ервым из “имажинистов”, с которым познакомился будетлянин Велимир Хлебников, был Вадим Шершеневич. Это начало 1914 г., за пять лет до манифестирования себя “имажинистами” группы московских поэтов (С. Есенин, А. Мариенгоф, В. Шершеневич, И. Грузинов, Р. Ивнев, А. Кусиков). Входивший до этого в модернистскую группу «Мезонин поэзии», Шершеневич решил сотрудничать с “кубофутуристами” (Д. Бурлюк, В. Каменский, А. Кручёных, Б. Лившиц, В. Маяковский, В. Хлебников). Первым актом возможного блока поэтов-авангардистов стало письмо в редакцию московской газеты «Новь» (15 февраля 1914) по поводу приезда в Россию Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1947). „Отрицая всякую преемственность от итало-футуристов, укажем на литературный параллелизм. Футуризм — общественное течение, рожденное большим городом, который сам уничтожает всякие национальные различия. Поэзия грядущего — космополитична”.1
Следующим актом сотрудничества московских авангардистов поэзии стал выпуск «Первого журнала русских футуристов» (ПЖРФ) весной 1914 г. Издателем первого (и единственного!) “журнала” был Д. Бурлюк. Фактическим составителем и редактором — Вадим Шершеневич. Адрес редакции, указанный в книге, был местом проживания самого В.Г. Шершеневича (Москва, Воздвиженка, д. 2). Здесь и общались будетлянин и “мезонист” в качестве соратников по “футуризму”.
В.В. Хлебников по своему психотипу человек трудный для долгого и тесного общения. Бурлюк и Маяковский на рубеже 1913–1914 гг. в Москве были не часто, гастролируя по городам юга России. В своих мемуарах Бенедикт Лившиц упоминает письмо ему Д. Бурлюка из Ростова: „Очень жаль, что ты не живёшь в Москве. Пришлось печатание поручить Шершеневичу и — мальчишеское самолюбие! — № 1–2 журнала вышел вздор!” Далее мемуарист пишет, что „жалко подражая Маяковскому, Шершеневич не постеснялся выбросить из журнала ряд вещей Хлебникова, нафаршировав издание безответственными писаниями каких-то Эгистов, Гаеров, Вагусов, прославлявших его “гениальные стихи”. Мемуары Б. Лившица2
В главе об истории ПЖРФ (С. 514–515) Шершеневич оценивает мемуары Лившица как ничтожные и в теоретических рассуждениях, и в изложении фактов. Он пишет:
Что Шершеневич изъял из материалов Хлебникова, переданных ему Бурлюком для ПЖРФ, остаётся загадкой. Едва ли редактор-составитель держал в руках «Открытое письмо», адресованное бурлюкам и подписанное Виктор Владимирович Хлебников, ставшее известным много лет спустя. Во всяком случае, Шершеневич действовал по своему усмотрению, не считаясь с протестом автора письма. И это, прежде всего, важно понять: каково отношение редактора к печатаемому материалу, что интересовало “имажиниста” и будетлянина?
Интересно, что в предуведомлении ПЖРФ даётся внушительный список авторов издания. Только пять в этом длинном перечне выделены особым шрифтом с названием имени и фамилии: Константин Большаков, Давид Бурлюк, Василий Кандинский, Владимир Маяковский, Вадим Шершеневич. В числе не удостоившихся такой знаковости — В. Хлебников.
В мемуарах «Великолепный очевидец» Хлебников — рядовой объект авторского жизнеописания, не друг и не враг. Фрагмент, ему посвящённый (С. 520), содержит традиционные для многих других воспоминаний о будетлянине черты странного человека, который „мог годами не переодеваться и не мыться”, который одним своим видом „испугал швейцара”, который „читал стихи тише, чем это нужно, чтоб их нельзя было расслышать ‹...› звука не было, только шевеление губ. Стихи были непонятные, но полные исканий и задора, хотя немного нарочитые”.
Никакой попытки углубления в сущность этих “исканий”, истолкования эстетической направленности этого “задора” в мемуарах Шершеневича нет. Но в его собственных стихах хлебниковская “нарочитость” присутствует нередко. Чего стоит, например, фонетическая и морфологическая нарочитость таких строк (в “хлебниковском духе”):
Имажинисты считали Шершеневича наиболее сведущим в современной поэзии. Вадим, несколько старше Сергея и Анатолия (триумвират группы), пришёл к идее тотальной образности художественного слова через разные школы и направления. По его позднейшему мнению, из „окрысившихся [на имажинистов!] футуристов только Хлебников радостно принял их первые шаги” (С. 553).
Первый сборник имажинистов (С. Есенин, А. Мариенгоф, В. Шершеневич), из которого приведены стиховые примеры, называется «Плавильня слов». Это, безусловно, вариация хлебниковской модели словосочетания — Ваяльня слов из словотворческой стихопрозы «Песнь Мирязя» (СС V: 34), опубликованной в сборнике футуристов «Гилеи» 1914 г. «Молоко кобылиц».6
Сборник имажинистов датируется 1920 г. В «Романе без вранья» А. Мариенгофа есть эпизод встречи весной 1920 г. в Харькове двух авторов «Плавильни слов» с Хлебниковым, совсем недавно выписанным из больницы и жившим в коммуне-общежитии его местных почитателей. Из главы 28:
Напомним, по случаю, что отчество Хлебникова — Владимирович. Трудно сказать, ошибся ли здесь Мариенгоф, или так, действительно, называл Велимира Есенин. Так или иначе, — это добавочный штрих в картину сознательно игрового (точнее, шутовского или карнавального) поведения имажинистов на этом вечере.
Вместе с тем, харьковская встреча 1920 г. инициировала новый сборник имажинистов — «Харчевня зорь», в котором Хлебников напечатан вместе с Есениным и Мариенгофом. У Велимира в сборнике три стихотворения: два малоизвестны — «Город будущего» и «Горные чары» (СС II: 45, 71), третье, без названия, нередко цитируется именно в связи с имажинизмом:
В «Романе без вранья» (1926) оно приведено без двух первых строк, очень важных для такой стиховой миниатюры, которая показывает, что Хлебников понимал смысл и двусмысленность имажинизма (имаго), знал тексты Есенина («Преображение») и Мариенгофа («Анатолеград»).8
Самая большая вещь в харьковском сборнике имажинистов — „маленькая поэма” Есенина «Кобыльи корабли». В названии, по мнению знающих религиеведов, есть некая ассоциация с апокалиптической образностью хлыстовских радений. Есенин считал это произведение своей значимой творческой удачей. В 1922 г. его перевели на французский язык, оно вошло в парижскую книгу стихов «Исповедь хулигана». Мариенгоф в «Романе...» называет эту вещь „замечательной” и объясняет содержание обстановкой и настроением страшных лет Гражданской войны, голодной разрухой, не миновавшей и улицы Москвы. По воспоминанию Мариенгофа, на Мясницкой, против Почтамта, „лежали раздувшиеся лошадиные трупы, на них сидели вороны и доклевывали глазной студень в пустых орбитах” (С. 328). Смертельный смрад и полный развал нормальной жизни символизируют в поэме „рваные животы кобыл, / чёрные паруса воронов”.9
После смерти Есенина покровительствовавший ему большевистский публицист Г.Ф. Устинов (1889–1932) называл «Кобыльи корабли» самым неудачным произведением поэта, а в третьей её строфе увидел даже скрытую политическую оппозиционность к новой революционной власти:
Есть сходные по тону картины такого смертельного состояния страны в стихах других русских поэтов. Прежде всего, — «Смерть коня» Хлебникова:
Это стихотворение датируется 1918 г. А в 1913 и 1914 гг. дважды печаталась — сначала в коллективном сборнике «Союз молодёжи», а потом в авторском «Изборнике» — большая словотворческая поэма Хлебникова под названиями «Война» и «Война — смерть», которую А. Кручёных называл «Революция», вероятно, опираясь на какие-то толкования самого автора. Несколько строф из неё.
Научная корректность не позволяет интерпретацию этих строк и строф двух совершенно разных поэтов как контекстное сопоставление их на уровне стилистических аллюзий и парафраз. Тут дело в какой-то глубоко заложенной (даже вне словесного оформления) природе их поэтических мироощущений. В имажинистском триумвирате именно Есенин ближе других к Хлебникову. Это прослеживается в самых разных аспектах их биографий и творческих устремлений. Так, например, Есенин говорил, что и„з всех петербуржцев любит только Разумника Васильевича, да Серёжу Городецкого” (А. Мариенгоф).
Автор нашумевшей в начале XX в. книги стихов «Ярь»10
И провинциал Виктор Хлебников, приехавший в столицу империи с желанием вернуть русское слово к незамутненным славянским основам, уже как один из авторов авангардного «Садка судей» подарил Городецкому эту книгу с дарственной надписью: ‹...› одно лето носивший за пазухой «Ярь», любящий и благодарный Хлебников. 10.IV.13. А до этого в словотворческой «Песне Мирязя»: Я был ещё молодой леший, я был Городецким, у меня вился по хребту буйный волос (СС V: 27). Постоянная работа Хлебникова со словарём В. И. Даля, с книгой И.П. Сахарова «Сказания русского народа» родственны историко-филологическому интересу Есенина к рязанским летописям и академическим исследованиям А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу».
Уважаемый Есениным литературовед и публицист Р.В. Иванов-Разумник (1878–1946) вспоминал об их давних разговорах с молодым поэтом на тему
Статья Есенина «Ключи Марии» (1918) и филологические штудии Хлебникова (например, «О простых именах языка») имели источником мифологическое богатство и стихийность русской повседневной речи.
В свою очередь, знаменитый лингвист XX в. Р.О. Якобсон вспоминал, что, познакомившись с Хлебниковым в 1913 г., он говорил с поэтом, причисленным к “будущникам”, об архаике бесовских песен, заговоров, о детских считалках и присказках, о внутренних законах сектантских глоссолалий и непонятных гностических заклинаниях.12
Весной – летом 1920 г. в Харькове на заседаниях литературной студии «Грядущее» Хлебников объяснял законы поэтической речи:
Иванов-Разумник (политически активный эсер в 1917–1920 гг.) организовал и возглавил литературную группу и альманах «Скифы». Одним из главных стимулов его инициативы несомненно было творчество Есенина, чья поэма «Инония» именно в “скифской” интерпретации и републикации 1920 г. (Берлин) стала широко известна и вызвала громкий резонанс литературного зарубежья, где настойчиво акцентировалась её “сектантски-хлыстовская” стихия, как особое выражение российско-крестьянской революционной роли.
Хлебников, лично не связанный с этим кругом лиц и литературных изданий, был очевидным носителем самой идеи “скифства”. Об этом напоминает одно из его “преземшарных” кричалей (воззваний) 1918 г. — «Построим древнее отношение Скифской страны к Скифскому богу» (СС VI: 270). Но “скифство” для него — это подступ к более определённой сущности: “азийство” России. Для Хлебникова, принципиального “не западника”, это аксиома (см. другие его воззвания того же года: «Индо-русский союз» и «Азосоюз»). Но, ведь, и Есенин (“пророк” и “скандалист” в одном лице) живёт в „Рассее”, в „Азиатской стороне”, в городе, где „золотая дремотная Азия опочила на куполах”.
Здесь к месту вспомнить и его хорошо всем известные «Персидские мотивы». Творческую историю этого стихового цикла принято обычно начинать с желания Есенина поехать на Кавказ осенью 1924 г. Но вот в письме Мариенгофу (февраль 1922 г.) он сообщает о своём намерении поехать в Тифлис и неожиданно кончает словами: „Проклятая Персия!”13
В Харькове, встречаясь с Хлебниковым, Есенин мог знать о желании поэта-странника увидеть Персию. В январе 1922 г. в Москве вышел журнал «Маковец» с публикацией стихотворения Хлебникова «Ночь в Персии» (СС II: 216). Едва ли это новое литературно-философское издание, в котором прямое участие принял известный богослов и ученый П.А. Флоренский (1882–1943), прошло мимо сознания Есенина. Оказавшись реально на Кавказе, он писал друзьям, что ему в Москве делать нечего, он собирается в Тегеран. Но дальше Баку Есенин не уехал. Здесь и написаны все его «Персидские мотивы».
Хлебников тоже бóльшую часть своих персидско-иранских произведений написал (или, точнее, записал в свою тетрадь “Гроссбух”) в столице советизируемого Азербайджана. Промежуток между пребыванием в этом нерусском городе двух русских поэтов — три года.
«Персидские мотивы» — это лирика условного ориентализма; Есенин свою Персию сочинил. Стихопроза Хлебникова — это почти документированная достоверность: будетлянин Персию видел.
В нескольких произведениях Хлебникова о его пребывании в северной провинции Персии Гиляне упоминается книга «Шахнаме» Фирдоуси (классика X века на языке фарси). Есенин употребляет это имя, сохраняя ритм строки: в форме — ‘Фирдуси’ („Голубая родина Фирдуси”). Небольшое стихотворение Хлебникова «Шахсейн-вахсейн» (СС II: 134) о ритуале кровавого самобичевания мусульман-шиитов может быть комментарием к строфе Есенина:
Персияне, встречавшиеся с Хлебниковым, называли его (по внешнему виду) — Урус... Русский дервиш... Гуль-мулла (СС II: 210). У Есенина девушки с экзотическими именами Шаганэ, Лала, Гелия (иногда в чадрах), предупреждённые, что в далекой России он „известный, признанный поэт”, не должны „позабыть о ласковом урусе”. Но и в бакинской “Персии”, восхищаясь „синими цветами Тегерана”, сказочными красотами „Хороссана” и „Шираза”, поэт знает, что они „не лучше рязанских раздолий”. Он постоянно думает: „Мне пора обратно ехать в Русь”. Есенинская „Русь” и в персидских стихах подтверждает свою частотность в поэтическом именослове автора. У всех это в памяти и на слуху.
«Персидские мотивы» моментально приобрели читательскую популярность. Их считали почти вершиной лирики Есенина. Хотя были и ядовитые критические оценки этого цикла как следования изжитым образцам сентиментальной романсовости и традициям литературного ориентализма. Впрямую связывать эти “мотивы” с прозаизированным свободным стихом Хлебникова, конечно, не следует. Для будетлянина характерно в данном случае стремление к фиксации своих впечатлений от реального Востока. Он называет города, не имеющие сказочного ореола: каспийские порты Решт и Энзели. Он точно называет местные плоды: портахал и нарынч. Он наблюдает мусульманские праздники: Новруз и байрам. Он знает, что Персия — страна, где завязывается общий узел Индии и России.
В собственной стране Хлебников — поэт неизвестный и непризнанный. С персидскими девушками не знаком, а девушки в России о нём не помнят. Но страна с коротким названием Русь в поэтическом именослове Велимира тоже присутствует, хотя это мало кому известно. Например, Русь, ты вся поцелуй на морозе! (СС II: 319) с пушкинской аллюзией из 1829 г.: Как жарко поцелуй пылает на морозе. Или Русь, зелёная в месяц Ай! (СС II: 320) как фрагмент задуманного им славянского календаря, инициированный исследованием А.Н. Афанасьева «Народные праздники. Олицетворение четырёх времен года и двенадцати месяцев», книгой И.П. Сахарова «Сказания русского народа. Народный дневник».
В историко-литературном плане интересно, прежде всего, само сосуществование таких разных поэтик (Хлебникова и Есенина) в реальном бытовании национальной культуры.
Однако вернемся из Баку в Харьков, от «Персидских мотивов» к имажинизму «Кобыльих кораблей». Многим современникам „маленькая поэма” Есенина казалась не свойственной этому песеннику. Удивляла и даже возмущала приблизительность, „неряшливость” рифм („смрада — сад”, „накинь — собаки”, „туда — дол”, „волоса — высасывать”) внутри строф содержательно драматичных до экзальтации:
Прежде всех не одобрил такие „обломки рифм и хромые стопы” Николай Клюев (старший в среде “мужиковствующих” поэтов), видя в них пагубное влияние Мариенгофа.
Последний же вспоминал в 25 главе своего «Романа...», что они с Есениным, действительно, в эти годы (1919–1920) специально и вместе занимались поисками образных корней в словах, фонетически соотносимых в целенаправленном смешении ассонансов и диссонансов: „Крыса — грызть”, „зерно — озеро”, „рука — ручей — река — речь” (С. 349).
Невольно вспоминаются строки Хлебникова, нигде не напечатанные при жизни и оставшиеся только в памяти Маяковского: леса лысы / леса обезлосили / леса обезлисили.15
По-видимому, не случайно друзья-имажинисты взяли в сборник «Харчевня зорь» стихотворение Хлебникова «Горные чары» (1919):
Этот лирический сюжет развивается сменой паронимических звукообразов, которые были интересны двум имаго, во всяком случае, не противоречили их стилистическим опытам.
Харьковская встреча весной 1920 г. не была, конечно, случайной. По своей групповой тактике имажинисты хотели оторвать Хлебникова от враждебного им футуристического стана. Для них (Есенина, прежде всего) в Председателе Земного Шара интересно было сочетание радикального эстетического новаторства и очевидной погруженности в русскую национальную стихию (в самом общем, не отрефлексированном смысле). В том же 1920 г. на афише их коллективного вечера значился тезис: «Раздел Земного Шара». У Шершеневича это декларировалось особо: „Трублю сиреной строчек, шофёр земного шара”. Вместе они называли себя — „вагоновожатыми мира”.
Помимо трёх стихотворений, помещённых в «Харчевне зорь», московские гости, по-видимому, обещали Хлебникову и другие публикации его произведений. В письме к О.М. Брику (в Москву) Велимир сообщал: Так как мне делали предложения Есенин и др., я бы хотел знать, существует ли срок, хотя бы двухмесячный, для выхода в свет полного собрания? (СС VI: 198). Он напоминал таким образом о готовившемся весной 1919 г. издательством футуристов «ИМО» томе своих сочинений, над которым работал Роман Якобсон (проект не был реализован). В 1921 г. издательством «Имажинисты» отдельной книгой была напечатана харьковская поэма Хлебникова «Ночь в окопе».16
В 1922 г. в сборнике «Имажинисты» появилось стихотворение (5 строф) Рюрика Ивнева (датировано „май 1919”) с посвящением — „В. Хлебникову”:
Ивнев — ещё один имажинист, с которым Хлебников был знаком до образования группы. Они тесно общались летом 1918 г. в Астрахани. Хлебников жил тогда у родителей, иногда печатался в армейской газете «Красный воин». Ивнев по командировке Наркомпроса приехал в Астрахань на открытие Народного университета. Поэты вместе посетили дельту Волги, где задуман был отцом Велимира (орнитологом и естествоиспытателем) природный заповедник. Хлебников привлёк Ивнева к написанию «Манифеста Младоазии»: В Астрахани, соединившей три мира — арийский, индийский и каспийский треугольник Христа, Будды и Магомета, волею судьбы образован этот союз (СС VI: 271).
Обидчивый и подозрительный по натуре, Хлебников имел основания обижаться на Есенина и его коллег. Вернувшись после своих долгих скитаний в Москву (самый конец 1921 г.), он написал в альбоме Алексея Кручёных под портретом Есенина: Полетевший из рязанских полей в Питер ангелочек делается типом Ломброзо и говорит о себе — „я хулиган”.17
В своём последнем рабочем блокноте под авторским названием «Крыса» среди имён людей, имевших вес в журнально-издательском мире, Хлебников написал — Есенин.18
Возвратившись в Россию после поездки в Европу и Америку, Есенин постепенно стал отделяться от своих друзей по имажинистскому триумвирату, вплоть до полного разрыва с ними. В августе 1924 г. письмом в газету «Правда» (вместе с И. Грузиновым) он заявил о „роспуске группы имажинистов”. Былые друзья печатно же ответили, что „роспуск” является всего лишь доказательством творческого падения и анархической распущенности самого Есенина.
К 1924 г. Мариенгоф и Шершеневич стали для Есенина совершенно чуждыми в силу их гипертрофированного, как ему казалось, урбанизма и космополитичности. „Последний поэт деревни” хотел погрузиться в корневую почву России и вновь сблизиться с поэтами, отнесёнными, по понятиям того времени, к лагерю “мужиковствующих” (Н. Клюев, С. Клычков, П. Орешин, А. Ширяевцев).
Прожившие долгую литературную жизнь Мариенгоф и Шершеневич после смерти Есенина перестали писать стихи (по крайней мере, активно печататься как поэты). Если мемуары Шершеневича «Великолепный очевидец» были реакцией на книгу Лившица о русском футуризме, то «Роман без вранья» Мариенгофа написан, кажется, буквально по следам стихотворения Маяковского «Сергею Есенину» и статьи «Как делать стихи» с рассказом об истории его, футуриста, отношений со „звонким забулдыгой-подмастерьем”: „Мы ругались с Есениным часто, кроя его, главным образом, за разросшийся вокруг него имажинизм”.20
В последние два года жизни былой имажинист Есенин искал возможность творчески сотрудничать с ЛЕФом, хотя бы “на автономных началах”. При этом он говорил Николаю Асееву, что „любит Маяковского и Хлебникова”.21
1 Маяковский В.В. Полн. собр. соч. М.: Гослитиздат. 1955. Т. 1. С. 369.2 Лившиц Б.К. Полутораглазый стрелец. Л.: Изд-во писателей, 1933. С. 199.3 Шершеневич В.Г. Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910–1925 // Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания А.Б. Мариенгофа, В.Г. Шершеневича, И.В. Грузинова. М.: Московский рабочий, 1990. Далее тексты Шершеневича и Мариенгофа цитируются по этому изданию.4 Письмо Хлебникова, обвиняющее братьев Бурлюков в безответственном отношении к его рукописям (старый бумажный хлам, предназначавшийся отнюдь не для печати), впервые опубликовано в издании А. Кручёных «Неизвестный Хлебников», 1931; републикация (под названием «Открытое письмо») — в Собрании произведений. Под общей редакцией Ю. Тынянова и Н. Степанова. Л.: Изд-во писателей. 1933. Т. 5. С. 257. См.: СС VI: 225, 420.5 См. в книге музыковеда Ларисы Гервер «Музыка и музыкальная мифология в творчестве русских поэтов». М.: Индрик. 2001. С. 85.6 Из статьи Б. Лившица 1914 г.: „Великая заслуга Хлебникова — открытие жидкого состояния русского языка, и что более этого открытия связано с общей концепцией футуризма?” (ПЖРФ. С. 103).7 Цит. по: Мой век... С. 358. Б.А. Глубоковский (1894–1937?) — актёр Камерного театра, печатался по вопросам искусства в журнале имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном». По политической статье в 1925 г. был выслан на Соловки, где в лагерном журнале «Соловецкие острова» были напечатаны его «Спорады. О Сергее Есенине» (1930).8 См. анализ этого стихотворения в: Лённквист Б. Хлебников — имажинист // Лённквист Б. Мироздание в слове. Поэтика Велимира Хлебникова / пер. с англ. — А.Ю. Кокотов. СПб.: Академический проект. 1999. С. 118–127.9 Есенин С.А. Полн. собр. соч.: в 7 т. (9 кн.) / Ин-т мировой лит. РАН / гл. ред. Ю.Л. Прокушев. М.: Наука; Голос. 1997. Т. 2 / подгот. текстов и коммент. С.И. Субботин. С. 77. Далее цитируется в тексте в квадратных скобках с указанием тома и страницы.10 Название книги С. Городецкого «Ярь», возможно, вызвало название коллективного сборника московских поэтов «Явь» (1918), в котором впервые напечатались вместе Есенин и А.Б. Мариенгоф.11 Цит. по: [II, 458].12 См.: Якобсон Р., Поморска К. Беседы. Иерусалим. 1980. С. 7.13 Цит. по: Мой век... С. 694.14 Есенин С. Полн. собр. соч.: в 7 т. (9 кн.) / Ин-т мировой лит. РАН / гл. ред. Ю.Л. Прокушев. М.: Наука; Голос. 1995. Т. 1 / сост. и коммент. А.А. Козловский. С. 267.15 Маяковский В.В. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 24 (В.В. Хлебникову).16 См.: Дуганов Р. О логике сюжета и реконструкции текста поэмы «Ночь в окопе» // Велимир Хлебников. Природа творчества. М.: Советский писатель. 1990. С. 212–225.17 Велимир Хлебников. Венок поэту. Антология / сост. Арсен Мирзаев. СПб.: Вита нова. 2005. С. 20.18 Хлебников В. Записная книжка / собрал и снабдил примечаниями Алексей Кручёных. М.: Изд-е Союза поэтов, 1925. С. 10.19 Vroon Ronald. Velimir Xlebnikov’s “Krysa” // Stanford Slavic Studies. 1989. Vol. 2. P. 8.20 Маяковский В.В. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 94.21 Асеев Н.Н. Три встречи с Есениным // Сергей Александрович Есенин. Воспоминания / под ред. И.В. Евдокимова. М.; Л.: Гос. изд-во. 1926. С. 184.
| Персональная страница Е.Р. Арензона на ka2.ru | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||