впарить | всучить | обуть | обдурить | обобрать | облапошить | охмурить | объегорить | обмишулить | обмишурить | нагреть | наколоть | кинуть и т.п. Поленница с поразительной угодливостью рушится, дрова образуют кучу-малу в виде погребального кургана: прощай, воин!
И всё это в определении символа.
Закавыка и преткновение, вот как это называется у нашего брата живописца. Кто куда, а я в Европу.
символТысячу раз был прав Шпенглер: не по-старушечьи привольно раскинулась Европа, на козе не объедешь. Тебе торопно, щёкотно или вверх тормашками? Если низачотнапирисдачудитынах, то нам по пути: чем дальше в лес, тем ну его в пень. Да здравствует алюминий!
Одна и та же Древняя Греция, одно и то же слово. Так sym-bollon или (отглагольное от sumballō, отродья sun и ballō) sumbolon?
Ералаш и бестолочь, вот как это называется у нашего брата живописца. Без царя (как же не царь: in Late Latin a creed) в голове браться за пирамиду Белого? Я вам не прощелыга Малевич, а Леонардо современности: любая чёрточка, любая клякса должны быть исполнены смысла, внятного Маугли, Дюймовочке, Русалочке, гоголевскому Петрушке, горьковскому Челкашу и Вере Николаевне Терёхиной!
Ветер по морю гуляет / И кораблик погоняет, / Он бежит себе в волнах / На раздутых парусах.
И вот прибежал на родимую сторонку. Русью шибануло — пальчики оближешь. Сходим на берег и разбредаемся кто куда: питейное заведение, харчевня, дом терпимости.
Лично я на бал. Доскональная нелепица, дочь закидона и дури: художник шлендает по балам. Художник слова Ленский, сочинитель, альпийский пик близорукости, в сени хранительной дубравы наблюдал забавы. Ну и продолжай щуриться в том же духе. Нет, чёрт понёс на бал!
Или это Евгений Онегин с корабля на бал. Или Чацкий. Чадский. Исчадский. Адско-Исчадский. С корабля на бал — и вот оно, горе. Кому. Всем. Воланд в Москве ещё до Булгакова, мистический натурализм во всей махровости единственных штанов Ивана Безродного. Бал у Сатаны: Софья — предварительная Маргарита, Репетилов — Кот Бегемот, Скалозуб — Азазелло. Или Молчалин. Так Молчалин или Скалозуб? Вот когда изопьёшь всю горечь утраты Омри Ронена (1937–2012): не с кем переведаться во имя торжества справедливости!
Эва занесло. Скромнее надо быть: бал у хаты. А ещё скромнее. Умаляюсь до последней крайности самоуничижения:
Годы и годы этот каменный, да к тому же и запретный (le bal | ballo | el baile) бал не давал мне покоя, а уж я ли не пыхтел. Простой пример:
Кто такой балдач, спрошу я тебя? Балду, кувалды и киюры из Ладомира, чур, не предлагать. Потому что баловень | балагур | балакирь | балбал (каменная баба) — званые гости, бал — хуже татарина в XIII–XV AD. Совершенно как Тринадцатый гость на балу Смерти (Окончим бал Смерти, господа! Я устала.).
Да ведь у Хлебникова есть и Ночной бал (‹1920›, 1922), где в пляске сошлись грузно-подкованные девы (о них же: А вы, сапогоокие девы, / Шагающие смазными сапожищами / По небу моих слов, / Разбросайте плевки ваших глаз / По большим дорогам! / Рвите пчелиные жала волос / Из ваших протухлых кос!), тяжко-драчливые тополи и беззвучно громыхающая колымага темноты:
Итого: бал Смерти, непререкаемой утишительницы, и бал тишины. А інших немає?
Двигать, распиливать, ломать — вот это по-нашенски, а не по-нищенски! Пальчики оближешь: сумбур так уж сумбур. Или sumballō?
Но почему ненавистник и гонитель театра (зерцог | созерцог | созерцавель) Хлебников благоволит балам, забаве обгаженных галльским петухом дворян времён Очакова и покоренья А.С. Пушкиным Н.Н. Гончаровой? Очень просто: невелик выбор.
Меньшее зло. Не танцы (dancing | Gesellschaftstänze) же. Пляска? Царство произвола и беззакония, достаточно вспомнить пляску святого Вита. Да и русские топанье и свист под говор пьяных мужичков тоже хороши, нечего сказать.
Или языковое чутьё. Припала забота обозначить упорядоченный пляс одним словом, а ‘танец’ смердит немчурой. Называем упорядоченный пляс балом.
Или сверхчутьё: βάλλω → σύμβολον. Ещё раз, ещё раз:
И чем они занимаются на балу слов, эти напильник и небо? Тем же самым, что и коромысло с нижестоящим хребтом: упорядоченно пляшут.
Напильник в руках взломщика Вселенной совершает возвратно-поступательное движение (reciprocating action, back-and-forth motion, crank motion, end-to-end motion, reciprocating motion, see-saw motion, to-and-fro motion, reciprocating movement, shuttling movement, see-saw, see-sawing), совершенно как нагруженное коромысло при ходьбе.
В поэтическом мире Хлебникова слово ‘коромысло’ — одно из ключевых. Оно полисемантично (что может объяснить его особую привлекательность для Хлебникова, всегда искавшего двойной смысл) и имеет, по меньшей мере, три значения: собственно коромысло (для переноски вёдер), рычаг (у весов) и стрекоза (Libellula). В своих стихах Хлебников обыгрывает все три смысла. Но какого рода движение имеется в виду под пляской коромысла? Оно едино со змееобразным движением хребта вселенной. То есть, речь идёт о зигзагообразном движении, и образ станет яснее, если зрительно представить себе колебание коромысла вверх–вниз (/\/\/\). ‹...›Ничто так не бодрит, как безоговорочная заединщина с Варварой Вильгельмовной (относительно Анфисы Абрамовны скажу обиняком: покамест мирное противостояние Марса и Венеры, а там видно будет). Упругий ум! А я. Но проверить основательность познаний Андрея Белого в древнегреческом толку хватит. Должно хватить. У Дворецкого призайму, на худой конец. О, это была голова: Иосиф Хананович Дворецкий!
После такого рода справки назвать подход А. Белого к делу иначе как упрощенчеством язык не поворачивается. Доскональные символяне так не поступают.
А как.
Сообразно привычкам яблок от символяцкой яблони, доскональных будетлян: опора на всю полноту знаний о будущем (в свёрнутом виде — законы времени).
Полнота знаний досконального символянина вопиет: на дыбе и на костре не похерю шестнадцать из восемнадцати толкований глагола-прародителя моего пристрастия и дела всей жизни („О символизме в России более других писали: Вячеслав Иванов и я”. — Андрей Белый. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. Глава шестая. §147 Символизм)!
Ну я и строг. А как надо, по головке гладить? Хорошо, буду гладить по головке. Ты же первый вскипишь: показуха, лакировка действительности, втирание очков, потёмкинская деревня. Вскипишь, вскинешься — и давай накручивать против меня без пяти минут бабушку твоих внуков. А ей, между прочим, уже вредно волноваться.
Строгость и ещё раз строгость. Давеча была пробежка вдоль произношения древних греков, пробегусь вдругорядь: ό συμβαλών. Лёгкое движение губ — и залог верности | дружбы | любви превращается в заимодавца. Ничего удивительного, см. десятое толкование глагола συμβάλλω. Оно-то, кстати, ближе всего к балу В. Хлебникова. Сейчас докажу.
Итак, припала забота обозначить упорядоченный пляс одним словом, а ‘танец’ смердит немчурой.
И Хлебников, скрепя сердце, нарекает этот пляс балом. Наиглавнейшее отличие бальной пляски от народной: каменный (Вас.Вас. Каменский уточняет: железобетонный) порядок не только дрыгоножества (каков молодчик Маяковский: закачаешься!), но и передышки. Присели он и она почирикать — и спустя пустяки становятся половинками переломленного предмета (восьмое значение существительного σύμβολον).
Благоустроение с дальним прицелом — иначе это не бал, а руины Баальбека.
Совершенно такой же прицел, что и у твоей подруги: продолжение рода. Все средства хороши, включая совместное чтение Молотилова: есть о чём поговорить спустя недоумение. То же самое первый бал Наташи Ростовой или дворянский междусобойчик из Анны Карениной, бикфордов шнур сиротства Серёжи, страданий Алексея (моя приязнь к нему безмерна: братство брошенных с детьми) Александровича и распада личности Вронского: дальний прицел.
Каким образом дрыгоножно-передышечный железобетон бала согласуется с дальним прицелом и десятым толкованием (одалживать, ссужать) глагола συμβάλλω? Очень просто: подбор и составление пары, минуя засылку сватов или услугу сводни: по взаимной глупости.
Анна могла не натаскивать этого графтерьера на себя — и Серёжа произрастал бы в полной семье. Но преступная мать одарила Вронского разговором, переросшим в блуд, наркозависимость и паровозно-рельсовую чрезвычайщину разрыва.
Якобы одарила, на самом деле дала в долг, ссудила в расчёте на лихву, барыш и прибыток. Жажда наживы. Старик надоел, дай-ка попробую молоденького. Ростовщичество в самом неприглядном виде: Гобсек.
Пересядем с древнего глагола на равноудалённое существительное, держа в уме бал. Восьмое значение слова σύμβολον, да. Именно знаки взаимной дружбы (половинки переломленного предмета — монеты и т.п. — которыми обменивалась заключившие между собой союз гостеприимства, и по предъявлении которых одна сторона оказывала гостеприимство родственникам или друзьям другой). Анна заключает с Вронским союз постельного гостеприимства не в соловьиной роще, а на балу. Измена — меньше всего следствие случайного знакомства в поезде. Мало ли, кому ты попутчица и кто кого встречает. Железная связь: попутчица → бал → распутная (с точки зрения Л.Н. Толстого, да и моей) баба.
Э, да я становлюсь глашатаем Домостроя. Чья бы корова мычала. Кто с ненаглядной певуньей в стогу ночевал? А потом восхищался выдержкой мужа. Кто?
Взять меры сей же час. Какие. Переменить род занятий рта. Не громоздить звук на звук, а грызануть. Символячий гранит, да. Грызанув, тщательно разжевать.
И выплюнуть с чувством. Почему отвращения. С чувством исполненного долга.
Разные бывают, да. Бывает долг, который платежом красен. Бывает впрожелть, иссиня, изголуба. Пример платежа изголуба:
Иными словами, позднейший (1909) Белый, о ту пору создатель Серебряного голубя (т.н. Серебряного голубя, уж я похлопочу), сообразил поправить предыдущего (1904).
Теперь подробности, о коих сам он понятия не имел. Запредельно глубокое подсознание, да. В чистом виде Фрейд, без русских пословиц: Маракотова бездна.
Дело в том, что Белый мог стать вторым Скрябиным, но не захотел. Или убоялся. Или посовестился. В любом случае, великое скрябинское начало продолжения не возымело.
Якобы. На самом деле возымело, да ещё как. Вопрос: заветное число Роберта Шумана (1810–1856) и Андрея Белого. Сдаёшься? Анатолий Вассерман тут как тут: четыре. Количество симфоний, да. Считаем по годам: Симфония. (2-я, драматическая) — 1902; Северная симфония. (1-я, героическая) — 1904; Возврат. III симфония. — 1905; Кубок метелей. Четвертая симфония. — 1908.
И когда же у Андрея Белого великое скрябинское начало возымело продолжение? Всезнайка Вассерман разводит руками, вздыхает и растворяется в воздухе.
А счастье было так возможно, так близко! Правильный ответ: великое скрябинское начало Андрея Белого возымело продолжение сразу после Четвертой симфонии, см. выходные данные Эмблематики смысла.
Но всё-таки не богиня-мать. Богиня-мать — родоначальница всего живого.
Разные бывают, да. Ограничимся Передней Азией. Откуда ни возьмись, Анатолий Вассерман: Кибела. Оценка пять с плюсом. Очередной вопрос: любимый звук богини Кибелы. Вассермана голой рукой не возьмёшь: бряцанье. Оценка пять с двумя плюсами. Вопрос на засыпку: связь бряцанья с пирамидой Андрея Белого.
Хорошо, даю наводку: связь посредством праздника. Ладно уж, даю распоследнее уточнение: Вакх.
— Так бы сразу и сказал, — улыбается Вассерман. — Любимый звук богини-матери связан с пирамидой Андрея Белого через вакханалию.
И вот он улыбается и тает в воздухе, оставляя послевкусие досады: имея такую бороду, любой дурак посрамит кого хошь, даже Сфинкса и принцессу Турандот.
Но ты же не Анатолий Вассерман. Щетина прёт как бамбук на молодую луну, а толку-то. Почему. Очень просто: Вассерман сам стирает носки, а ты надеешься на маму. На маму → жену → бабушку твоих внуков. Такая вот окольная связь полушарий головного мозга, парень. Давай-ка исправляться. Вместе. Надеюсь на бабушку, да. Ну и что, учиться никогда не поздно. Никогда и ничему, даже мёртвому языку древних греков. Несмотря на издержки.
А ты как хотел. Грызьба символячьего гранита имеет последствия самые неприятные: в кровь, бывало, носопырку сотрёшь. Так и лезет не в своё дело, так и лезет. Будь я Ван Гог — отрезал бы к чёртовой матери. Но я же не Ван Гог и не Гоголь, чтобы посягать на уши и носы. Я посягаю на Лицо во всей полноте, как ты знаешь.
А ещё ты знаешь, что лучше не поминать Гоголя всуе: нарвёшься.
Обыкновенно своё открытие излагают без проволочек, вынося за скобки промежуточный сумбур, сомнения, сопли, сероводород, стук головой о стенку и т.п. Так поступает исследователь-себялюбец, Нарцисс от науки. Учёный, который смолоду привык заботиться об исправлении нравов, ищет сопереживания своим поискам. Таковы Доски судьбы Велимира Хлебникова и Эмблематика смысла Бориса Пирогова.
Но это же статья Андрея Белого, восклицаете вы с подругой наперебой. Ещё бы я не знал: чьи борозды и слюни на символячьем граните? Подражаю Хлебникову, только и всего. Борис Пирогов есть мой сумбур, сомнения, сопли, сероводород, стук головой о стенку и т.п. Предпоследний раз выскочил, слово даю. Бесповоротные похороны этого недотыки-нетопыря впереди, наберись терпения. Того стоит: по первому разряду. Факельщики, плакальщицы, финнегановы поминки: неиссякаемый Кубок метелей под яичницу из ста сорока солнц!
Зато погребение цимбал — прямо сейчас. И никогда больше, nevermore. В полном соответствии с приметой: помянул Гоголя — мама не горюй по самое немогу. Оно самое, да: „и пошла потеха”.
Хорошо известно, когда Моцарт садился сочинять: чувствуя приятную щекотку в локте. То же самое пророк Мухаммад, да благословит его Аллах и приветствует: каждый аят Корана записан только спустя уведомление. Пророк отличал внутренний голос от внушаемого свыше по предварительным звоночкам. Нет звоночка (погребальный звон язычеству?) — отсебятина головного мозга, наплевать и забыть.
На моцартову щекотку жребий не выпал, а вот ближайшего подобия звоночков сподобился. Как же не ближайшего: звон (звук, издаваемый металлическими или стеклянными предметами при соприкосновении друг с другом или с чем-либо твёрдым) → звякание (отрывистый звонкий звук, возникающий при ударе чем-либо по каким-либо металлическим или стеклянным предметам).
Весеннего Корана / Весёлый богослов, / Мой тополь спозаранок / Ждал утренних послов. И дождался: аравийский звонок на язык Моцарта переводится celesta (ударно-клавишный оркестровый музыкальный инструмент, издающий нежные звуки, напоминающие звон колокольчика; от celeste — небесный | голубой цвет, лазурь | божественный); ближайшее подобие — cembalo.
По-итальянски cembalo, по-французски clavecin. Коего трень-брень бесит меня даже у Гайдна. Ложка дёгтя в бочке мёда. В сорока бочках мёда. И все на выброс.
Омерзительный cembalo довольно-таки внятно звякнул в Маракотовой бездне моего подсознания, поэтому своевременно был выплеснут наружу: в цимбалы. Такая вот цепочка: σύμβολον → συμβάλλω → cembalo → cymbały.
Итак, цимбалы. Именно то, что порывался, но не смел сказать Андрей Белый своим „от глагола συμβάλλω (вмѣстѣ бросаю, соединяю)”: игра посредством двух палочек.
Всё это я излагаю, чтобы лишний раз удостоверить: Нарциссом не пахнет всячески, напрочь. Будь добр сопереживать перечню предварительных рассуждений, а коренное открытие покрыто мраком до последнего шага вокруг да около. Велимир Хлебников — Разин навыворот, Молотилов — Нарцисс наизнанку. Очередная выволочка: кто сказал, что бить по струнам цимбал надлежит двумя палочками? Разве нельзя одной?
Запросто.
И никакого тебе „от глагола συμβάλλω (вмѣстѣ бросаю, соединяю)”.
Не Нарцисс, а научная строгость мышления: цимбалы имеют приблизительное отношение к символу Андрея Белого — долой цимбалы. С боку припёка. Сырьё, настоящее сырьё.
Торопиться не надо, не надо.
И тебе бубны, и тебе клавикорды. И всё это cembalo. Вывод: ни в коем случае не торопиться — ни с чембало, ни с цимбалами!
Бряцают шпорами, оружием и на лире. На гуслях тоже бряцают, кажись. Коли так, бряцают и цимбалисты, лучшими их коих во времена Даля считались польские жиды и волошские цыгане. Наверняка Вечер накануне Ивана Купала Гоголя расцвечивал звуками цимбалист ого-го, то есть жид. Или цыган.
Что-то я не припомню у Гоголя цыган. Жиды так и шныряют, а цыгане все у Пушкина: мировая отзывчивость русского человека. Истинно русский человек на дух не выносит жидов, но Священное Писание чтит безмерно. Книга книг. Что ни слово, то золото. Несмотря на перевод с языка жидов. Или благодаря переводу. Разумеется, благодаря. Такой вот перевод, например:
Крылатое выражение медь звенящая и кимвал бряцающий, да. Хотя ‘звяцаяй’, на мой салтык, ближе к звяку, нежели к бряку. Впрочем, скромнее надо быть. Справлюсь-ка у Даля.
Да уж, игра на балалайке искони слывёт бренчанием. Творец крылатого выражения про кимвал переврал апостола Павла вполне добротно, не так ли. Кроме того, русский человек знает, что хороший писатель отродясь не выразится „вода мокрая” или „масло масляное”, отсюда вывод: кимвал Священного Писания не может быть медным ещё и поэтому.
Повторяю для задумчивой подруги твоей: бряцают (бренчат) по струнам; стало быть, кимвал есть древние цимбалы. Игра на коих двумя палочками | крючочками | молоточками заповедана Брокгаузом, Ефроном, Кольером, Далем и мн.др.
Круг замкнулся, змея укусила свой хвост: кто запрещает играть на цимбалах одной палочкой? Никто. Стало быть, великое скрябинское начало Андрея Белого — мои понты, отсебятина и фуфло. Ибо предположение о таковом начале набирает разгон, как ты успел заметить, с урезанного на шестнадцать восемнадцатых И.Х. Дворецкого. Ещё раз:
Ещё разик: вмѣстѣ бросаю.
Ещё раз, ещё раз: вмѣстѣ бросаю. А играть на цимбалах одной палочкой никто не запрещал.
Горе-то какое. Напиться, что ли. А закусить. Есть чем закусить? В пещере каменной нашли бутылку водки, и мамонт жареный валялся рядом с ней. Вот это предусмотрительность! А я. Разве что справиться у знающих людей, чем кимвал доброгласный отличается от кимвала восклицания.
Мецилтайм и целцелим, этимологически идентичные названия, видимо, подразумевали один и тот же инструмент — пальцевые тарелочки. Судя по археологическим находкам, а также по дошедшим до нас описаниям и изображениям, они состояли из двух пластин средней величины (диаметр найденных образцов около 12 см), имевших форму плоского блюдца или конуса с выпуклостью в центре и металлической рукояткой или петлей (иногда она была кожаной) для больших пальцев, расположенной либо в центре, либо с краю. Тарелки изготовлялись из бронзы или из меди. Первые, очевидно, были меньше размером и звучали нежнее, тогда как вторые — более крупные — издавали соответственно более громкий и резкий звук. Характер и объем звука зависели и от способа исполнения: скользящее движение рук (их двигали вверх вниз или разводили в стороны) придавало звучанию оттенок приглушенного бренчанья; при ударе тарелок друг о друга в вертикальном положении возникал эффект резонанса.Видал, что творится: „‹...› скользящее движение рук (их двигали вверх вниз или разводили в стороны) придавало звучанию оттенок приглушенного бренчанья”!
Но где тут кимвал. Речь о мецилтайм и целцелим древних иудеев. Бренчат, ну и что. Кимвал — греческое слово, а не иврит.
Приходится изворачиваться, да. Присоседить Элладу к Иудее — уловка, ты правильно сообразил. А кто изображён? Давай на этой раз без Анатолия Вассермана: радость самостоятельного преодоления трудностей.
Виноградная гроздь, вот именно. Никогда древние греки не высекали в мраморе бессмыслицы, всяко лыко у них в строку. То есть по делам их узнаете их. И каковы же дела винограда. Опьянение. И кто у греков бог опьянения. Вакх, он же Дионис. Стало быть, один из двоих тот самый Дионис, которого всячески славил Вячеслав Иванов, а Белый насмерть высмеял в Серебряном голубе. Под видом Дарьяльского, да. Белому больше нравился Аполлон. Аполлон Аполлонович Аблеухов — это звучит гордо.
Не отвлекаться, не отвлекаться. Кто из двоих. Уж не парень с тарелками, ясно. Вакх должен быть при винограде, я тоже так подумал. Ну вот, обошлись без Вассермана: Dionysus as a child riding upon a satyr. Museo archeologico nazionale di Napoli.
Когда у тебя появятся дети, ты не забывай их воспитывать. Иначе слово Маяковскому: вырастет из сына свин, если сын свинёнок. Самый крепкий навык — приобретённый в нежном возрасте. И какой навык приобретает на наших с тобой глазах младенец Дионис? То-то и оно. Называется шумовое сопровождение. И до сих пор на пьянках норовят врубить погромче, заметь.
Это тебе не цимбалы с одной палочкой, дорогуша. Игра на медных тарелках подразумевает их безусловное соединение.
Составитель словаря символов слышал звон, да не знает где он. То мы-то с тобой определились: не цимбалы, а кимвал. Что-то я не припомню у древних греков буквы цэ. Цезаря называли кесарем, да. И двух полушарий в греческой науке о Земле не припомню. Анаксагор догадался, что Солнце — шар, затем Аристотель распространил это воззрение на Землю: тень от неё, падающая на полную Луну, всегда круглая; но только шар всегда отбрасывает круглую тень.
Тайное знание, да. Учение о шаре — для простецов, наука о полушариях — для посвящённых. Тайное или нет — покамест дело десятое, разобраться бы с кимвалом как таковым. Слово предоставляется Иосифу Ханановичу Дворецкому (1894–1979) — раз, Александру Давидовичу Вейсману (1834–1913) — два.
А ты думал, что Вейсмана-то я и не приметил. Не приметишь тут, кажется: Анфиса Абрамовна сразу по бестолковке врежет.
Как видишь, ни Дворецкий, ни Вейсман в подробности происхождения слова κύμβαλον не вдаются. Найдёшь у Пиндара и Ксенофонта, и будь здоров.
Почему.
Великодушие. Любой дурак догадается, что κύμβαλον = κύμβη + βάλλω, зачем портить людям настроение покушать. Жевотина старых котлет доводила Маяковского до умоисступления, а уж он ли был брезглив!
Соударение чаш, вот именно. Не тарелок, а чаш. По-русски ‘чокаться’, да. Стукать своим сосудом (бокалом, стаканом, рюмкой) о сосуд другого (в знак приветствия, поздравления при совместном питье вина).
Это русский глагол, а отглагольное прилагательное?
То-то и оно. Вот почему Андрей Белый пять лет сомневался: приподнять завесу над своим тайным знанием или обойдутся.
Своим спустя благоприобретение.
У Ницше, да. Который довольно-таки плохо кончил.
