Петер Штоббе
Утопические построения В. Хлебникова
Продолжение. Предыдущие главы:
5. Хлебников и Новалис:
поэтизация науки1
этой главе мы сравним воззрения немецких романтиков — прежде всего, Новалиса — и умопостроения Хлебникова.
2Зададим тон изречением Новалиса,
Всякая наука становится поэзией — после того, как стала философией.
3которое Хегенер истолковывает самым благоприятным для русского мыслителя образом:
Эта поэтизация науки, по мнению Новалиса, направлена на достижение безоговорочно научного, всеохватного знания. Что здесь усиливается и поэтизируется, так это именно позитивные методы отдельных наук. Реляционно-символическая структура философии становится моделью для развития любой отрасли знания.
45.1. Идея всеохватности
Хлебников верил в осуществимость всеохватного знания; иными словами, возможность сведения гармонических соответствий воедино для него не подлежала сомнению. Дабы исчислить всё и вся, он искал основное число земного шара.
В этой связи любопытно ещё одно высказывание Хегенера:
Таким образом, важны не сами математические формулы, о которые мы тут и там спотыкаемся в текстах Новалиса, а их поэтическое приложение: математика действительно стала философией — её арсенал применим где угодно.
5И у Новалиса, и у Хлебникова математика — “связующее звено”, которое позволяет высказаться обо всём на свете с одинаковой определённостью. Мы уже обсуждали важность хлебниковского общего закона сравнимости (универсалия 5).
В «Письме двум японцам» читаем:
Язык чисел Венка Азийских юношей.
Мы можем обозначить числом каждое действие, каждый образ и, заставляя показываться число на стекле светильника, говорить таким образом ‹...›
Числоречи. Ум освободится от бессмысленной растраты своих сил в повседневных речах.
6 Новалис на сей счёт высказался так:
Система счисления — вот модель истинной языковой системы. Буквы должны стать числами, язык — арифметикой.
7
И опять-таки система счисления оказывается порождающей моделью и показателем распознавания смысла.
Утопическое понимание Хлебниковым вселенского письменного языка зиждется на числе:
Немые начертательные знаки помирят многоголосицу языков.
8
Более того —
Вся полнота языка должна быть разложена на основные единицы “азбучных истин”, и тогда для звуко-веществ может быть построено что-то вроде закона Менделеева или закона Мозелея — последней вершины химической мысли.
9
Когда Хлебников говорит о звуковых событиях и далее утверждает, что богом всякого звукового ряда всегда было число,10 то этот “вседержитель” оказывается „реляционно-символической структурой”,11 шаблоном для описания подобных в определённом смысле явлений, включая область языка; языковые знаки и числовые символы для Хлебникова пребывают в особого рода взаимозависимости, напоминающей закон качелей (универсалия 4):
Вопрос о сравнении “постоянных мира” связан с соотношениями числа и слова.
12
Следовательно, “средой мышления” Хлебников избирает не слова, но числа:
В словесном мышлении нет основного условия измерения — постоянства измеряющей единицы, и софисты Протагор, Горгий — первые мужественные кормчие, указавшие опасности плавания по волнам слова.13
5.2. „Мир как формула”14
Именно в эту максиму вмещает Хегенер тягу Новалиса к всесогласующей, основанной на закономерностях математике. Когда Хлебников пишет — кстати, по стилю изложения напоминая своего предтечу (спустя три года после издания Петниковым «Фрагментов»), —
Луч человечества. Народы как лучи. Прекрасные водопады числа.
15
как не вспомнить:
Тайны искусства, использования любого явления природы, каждого закона природы в качестве формулы, или построение искусства по аналогии.
16
где формула — „признак достигнутых пределов сближения разнородных составляющих, функций и т.п.”.
17В этом смысле любопытно требование Новалиса придавать письменным сообщениям табличный вид:
Чем меньше можно представить книгу в виде таблицы, тем она хуже.
18
Хлебников — не менее рьяный поборник обмена сообщениями в сжатом виде:
Все мысли земного шара (их так немного), как дома улицы, снабдить особым числом и разговаривать и обмениваться мыслями пользуясь языком зрения.
19
5.3. Предназначение показателя степени
Подход Хлебникова к распределению событий по смыслу неразрывно связан с показателем степени; и здесь налицо сближение с немецкими романтиками — главным образом, с Новалисом. Хлебников указывает на возможность посредством возведения в степень упрощать вычисления:
Действия над величинами есть искусство определять наибольшее равенство наименьшим неравенством. Сколько столетий нужно, что определить (написать) число, где столб из трёх троек есть показатель степени тройки, с помощью десятиричного счета? Между тем, прибегая к равенствам высшего порядка, мы его определяем, вынимаем из ряда других в одно мгновение.
Этот закон может быть назван закон наименьшей затраты чернил, предпосылкой “скупых чернил”. Другой закон — воля к наименьшим числам; своего рода нирвана, учение Будды в мире чисел ‹...›
Возведение в степень есть действие наиболее скупого расходования чернил: громадные числа, требующие для прочтения ряда столетий, пишутся (вынимаются из ряда остальных) двумя-тремя взмахами пера. Это действие лежит в основе и счёта пространства, и счёта времени.
20
Новалис подобный приём называет качественным усилением:
Мир должен быть романтизирован, тем самым заново обретая свой изначальный смысл. Романтизация — это не что иное, как качественное усиление.
21
Ему вторит Фридрих Шлегель:
‹...› (она может) ‹...› парить как на крыльях, свободная от подлинных и воображаемых забот, поэтически отражаясь, а затем усиливая это отражение и умножая его, как в бесконечной веренице зеркал.
22
Мартин Дейк раскрывает суть такого усиления, исходя из предположения, что романтическая поэзия есть прогрессирующая универсальная поэзия (Фр. Шлегель); о прогрессии, последовательности (ряде, серии) как основном приёме романтической поэзии читаем:
Утверждая, что „в романтизме налицо геометрическая прогрессия”, Новалис затрагивает несколько важных взаимосвязанных понятий ранней романтической теории литературы, а именно „ряд”, бесконечность, „возможность”. Эти понятия концептуально связаны в двух системах отсчёта: (1) в ранней романтической теории литературы; (2) математически, поскольку каждое из них может быть однозначно выведено через два других.
23
Налицо точки соприкосновения Хлебникова и Новалиса в плане ряда, идеи всеобъемлющей преемственности.24
По Хлебникову, мир создан „dem Hämmerchen der Potenz errichtet”:25
Свайная постройка вселенной сделана молотком степени; её можно ощупать, постучать по ней руками, по её грубым брёвнам, но нужно сбросить старые цепи обыденного человеческого мышления — действие сложения и, отказавшись от равенств низших порядков, перейти к высшим действиям над ними, и вместе со всей вселенной, волна с волной, катиться по руслу наименьшего неравенства в поле наибольшего равенства.
26
Хлебников полагает степеннóе исчисление арифметической операцией высшего уровня, поскольку оно более других приёмов счёта отвечает понятию непрерывности (поток | волна).
То, что поэт называет наименьшим неравенством, есть не что иное, как двойка и тройка27 (универсалия 3) — идеи-числа, которые находятся в извечном противостоянии; “coincidentia oppositorum”28 достигается распространением такого соотношения на нечто более крупное:
А воля к наибольшему объёму равенства, охваченному обручем неравенства, скупость на числа, даёт числам крылья лететь в действие возведения в степень.
29
Когда Новалис говорит о „математизации аналогии”30 и утверждает, что „‹...› на самом деле язык есть логарифмическая система”,31 можно говорить о значительном сходстве убеждений двух поэтов. Отношения тождества или подобия Хлебников устанавливает, примененяя математические фигуры (цифры) и, если принять во внимание его мечту о числоязыке (построение азбуки понятий, строя основных единиц мысли32), то это, думается, подтверждает наши наблюдения.
5.4. „Немые начертательные знаки”
Когда Хлебников говорит о
безмолвных геометрических знаках, которые
помирят многоголосицу языков,
33 имеет место точное следование требованию Новалиса:
Математическая логика. Применение математики к учению о мышлении.
34
Для Новалиса, как и для Хлебникова, числа и слова представляют собой „мировые отношения”.35 Более того, читаем о „математической философии”:
Математическая философия (Грамматика). Категории — это алфавит cogitationum humanorum, в котором каждая буква суть философская операция постижения, высшее (математическое) исчисление.
36
У Хлебникова в рассуждениях о звёздном языке наблюдаем нечто подобное на более отвлечённом уровне — буквы “вселенской азбуки” оказываются динамическими операндами:
Вот что видно с этой лестницы мыслителей: виды на общечеловеческую азбуку, открывающиеся с лестницы мыслителей.
Пока, не доказывая, я утверждаю, что:
1) В на всех языках значит вращение одной точки кругом другой или по целому кругу или по части его, дуге, вверх и назад.
2) Что Х значит замкнутую кривую, отделяющую преградой положение одной точки от движения к ней другой точки ‹...›.
37
5.5. Пространство и время
Высказываясь о пространстве и времени, Хлебников и Новалис опять-таки вторят друг другу относительно применимости математики; пространство и время постигаются ими через действие всё того же возведения в степень (всеобъемлюще согласованным применением универсалий, иначе говоря). С одной стороны, время подразделяется посредством исчисления степеней чисел, с другой — предопределяются подлежащие учёту отношения более высокого уровня (универсалия 2). У Новалиса читаем:
Вся историческая наука стремится слиться с математикой, привлекательность которой — в упорядочении.
38
Новшество Хлебникова в области историографии — введение числового ряда как основы летоисчисления, придающее событиям на временнóй шкале причинно-следственную зависимость (что позволяет устранить их неопределённость) — исходит из посыла:
Если есть два понятия близнеца, то это место и время.
39
Сравним с высказыванием предшественника:
Время есть внутреннее пространство — пространство есть внешнее время ‹...› Пространство и время возникают одновременно.
40
Кроме того, Новалис говорит о „числах и словах” как о „фигурах измеряемого времени”.
41Время для Хлебникова — подлежащее освоению пространство:
Про некоторые области земного шара существует выражение: „Там не ступала нога белого человека”. Ещё недавно таким был весь чёрный материк. Про время также можно сказать: там не ступала нога мыслящего существа.
42
Замечание Хлебникова доказывает осознание поэтом особой важности его изысканий; налицо “приводной ремень” мыслительной деятельности:
Они дают справедливые границы каждому движению: например, устанавливая межи между поколениями, в то же время они позволяют заглянуть в будущее, потому что законы времени не могут измениться от положения точки, в которой находится изучающий человек, исследующий время.
43
Для Хлебникова эти количественные законы действенны вследствие всемогущества чисел 365, 2 и 3, закона качелей и общего закона сравнимости — то есть универсалий 2, 3, 4 и 5.
О предназначенных упорядочивать, то есть создавать смыслы (это и позволяет распознавать пространство и время как структурированные единицы) числах 2 и 3 Хлебников говорит следующее:
Казалось, время у пространства каменный показатель степени, он не может быть большее трёх, а основание живёт без предела; наоборот, у времени основание делается “твёрдыми” двойкой и тройкой, а показатель степени живёт сложной жизнью, свободной игрой величин.
44
Новалис высказался о слиянии пространства и времени воедино так:
Теория истории и теория пространства. Создание пространственно-временны́х образований. Видимая история — наглядное заполнение времени (заполнение пространства). (Схема заполнения времени) — временны́е образования.
45
„Видимая история” Новалиса оборачивается хлебниковскими таблицами (см., например, «Поединок с Хаммураби») — всеохватно согласованными рядами ячеек с транскультурными и надличностными образцами закономерностей — явью “структурированной полноты времени”.
Новалис даёт определение динамической неразрывности пространства и времени:
Пространство есть условие движения, и время есть условие движения.
46
Мысль Хлебникова о человеке как пространственно-временнóй точке47 с наибольшей силой раскрывается в его истолковании законов, управляющих пространством и временем; отсюда и антропологическая установка: живое существо статусно соответствует вещи:
Мы, люди, подобны волнам, которых бросает друг на друга железный закон отношения времени к месту; извечный договор между временем и пространством ощущает себя нашими войнами, пророками, верами (очками видеть всё). Приятно ощутить себя вещью.
48
Исчерпывающая совокупность знаний, какой она представлена посредством сравнения — или, скорее, обобщения — разнородных структур и отношений (и, в конечном счёте, времени как “аналога пространства” идеально измышленных соответствий) структурирована (см. максиму „мир как формула”) благодаря универсальной применимости математики через её поэтизацию: „алгебра есть поэзия”.49
Математические приёмы сравнения и упорядочения посредством их поэтического применения оказываются всеобъемлющими приёмами упрощения, благодаря которым возможно усвоение каких угодно объёмов знаний.
50
Другой напоминающий высказывание Новалиса отрывок у Хлебникова определяет пространство и время как “опоэтизированное” бытие. Способ восстановления их соподчинённости (используя выражение Хегенера „от математических расчётов к философской проблематике”) — всецело поэтическое действо:
Если в стране звуков звук делает чёткий скачок, и иначе ощутится ухом, когда показатель степени в его числе колебаний делает шаг на единицу, то и в стране судьбы сдвиги в ощущении времени и переломы его понимания 6-ым чувством человека, чувством судьбы, возникают тогда, когда показатель степени в числе дней подымается или опускается на одну единицу. Древние населяли богами небо. Древние говорили, что боги управляют событиями, так называя управляющих событиями. Ясно, что эти небеса совпадают с действием возведения в степень чисел времени, и что жильцы этих небес, показатели степени, и есть боги древних. Поэтому можно говорить о струнах судьбы, о струнах столетий, о звуколюдях.51
Перенесение закономерности как изначальной силы на небеса, населённые богами древних и последующее приписывание мифической власти над космосом показателям степени придаёт безликому времени относительность и, следовательно, предполагает у событий и отдельность, и вовлечённость в закономерную “чреду”. Именно так, вероятно, следует понимать странноватое приятно ощутить себя вещью.52
Для Новалиса источник вдохновения — всё те же небеса:
Вглядываясь в необъятность времен, созерцая серые камни, молниеобразные трещины и высокие, зловещие фигуры, можно увидеть самые отдалённые события, сжатые в сияющие мгновения. Итак, небеса являют нам бесконечные пространства, окутанные тёмно-синим, где молочно мерцают дальние сонмы его суровых необъятных миров.
53
Любопытно, что слово ‘трещина’ использовано обоими поэтами применительно к всё той же “тверди небесной” (Как муравей ползи по небу, / Исследуй его трещины ‹...›). В их миропонимании идея непрерывности фундаментальна;54 “разрыв” временнóй шкалы и новоявленная структура, которая впоследствии видоизменится произвольным образом, исключены, ибо прерывания цепи событий, представленных на временнóой шкале последовательностью исторических дат, закон качелей не предполагает. Его суть в том, что перемена условий оборачивается как бы противоположными полюсами, но при этом фундаментальные структурные изменения на первый план не выходят. В «Детях Выдры» говорится о морском прибое всеобщего единства.55
5.6. Природа и история
Для Новалиса природа и история поддаются вычислениям:
Весьма вероятно, что природа таит удивительную мистику чисел. То же самое история: разве не всё здесь исполнено смысла, симметрии, намёков и странных связей?
56
Неудивительно, что и Новалис, и Хлебников отдают Пифагору должное:
Философия математики: каждое тело состоит из чисел, фигур и сил. Пифагор — первый философ-математик.
57
Хлебниковского плотника мира (он же зачеловек в переднике плотника58) напоминают изучающие „странные связи” геологических напластований астроном и шахтёр в «Генрихе фон Офтердингене» Новалиса:
| Пока они безотрывно уставились в небо и блуждают по его неизмеримым просторам, ты приникаешь взором взор к земле ‹...› Они изучают силы и влияния звёзд, а ты исследуешь силы скал и гор ‹...› Для них небо — книга будущего; для тебя земля являет памятники первозданного мира.59 | Мы зовём в страну, где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветёт как черёмуха и двигает как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски ‹...›60 |
Сказка убедительна для Хлебникова заложенной в ней непрерывностью мышления:
Тысячелетие, десятки столетий будущее тлело в сказочном мире и вдруг стало сегодняшним днём жизни. Провидение сказок походит на посох, на который опирается слепец человечества.
61
Хегенер о восприятии Новалисом сказок:
В этом смысле сказка для Новалиса — высшее произведение искусства ‹...› Например, было показано, что построенная как формула сказка о Клингзоре отражает совокупность человеческих состояний в высшей степени абстракции.
62
5.7. Заключительные замечания
При сопоставлении Хлебникова и Новалиса бросается в глаза их общее стремление к „энциклопедически-тотально-научному” (Хегенер) мировоззрению на основе математики. По Новалису, “поэтизация науки” происходит в три шага: „Всякая наука становится поэзией — после того, как стала философией” (Novalis III: 295); это совпадает с попыткой Хлебникова раскрыть всеобъемлющие отношения и связи путём объединения, перераспределения и перевод на более высокий уровень сведений отдельных наук (истории, лингвистики и естествознания).
Полученные таким образом „реляционно-символические структуры” (Хегенер) позволяют всецело взаимоувязать науку, поэзию и философию.63
Дейк, говоря о Новалисе, касается и смычки наука–поэзия–философия:
Как в философских отрывках, так и в извлечениях из романа и о его стихах налицо предвидение грядущего царства окончательного и полного единства, состояния “coincidentia oppositorum”, где математика возведена в высшую степень символизма, охватывающего язык, музыку, магию и религиозные обряды, где человек общается на этом символическом языке с природой ‹...› в этом царстве, где правит поэт-жрец-музыкант-маг-математик, законы природы отменены, а противоречия упразднены.
64
Учитывая знакомство Хлебникова с воззрениями Новалиса в петниковском переводе «Фрагментов» и «Офтердингена» — выше мы привели отсылки к Новалису в текстах Будетлянина, — мы считаем себя вправе идти дальше и утверждать, что Хлебников был вдохновлён идеями Новалиса, см. наши замечания о числе, слове, времени, пространстве и волшебных сказках.
————————
Примечания Принятые сокращения:
СС:
Хлебников, В. Собрание сочинений в 4-х томах / ред. Вл. Марков.
München: Wilhelm Fink Verlag. 1968–1972.
Мюнхенское издание — репринт Собрания произведений Велимира Хлебникова / под общей редакцией Ю. Тынянова и Н. Степанова. Т. I–V.
Изд-во писателей в Ленинграде. 1928–1933, дополненный однотомником
Велимир Хлебников. Неизданные произведения / ред. и комм. Н. Харджиева и Т. Грица.
М.: Художественная литература. 1940. Кроме этих источников, составитель четырёхтомника приобщил к нему не собранные произведения Хлебникова (
НсП). Итого:
CC I — I + II-й тома “степановского” издания;
CC II — III + IV-й тома “степановского” издания;
CC III — V-й том “степановского” издания +
НсП;
CC IV — “харджиевский” однотомник.
U:
Chlebnikov, V. Werke 1 und 2, Hg. P. Urban.
Reinbek bei Hamburg. 1972.
a.a.O. = цит. соч.
1 Мы используем термин Хегенера, см.:
Johannes Hegener. Die Poetisierung der Wissenschaften bei Novalis.
Bonn. 1975.
2 „‹...› не исключена связь с немецким поэтом-романтиком Новалисом. В списке книг, составленном Хлебниковым незадолго до смерти (возможно, это издания, которые принадлежали ему тогда, или ранее), значится единственная книга иностранного автора: «Новалис. Фрагменты» ‹...› Было бы небезынтересно проследить возможные параллели между этими двумя поэтами” (Lönnquist, a.a.O., S. 152).
У Саломона Мирского читаем: „«Фрагменты» Новалиса (1914) и «Ученики в Саисе» (1920) на русский язык перевёл ближайший друг Хлебникова Григорий Петников. См. библиографическую статью ‘Новалис’ // Литературная энциклопедия / ред. А.В. Луначарский.
М. 1934. Т. 8. С. 113. См. также упоминание Хлебниковым Новалиса в «Ляля на тигре»:
Петников выпустил Новалиса (
СС III: 214)” (
Salomon Mirsky. Der Orient im Werk Velimir Chlebnikovs.
München. 1975. S. 62).
3 Novalis: Schriften. Im Verein mit Richard Samuel, hg. von Paul Kluckhohn, Bd. III und IV.
Leipzig. 1929, III. S. 295. Далее: Новалис, III.
4 Hegener, a.a.O., S. 74.
У Шаубергера: „Воссоединение естествознания, философии и религии — величайшая забота уходящей фазы нашего столетия” (Walter Schauberger, a.a.O., S. 95).
5 Hegener, a.a.O., S. 327 f.
Р. Якобсон и П. Урбан по этому поводу говорят о „поэтической этимологии” (
Роман Якобсон. Новейшая русская поэзия // Wolf-Deter Stempel (Hg.). Texte der russischen Formalisten, Bd. II.
München) и “поэтической математике и пространственной химии” (
U II: 587).
6 СС III: 157.
7 Novalis III: 18.
Фридрих Вайнреб говорит по этому поводу следующее: „В праязыке связь между звуками и абсолютными числами очевидна” (
Friedrich Weinreb. Zahl, Zeichen, Wort.
Reinbek bei Hamburg. 1978. S. 22; „Изначальный язык и абсолютное число — одно и то же” (Weinreb, a.a.0., ebd.).
8 СС III: 217.
9 СС III: 228.
10 U II: 330.
11 Hegener, a.a.O., S. 446.
12 Бенджамин Ли Уорф делает интересное наблюдение о связи языка и математики: „В конце концов, многим математикам и лингвистам наверняка доводилось испытывать мимолетное “видение” совокупности взаимосвязей, неожиданно сливающихся в единое целое. Гармония и научная красота столь обширной системы на мгновение переполняют исследователя потоком эстетического наслаждения” (
Benjamin Lee Whorf. Sprache Denken Wirklichkeit / Hg. Peter Krausser.
Reinbek bei Hamburg.1963. S. 55.
13 СС III: 446.
14 Hegener, a.a.O., S. 325.
15 СС III: 259.
16 Novalis, III: 288.
17 Hegener, a.a.O., S. 329.
18 Novalis, III: 99.
19 СС III: 158.
20 СС III: 478.
21 Новалис, в:
Martin Dyck. Novalis and Mathematics.
Chapel Hill. 1960. S. 85.
22 Фридрих Шлегель, в: Martin Dyck, a.a.O., S. 85.
23 Martin Dyck, a.a.O., S. 84.
24 „Размышление превращает всё в систему или сеть” (Novalis, III: 169). „Изучение числовой последовательности походов...” (
U II: 217).
Рассматривая число как выражение „своеобразных сочетаний и отношений”, Новалис говорит: „Всё реальное, созданное из ничего, подобно числам и абстрактным выражениям, имеет удивительное сродство с вещами иного мира, с бесконечными рядами своеобразных сочетаний и отношений, так сказать, с математическим и абстрактным миром в себе, с поэтическим математическим и абстрактным миром” (Novalis, III: 167).
25 U II: 380.
26 СС III: 503.
27 См. у Лённквист: „2 и 3 — это основные материалы, доски, которые связывают вселенную воедино” (Lönnquist, а.а.0., S. 30).
28 См. у Дейка: „Его (Новалиса) проектируемую универсальную энциклопедию знаний дóлжно понимать как шаг вперёд, к конечному состоянию “coincidentia oppositorum” (M. Dyck, а.а.0., S. 87).
У Лённквист: „Наличие противоположностей является предпосылкой для состояния равновесия, которое столь важно в философии Хлебникова” (Lönnquist, а.а.0., S. 48).
29 СС III: 495.
30 Novalis, III: 394.
31 Novalis, III: 598.
32 U II: 311 f.
33 U II: 311.
34 Novalis, II: 198.
35 „Числа подобны знакам и словам, явлениям, представлениям. Их отношения — это мировые отношения” (Novalis, II: 381 f).
Во времени, как и в звуке, боги числа живут как показатели степени и имеют их облик (
U II: 361).
36 Novalis, III: 328.
37 СС III: 217.
В том числе и «Глоссалолия» А. Белого, о которой мы поговорим в своё время.
38 Novalis, III: 257.
39 СС III: 437.
У Вяч.Вс. Иванова читаем: „В ХХ веке проблема времени становится одной из центральных не только в естественных науках, но и в гуманитарных. В этой связи можно установить определённый параллелизм между подходами ко времени в науке и искусстве, где категория времени в ХХ веке приобретает особое значение как тема, как принцип построения произведения и как категория, вне которой замысел художника не может быть реализован” (
V.V. Ivanov. The category of time in twentieth-century Art and Culture // Sebeok, Th. E. (ed.), Semiotica VIII. 1973.
Mouton, The Hague. S. 1).
40 „Пространство и время рассматриваются как имеющие одинаковое происхождение и равное значение в отношении их противоположности для эмпирического сознания. Пространство здесь выступает как мера пространства, время — как мера времени; пространство не вневременно, время не апространственно” (Novalis, 402 //
Heribert Hartmann. Zur Aktualität der Raum Zeit-Auffassung des Novalis.
Bonn. 1974. S. 108).
41 Novalis, I: 319.
42 СС II: 312.
43 СС II: 313 и далее.
44 СС III: 473.
Новалис тоже говорит о твердокаменных силах (Novalis, III: 77).
45 Novalis, 408.
46 Novalis, 879.
47 U II: 408.
48 СС III: 605.
49 Novalis, 408.
50 Hegener, a.a.O., S. 325 f.
См. также «Числа» Хлебникова:
Я всматриваюсь в вас, о числа, /
И вы мне видитесь одетыми в звери, в и шкурах, /
Рукой опирающимися на вырванные дубы. /
Вы даруете — единство между змееобразным движением /
Хребта вселенной и пляской коромысла, /
Вы позволяете понять века, как быстрого хохота зубы. /
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы /
Узнать, что будет Я, когда делимое его — единица (
СС I: 98).
51 СС III: 494.
52 СС III: 500.
Уорф говорит об этих „структурированных связях”: „‹...› что науки находятся на пороге открытия чисто концептуального мира ‹...› посредством которого они объединятся и унифицируются. Важнейшим аспектом этого мира является область СТРУКТУРИРОВАННЫХ СВЯЗЕЙ, ‹...› обладающих узнаваемым сродством с богатым и систематическим порядком языка. Под “языком” я подразумеваю всё те же математику и музыку, которые по сути своей имеют то же происхождение, что и язык” (Whorf, a.a.O., S. 48).
53 Novalis. Heinrich von Ofterdingen, Bd. I, Das dichterische Werk / Hg. von Paul Kluckhohn und Richard Samuel unter Mitwirkung von Heinz Ritter und Gerhard Schulz.
Stuttgart. 1960. S. 325.
54 „Размышление превращает всё в систему или совокупность последовательностей” (Novalis, III:169); ‹...›
языкознание идёт впереди естественных наук и пытается измерить нравственный мир, сделав его главой учения о луче (
U II: 325).
55 U II: 55.
„В литературе циклическая теория времени обычно подаётся в сочетании с мифическими темами” (
Hans Meyerhoff. Time in Literature.
Berkeley and Los Angeles. 1968. S. 80).
56 Новалис, 388: „Переплетение логики и времени — это фундаментальная тема исторической метафизики” (
Gotthard Günther. Logik, Zeit, Emanation und Evolution.
Köln und Opladen. 1967. S. 27).
57 Novalis, Bd. 3: Das philosophische Werk II / Hg. von Richard Samuel in Zusammenarbeit mit H.J. Mähl und G. Schulz.
Stuttgart. 1968. S. 90.
М. Дейк указывает на значение пифагорейской гармонии сфер для Новалиса: „Древняя пифагорейская идея гармонии сфер неотчётливо, но узнаваемо проявляется в другом фрагменте: „Музыкальные отношения кажутся мне поистине фундаментальными отношениями природы” (Martin Dyck, a.a.O., S. 91).
С точки зрения математзации организма, интересно замечание Хлебникова к изречению „Всякое тело есть хаос чисел — фигур — сил”. Он пишет: ‹...›
даже человек есть двуногое состояние своего кровяного шарика (
U II: 261)
58 U II: 250.
59 Novalis. Heinrich von Ofterdingen, a.a.O., S. 260.
60 СС III: 152.
61 СС III: 196.
62 Hegener, a.a.O., S. 332.
63 Шеллинг вводит понятие научной поэзии (у Новалиса есть нечто подобное, см. Hegener, a.a.O., S. 95) следующим образом:
„‹...› философия, рождённая и вскормленная поэзией в младенчестве науки, а вместе с ней и все те науки, которые доведены ей до совершенства, в конце концов, подобно множеству отдельных ручьёв, возвращается в тот же океан поэзии, из которого они возникли” (
Friedrich Wilhelm Joseph von Schelling. System des transzendentalen Idealismus.1799/1800. Sämtliche Werke, 1 Abt. Bd. 3.
Stuttgart und Augsburg. 1858. S. 629).
Хлебников относительно научной поэзии высказался так:
Стихи живут по закону Дарвина (
U II: 405).
64 Martin Dyck, a.a.O., S. 93–94.
Воспроизведено по:
Peter Stobbe. Utopisches Denken bei V. Chlebnikov.
München: Verlag Otto Sagner. 1982. Slavistische Beiträge • Band 161. S. 49–69.
Перевод В. Молотилова
Изображение заимствовано:
Mijo Kovačić (род. 1935). Halaci. Ulje na staklu. 1972. 112×97 cm.
Продолжение следует
