Примите уверения в моём совершеном к Вашей Светлости почтении, князь.

      Я в страшном упадке после дуэли с бароном. Бедняжка Алекс успел-таки нанести мне контузию. Долечиваться приходится здесь, в Сибири.
      Суть дела в двух словах.
      Вы знаете, как я дорожу отечественной словесностию. Самой жизни не пожалею. Был грех, сам корябал стишки. Генерал Денис Васильевич однажды одобрил… в подпитии было.
      А тут является вертопрах залётный из Польши на тонких ножках, с женою-красивицей (и поёт как славно! в Милане обучалась). Государь высочайше повелеть соизволил бывать им на балах. Дальше — больше. Уже наш Алекс и барон, певунья в брильянтах, детки в Пажеском…
      Это бы и ничего. Все служим. Но зачем задевать отечественную словесность? обзывать Пушкина обезьяною?
      Ну и… С лишением всех прав состояния.
      Слово чести, князь: ни о чём не жалею! И в Сибири люди живут! Службы, по совести говоря, жалко до слёз… Какими отчаянными трезвенниками командовать довелось!

Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

PS

Письмо передаю через свою приятельницу, жену жандармского полковника N.

      Князь, барон жив! Я не осиротил бедных детей его!
      Нарым восхищён искусством доктора Пирогова.

PS

Письмо передаю через свою приятельницу, жену иркутского губернатора N.
Благодарю за вспоможение. Собачья упряжка, песцовый малахай и прочая требуемая экипировка приобретены через хорошую знакомую, жену аборигена. Эта очаровательная дама предлагает себя на роль моего возницы. Встанут реки — и на Камчатку. Георг Стеллер, сподвижник отважного Беринга, отлично рекомендует искусство управления байдаркою, коим владеют молодые алеутки. Трепещите, американские плантаторы!

Шоре Ногмову передайте моё особенное неудовольствие. Отчего такая проволочка с его «Историей Черкесии»?

Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

The Colonel Prince Vladimir Gayvin-Zvenigorodsky
(спешно изучаю картофельный язык плантаторов),
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя.

      Князь,

хлопоты приуготовления бегства и некоторая неумеренность в приватной жизни,
вызванная восхитительной особенностью моей приятельницы, жены аборигена,
восстанавливать мужество Вашего покорного слуги при содействии одного
известного только в Нарыме средства, довели до возобновления припадков,
печальному наследию дуэли с бароном.

      Психика Вашего покорного слуги была до известной только ему одному степени
разрушена. Сия степень, исчисленная и перепроверенная мной в периоды
просветления рассудка, весьма и весьма непродолжительные,
оказалась равной пяти. Ровно 32 года составляет промежуток между рождением
моим, событием, насколько я помню, весьма травмирующим,
и началом возобновления припадков.

      Хлебников, наш преподаватель математики в Лицее,
был, как всегда, прав.
Я знаю Ваш скептицизм по отношению к формуле Хлебникова.
Предельная лаконичность последней представляется Вам признаком
приблизительного, огрубленного описания реалий.
Не могу разделить Ваши, простите за откровенность, заблуждения, князь.
Простонародье, сей оракул истины, утверждал и утверждает следующее:
“Краткая молитва достигает небес”; “Краткость — сестра таланта”;
“Короче, Скликасофский” и т.д.

      В обстановке, более располагающей к дискуссиям, нежели моё нынешнее
состояние интеллекта, мы, надеюсь, продолжим наши споры.
Пусть все мудрецы прошлого и настоящего, включая мудрецов Сиона,
твердят, что в споре не рождается Истина, а убивается Время.
Я склонен более доверять
интуитивистам из среды московского купечества,
известного своей практической смёткой.

      “На всякого мудреца довольно простоты”, — утверждают сии,
достигшие благополучия и неколебимого спокойствия духа, люди.

      Позволю себе отчитаться перед Вами и своею совестию о мерах,
предпринятых в Нарыме для возвращения меня в лоно, так сказать, нормы.
Здесь нет описки, князь. К Норме великого Bellini вожделенное мною состояние
не имеет никакого касательства. Скорее наоборот.
Сгореть в пламени безумной страсти, пусть даже и к моей приятельнице,
жене аборигена, мне представляется проявлением слабости духа:
негры, мучимые американскими плантаторами, до сей поры не отмщены.

      Как легко догадаться, душ Шарко, магнетизм и магическое искусство
доктора Пирогова в Нарыме недоступны. Затяжная унылая осень,
небо самого ненавистного славянину оттенка берлинской лазури,
облака человекообразных очертаний, описать кои способно перо одного лишь
Николая Васильевича Гоголя, какой-то мясной пар наместо
благорастворения воздухов, решительное отсутствие тенистых дубрав
с водопадами, гротами и руинами, где моя меланхолия
единственно и могла бы рассеяться, грубость нравов колонизаторов,
к разряду коих, увы, принадлежит и Ваш покорный слуга, —
всё это самым пагубным образом подействовало бы и на Вашу Светлость…

      Последствия контузии, полученной мною от барона, излечение коей
я полагал обеспеченным здоровым питанием, стали давать о себе знать
самым неожиданным образом: мой желудок утратил способность
усваивать пищу, приготовленную термическим способом.

     Куропатка, ещё трепещущая в моих зубах, ляжка брыкающегося оленёнка
и т.п. протеины — одни только и могли утолить аппетит,
ставший доселе немыслимым.

      Пожирать бьющего крылами рябчика, только что вынутого из силка,
парализованного рогатиной аборигена медведя, рычащего мне в лицо,
и самих мамонтов, подземных обитателей сего забытого Богом края,
стало моей привычкой, перешедшею в потребность.

      Признайтесь, Вы удивлены последним компонентом моего нарымского меню.
Александром Гумбольдтом и Сигизмундом Герберштейном установлено
полное истребление человеком этих шерстистых гигантов,
кости коих были единственным топливом наших пращуров Сарматов,
обитателей безлесых равнин, пронизываемых дуновениями Борея.

      Увы, князь, мамонты здесь более известны, чем серые крысы,
оккупировавшие столицу Российской Империи.
Нет, я не о династии, Боже упаси.
Мамонты в Нарыме это бич садов, устраиваемых переселенцами-молдаванами
в удобных для сего предприятия местах.

      Не подумайте, что вооружённые многопудовыми бивнями исполины
своим чудовищным хоботом, способным вырвать с корнем баобаб
(нет, это не казарменная острота), ломают ветви плодоносов
и разжёвывают усыпающие их персики, хурму и фейхоа.

      Дело значительно хуже. Мамонты, повторяю, ведут исключительно подземный
образ жизни. Бивнями они пробивают себе гигантские тоннели,
и корни плодоносов, не находя себе питания в образовавшихся пустотах, усыхают.

      Шеренги черешен, груш, волошских орехов и шелковицы,
доселе разнообразившие местный ландшафт, обращаются в сухостой,
наводящий на Вашего покорного слугу невесёлые мысли о бренности всего и вся.

      Вопиющим заблуждением Михаила Васильевича Ломоносова является
рацион этих якобы вымерших млекопитающих. Они отнюдь не вегетарианцы и,
уж конечно, не плотоядны.
Неисчерпаемым резервуаром будущего содержимого желудков
этих теплокровных является сама почва Нарыма.

      Белая глина, сладковатая на вкус, добываемая ими на глубине
пяти-семи сажен, обеспечивает рост и быстрое размножение.

      Нарымские мамонты чрезвычайно, увы, плодовиты.

      Несчастные молдаване впали в совершенное уныние незадолго до
моего появления в Нарыме, и уже ходатайствовали перед генерал-
губернатором края о переселении их в иные удобные для
садоводства и виноградарства провинции Империи.
Я вошёл в положение этих мастеров выделывать вишнёвые чубуки,
оправленные в бирюзу из местных, так сказать, копей.
Этим драгоценным в иных местах минералом играют дети
аборигенов и колонизаторов, швыряя в павлинов,
весьма недовольных шалостями проказников.

      К решительному вмешательству меня обязало и короткое знакомство
с молдаванкой, женой бондаря-краснодеревщика, большой искусницей
в излечении ломоты и прострелов поясницы, коим я стал подвержен
после общения с женой аборигена, родовым тотемом которой
является белый медведь.

      Итак, я задумался о способах истребления мамонтов, крови и мяса коих
возжаждал неимоверно после зрелища ужасных опустошений в садах молдаван.

      Вы знаете, князь, что я имею некоторые познания в химии, науке наук.

      Образцы съедобной глины были подвергнуты мной экспресс-анализу,
и он подтвердил мои предположения: глина даёт щелочную реакцию,
аналогично коровьему или иному молоку, за исключением женского.

      Пример диэты долгожителей Осетии недвусмысленно свидетельствует
о невозможности длительного питания одною только брынзой,
изготовляемой из цельного молока овец. Самый древний старец Осетии,
известный геронтологам всего мира Иосиф Джугашвили,
сочетал в своем рационе указанную брынзу с простоквашей
из молока кормящих матерей, охотно сцеживаемого последними
ради потребностей геронтологии.

      Иным, гораздо более распространённым способом доведения ph рациона
долгожителей до приемлемых значений, служит употребление ими сухого вина,
имеющего выраженную кислую реакцию.

      Итак, я предположил, что мамонты хотя бы в период гона,
требующего повышенных затрат жизненной энергии,
нуждаются в пище, имеющей кислый вкус.

      Вы, конечно, догадались, о каком растении, дающем её в изобилии
круглый год, я вспомнил. Ещё Александр Дюма-отец отдыхал в Нарыме
под развесистой клюквой, могучие бивнеобразные ветви коей
усыпаны ягодами невероятно кислого вкуса.

      Это и есть та бобровая струя, дающая жизненную силу самцам
нарымских мамонтов в период гона, длящийся всего только одну ночь
накануне Ивана Купалы.

      Моя приятельница, жена аборигена, поведала мне, что только в ночь любви
перед зачатием потомства самцы выходят на поверхность земли,
дабы восстановить с помощью ягод клюквы
кислотно-щелочной баланс организма,
и погрузить свои фаллосы ужасающей величины
в трепещущие от вожделения недра самок.

      Осталось только ждать этой ночи.
И я ждал её.
Мои клыки невероятно увеличились.
Густые усы и борода, отпущенные в Нарыме, уже не могли маскировать их,
и я вынужден был обматывать голову бурнусом бедуина,
довольно здесь неуместным, и получать за это нарекания полицмейстера.

      Весь Нарым спал.
Бодрствовал лишь я, массируемый мозолистыми руками жены бондаря
и нежными ступнями жены аборигена.

      Но вот раздался утробный рёв, и земля разверзлась.
Тысячи мамонтов устремились к развесистой клюкве,
находящейся под моим неусыпным наблюдением.

      Оставив изумлённую молдаванку и невозмутимую жену аборигена,
Ваш покорный слуга бросился в самую гущу гигантов,
пожиравших клюкву.

      Человеку свойственно морщиться и стискивать зубы от кислого.
Здесь я нашёл до изумления подобный случай.
Вкусившие заповедной клюквы мамонты оказались совершенно беспомощны.

      Работать бивнями, своим главным оружием, они уже не могли,
и стали довольно лёгкой добычей Вашего покорного слуги.

      Мои клыки не знали усталости, и рвали нежные кадыки животных.

      К утру всё было кончено.
Хладеющие туши с развеваемыми Бореем гривами лежали окрест,
и я вернулся к своим массажисткам.

      Легко себе представить благодарность и почёт,
оказанный моей скромной персоне проснувшимися молдаванами.
Но их радость длилась недолго.

      Они узрели клыки…

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона
Его Императорского Величества Собственного Конвоя

      Князь,

      Зная Ваше постоянное дружеское ко мне расположение, позволю себе надеяться,
что Вы разделите радость и ликование нарымчан: я исцелён.

      Итак, по порядку.

      Нарымский полицеймейстер, муж весьма тучный, нахрапистый, наглый взяточник
и притеснитель аборигенов, оказался при ближайшем с ним знакомстве образованнейшим,
тонко чувствующим эстетом. История его такова.

      Представьте себе барчука, воспитанного эмигрантом-гувернёром на Сéнеке,
Анаксагоре, Плавте и Платоне, студента Университета, восторженного почитателя
Лермонтова, Баркова и Полежаева.
Наш Платонов, назовём его так, ещё нежным ребёнком изведал упоительную сладость рифмоплётства,
и продолжает сие занятие с завидным упорством.

      Платонов чрезвычайно плодовит. Сужу по ирбитскому сундуку с накладками из воронёной стали,
набитому ноэлями, триолетами, готическими балладами, газеллами и даже Уставом будочников г. Нарыма,
изложенному безупречными гекзаметрами, коими я услаждал себя
и скупых на проявление своих эмоций клопов, будучи помещён нарядом тех же будочников
в околоток непосредственно после мамонтова побоища.

      Да, с клыкастыми ссыльнопоселенцами здесь не чикаются.
Оказывается, это заурядное в Нарыме поветрие, называемое Платоновым синдромом саблезубости.

      Полицеймейстер пресекает его на корню, ибо сам переболел в молодости,
когда за оду графу Орлову-Чесменскому, победителю турок, он был вознаграждён
перемещением в места не столь отдалённые Сибири.
“Козни Гавриила Державина и ревность Государыни”, — утверждает наш пиит.

      Синдром саблезубости проявляется поголовно у всех приезжих,
ибо вся белковая и растительная пища Нарыма заражена радионуклеотидами,
образовавшимися при взрыве Тунгусского метеорита.

      У аборигенов и старожилов-колонизаторов указанное заболевание отнюдь не наблюдается.
Имея некоторые познания в медицине, рискну выдвинуть объясняющую сие гипотезу:
алкоголь, составляющий некоторую часть хлебного вина, беспощадно разбавляемого
купцом первой гильдии Силой Мухоморовым, местным монополистом,
выводит опасные молекулы из внутренностей коренных нарымчан,
больших поклонников сего напитка.

      Я, как Вам известно, по роду своей службы долго соприкасался с горцами-магометанами,
и приобрёл от них пагубную привычку пить воду, кумыс и кейфир.
Это, как утверждает Платонов, и привело к столь стремительному осаблезубыванию,
со всеми вытекающими последствиями.

      В своё время и он, барчук и неженка, решительно не знал вкуса хлебного вина
в его оригинальной трактовке, т.е. без вмешательства фальсификатора Мухоморова.
Клыки начали безудержно расти, причём из обеих челюстей,
достигли уже половины щеки и мочки уха, завиваясь спиралеобразно.
“Матёрый кабан-секач был сосунок в сравнении со мной”, — утверждает Платонов.

      Не имею возможности убедиться в этом, ибо, к счастью,
будущий полицеймейстер запил с горя, и болезнь пошла на убыль.

      Судите сами, князь: кто из простых смертных враг самому себе.
Сизо-багровый нос Платонова решительная чепуха в сравнение с благоприобретённою улыбкой,
чрезвычайно добродушной, то бишь духа весьма и весьма доброго, хлебного.

      Молдаване, употребляющие наместо воды виноградное вино собственного производства,
ни сном, ни духом не ведают ни о каком синдроме саблезубости.

      Итак, Платонов принялся за моё лечение.
Недели задушевных бесед с престарелым пиитом-самородком, закопанным во глубине Сибири
кознями ничтожного Державина и необоримой ревностию покойной Государыни,
оказалось вполне достаточно: челюсти мои обрели свой первоначальный вид,
а отвращение к приуготовленной термическим способом пище исчезло совершенно.

      Скажу больше, князь.
Пельмени из мамонтятины, заготовленной мною для местных обывателей в ту памятную ночь
в достаточном количестве, стали ныне национальным блюдом нарымчан.

      Белковой пищи теперь, как они выражаются, навалом.
Сила Мухоморов с его завозной из Голландии солониной терпит колоссальные убытки,
покрываемые, нужно заметить, суррогатами в четвертях, шкаликах, мерзавчиках
и т.п. таре, имеющими, наоборот, резко возросший спрос населения.

      Туши косматых гигантов, неведомых ранее обывателям-верхоглядам, освежёваны
и разделаны последними, а затем помещены с надёжные погреба,
нарочно для этого отрытые в вечной мерзлоте подневольными декабристами,
задёшево выписанными Платоновым из Нерчинска.

      Легко догадаться, что меня на ура принимали в любой избе, хате-мазанке, чуме или яранге.
Огненная вода монополиста Мухоморова обеззараживалась
пельменями из экологически чистого мяса,
и это было восхитительно.

      Это было восхитительно, ибо я ни на миг не забываю главной цели
своего бренного существования: освобождения негров от ига плантаторов.

      Согласитесь, Ваш покорный слуга играл незавидную ролю Буриданова осла:
налево — синдром саблезубости, направо — синдром похмелья.

      Хуже, конечно, второе, ибо не одна лишь совесть, но и сонмы погубленных плантаторами
негритянских душ уязвляли слух мой псалмами-спиричуэлс, блюзами с низовьев Миссисипи
и самим джазом, своими синкопами ввергавшего Вашего покорного слугу
в совершенную прострацию.

      Нечего и говорить, что жена бондаря не здоровалась более со мною при встрече,
равно как и очаровательная супруга полицеймейстера, дама ранее приятная во всех отношениях.

      Только жена аборигена, имеющая тотемом своим Умку, белого медведя, не покинула меня.

      Сия амазонка беспрерывно была занята профилактическим осмотром саней,
сбруи, связок сушёной юколы, пастей ездовых собак
и т.п. хлопотами приуготовления нашего бегства из Нарыма.

      Иного, князь, не дано: радионуклеотиды это надолго, а жизнь коротка.

      К тому же у моей приятельницы заметно отросли верхние клыки,
ибо она в пику мне совершенно перестала употреблять огненную воду и курить табак,
насаждаемый молдаванами в целях контрабандной торговли с Китаем.

      — Зачем тебе такие большие зубы, дитя моё?
— Этта читоба кирепчи лубит тибя вовик
— А нет ли способа излечиться, не прибегая к огненной воде?
— Иес
— Какой же?
— Кам

      Кам это шаман, как известно из мемуаров Семёна Дежнёва, казака-первопроходца.

      Питая некоторое недоверие к длительности безопасного общения со своей приятельницей,
я стал требовать скорейшего визита к сей таинственной особе,
живущей в совершенном уединении вне Нарыма.

      Через три дня пути наша упряжка достигла, наконец, этого зловещего места...

     
Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

      О,
сколько усилий, князь, стоило мне воссоединить свои растрёпанные чувства воедино,
дабы пустить очиненное перо полярного гуся по бумаге из кяхтинской рисовой соломки,
с целию добиться Вашего дружеского сочувствия, столь благотворного в моём положении
невинного изгнанника, претерпевающего за правду злоключения, не только Шиллеру недоступные
в фантазиях самых буйных сего трогателя сердец даже и заскорузлых,
умов даже и закосневших в заботах личной наживы,
но и, как Вашей Светлости ниже предлагаю убедиться самолично, великому Шекспиру,
создателю Макбета, столь опрометчиво внимавшего прорицаниям духов тьмы,
им же самим неоднократно вызванным для приуготовления к событиям, не имевшим ещё места быть.

      На первом же привале, устроенном на пути к обиталищу местного кама (шамана),
трёхпалубный фрегат, следовавший на всех парусах за нами слева и выше, приземлился.

      Из него высыпали зелёные карлики с выпуклыми глазами, зрачки коих имели вертикально-щелевой,
присущий семейству кошачьих, тип; с небольшими крылообразными пелеринами;
спицевидными выростами с пушистой кисточкой, бойко торчащими чуть ниже крестца,
и крошечными черевиками, напоминающими овечьи копытца.

      В своих лапках они сжимали стеклянные трубочки размером с испанскую сигаретту.

      “Ба! вот и белая горячка!” — подумал Ваш покорный слуга,
и сделал тройное сальто-мортале, предписываемое от сей неизбежной
спутницы гусарской жизни доктором Пироговым.

      Странные существа не исчезли. Какой-то деревянной мелкой припрыжкой
они быстро приближались, и окружили наш бивуак, оживлённо скандируя
непонятные мне слова, составленные из вполне обычных, даже заурядных, слогов.

      Особенно часто употребляемый ими слог ka (именно ka, не kha),
насколько я помню, обозначает у обитателей Японии огонь,
а в Древнем Египте — двойника человека.

      Собаки скулили самым жалким образом, забившись под сани,
а я вдруг ощутил позыв энуреза, болезни испуганных младенцев.

      Спутница моя сохраняла спокойствие самое каменное.
— Кто это, дитя моё?
— Марская пихота з белой мидведицы вовик.
— Они опасны?
— Своя народа.

      Привыкнув доверять её всегда адекватным оценкам реальности,
я, не стесняясь более присутствием посторонних, успокоил свои нервы
некоторой дозой известного лекарства, запах коего, как мне показалось,
привёл их дыхательные отверстия в некоторое замешательство,
завернулся с головой в малицу, лёг и уснул.

      Наутро мы отправились на зюйд-зюйд-вест, сопровождаемые воздушными фрегатами,
коих стало уже два.

      Довольно скоро Ваш покорный слуга смекнул, в чём тут дело.
Это не опереточный эскорт, навязываемый Е.И.В. министром двора
при крейсировании личной яхты Е.И.В. в водах Балтики,
свойства поверхности коей препятствует сопровождать Е.И.В.
надлежащим образом, т.е. моими конниками, вооружёнными с головы до ног,
включая выкидные стилеты, приделываемые незаметным образом к подошвам их мягких сапог.

      Нет. Фрегаты, тянувшиеся за нашей упряжкой журавлиным клином
(число их час от часу росло в арифметической прогрессии), выполняли особую миссию,
возложенную на них, очевидно, родовым тотемом жены аборигена, моей благодетельницы.

      Бич Нарыма в летнее время — гнус, мириады насекомых-кровососов,
от коих обезумевшие лоси и олени спасаются, погружаясь на два-три месяца в болота
по самые ноздри, наподобие нильских крокодилов, и обрекают себя этим на питание
пиявками, тритонами и лягушками; гадюки дюжинами заползают за пазухи аборигенов,
не причиняя последним никакого вреда; ежи скрываются в муравейниках, а бурые медведи —
в кратерах потухших вулканов, вынужденных терпеть привычку своих постояльцев
слизывать всю серу, до которой достанет их длинный клейкий язык.

      Беспечные колонизаторы поджигают в эти поры леса, чтобы едкий дым секвойй,
имеющих свойство неделями тлеть без явного пламени, отгонял звенящие тучи кровососов
от стад коров-симменталок и лошадей районированных пород: першеронов и ахал-текинцев.

      Думаю, варварство сие доведёт до полного исчезновения этих реликтов,
равно как и сведение на дрова зарослей целебного гинкго, серебряного абрикоса.

      Ни один комар, овод, слепень или москит не обеспокоил Вашего покорного слугу
на протяжении всего путешествия.

      Имея некоторые познания в физике, смею предположить, что световые импульсы с фрегатов,
отражаемые нарочно одетыми для этого монистами моей приятельницы,
губительны для гнуса, злобно клубившегося поодаль.

      Дружеские встречи с небесными соотечественниками моей подруги во время привалов
совершенно перестали смущать мою совесть, смолоду закалённую чтением Св. Отцов.
К т.н. бесам эти услужливые в высшей степени создания
(см. образчики строптивости нечистой силы у Н.В.Гоголя)
не имеют ни малейшего касательства.

      Судите сами, князь.
Три дня воздушные фрегаты сопровождали упряжку,
три ночи их экипажи охраняли и всячески ублажали меня.

      Как военачальник, отмечу дисциплину поистине железную сей морской пехоты,
руководимой адмиралом, именуемым мною про себя Нелсоном:
ветеран звёздных войн был крив на один глаз, однорук и одноног.

      Никто, кроме него, не имел права выпить со мной на брудершафт или выпить просто так,
обычным порядком. Адмирал оказался охоч до хлебного вина, совершенно, как Вы знаете,
необходимого мне лекарства, и весьма разговорчив в подпитии.

      Одну фразу моего побратима я запомнил, поскольку ею адмирал обычно предварял каждую стопку,
опрокидываемую им в безгубое отверстие, лишь своим расположением ниже отверстий дыхательных
дающее мне право именовать его ртом. Вот она:

      “Ка-Хоупо-о-Кане! ”

      Я же поддерживал с ним беседу практически единственным словом из
«Звёздного Толковника» Велимира Хлебникова, которое он тут же,
очевидно, восхищаясь его звучностью, подхватывал:

      “Лиээй!”

      Остальные же морские пехотинцы несли караульную службу,
отпугивая вспышками из своих трубочек ластоногих ящеров Несси, гурьбою выползавших по ночам
изо всех посещённых нами озёр этого недоступного, к сожалению, для Бюффона и Кювье края.

      Обязанность кормить наших ездовых собак адмирал тоже возложил на этих ловких парней,
которые теми же вспышками парализовали леммингов, предоставляя их тушки
благодарным животным, лизавшим в восторге зелёные личики своих благодетелей.

      Рядовые морские пехотинцы оказались горазды на любые услуги,
вплоть до чесания мне пяток перед отходом ко сну;
при этом украшенному шрамами и ожогами третьей степени боцману в видах поощрения
дозволялось поработать опахалом, значительно улучшающим газообмен.

      Так, повторяю, продолжалось три дня и три ночи.

      На четвёртое утро нестерпимый зуд от облепивших моё лицо москитов
заставил горько сожалеть об отбытии наших друзей в иные миры.
Я обобрал со лба и щёк раздувшихся кровососов, прижёг волдыри и расчёсы огненной водой,
надел накомарник и вышел из палатки.

      Перстами пурпурными Эос пробежалась, как по клавишам рояля,
по жерлам потухших вулканов, гряде ледниковой морены,
каньону, глубина коего заставляет думать о преисподней,
и, наконец, остановилась на частоколе из заостренных брёвен.

      Частокол, сокрывавший в себе, очевидно, обитаемое человеком жилище —
догадаться об этом было нетрудно по запаху палёных портянок —
находился в полуверсте от нашего стойбища.

      Оставив спутницу мою, избалованную услугами денщика, восстанавливать
утраченный навык приуготовления пищи, я устремился к источнику
казарменного запаха, столь странного в этой глуши.

      Через полчаса я достиг частокола, и ударом ноги распахнул калитку,
с жалобным всхлипом соскочившую с петель.

      Взору моему открылось языческое капище, кои в окрестностях Нарыма
давным-давно сожжены подчинёнными моего благодетеля Платонова.

      Черепа медведей были водружены на столбы, покрытые грубой резьбой.
Жертвенник, сооружённый из валунов, курился, распространяя чудовищный смрад.
Приземистый сруб из брёвен сибирской лиственницы довершал картину языческого разврата.

      Разбежавшись, я ударил ногой по двери на манер самурая, сражающегося без оружия.
Дверь с жалобным взвизгом соскочила с петель.

      — Сдавайтесь! — крикнул я предполагаемым обитателям сего укрепления.

      Высокая худая фигура в мундире прусского образца показалась в дверном проёме.

      Я онемел от изумления:

      барон, виновник моих злоключений, стоял передо мной.

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

Князь,

      бестрепетной рукой направляю полёт полярного гуся над рисовым полем:
несносный tremor, коим доктор Пирогов оснащает анамнезы и эпикризы гусар,
не досаждает мне более.

      В отполированном замшей китайском бронзовом зеркале, заменяющем подруге моей
богемское стекло с амальгамой, опасное к употреблению в условиях лесотундры,
я наблюдаю не вождя краснокожих, славного Чингачгука, но бледнолицего Следопыта,
чей цвет носа отношу к действию не паров, а лучей, ибо накомарник в полдень
здесь приходится снимать, чтобы не задохнуться.

      Итак, известное лекарство отставлено мною совершенно.
Платонов, по возвращении моём в Нарым, решил наведаться к шаману с командой солдат-инвалидов,
дабы проверить на себе действие его искусства.
Князь, я стал недоверчив, и запретил подруге своей ролю вожатки Платонова:
колонизаторы не знают дороги, аборигены знают, но не выдают даже под пыткой
синдромом похмелья.

      — Манчь вовик! — последовал её ответ на языке аборигенов.
При этом взрывной шипящий Ч был вполне отчётлив: челюсти женщины
обрели первозданный вид, и клыки не искажали более ни губ, ни согласных звуков.

      Прошу заметить: при этом возврата прежней её привычки ополаскивать “огненной водою”
ротовую полость после каждого приёма пищи или лобзания не наблюдается.

      Таковы, вкратце, итоги нашего визита к шаману.

      Вы спросите, при чём же здесь барон, коего руки были воздеты в жесте покорности
побеждённого, а мундир являл собой образчик портняжного искусства
времён славного Фрица?

      Спешу рассеять Ваши недоумения, князь.

      Действительно, прусский мундир, треуголка, обсыпанный рисовой мукой парик
с задорной косичкой, а более всего чугунное ядро, обнаруженное нами в капище,
долго ещё оставались загадкою как для меня, так и для самого барона.

      Зато сам казус появления Alex'a в сибирской глуши совершенно зауряден:
в столице свирепствует модное поветрие с Индостана, именуемое Йогой.

      Вот история барона.

      Излечившись совершенно от лёгкого сотрясения мозга, следствия его критики
светила отечественной словесности, барон вдруг приуныл.
При этом beau monde ничуть не порицал его за дуэль, лишившую меня
всех прав состояния и благорасположения Е.И.В.

      В бароне проснулась и заговорила совесть.

      Посещение синагоги уже не приносило прежнего удовлетворения его духовных запросов.
Alex изучил философию Китая, известную своей близостию к Каббале,
но ни Конфуций, ни Лао-Цзы, ни Мэн-Цзы, ни Мо-Цзы
не успокоили “вредную химеру”, как назвал совесть Никколо Макиавелли.

      Пресловутый Будда с его аналитической кинематикой (“Лучше идти, чем бежать.
Лучше стоять, чем идти. Лучше сидеть, чем стоять. Лучше лежать, чем сидеть.
А самое лучшее — это смерть”) ни в малейшей мере не увлёк барона.

      И только новомодная Йога обещала искомое: овладение т.н. левитацией,
т.е. перемещением иудеев колена Леви, к коим принадлежал по праву рождения Alex,
в пространстве.

      Для чего, Вы спросите, потребовалось барону сие тайное знание,
столь порицаемое ортодоксальным богословием иудейским?
Для цели самой возвышенной: примирительного рукопожатия
с Вашим покорным слугой.

      Дальнейшее очевидно в высшей степени.

      Этой ночью, когда барон, раздевшись догола, лодыжками своими обнял голову
и впал в транс, ему было видение: сонмы бесов влекут нарымского узника, т.е. меня,
в преисподнюю, а я всячески поощряю их рвение, пируя с самим Сатаной.

      Очнулся барон уже здесь, в капище, где “стал постоянно
изменяться, как Протей”, по его словам.
Первым делом он в обличье тельца был зарезан и брошен на жертвенник,
где и продолжает коптить небо своим туком, о чём я уже писал.
Согревшись, он внезапно вспомнил, что жизнь хороша, и жить хорошо,
спрыгнул с жертвенника,
и, поддев убийцу рогами, швырнул его на уголья, где тот ныне догорает,
источая зловоние невыносимое.
Потом он принял вид избушки, в которую вошёл некто к прусском мундире,
но тут же оказался этим некто, запертым избушкой в недрах её.
И вот дверь барона-избушки вдруг срывается с петель, а избушка-барон…

      Тут я прервал взволнованного встречей друга, мы обнялись
и троекратно облобызали друг друга.

      — Нужно достать мёртвой воды, чтобы оживить шамана, — догадался я.
— Доставай, — ответствовал барон, проливая слёзы умиления.

      Мы сбрызнули нашу встречу, и шаман со скучающим видом, нехотя, слез с жертвенника.

      — Третьим будешь? — предложил я.
— Мёртвые не потеют, — последовал ответ, достойный Марка Аврелия.
— Не по хорошу мил, а по милу хорош? — повторил я своё предложение.
— Унеси мои печали, — согласился мудрец-отшельник.

      На четвёртом бульке лёгкая тень скользнула по капищу,
и сияющий огнями серебристый диск мягко приземлился
прямо на резные столбы с медвежьими черепами.
Выдвижная аппарель царапнула валун жертвенника, и по ней сошёл на землю
стройный красавец в серебристом облегающем одеянии.

      Сам Леонардо да Винчи, поклонник мужской красоты, не нашёл бы ни малейшего изъяна
у пришельца. Но я поклонник женской красоты, и один-таки изъян обнаружил:
пришелец был крив на левый глаз.

      — Ба! Нелсон! — приветствовал я старого друга.
— Ка-Хоупо-о-Кане!
— Полюби нас чёрненькими, беленькими нас всякий полюбит?
— Иес!

      Итак, весь квартет был в сборе, и музыка полилась.
Но, как у Йозефа Гайдна в его «Прощальной симфонии»,
музыканты один за одним стали покидать сцену.

      Первым удалился барон, весьма довольный примирением с Вашим покорным слугой
и новыми знакомцами, людьми высокой культуры.

      Его убытие соответствовало всем канонам Йоги: чугунное ядро вдруг зашипело,
подпрыгнуло на полтора вершка и врезалось в тренированные ягодицы барона,
ничуть сим приключением не удивлённого.

      — До встречи на Эльбе! — чётко артикулировал Alex,
и, придерживая треуголку левой, а ядро правой рукой, улетел.

      — А мне на приём к академику Филатову, — сообщил Нелсон,
взошел без посторонней помощи, чему я был немало удивлён, на свой НЛО,
и последовал в том же направлении, что и барон.

      Вашему покорному слуге ничего другого не оставалось, как вспомнить о цели
своего вояжа: избавлении от пристрастия к хлебному вину
при одновременном купировании синдрома саблезубости.

      — Нет ничего легче, — обрадовался шаман. — Я-то думал, что ты захотел
избавиться от своей подруги.
А тут и камлать не надо. Переходи на плезиозавро-диету.
Толща воды защитила этот источник полноценного белка
от радионуклеотидов Тунгусского метеорита.
На отмелях местных озёр полно ламинарии.
Рагу из Несси с тушёной капустой — это вещь.

      Поблагодарив шамана за консультацию, я покинул пределы капища,
и возвратился в своё стойбище, где жена аборигена, совершенно утратившая навык
приуготовления пищи, задумчиво глядела вдаль.

      — Айда на рыбалку, дитя моё!
Она не ответила, погружённая в свои заботы, и я отправился к ближайшему озеру.

      Уже стемнело.
Забыв осторожность, я подошёл к воде, чтобы вылить в неё
четверть хлебного вина, парализующего, как известно, плезиозавров.

      Я не успел воспользоваться своей снастью: чуткая Несси опередила меня!

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

Князь,

      Состояние подруги моей, жены аборигена, заставляет рассудок мой комбинировать
предположения самые невероятные: она впала в глубокую задумчивость,
и при этом постоянно тихо улыбается.

      Каталептического оцепенения, присущего маниакально-депрессивному психозу,
равно как и фиолетового запаха, свойственного одержимым паранойей,
не наблюдается.

      Беременность? Что Вы, князь. Наши отношения никогда не заходили
далее “храни тебя Господь” на сон грядущий и обмена легчайшими поцелуями ланит,
рдевших при этом от стыдливости самой неодолимой.

      Семья есть семья, пусть она и не освящена таинством венчания церковного.

      В любовном, как могли предположить галломаны, треугольнике нашем я играю
скромную ролю Иосифа-плотника, развивая жену аборигена
для приобщения её к нормам европейского общежития.
Как Вам известно, зубная щетка ею решительно отвергнута по причинам санитарно-гигиеническим:
свиная щетина, не обрабатываемая ежедневно острым паром, становится местожительством бацилл,
вызывающих цингу.
Совершенно голые дёсны жены полицеймейстера, туземки,
тому неопровержимое доказательство.

      Допытывать мою подругу о причине её задумчивости не позволяет моя скромность,
“мать всех пороков”, по мнению химика Лавуазье, известного своими парадоксами,
называемыми “тапочки Лавуазье”.

      Однако вернёмся к плезиозаврам, источнику якобы целебного для Нарыма белка.

      Итак, с целию незамедлительного начала лечения tremor и прочих
неприятных последствий употребления огненной воды,
я в одиночку (первая ошибка), в сумерки (ошибка вторая) отправился
к ближайшему озеру, коими изобилует нарымский ландшафт.

      Четверть хлебного вина, в своё время изъятая полицеймейстером
из личного погребка Силы Мухоморова, и поэтому имеющую настоящую крепость
сего напитка, была уже откупориваема для целей рыболовства,
когда руки мои внезапно сковало хладное оцепенение.

      Мышцы, приводящие в движение глазные яблоки, ещё оставались послушны сознанию,
и я перевёл взор с орудия рыболовства на его поприще — водную поверхность.

      В пяти-шести саженях от берега из воды вертикально вверх
мягкими толчками выдвигался исполинский удав.
Но вот ещё движение — и удав оказывается шеей на слоноподобном туловище
с четырьмя ластообразными конечностями.

      Чудовище не имело хвоста.
Маленькую изящную головку на мускулистой шее украшали небольшие рожки.
Игуана, дракон острова Комодо и прочие сухопутные рептилии
не дают ни малейшего представления о внешнем облике этой твари.

      Позволю себе небольшое отступление.

      Ученик Бюффона Карл Саган в капитальном труде «Драконы Эдема» утверждает,
что у человека врождённая необоримая неприязнь к рептилиям.
Это будто бы наследие его отдалённых предков, маленьких ловких млекопитающих,
кои уничтожали гигантских ящеров разорением их яйцекладов, устраиваемых монстрами
в песке будущих Гоби, Сахары, Кара-Кум, Наска и т.д.

      Подкормившись яйцекладами, юркие млекопитающие окрепли,
верхние конечности их обрели цепкость, и они добили
вымирающих конкурентов камнями, кои метко швыряли в их глупые головы
холодными ночами, когда ящеры застывали в неподвижности.

      Вероятно, истребителями драконов были предки кошек и летучих мышей,
ибо ночное зрение человека оставляет желать много лучшего.
Вода же нарымских озёр весьма холодна, что отнюдь не препятствовало плезиозавру
пожрать Вашего покорного слугу, весьма теплокровного,
и даже несколько перегретого хлебным вином.

      Да, князь, я был проглочен этой тварью. Вот как это произошло.

      Очевидно, взгляд плезиозавра обладает гипнотическою силой,
ибо я не имел сил пошевелиться, когда чудовище мощными рывками достигло мелководья,
и, отталкиваясь ластами, устремилось к берегу.

      Гюстав Кориолис, изобретатель гироскопа, мог бы подивиться плавному ходу головки
так называемой Несси строго по горизонтали, тогда как слоноподобное туловище
подпрыгивало даже выше сей воображаемой линии.

      И вот изящная головка разевает свою пасть, и Ваш покорный слуга,
повинуясь неодолимому влечению, сам устремляется в неё.

      Более того, он старательно помогает этой твари проглотить себя,
отталкиваясь коленками от стенок пищевода.

      И вот я в утробе чудовища.

      Всё тихо. Тварь не спешит обратно в воду.
Кислая вонь удушает меня: пошли соки, долженствующие разжижить
Вашего покорного слугу до состояния удобоваримой кашицы.

      Вспоминаю пророка Иону во чреве кита, и это наводит на помыслы благочестия,
первым из коих было желание осенить исчезающее тело крестным знамением.

      И только тут понимаю, что руки мои заняты четвертью хлебного вина,
ещё не откупоренную, со ввёрнутым в пробку штопором.

      Непоколебимое спокойствие духа возвращается ко мне.

      Пробка извлечена, и содержимое четверти переливается в утробу твари.

      Гадина задрожала, стала корчиться, метаться, перекатываться с боку на бок,
доставляя мне временные неудобства, вскоре вознаграждённые:
чудовищная судорога волной прошла по утробе ящера,
и я был изблёван им на вольный воздух.

      Отряхнувшись, я безбоязненно вошёл в воду озера и омылся.

      Хлебное вино, коим я был пропитан теперь уже и снаружи,
включая волосы и бороду, оказало действие самое умиротворяющее
на сокрытых в пучине сородичей Несси:
в свете луны я увидел всплывшие туши тварей, числом до десяти.

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

Князь,

      состояние Эвы — так зовут мою приятельницу, жену аборигена, —
перестало внушать мне опасения.
Скорее наоборот, её состоянию опасения внушают меня:
Эве явно жаль Вашего покорного слугу. Адам её первая настоящая любовь...

      Но, как говорил Франсуа Рабле, вернёмся к нашим плезиозаврам.

      Итак, действие хлебного вина на этих тварей было проверено мною собственношкурно:
желудочный сок Несси за время самое непродолжительное придал лицу моему
и коже кистей рук цвет девственно-снежной белизны.

      Мех малицы и, увы, вся растительность на голове моей успели раствориться совершенно,
из чего следует важный вывод: основной пищей плезиозавров служат лемминги,
большие любители массовых заплывов на сон грядущий, что я подметил,
в задумчивости обозревая водную поверхность с островами туш погибших ящеров.

      Если бы не чистоплотность этих зверков, Несси действительно вымерли бы,
подобно ихтиозаврам, сотни миллионов лет назад. Ибо всплытие показало,
что Несси были единственными обитателями озера,
отныне и навсегда отравленного человеком.
Ни единого белого брюха налима, коими кишат обычные озёра Сибири,
не было замечено мною, ни ондатры, ни выхухоли — никого!

      Нападение ящера на человека, в подробностях известное теперь Вам,
тоже наводит на некие гипотезы относительно известной неприязни аборигенов
к любой воде, исключая огненную.

      В самом деле, для спасения от плезиозавра четверть отравы есть вопиющее превышение
пределов самообороны: резкого выдоха в пасть твари толики сивушного перегара
вполне достаточно для её ретирады самой поспешной.

      Итак, я омылся в ледяной воде безопасного отныне
для грызунов и водоплавающих пернатых озера и,
размышляя на темы лечебной диэтологии, отправился в капище,
не желая смущать улыбчивую задумчивость Эвы
исходящим от меня рыбно-квасным смрадом и наготой двухветного тела.

      Вот некоторые очевидные любому выводы, на кои я набрёл, идя:

• Почему белок плезиозавра не заражён взрывом Тунгусского метеорита,
а белок мамонта — заражён?
Причина в употреблении развесистой клюквы, растения наземного.
• Поедание леммингов неизбежно делает мясо Несси опасным даже более,
нежели мясо мамонта, ибо лемминги есть вторичное звено
цепочки питания длинношеего монстра.
• Резюме: шаман издевательски обманул меня!

      Уже глубокой ночью я подошёл к тыну капища и, по старой привычке,
собрался вышибить ногой ворота сего притона языческого разврата.

      Забавное созвучие “ногою — нагою” остановило сей жест доброй воли.

      В самом деле, я был наг даже более чем йог, коего срам прикрывает нарочитая борода,
длина коей у йога Черномора поразила воображение солнца русской поэзии Пушкина.

      При этом голова моя, едкими соками лишённая растительности, равно и нагой торс,
ноги, руки и прочие части тела не имели ни одного следа от перфорации москитами.

      Тут свободная мысль Вашего покорного слуги посетила американский материк,
где враги его, гнусные плантаторы, нагло утверждают: “No bad without good”.
И они, к сожалению, правы, ибо Ваш покорный слуга —
пожранный, полупереваренный, изблёванный — стал пугалом кровопийц!

      Но ударно-махововое движение правой ноги было предопределено самой судьбою.
Раз — и я в капище. Два — и я в логове.

      Шаман и ухом не повёл.

      При свете свечи из сала летучей мыши он неторопливо перелистывал
огромный пергаментный манускрипт в переплёте из кожи ежа.

      Десница моя, без единого волдыря и расчёса, так и зудела изнутри...
Я уже и занёс её над забубенной головушкой проходимца,
дабы проучить сего любителя мистифицировать колонизаторов,
но треск выдираемого из книги куска пергамента остановил жест возмездия.

      Шаман, сидя спиной дверному проёму, не оборачиваясь, небрежно протянул мне
страницу из своей адской книги.

      Сало летучей мыши имеет колоссальную светоотдачу,
в логове шамана было светло как днём, и я принялся читать вслух нижеследующее:

Karkar (семито-хамит.) груда камней 
Kabir (южно-арав.) старейшина 
Kaniku (аккад.) документ с печатью 
Camill (лат.) слуга богов 
Kaspum (аккад.) серебро (деньги) 
Catha (этрусск.) бог Солнца 
Kagan (тюрк.) титул главы государства 
Caballus (лат.) конь 
Caput (лат.) голова 
Kavi (санскрит) поэт, прорицатель, жрец 
Kawa (хетт.) поэт, прорицатель, жрец 
Kardia (греч.) сердце 
Кard (хет.) сердце
Capitalis (лат.) главный 
Cardinalis (лат.) главный 
Kadag (перс.) правитель 
Kamgar (перс.) властный 
Cavi (перс.) царь, князь 
Cavi (перс.) певец, сказитель 
Kaz (тюрк.) кочевать, бродить 
Kuikani (ацтек.) поэт, певец 
Kabbala (др.евр.) букв.: предание 
Kaid (араб.) букв.: вождь 
Kapak (аймара) властитель 
Kadi (араб.) судья 
Kazi (перс., тюрк.) судья 
Капь (старослав.) идол 
Kalak-ku (ассир.) огороженное место 
Calor (лат.) тепло, жар 
Cantor (лат.) певец 
Cancelli (лат.) решётка, загородка 
Kanzler (нем.) глава правительства
Cacique (исп., от индейск.) вождь 
Kaiuit (гол.) жилое помещение на судне 
Casta (португ.) род, поколение 
Carcer (лат.) темница, тюрьма
Kanon (греч.) правило, догмат 
Camera (лат.) свод, комната 
Caduseus (лат.) обвитый двумя змеями жезл 
Kapala (санскрит) умный череп Вселенной 
Kanzura (хуррит.) гора богов 
Karusa (готтентот.) сухой, выжженный 
Kalga (крым.-татар.) высшее, второе после хана, лицо 
Katti-shapi (хатт.) царь-бог 
Karaluni (лит.) Дева Света 
Karsha (др.инд.) монета 
Caput (лат.) голова 
Kaiten (яп.) небесная перемена 
Ka (яп.) огонь 
Kaichi (тюрк.) певец-сказитель 
Kam (тюрк.) колдун, шаман 
Kawa (хет.-лув.) жрец 
Капь (ст.-слав.) идол 
Kalita (тюрк.) сума, мешок 
Karman (тюрк.) кошелёк, мешок для денег 
Capsa (лат.) ящик 
Katechesis (греч.) поучение, наставление 
Katholikos (греч.) вселенский, всеобщий 
Kausis (греч.) жжение 
Causa (лат.) причина 
Kaustos (греч.) горючий 
Karma (санскрит) дело, делание
Kalpa (санскрит) год Брахмы 
Kalkin (санскрит) грядущий каратель и освободитель 
Kala (санскрит) время, смерть 

Произнося эту галиматью, я исподволь разглядывал шамана,
ещё днём показавшегося мне подозрительно длинноносым.

Но вот набор несообразностей и диких сопоставлений произнесён,
и вопрос, рвущийся наружу, вырывается, и ставится ребром:

— Ваше имя Вильгельм Кюхельбекер?

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

Князь,

      Зная Вашу проницательность, унаследованную от славного Инала, султана египетского,
и быстроту соображения кабардинцев, изумлявшую покойного штабс-капитана Марлинского,
спешу раскрыть имя предмета воздыханий моей Эвы.

      Да, его зовут Адам.

      Но вернёмся в жилище шамана, где Вильгельм Кюхельбекер указывает костлявым перстом
на кучу беспорядочно сваленной в углу амуниции,
предлагая Вашему покорному слуге прикрыть наготу.

      Шёлковые кальсоны и сорочка голландского полотна пришлись мне впору,
а пудреный парик с тугой косичкой оказался не только в тон
седому цвету кожи лица, но и придал приятное разнообразие рельефу черепа.

      — Ба! Да это же мундир барона!
— Барон был фантом, созданный усилием несгибаемой воли моей.
— Адмирал тоже призрак?
— Адам вдвое подлиннее меня и Вас, вместе взятых.
— А моя Эва, конечно, праматерь эвенков?

      В таком духе продолжалась наша светская болтовня.
Подробностей телеолого-биографического свойства я обязался не разглашать,
всё прочее предоставляю Вашему просвещённому вниманию.

      Кюхля, как его именует приятель Пушкина Тынянов в известных мемуарах,
настаивал на самой широкой огласке именно «Свода правил нарымского питания»
среди столичных вольнодумцев, внезапу, манованием Самодержца Российского
могущих стать невольными этно-географами мест не столь отдалённых Сибири.

      Как Вы могли убедиться из предыдущих писем, это сведения драгоценны.

      Самоуверенное вторжение кого бы то ни было в местную диэтологию недопустимо.

      Подобную спесь бичует поэт-партизан Николай Глазков в известных стихах:

Неутомимый, но усталый, 
Как все богатыри, 
Вхожу я со своим уставом 
Во все монастыри.

 И если мой устав не понят, 
А их устав старей, 
Меня монахи бодро гонят 
Из всех монастырей.

Этим золотым словам русский народ дал роскошное обрамление из поговорок:

Не зная броду, не суйся в воду; 
Не плюй в колодезь: пригодится воды напиться; 
Не живи, как хочется, а живи, как люди велят; 
Не то беда, что во ржи лебеда, а то беды, что ни ржи, ни лебеды.

Итак, вот «Свод правил нарымского питания».

      • Хлебное вино действительно препятствует отрастанию клыков, вымывая кальций,
необходимый для правильной деятельности мозга, из пульпы зубов.
Прогрессирующее слабоумие при таком самолечении неизбежно.

      • В природе не существует продукта питания, оказывающего противо-саблезубое действие.

      • Нематериальным средством излечения синдрома саблезубости служит Животворящий Крест,
изображение коего совпадает с начертанием священного Ка в алфавите древних индусов.

      • Графическое изображение указанного слога египетским иероглифом,
имеющим вид воздетых в жесте моления рук человека,
не обладает лечебным действием.

      • Указанный иероглиф, искажённый этрусками (графический палиндром-кадуцей), вредоносен.

      • Заклинание “Ка-Хоупо-о-Кане”, коим обитатели Белой Медведицы
обезвреживают любые жидкости земного происхождения,
совершенно бесполезно для обеззараживания твёрдой пищи.

      • Следование Св.Отцам Православия — лучший способ
купирования синдрома саблезубости, равно как и множества других телесных недугов.
Крестное знамение перед вкушением пищи, являющееся жестовым начертанием
сакрального общечеловеческого Ка,
помогает от большинства заболеваний центральной нервной системы,
а в случае психических расстройств — панацея.

      • Для лечебно-профилактических целей жесто-артикуляция строго регламентируется:
подмена Ka суррогатом K'ha недопустима.

      • Для сохранения здоровья и самой жизни следует избегать
утроения согласного звука k с профанированной огласовкой (ki, ku, ke etc.)
или не имеющего никакой огласовки, что пагубно сугубо.
Смертельно опасные звуковые треугольники “Küche-Kinder-Kirche”
и “Ku-Klux-Klan” должны содержаться в свинцовых саркофагах.

      Записав под диктовку Кюхли «Свод правил» на обороте выдранного им пергамента,
я ненароком глянул в дверной проём жилища шамана.

      Лучезарно улыбаясь, Адам поднял свою замечательно соразмерную телу десницу
в жесте победы: указательный и средний пальцы — буквой V.

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя

Князь,

      сего дня в благословенном Нарыме должна состояться помолвка моей Эвы и Адама.

      Абориген, как истый джентльмен, отказался от сомнительных прав своих на супругу.
Почтенный старец со слезами благословил непорочную сожительницу,
притронуться к коей ему препятствовал священный ужас:
Эва слывёт праматерью этого народа.

      Цветущий молодостью облик её не вызывает ничьих недоумений, —
Эва, по их понятиям, и должна быть вечно юной и бессмертной.
Проверить сие, увы, невозможно: после помолвки молодые, как я предполагаю,
покинут грешную Землю ради иных миров.

      Но вернёмся в капище, сияющее огнями серебристых дисков-самолётов,
и заполненное множеством соотечественников Адама, бывшего Нелсона, —
ибо успех посещения им академика Филатова,
соперника доктора Пирогова в славе целительства,
налицо: левая глазница Адама чудесным образом вернула себе око,
излучающее свет неземной доброты.

      Вероятно, академик Филатов знает о целебном действии священного Ка:
медного слога с распятым Спасителем на стройной вые Адама
до отлучки не было.

      Этот крестик на простонародном гайтане, т.е. пропитанной воском суровой нитке,
многое скажет сердцу русского!

      Кюхля не мог скрыть своего удовольствия от сих подробностей нового облика Адама.
Вероятно, галиматьёй на выдранной странице он снабдил не меня одного.

      — Ка-Хоупо-о-Кане! — приветствовал нас Адам.
— Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! — грянули мы с Кюхлей в унисон.
— И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. — пропел Адам.

      Дивный, неземной голос…

      Насильник Демон, плод воображения поручика Лермонтова,
наделал бы много бед, обладай он сим даром Божиим!
Но нет, Создатель положил предел силам тьмы,
и монотонный Дух изгнанья не имел успеха в делах демонорождения,
для коего он предизбрал невинную деву гор,
славящихся многоголосым пением воинственных мужчин.

      Надо полагать, сладчайший голос неказистого Нелсона и увлёк Эву,
ибо путь к сердцу женщины лежит через её уши.

      Мой голос, как Вам известно, отнюдь не выделяется из хора армейских баритонов,
дискантов и фистулы даже и отдалённым подобием благозвучия.
Гаркнуть, положим, я сумею, да так, что мёртвый подымается,
оседлает коня с оторванной головою, выхватывает шашку без клинка, и —
горе врагам Белого Царя!

      Тонкостей вероисповедания Ваш покорный слуга давно зарёкся касаться.
Полуэскадрон, коим я имел честь командовать, составляли
одни почитатели Пророка, да благословит его Аллах и приветствует.
Тайная миссия, возложенная на меня Е.И.В., — содействовать обращению
горской знати в православную веру, — не имела ни малейшего успеха.

      Ваш свободный выбор и добровольное принятие таинства Св. Крещения
я отношу лишь к неистребимой памяти кабардинцев
о былом их православии, проповедованном ещё апостолом Симоном Кананитом
в Адыгее и Алании.
Вы, князь, просто вернулись в лоно Церкви предков, сокрушенной рукою Порты
и кознями латинян-генуэзцев.

      Живя одной жизнью с моими джигитами, я и сам, грешным делом, обасурманился.
Намаз стал моей потребностью.
Купец Афанасий Никитин в своих горестных записках отмечает точно такое же
следствие его пребывания у потомков Бабура.

      Простой народ, никогда не зарекавшийся от аркана степняка, говорит:

• C кем по грибки, с тем и по ягодки.
• С кем поведёшься, от того и наберёшься.
• Около дёгтю — в дёготь, около репьёв — в репьи.
• За компанию и жид повесился.

      Но русский народ также и предупреждает:

• Любишь кататься — люби и саночки возить.
• Одно вече, да разные речи.

      Утратив навыки православной обрядности, как то:
утреннее и вечернее Правило, календарные посты,
Св. Причастие, — Ваш покорный слуга, подобно Платонову и иже с ним,
стал поприщем похабных заболеваний.

      Обратим взоры на красный угол Кюхли, проводника нарымского Просвещения.
Видим Св. Угодников Божиих и лампаду!

      А капище с идолами? “Антураж для блезиру”, — как говорили
наши бабушки, сажая на ланиты мушку или нюхая табак…
Да и протопоп Аввакум учит: «Нельзя освобождать людей внешне
больше, чем они свободны внутренне».

      Итак, мы с Кюхлей вышли из его избушки навстречу лучезарной улыбке Адама.

      Диски-самолёты его флотилии усеяли капище,
при этом все идолы оказались вдавлены по самую макушку в грунт,
а смердящий алтарь всесожжения раздроблен.

      При нашем появлении Адам и его морские пехотинцы встали по стойке смирно,
и запели 90-й псалом царя Давида.

      Остаюсь навеки преданный Вашей Светлости

      Владимир Гайвин-Звенигородский,
бывший Командир Лейб-Гвардии Отдельного Кавказско-Горского Полуэскадрона Его Императорского Величества Собственного Конвоя