Вече_рок

Место и время:

Петроград, подвал "Бродячая собака", начало 1915 года.

Произносители:

Давид Бурлюк
Николай Бурлюк
Василий Каменский
Алексей Крученых
Бенедикт Лившиц
Владимир Маяковский

Действующие лица:

Аркадий Аверченко
Владимир Бурлюк
Борис Григорьев
Николай Иванович Кульбин
Борис Пронин, собачар с удостоверением
Сергей Судейкин
Валентина Ходасевич

а также

Василий Каменский

— Э-ге-ге-гей, песнебóйцы!
Сюда, будетлянская рать!
Пронин, ликуй: из Троицы
бóгово грянули брать!
Троица на Урале,
недалеко от Перми,
а богово — кем отпирали
небо народов тюрьмы?
Дух нефтяной на поршне,
Можайского можно в óтчи,
а шептунам о притворщине —
сын аки посуху: лётчик!
Носится по небу погань
на помеле, на ухватах.
Дрогни — угробят бога
ловче христовых катов.
Распнуть, раз-два-пнуть над овражком
погани гнусной присуще.
Трижды мне вышла поблажка…     ↓
Пронин, ты страшно везучий!
Остолбенела солью
оглядка супруги Лота.
Боги нисходят неволею:
схруп скорлупы самолёта.
А не посожалею,
вверх не скошу и пол-глаза!
Боги, сходя, земленеют,
плодят сыновей-неболазов.
Вместо крестин — летины,
вместо купели — летель.
Святы начала, почины!
А вы, чья на печке постель?
Идите в приёмные дети,
Муромцы сиднем-сидетели!
Искру зароним божью,
наиосновоположью!
До нас — ничего, ничегошеньки.
Попытки одни да подступы.
Взмывучие пустопорожники
на óстуди никли, на óступи.
Слагают в кафе парижане.
Китайцы — у водопада.
Пронин, почём пужанье
питерских словокрадов?
Продешевил! Опомниться
надо; бери, брат, в толк:
лучший лежак в покойницкой
прочат мне, только б умолк!
Пронин, собачий доитель,
тронь за сосцы буржуаза:
былинный до небыли Витя,
Володя — витязь с Кавказа!
Полифем на вид
Давид.
Лоб как лоб: семи пядей.
Спокойно за дядей.
Его братики Вова и Коля
от боевого дреколья
пасут одинокое око
(большой палец вверх) вó как!
Могильщик ваши клочки зарывать откажется,
родне отрыгнет: "Иди-к ты...", —
коль попадете на кулачки Бенедикта.
А человек божий Алексей, гибкий и ловкий,
виясь, удушает вместо верёвки.

Ну, а теперь головешки
глубже в песке укрывайте:
зубы голю в усмешке
я, самый кудреватый.
Сперва один зубок,
потом второй,
и — весь белокипень, всю сплотку!
Пронин! разок
вдарь в сковородку.
Вождь Вождевич, он же
Цветок-во-ржи.     ↓
Ввожу многобожие: Витя — бог тоже!     ↓
Пронин! дрожи.

Владимир Маяковский

— Рукою за древко беру слово.
Видите?
Взял.
Вот.
Меднораструбовый
знамёнщика солнцеловов
воззиял
рот.
Пока самолюбия бьются кликушей,
опенив подножья угластый гранит,
Учитель, замкните перстами уши —
Господь бережёного лучше хранит.
Я — вечер в Багдади: за боталом ботало
и мык нетерпения, ломят стада,
под благовест млечный душа заработала —
и ложного нету в помине стыда.
Хочу пастухом — должность в Библии царьева —
с кнутом чередуя краюхи посул,
удоем и туком обставить Швейцарию —
и вырвать у Вас: подходяще пасу.
Ни капли раба, но настырную зависть
рогами еще предстоит додавить.
А ведь поначалу зарёю казались
не Вы, а холстарь-бессловесник Давид.
Ведёрко воды от крещения в Духе,
Купалу от Спаса пора отличать.
Мне голову кружит от очевидухи:
на цыпочки встав, не достану плеча.
И даже пружиною прыгнув, как Фокин,
чела не всадить в Ваших молний венок…    ↓
Напрасно ждут Сыя проборы и коки,
венцы, гуменца — не летит голубок.
Ну нет голубка — и ноздрёй обезьяны
упёрся в подлобие тягловый глаз,
ну нет — и со зла нижних век обрезанье,
кощунства и прочая дурь напоказ...

Давид Бурлюк

— Деточка, хохлитесь так чего Вы?
Давит носилие — взуття и одяг?     ↓
Гнёт мономахово-златопарчовый,
мозг под веночком вспотел и набряк?

Хотя бы в носках, если уж не в сафьяне.
Мне зябко от Ваших опорок враззяв.
С босой головой не зимуют славяне,
но этот убор числить шапкой нельзя.
А что за прикров на исподнем: охабень,
бешмето-чекмень, лапсердак-епанча?
Не выкроит Ремизов гаже похабень,
шишигу с кикиморой оболоча.

Я понимаю, так нужно для выжить.
Блаженного не забарабают в строй.
Но диких коней обожаете Вы же ведь,
заплыв три версты для забавы простой.     ↓
Не надо бахвалиться удалью было.
Теперь докажи, что растительно смирн,
толстовец дотла, вечный труженик тыла, —
а то рад стараться, полёг бы костьми.

Поверьте мне, деточка, невыносимо
представить штыком прободение Вас…
Не я уберег от Мукдена с Цусимой,
так точно: Кульбин порадеет сейчас.
И Вы поканючьте, от Вас из убудет.
Теперь очевидно: весь убыл Бурлюк.
Бурлюк замышляет в укром, в беспробудье,
искать, а не рыскать как драный бирюк.

Зароюсь в холсты — пропадете, братия.
Печатать не будут и на обоях.
Побоку неосновные занятия!
В восемь назначена встреча. С собою.

Алексей Кручёных

— Надоело! скука!
А ну-ка:
Дыр, Бур, Шил, Убещур, Вр, Ыз!
Именно Шил, а не Щир.
Роскошный звукоряд! уму на вырост,
на вымах мысли вглубь и вширь.

Витя, ты не прав: слова не куклы.
Никто в них не играет — ни девочки, ни тёти.
Даже у Даля чучелами оскукли
быстрые звери и птицы, сбитые в полёте.
Брось ты у чучел изнанку мурыжить.
Скорнение скорнякам оставим.
Тебе не страшна мозговая грыжа,
но можно от шкур заразиться глистами.
Слово, которое было в Начале,
Себя уже произнесло.
Чувствую нёбом в заумной звучали
миры, а не корнеслов!
Язык до огрызка исшаркал,
слизан, как посох слепца.
Твои упражненья — припарка
мощам Языка-мертвеца.

Гыт, Выт, Сорча, Кроча,
Буга на Вихроль!
Сдохну роженицей в корчах,
а от скорненья — уволь!
Будут итоги, дайте срок.
Повремените гавкать.

Вася, милок,
не обзывай удавкой!!

Николай Бурлюк

— Алёша!
когда ты, скаженный,
кукарекаешь ни свет ни заря,
с болью ощущаю огружение
   ( показывает, где )
этого пузыря.
Просто мурашки по коже,
давит как.
Хочется в место отхожее
на века.
Сон как рукой
мучения плоти,
а рядом — покой
   ( оборачивается к хохочущему Давиду )
спящего Доди.
Были у тебя крылья, братка.
Ну, крылышки... и то!
Годны для погадков
на шляпу, пальто.
Падаль склевав и разжижив,
с тучи себя очищать!...
От крылышек больше не вижу
ни прыща.
Там, где лопатки —
жир.
Правильно, братка!
бежим.
Вольней в захолустье,
чем тут.
Услуги холуйством
сочтут.
Сами пробьются
шилом в мешке!
Отцам революций —    ↓
всегда по башке.
Наддаст еще, Додя,
коленом Володя...
Ничем не плоше
наддаст и Алёша.
Залюбит Беня,
как Нину Арбенин.
Вася
расквасит
и раздробит.
Швыдче ховайся,
братка Давид!
Раз вó сто опаснее —
я не шучу —
смертной казни
этот
   ( с ужасом вперяется в Хлебникова )
молчун...
Затмит и задавит,
братка!
ума Его здравие —
загадка…
Не от мира сего — вы,
порхальцы.
Он воссядет с суровым
нахальством.
Веро –, меро – и законодателя
иго.
Вымрут ящеры-птеродактили
мигом!...

Непредусмотренные произносители
на языке руин и раскопок

Бенедикт Лившиц

— Ох и люблю же я,
когда мудрая морда верблюжья
невыносимо гордо
плюнет в хромого лорда!

"Лишь мысли свет,
не скованный числом,
осветит тайны
и достигнет правды".

В чём Байрон прав? —
Наука в пищу для ума
стекла немало натолкла.
Ум корчится от рези
и гибнет в муках,
если забудут мерного звука
страдальцу подать,
строчек пять.
На шестой пронесёт
во всех смыслах.
Ум страдальца спасён —
не высох!
Только б сиделке
не оплошать:
опасны подделки
вроде душа.
Подобно угарному газу
душа помрачает разум!

Владимир Маяковский

— Одни собирают Гогена с Матиссом,
другие луне посвятили досуг.
Эй вы!
   ( к непредусмотренным произносителям
    на языке руин и раскопок )
Пока мозг от цифири не высох,
спешите копать огородик в носу!
   ( Отворачивается с видом победителя )
Луна вполне дохлая, Бурлюк доказал.
Давиду нá слово верю.
Бен, не надо большие глаза,
будто пахá Вам отхлопнули дверью.
Душа есть душа, дорогой голобрей.
Заноет — сугубо зверею.
Валяйте к рулю от убойных дверей,
а я прогуляюсь на рею.
Потом топ-топ-топ —
и на самый на топ
золотопетелом взмою,
чтобы ковчег безусловно утоп
в срок, напророченный мною.
Зябко и зыбко на топе,
ветер нахлещет бельма,
но череп извне протопит
гроза, и святого Эльма —
не молний венок допотопным богам —
огни на моём лбу,
будто Моисея рога!

В щепы лоханка: Шестнадцатый Год.

Вася, отчаливай плот-самоход!

Василий Каменский

— Эх-ма! рано
грянул из Тегерана!     ↓
Чтобы загладить это,
перевожу Магомета. —

"Копоть да пыль на полатях
кроют ковёр из Шираза.
В шкапу дорогие платья
моль вовсю бьёт, зараза.
Тлеют узорные ткани,
сафьян погубила плесень,
сласти бегут в таракане,
порчи нет лишь для песен!"

Высокое небо Азии!
Куда ниже небо Европы.
Поплавать бы в нём, полазить,
разведать удобные тропы.
Предполагаю тевтона
в Пермь после битвы на Вятке:
ноги российского трона
в пятом намазали пятки.

Грянуть с раскатом
в терновом венце!
Вот где тоска-то
о Боге-Отце,
о Духе, винте и поршне...

Эх! обескрылия горше нет!

Непредусмотренный
произноситель-про-себя

— Так и доложите: славный погребок.
Трах — и небожитель, бах — готовый бог!
Друг о друга боги вытирают ноги.
А парень, что рвется стяжать рога, —
да у него с копытом нога...
И как высокопарен с копытом этот парень.
Реют и парят все подряд,
сутулого кроме.
Туп или скромен?
Тихо сидит
всех позади.

Он же, одушевляясь

— Господин Гёте! жизни древо
зеленеет справа налево!
Страшный перекос кроны...
Уроним!
Где садоводы — ножом и пилою
в кроне бороться с крутой левизною?
Давным-давно лежат в пыли:
сук под собою не пили!..

Чего я трушу? Ну, стрясут...
Мой самосуд... их самосуд...

Он же, вполголоса

— Тут были толки о Луне.
Не разобрался я вполне,
но по-де-лить на восемнадцать?
Имею право сомневаться.
Умножив обороты месяца,
спокойно можете повеситься:
не подобрать такого эн,
чтоб степень в тютельку и всклень.

Он же, едва слышно

— Итак, оболганный Басё
оправдан мною и спасён.
Теперь пора, перекрестясь,
топорик из-за кушака, и — хрясь!

Он же, снова про себя

— Готовы ещё, господа, не вполне вы
в пособья наглядные Божьего гнева.
Ещё изумляться года и года,
какие стволы насосет лебеда,
как умудрится репейник простой
сосны корабельной затмить древостой,
лепесткопад и пыльца вместо снега,
благоуханье от санного бега,
струи духов источают полозья,
подозреваю пудовые гроздья,
сладкой покроются плотью плоды
чудо-репья, баобаб-лебеды,
с жадностью ринутся их пожирать —
рвутся легко, без шипов кожура —
дикий тунгус и калмык, сын степей,
негр насушил для себя и детей,
вялит и вялит плоды краснокожий,
и алеут наморозил, похоже,
ну а великая белая раса
за плодовитый бурьян будет драться:
сжечь цыганёнка не дрогнет рука,
не обретём это диво пока.
Но обратит ствол в огрызок, в расщеп,
если ни в пепел и прах вообще,
Тот, Кто уродцу взнестись попустил!
Господи, за произвол мне прости,
грешен: задумал ускорить расправу,
знаю, Тебя тороплю не по праву,
моченьки нет их кощунства терпеть,
грянуть дозволь — мне, вот здесь и теперь!

Ещё более про себя

— Где у репья банано-ягоды,
где плодоносит лебеда,
семь раз отмерить надо загодя…
Им не наделает вреда
не то чтобы какой-то смерчик —
бессильна буря укоризн.
Бурьян — словес умелый вертщик.
Так у Ван-Гога кипарис:
тем краше, чем грубей нападки,
желателен мазок навзрыд.
Другие надобны повадки,
бурьян не знает слова стыд .
Попробуем старинной басней
его ослабить изнутри…
Лесть! удобренья нет опасней.
Ни в коем разе не острить.

В три четверти голоса

— Встревать мне, право, неудобно.
Одна подробность, господа,
одна пустячная подробность:
берет не смелость города.
Не в лоб удар, не грубый натиск
и не подкопы, не измор, —
вы не додумались, признайтесь! —
берёт простейших гласных ор.
Слова простые как мычание,
слова простые как трава?..
Позвольте сделать замечание:
мык не отточен, сыроват.
В то время как роняет башни
великолепнейшая Ы,
трава — подход позавчерашний,
она засохла и шуршит.
Рвануть посредством главных гласных,
рвануть — и выиграть войну!
Где слог — там ложь, блажь и соблазны...
Иерихон погиб от У !
Баран особо почитаем
не за глаза, не за рога, —
между Египтом и Китаем
века ходил баран в богах
за то, что догадался первым
произнести священный Э !
Со мной задумайтесь теперь вы
о мнимой пусть величине:
к горам Кавказа был прикован
огня похитчик Прометей,
но поступал Язон рисково
промеж Эетов и Медей
совсем не ради Прометея,
не ради пыльного руна,
он, задыхаясь и потея,
искал на русский лад рожна:
Э был единственною гласной
абхаза предков и черкес!
Становится предельно ясной
пружина греческих чудес:
звук — якобы руно — похитив,
набрали эллины разгон
да-да: от пламенной Колхиды!
Звук Э есть греческий огонь .
Вы только вдумайтесь: к дитяте,
к младенчику благая мать,
божественный преподаватель,
когда приходит время спать,
течёт волнистым гласным звуком,
течёт упругим гласным А ...
В нём — наиглавная наука,
но здесь покрова не снимай.
И вам, по праву первородства,
вам, Авраамам будетлян,
за чистый звук надо бороться
над глупостью победы для.
Она за вами, тайна гласных...

В полный голос: прорвало

— Вы пнями будете опасны!!

Тебе проклятия перун,
кудрявый ухарь-говорун:
ты разобьешься на закате
в своем угарном самокате!!

Перун тебе, вертлявый слизень:
под каблуком окончишь жизнь!!

А вы, бессовестные братья,
умрете в собственных кроватях.
Для словоблуда это хуже,
чем околеть в кровавой луже!

С короткой стрижкою еврей,
ты обрастал бы поскорей,
а то в Сибири рудники
хватают за воротники...

А вам, юноша с глазами-плошками,
очень плохими зубами и манерами,
я обещаю, что черными кошками
оборотятся
рожденные серыми,
только
заслышат
копыт ваших
стук,
и непрерывно
цепочками по тринадцать штук
будут пересекать,
мяукая,
пути
сочетателя серы и звука!


Тебя ж, таинственный молчун...

Не смею или не хочу ?

Младенец в пронинском вертепе?
Самонадеянный Отрепьев?
Таись, голубчик. Бог с Тобой .
Ты будешь вознесен толпой
или повергнут в прах, растоптан, —
удостоверится лишь опытом.
Твори тихонько лет сто восемь...
Мы только вежливо попросим:
не богохульствуй, не хами
Всевышнему Творцу. Аминь.

Кончается очень плохо:

Владимир Бурлюк с неистовым воплем бросается
на произносителя-про-себя.
От этого порыва, вероятно, и гаснет свет.



1982, 1993, 2002