Перцов Н.В., Перцова Н.Н.
O “синтаксической неологии” Хлебникова
Синтаксическая неология Хлебникова привлекала не столь пристальное внимание исследователей его поэтического языка, как словотворчество.
Вопрос о синтаксических аномалиях у Хлебникова впервые поставил еще при жизни поэта P.O. Якобсон, наметивший их типы в знаменитой брошюре 1921 г.:1
синтаксическая метатеза (Обвита страусом пера — вместо пером страуса); контаминация (Ворча, реветь умолкнут пушки — ‘умолкнут и при этом перестанут реветь’); нарушение согласования (Синий лен сплести хотят / Стрекоз реющее стадо); неправильное управление падежами и предлогами (По лесу виден смутный муж; За гриву густую зверя / Впились, веря, ручки туже; Они кажутся засохшее дерево ; Они прослыли голубки); “творительный ограничения” (Устами белый балагур; Глазами бледными лукав); “нарушение синтаксического равновесия” у однородных членов, при котором они “качественно неэквивалентны” (Глядит коварно, зло и рысью); деепричастие или полное причастие в роли сказуемого (Ты весь дрожишь? Ты весь дрожа?; Люди, когда они любят, /Делающие длинные взгляды / Ниспускающие длинные вздохи).
Примеры отклонений от языковых норм у Хлебникова спорадически представлены в книге В.Ф. Маркова,2 который говорит о „неправильной грамматике” (wrong grammar) Хлебникова, о его „неправильных словах” (wrong words), о „двойном значении”. Марков так характеризует феномен хлебниковского „неправильного слова”:
Хлебников иногда прибегает к неправильному слову, которое странным образом не кажется неуместным. Это напоминает сон, когда человек видит, скажем, необыкновенно странную женщину и тем не менее убежден, что это его жена.
3
Обзор специфических черт хлебниковского синтаксиса, синтаксических “вольностей” поэта можно найти у В.П. Григорьева.4
Один из примеров синтаксической аномалии предоставляет стихотворение 1912 г.:
Ночь, полная созвездий.
Какой судьбы, каких известий
Ты широко сияешь, книга?
Свободы или ига?
Какой прочесть мне должно жребий
На полночью широком небе?
Во второй и третьей строках фрагмент с вопросительными словами Какой судьбы, каких известий синтаксически относится к слову книга, которое является обращением, обращение же не может быть, во-первых, подвергнуто вопросу, во-вторых, быть дистанцировано от подчиненной ему синтаксической группы. В этом стихотворении выход в космическое пространство-время как бы поддерживается “выходом” из синтаксических норм языка. Отметим также синтаксическую неоднозначность в последней строке стихотворения, где временнóе слово полночью соединено с пространственными прилагательным и существительным: полночью может быть осмыслено либо как окказиональное наречие, указывающее на момент, когда проявляется широта неба (‘в полночь’), либо как форма существительного полночь, обозначающее аспект (или атрибут), которым характеризуется широта неба (наподобие выражений широкий в плечах, широкий душой); при втором осмыслении мы имеем дело с метафорой, порождаемой “творительным ограничения”, упоминавшимся выше. Полночное время, становясь атрибутом звездного неба, раздвигает небесное пространство.5
Нарушение сочетаемости у Хлебникова нередко подразумевает некоторое неназванное в тексте слово, т.е. порождается своего рода синтаксическая контаминация — наподобие его морфологических слвоообразовательных контаминации типа мластелин (“младой властелин”), младыка (“младой владыка”) и т.п.6 Такое часто происходит в случаях подчинения глаголу “неправильного” предлога: Лицо от терниев холя, / Сияли мехом соболя («Внучка Малуши»). Деепричастие глагола холить здесь “заимствует” управление отсутствующего глагола защищать. Тот же глагол подразумевается в строках Качала Вила хворостиной / От мошек, мушек и стрекоз («Вила и леший»). Отличие от морфологической контаминации состоит в том, что в морфологии оба компонента оставляют следы в новообразовании, а в синтаксисе один компонент назван, а другой подразумевается.
Другим примером синтаксической контаминации может служить управление инфинитивом в строке И изнемогли хотеть хотыки («Немотичей и немичей...»): глагольная форма изнемогли подразумевает глагол устать, управляющий инфинитивом; здесь наблюдается также словообразовательная контаминация: хотыка = хотеть + владыка.
Во фрагменте из «Зверинца» Где орел жалуется на что-то, как усталый жаловаться ребенок на прилагательное усталый переносится свойство управления инфинитивом всё от того же глагола устать (одновременно со сравнением орла с ребенком сообщается о том, что орел также устал от своих же жалоб).
Следует сказать, что феномен синтаксической контаминации не всегда сопровождается нарушением синтаксических норм. Например, в строке из ранней баллады «Алчак» Срыватель ясный во сне одежд подразумеваемое выражение сокол ясный, взятое из цыганских песен, контаминируется с дегалями любовной сцены.7
Сочетаемостные ограничения нарушаются у Хлебникова и в составе именных групп, например: Она уйдет к глазам сутулым; здесь у прилагательного “мерцает” окказиональное значение ‘опущенный’. В строках Засох соловьиный дол / И гром журавлей («Азия») вторая именная группа подразумевает, конечно, гром соловьев.
По словам Ю.Н. Тынянова, Хлебников „существовал поэтической свободой, которая была в каждом данном случае необходимостью”. „Взрывая языковое молчание”, будетлянин в своем языкотворчестве выходил за пределы слова и преодолевал синтаксические “оковы” языка. Нарушая сочетаемостные ограничения, предписываемые грамматикой, он нередко создавал новые смыслы, добивался новых художественных эффектов. В своих синтаксических вольностях великий поэт раздвигал семантико-синтаксические границы языка, подобно расширению его словообразовательных границ при неологии.
————————
Примечания
1 См.:
Якобсон P.O. Новейшая русская поэзия: Набросок первый: Подступ к Хлебникову // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования. 1911–1998. М., 2000. С. 46–50.
электронная версия указанной работы на ka2.ru
2 Markov V. The Longer Poems of Velimir Khlebnikov. Berkeley — Los Angeles, 1962.
3 Там же. С. 40.
4 Григорьев В.П. Велимир Хлебников. Опыт описания идиостиля // Григорьев В.П. Будетлянин. — М, 2000. С. 415–420.
5 Подробнее об этом стихотворении см.:
Перцов Н.В. «Ночь, полная созвездий...»: Синтез пространства-времени у Хлебникова // Philologica, 2001/2002, т. 7, № 17/18, 2003. С. 173–182.
6 См.:
Перцова Н.Н. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова. Wien – Moskau (= Wiener Slawistischer Almanach; Sonderband 40), 1995. C. 45–46.
7 См.:
Markov V. The Longer Poems of Velimir Khlebnikov. Berkeley — Los Angeles, 1962. P. 43.
Воспроизведено по:
Творчество В. Хлебникова и русская литература.
Материалы IX Международных Хлебниковских чтений 8–9 сентября 2005 г.
Издательский дом «Астраханский университет»; С. 100–101
Изображение заимствовано:
Jake & Dinos Chapman
= Iakovos “Jake” Chapman (b. 1966 in Cheltenham, Gloucestershire, England)
and Konstantinos “Dinos” Chapman (b. 1962 in London).
Two Faced Cunt. 2009.
Card box, pasteboard, newspaper, glue, poster paint. 63×40.50×28 cm.
http://whitehotmagazine.com/articles/chapman-contemporary-fine-arts-berlin/2002
There’s a line in the wall text accompanying Jake & Dinos Chapman’s Tate Britain display that gives the game away: „When Humans Walk the Earth … contests the distinctions we make between man and machine and assumptions about historical progress”. Either this is a supremely naive statement, that betrays a deep ignorance of the current state of contemporary attitudes towards what it means to be human, or it’s one of those mantra-like statements that seek to reassert that the artists in question still have their finger on the pulse of radical thinking, and that their value lies in the “assumptions” they so assiduously “contest”.
Back in the real world, it makes more sense to replace “contest” with “confirm”, because while the Chapmans have been busy, the anti-humanist sentiment that their work mechanically ejaculates is in fact now the orthodox discourse of much of contemporary culture. That we are little more than machinic automata, slaves to our impulses and desires, is the dominant assumption in current western culture. It is what underpins the interest in psychobiological accounts of human behaviour (we can’t help it, it’s in our genes), just as much as it confirms the expansion of the “therapy culture” view of human subjectivity (we are all helpless victims of trauma, or compulsive perpetuators of abuse). And it is not as if anyone talks up progress either — that colonialising eurocentricmonster of the Enlightenment. Now that environmentalism is quickly becoming the new secular religion, any talk of positive, human-centred social and economic change has become a sort of blasphemy. ‹...›
Thinking and purposeful human action go together. Once one gives up on the desire to change things, there’s no longer any use for such concepts as free will, centred subjectivity or reasoned action, and the theoretical denigration of the acting subject goes hand in hand with its degradation in practice. This exhaustion of thinking that has to think against itself — perhaps the final tragedy of the Chapmans’ oeuvre — seems to find its expression in one work in the exhibition. On a paint-smeared plinth unlike the others, a feeble assemblage of stained cardboard gives up even the limited aspiration to mimesis found in the other works. Striving to dismantle the supposed theoretic fallacies of subjectivity, Jake & Dinos Chapman have found that, in the end, one has to abolish consciousness in favour of compulsion, turn creativity into mere production, and production, finally, into excrescence.
Jake & Dinos Chapman. Art Monthly № 304, March 2007
