Жан-Клод Ланн

Велимир Хлебников и буддизм

Будда: ‹...› Затем, ещё более сосредоточив мысль,
я познал сущность вещей, иллюзию форм.
Г. Флобер.  Искушение Святого Антония

з деятелей русского постсимволистского авангарда никто, кроме Хлебникова, не проявлял столь глубокого и постоянного интереса к Востоку. Известно его презрительное высказывание о туземцах, которые во время приезда Маринетти в Россию склонили благородную выю Азии под ярмо Европы,¹ и лапидарная формула в письме у А. Белому: Я сын Азии.² Для Хлебникова Азия больше, чем регион земного шара: она принадлежит области сознания, здесь разум обретает творческое состояние особого рода. На этой территории духа личность и учение Будды необычайно значимы. Гаутама Сакьямуни упомянут Будетлянином и в поэтических произведениях, и в переписке, и в статьях о ритмах времени. Столь ощутимая тяга к проповеднику из Бенареса у Хлебникова парадоксальным образом связана с радикальным отказом от любой модели религиозного познания мира и сходством подходов к духовной стороне жизни: у обоих мыслителей налицо стремление сорвать пелену вселенской иллюзии и познать истинную суть вещей, одно и то же стремление освободить человечество от ужаса времени, судьбы и смерти. И в том, и в другом случае вестник нового знания и нового мышления действует как избавитель человечества от его главнейших заблуждений. Одновременно Будетлянин, наверняка учитывая звуковое сродство самоназвания с Буддой (Просветлённым), видит в нём соперника: оба стремятся избавить человечество от его метафизических мук, но Будда действует словом, а Будетлянин — числом. Этим объясняется обилие у Хлебникова буддийских цитат и ожесточённая борьба с любой попыткой спасения словом, наглядно проявленная символическим сожжением в одну из январских ночей 1918 г. в Астрахани романа «Искушение Святого Антония» Г. Флобера:

         Я выдумал новое освещение: я взял «Искушение святого Антония» Флобера и прочитал его всего, зажигая одну страницу и при её свете прочитывая другую; множество имен, множество богов мелькнуло в сознании, едва волнуя, задевая одни струны, оставляя в покое другие, и потом все эти веры, почитания, учения земного шара обратились в чёрный шуршащий пепел. Сделав это, я понял, что я должен был так поступить. Я утопал в едком белом дыму над жертвой. Имена, вероисповедания горели, как сухой хворост. Волхвы, жрецы, пророки, бесаватели — слабый улов и невод слов тысяч [человеческого рода, его волн и размеров] — все были связаны хворостом в руках жестокого жреца. ‹...›
          Имя Иисуса Христа, имя Магомета и Будды трепетало в огне, как руно овцы, принесенной мной в жертву 1918 году. Как гальки в прозрачной волне, перекатывались эти стертые имена людских грёз и быта в мерной речи Флобера.
         Едкий дым стоял вокруг меня. Стало легко и свободно. ³

Родился 28 октября 1885 года в стане монгольских, исповедующих Будду, кочевников, — сообщает поэт в автобиографической заметке.⁴ В декларации «Индо-русский союз», составленной там же, в Астрахани, и в том же 1918 г., заявлено:

         В Астрахани, соединяющей три мира — арийский, индийский и каспийский, треугольник Христа, Будды и Магомета, — волею судьбы образован этот союз.⁵

В статье, написанной в апреле 1922 года, за два месяца до смерти, Хлебников пишет, что самое крупное светило, взошедшее за это время, это “вера четырёх измерений” — изваяние из сыра работы Митурича.⁶ Это была творожная пасха, которая, по словам самого художника, была изготовлена

в форме четырёхгранной пирамиды, на каждой стороне которой вытеснены эмблемы вер: христианский — крест, буддийский — след Будды, магометанский — серп месяца и будетлянский — ветви двоек и троек.⁷

Эти несколько цитат показывают особое значение Будды и его учения в жизни и творчестве Хлебникова. Он считал, что само место рождения (Астрахань) предопределило его решение осуществить синтез или даже симбиоз⁸ Востока и Запада, России и Азии (Китая и Индии). Примирение в едином экуменическом жесте христианства, ислама и буддизма — эта историческая миссия Хлебникова подразумевала провозглашение его грандиозной “идеи”, кардинального принципа будетлянства как системы полного переосмысления вселенной: всё есть число. В рамках этой неопифагорейской теории буддизм мыслится и как образец для подражания, и как предмет отрицания, подобный монотеистическим религиям. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть несколько примеров упоминания Будетлянином своего предшественника по линии любвесеятелей,⁹ не весьма лестных в устах поэта-математика. Когда в диалоге с вполне буддийским заглавием «Колесо рождений» Хлебников перечисляет выдающихся людей с одинаковыми судьбами, он помещает индийского мудреца в ряд проповедников, одухотворенных мечтателей, предполагающих спасти человечества умопостроениями, основанными на слове, — ненадёжной, в силу своей неустранимой многозначности, материи в глазах Хлебникова.¹⁰

         Брахманская учёность, Бхагавата-Пурана, относит рождение Будды своего предания — ведь ты знаешь, их было несколько — к 1101 году до Рождества Христова. С этим определением согласен целый монгольский мир буддизма: точно, был великий учитель, родившийся в 1101 году.
         Теперь, великий китаец Мэн-цзы родился через 365·2, в 371 году ‹до Р.Х.›.
         По Беку («Космическое сознание»), Иисус родился за 6 лет до христианской эры, в 6-ом году, через 365 после Мэнция.
         Через 365·4 после Иисуса, в 1454 пришёл Саванарола, „друг бедных, бич богатых”, а через 365·5 после Иисуса, в 1819 рождается Уитман, а в 1818 — Карл Маркс. Или Карл Маркс пришёл через 365·8 после брахманекого Будды, по Бхагавате-Пуране.
          Ведь Уитман — Иисус, но осыпанный искрами рабочего станка, а не брызгами моря и пылью дорог. Рабочие в дымных одеждах пришли на смену старых седых рыбаков. Вспомни, что Мэнций, великий старец Китая, учил: „народ больше, чем боги, боги больше, чем царь”, и ставил царей на последнее место в своей очереди, а творчество богов приписывал народу, а отречение от желаний буддизма имело целью смягчить сословное неравенство вольной нищетой верующих. ‹...›
         И нужно отметить красоту того, что Карл Маркс приходит через 365·8 после Будды и через 365·5 после Иисуса. Спица колеса рождений, давшая и Будду, и Мэнция, и Иисуса, даст и его. ‹...›
         Вот он, пароход времени, вращает около своей оси колесо рождений, и старая спица мелькает под новыми именами: Будда, Мэнций, Иисус, Савонарола, Маркс.¹¹

         В 558 году родился Будда с его учением о созерцании божества через отказ от желаний. Через 365·6 = 2190 в 1632 году родился Спиноза Барух, учивший о созерцании рока через непротивление, успокоение, отрешение от желаний, покорность судьбе. Желания болезненны и приносят боль. Голландский Будда 365·6 лет после индусского. Два бодисатвы.¹²

Отзвуки буддийской мысли в некоторых текстах Хлебникова бесспорны (упомянутое выше колесо рождений, мечта о вселенском правителе, властной рукой повёртывающим колесо звёзд,¹³ переселение душ¹⁴ и т.п.), но поэт противопоставляет этой же мысли улыбку Будды, победителя всех иллюзий. Это происходит в тот момент, когда он, Хлебников, первооткрыватель высшего закона вселенной, бренность всего сущего делает очевидной жестом, который перечёркивает и привычное понимание времени:

И понял вдруг: нет времени.
На крыльях поднят как орёл, я видел сразу, что было и что будет,
Пружины троек видел я и двоек
В железном чучеле миров,
Упругий говор чисел.
И стало ясно мне,
Что будет позже,
И улыбался улыбкой Будды ‹...›¹⁵

Легендарная улыбка древних изваяний Будды¹⁶ выражает не что иное, как блаженство того, кто стяжал высшее знание. Лирический герой чудесавля «Взлом вселенной», героизированная фигура автора, достигает блаженства через познание закона становления, основанного на числе, на ритме времени, который может быть описан числовыми уравнениями. В этом отношении Хлебников очень близок буддийской философии Нагарджуны, согласно которой время и его промежутки — иллюзия, но это лишь формальное сходство, ибо Хлебников основывает своё открытие на аподиктических устоях научного доказательства. Вербальность философии устраняется исключительно в интересах математического языка, единственной семантической системы, адекватной реальности, поскольку она создаёт её, а не пассивно описывает. Таким образом, буддийские установки (вселенская монархия, переселение душ, понимание времени как иллюзии) у Хлебникова в конечном итоге являются лишь образами или метафорами истолкования вселенной, в результате которого множественность и разнообразие явлений поглощаются всеохватным единством.

Если Хлебников — мыслитель, и мыслитель не религиозный, чьи прозрения продолжают привлекать внимание математиков, физиков и биологов,¹⁷ то он же и один из тех поэтов созвездия школ, обычно называемых авангардом, которые мощно обновили поэтику Серебряного века. Применительно к художественной речи, структуре и стилю поэтических произведений, созданных им, по собственному признанию поэта, для пения,¹⁸ возникает вопрос о возможном влиянии на него стилистики буддийской мысли. Хлебников был весьма сведущ в иноземных типах и способах мышления, особенно в эстетических системах Востока,¹⁹ эти знания ощутимы на самых глубоких уровнях его словесного творчества.

Тематически буддийская философия вдохновила его на создание стихотворения о жизни как реке, которую человек пересекает на плоту — от существования во плоти (жизни сочный и весёлый плод) до смерти (нерадостный брег), теша себя мыслью о бессмертии:

О, женщины! О, меньший брат,
Вас надо брать,
Какие вы есть,
Или время выест
Жизни сочный и весёлый плод,
Что качается всегда над рекой, где мысль
о бессмертии — в нерадостный брег плот,
На стеблях мигов,
Всегда чуждых игол.
И там, где женщины, мы всегда с ними.
Мы вами, в вас лучшее с влаги жизни снимем.
Ах, нам несказуемо милый сон издавна снится!
И мила мигов малых колесница!²⁰

Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока
Да это небо,
Да эти облака!²¹

Быть в постоянной готовности принимать вещи такими, какие они есть, открываться каждому мигу жизни в его онтологической полноте мгновенно-абсолютного, ослепительного вторжения вечности, — вот чувственность этого подлинно буддийского “ценотизма”, заимствующего строение стиха японского жанра хайку.²²

Если в своей поэтической речи Хлебников с поразительной точностью воспроизводит “буддийскую тональность”, то в лингвистических теориях он заново изобретает некоторые концепции индийского буддизма. Речь, разумеется, о типологическом сходстве, а не о заимствованиях. Его магическая или воображаемая теория “звуков-зародышей” или “звуков-семян”, согласно которой минимальные, примитивные звуки языка естественным образом порождают значения, находит фундаментальных предшественниц сначала в ведической практике, а затем в различных школах буддизма — философских системах, основанных на уверенности в порождении реальности сочетаниями звуков, её обозначающими. Согласно этому воззрению, алфавит (точнее, совокупность фонем, наличествующих в данном языке) оказывается вместилищем творческих энергий, где сливаются мысль и бытие, звуки и значения, слова и вещи. Таким образом, этот субстанциальный язык способен бесконечно генерировать автономные “вещи” или “миры”, стихотворения-вселенные.²³ Но и здесь Хлебников остаётся верен позитивной науке: общая цель его “воображаемой филологии” отнюдь не религиозна и не мистична. Так, в статье «Если взять круг...» поэт-мыслитель “эйдетически” сводит мистический заряд звуков, составляющих священный слог буддистов ‘Ом’ (знаменитое обращение к бодхисаттве Авалокитешваре „Ом мани падме хум”) к простым формулам и арифметическим операциям. Вот его математические выкладки:

         Индусы произносят оум, оум, повторяя с разной силой много раз. Они поклонники Нирваны, становления ничем. Но при повторении оу, показатель в 3(2²⁺ⁿ – n) переходит от значения единицы до значения нуля. Число колебаний 3 в 3(2²⁺ⁿ – n) звучит как о при n = 1 и звучит как у при n = 0. М, как мы видели, значит деление на бесконечное число частей.
         Если величина показателя звука есть значение этого звука, то священный лепет индусов оум–оум–оум значит: я, единица духа, становлюсь ничем, через бесконечное деление из единицы становлюсь ничем. Говоря, дух отождествляет себя со степенью звука, которым говорит, так как в порядке оу заключён переход значения показателя от единицы до ничего. Путь единицы в ничто через деление — таков смысл этого звучания. Но это есть основная истина веры буддистов.²⁴

Парадоксально, но именно как тотальная наука о числах, арифмософия, чья сила истолкования распространяется на все явления вселенной, будетлянство Хлебникова обнаруживает тревожное сходство с тантрическим вариантом буддизма, который стирает всякое различие между воображаемым и реальным.²⁵ Если в «Досках судьбы» поэт-футурист Хлебников излагает своё учение о числовом строении всей совокупности событий мироздания, то в статье «Наша основа» он удивительным образом применяет это открытие. Математическая концепция поясняется образом играющего на балалайке будетлянина:

         Он играет. Звучание одной струны вызывает сдвиги человечества через 317 лет. Звучание другой — шаги и удары сердца, третья — главная ось звукового мира. Перед нами будетлянин со своей “балалайкой”. На ней, прикованный к струнам, трепещет призрак человечества. А будетлянин играет, и ему кажется, что вражду стран можно заменить ворожбой струн.²⁶

Откровением поэта-пророка в его «Досках судьбы», этих скрижалях закона времени, история отнюдь не прерывает своего обычного хода, но радикально меняется её понимание: отныне человечеству предлагается играть историю, а не творить её, и этот триумф игрового (или театрального) начала знаменует собой установление единовластия художественного воображения. Неразличимость вымысла и реальности устанавливает и освящает абсолютное превосходство мысли. Эта новая, не уступающая открытию Коперника, революция, на основании утопии массово переводящая исторические события исключительно в область интеллектуальной деятельности, провозглашена в главе «Война» «Досок судьбы»:

         Однажды я задумчиво сидел с пером в руке. Перо праздно висело в воздухе. Вдруг прилетела война, и, равная весёлой мухе, села на чернильницу. Умирая, она поползла по книге, и это следы её ног, когда она ползла, слипшимся комком, вся покрытая чернилами. Такова судьба войны. Война утонет в чернильнице писателя. Некогда грубое всегда можно заменить “тонким”. А война есть грубое решение очередного уравнения времени. Война — начертательное искусство, подобное древним доскам. Но её числа пишутся не чернилами, а вещественно: веществом трупов, мёртвых тел, сожжённых столиц. Учение, что корни времён суть власти природы событий, как кол из будущего втыкается в современность. Одну и ту же задачу смены равновесия можно решить и путём войны, и путём чернил.
         Мёртвые толпы числа войны во втором случае не нужны.²⁷

Эта милая философская сказка выдаёт непомерную самонадеянность Будетлянина: объять всё достоверное воображаемым. Провозглашённого всемогущества разума достаточно, чтобы обеспечить малейшему движению мысли всемирно-исторические последствия. Война, побеждённая расчётом и мыслью, побеждается на деле. Созерцины истории отныне разыгрываются в голове футуриста, который постиг мир — и воссоздаёт его чисто умозрительно. Такая гипертрофия “действующего интеллекта” встречается только в тантрической версии позднего буддизма, с её кульминацией панпсихизма.²⁸ Какова же истинная причина столь разительного “типологического сближения” будетлянства (футуризма или хлебниковского футуризма) с учением Будды?

Не останавливаясь подробно на многозначительной парономастической смычке имени Буддха (Будда) и названия футуристической школы (будетлянство),²⁹ следует отметить тождество умопостроений мудрого индийского аскета и поэта-мыслителя из Астрахани — „короля времени” и Председателя земного шара.³⁰ Непререкаемое главенство идеи у обоих изгоняет любого рода реальность. В остатке — чистые формы и совокупность отношений между умопостигаемым, причём идея никогда не воплощается в явления реального мира и не загрязняется соприкосновением с ним, ибо идеальное суть реальность сама в себе. По своим последствиям панарифметизм Хлебникова сближается с учением о всеобщем сострадании и четырёх “святых истинах”. Вера — вот чего требует и слово “Просветлённого”, и слово Будды нового времени, будетлянина Велимира Хлебникова, апостола спасения наукой и пророка Числобога.³¹.

————————

         Примечания

¹    На приезд Маринетти в Россию // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 250.
²    Письмо А. Белому //  Велимир Хлебников.  Неизданные произведения. М. 1940. С. 472.
³    „Personne ne niera que je porte votre globe terrestre... ” //  Khlebnikov.  Nouvelles du Je et du Monde. P.: Editions de l’imprimerie Nationale. 1974. P. 271–272.
⁴    Автобиографическая заметка // Велимир Хлебников. Неизданные произведения. М. 1940. С. 352.
⁵    В. Хлебников.  Индо-русский союз, Азосоюз. Приношу горячую благодарность профессору Л. Камеяма за передачу мне копии этих рукописей.
⁶    В. Хлебников.  Ветка вербы / Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 142.
⁷    П. Митурич.  Записки сурового реалиста эпохи авангарда. М. 1997. С. 54.
⁸    Симбиоз достигается путём скрещивания рас, как это следует из Отчёта об открытии Народного университета в Астрахани //  Велимир Хлебников.  Неизданные произведения. М. 1940. С. 351.
⁹    В. Хлебников.  Поединок с Хаммураби //  В. Хлебников.  Собрание сочинений. München. 1972. T. III. P. 460.
¹⁰   См.:  Время мера мира //   В. Хлебников.  Собрание сочинений. München. 1972. T. III. P. 446–447.
¹¹   В. Хлебников.  Колесо рождений // Вестник Общества Велимира Хлебникова. М. 1996. С. 38–39.
¹²   В.Хлебников.  Медные доски // Вестник Общества Велимира Хлебникова, №2. М. 1999. С. 63.
¹³   Миф о правителе вселенной, вращающем колесо времени, появляется в статье В. Хлебникова «О пользе изучения сказок» (Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933, Т. V. С. 296–297). Чакаватти Галагалаяма, упомянутый в этой статье, специфическим объектом которой является изучение ожидаемого образа примирившегося и единого человечества, образа, точно представленного сказками и религиозными мифологиями, есть не что иное, как “чаккаварти раджас” индийского буддизма. ассоциируется у Хлебникова со сказочным образом Будды в школе Калачакры или «Колесом времени» (ср.:  E. Conze.  Le bouddhisme dans son essence et son développement / ed. Payot. P. 1971. P. 86, 93). Тот же смысл имеет отсылка к буддийскому царю Ашоке в области философско-политических концепций Хлебникова: утопия правления вселенского царя, который объединит человечество под руководством руководящей идеи, способной на деле осуществить равенство и братство  (Велимир Хлебников.  Неизданные произведения. М. 1940. С. 317).
¹⁴   Об этом добуддийском мотиве, перенятом буддизмом, ср. ремарку В. Хебникова в конце его статьи «Медные доски» (Вестник Общества Велимира Хлебникова, №2. М. 1999. С. 64).
¹⁵   Взлом вселенной // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1931. Т. III. С.95.
¹⁶   Упоминание статуи улыбающегося Будды в повести Хлебникова «Есир» // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1932. Т. IV. С. 104.
¹⁷   См.: Мир Велимира Хлебникова. М. 2000. В частности, статьи Б.М. Владимирского и В.П .Кузьменко (там же, с. 723–756). Ср. также:  В.В. Бабков.  Симбиоз, метабиоз и учение о биосфере // Онтогенез — Эволюция — Биосфера М. 1989. С. 244–253.
¹⁸   Предложения // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933, Т. V. С. 158;  Из записных книжек, там же, с. 271.
¹⁹   См. письмо В. Хлебникова к А. Кручёных от августа-сентября 1912 г. // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 298.
²⁰   О, женщины!.. // Велимир Хлебников.  Неизданные произведения. М. 1940. С. 246.
²¹   Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1931. Т. III. С. 399.
²²   О краткой форме в японской поэзии и её структуре ср. письмо В. Хлебникова к А. Кручёных от августа-сентября 1912 г. // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 298. Образец буддийской поэзии (в секте Чань) см.:  E. Conze.  Le bouddhisme dans son essence et son développement / ed. Payot. P. 1971. P. 237.
²³   См.:  Наша основа // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 228;  О современной поэзии // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 222–224,  О стихах // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 225–227.
²⁴   Хлебников В.  Если взять круг... //  Велимир Хлебников.  Доски судьбы. М. 2000. С. 154.
²⁵   О буддизме и его многочисленных разновидностях см.:  André Barreau.  Le bouddhisme indien // Histoire des religions. Encyclopédie de La Pléiade. P. 1970. T. I. P. 1146–1215.
²⁶   Наша основа // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 239.
²⁷   Доски судьбы. Лист IV. М. 2000. С. 60.
²⁸   André Barreau.  Le bouddhisme indien // Histoire des religions. Encyclopédie de La Pléiade. P. 1970. T. I. P. 1205–1212.
²⁹ См.:  В.П. Григорьев.  Будетлянин. М. 2000. С. 296. Великий хлебниковед выдвигает гипотезу о том, что неологические существительные Хлебникова на -да (красавда, нежда и т.д.), возможно, построены по “буддийской” модели и, таким образом, интерпретируется как производные от корня буд- и суффикса да, как и слова ‘правда’. ‘нужда’ и др.
³⁰   Из дневника // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1933. Т. V. С. 333.
³¹   См.:  Скуфья скифа // Собрание произведений Велимира Хлебникова. Л. 1932. Т. IV. С. 82–84.

Воспроизведено по:
Velimir Xlebnikov et le Bouddhisme //  Jean-Claude Lanne.  Velimir Xlebnikov. Volume II. 2014.
Centre d’Études Slaves André Lirondelle (CESAL).
Université Jean Moulin Lyon 3. P. 445–455.
Перевод В. Молотилова.

Благодарим проф. Ж.-Ф. Жаккара (Женева, Швейцария) за содействие web-изданию.

Персональная страница Ж.-К. Ланна на www.ka2.ru
карта  сайта		главная    страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
Since 2004     Not for commerce     vaccinate@yandex.ru