КГБ, арест: Шарапов И.П., Горький, Хрущев

В 1932 г. я послал Максиму Горькому в Италию письмо. Я упрекнул его в том, что, будучи близким другом Ленина, он не вступил в его партию и эмигрировал из России в самое тяжёлое для неё время. Я тогда не знал, что, едва попав за рубеж и не доехав ещё до Италии, он в Германии издал книгу «Несвоевременные мысли», не постеснявшись заимствовать это заглавие у нелюбимого им Ницше. В этой книге Горький облил грязью Ленина, большевиков, рабочий класс, Октябрьскую революцию, оплакивал юнкеров, убитых в Кремле в 1917 г. и т.д. Я же в то время был ленинцем. Ещё я, помнится, спросил его: почему общество в России перерождается, что люди уже не те энтузиасты, какими они недавно были, что растёт озлобление, бездуховность, эгоизм, в комсомоле развивается демагогия, карьеризм и т.д. В марте 1932 г. пришёл от него ответ из Сорренто. Он написал, что таких, как я надо удалять из среды молодёжи, и что в связи с этим он переслал моё письмо в ЦК партии (ниже я приведу текст его письма).

Я недоумевал: что значит „удалять”? Сослать на необитаемый остров, посадить в тюрьму или расстрелять? Я обратился в Средне-Азиатское бюро ЦК к товарищу Манжаре (я жил тогда в Ташкенте) и показал ему письмо Горького. Манжара успокоил меня, сказав, что “органам”²

и без меня много дела, и что я должен окончить институт. Через несколько лет “органы” расстреляли Манжару. Что же касается письма Горького, то оно погибло вместе со всем архивом и вообще имуществом в 1941 г. при разграблении моей квартиры в Никольском (около Реутова, близ восточной границы Москвы), когда я был в экспедиции, а семья эвакуировалась в Татарию из-за приближения немцев к Москве. Письмо было машинописным. Позднее его копия нашлась в бумагах Горького и ныне хранится в Архиве Горького, который расположен в Москве, на улице Воровского, 25. Работники этого учреждения дважды или трижды просили меня дать им оригинал, но, как я уже сказал, его у меня нет. Публикацию этой копии я разрешил им только при непременном условии одновременной публикации моего письма, ответом на которое письмо Горького как раз и послужило, но где находится моё письмо — неизвестно (в архиве Горького его нет; оно, по-видимому, в архиве ЦК или КГБ).

Молодой журналист А.В. Поликарпов списал письмо Горького с копии, хранящейся в Архиве Горького, и опубликовал его в журнале «Техника – молодёжи», 1990, № 10, стр. 42. Вот текст этой публикации.

По поводу этого письма замечу, что мне до сих пор непонятно озлобление и откровенная непорядочность его автора. Мой протест против зла, глупости и эгоизма большинства — не населения, а только встреченных мною людей — он назвал почему-то не психологическим и политическим, а биологическим и посчитал его неискренним, раз я не ору на всю страну.

Но откуда он взял, что искренним выражением боли служит рёв, а не грустное раздумье или тихий плач? Может быть, он человека путает с диким зверем? Моё сознание той поры, когда я писал Горькому, не шло дальше сомнения в справедливости того, что я делаю. К тому же я верил в честность этого писателя. Если бы я орал, то разве не нашлось бы кому заткнуть мне глотку?

Выпад Горького относительно байронизма касается моего сугубо личного мировосприятия, и никому не дано права „драть уши” за это. Горький хочет силой внушить людям свой образ мыслей. Мой индивидуализм вызван отвращением к рабской морали, называемой коллективистской, присущей тоталитарному обществу. Коллективная мысль — фикция, а если бы такая мысль действительно существовала, то она была бы весьма посредственной, так как в коллектив входят, в основном, средние и отсталые люди. Таланты редко входят в коллектив, а гении — никогда. Каждый человек должен сам думать. Как ни один оркестр не может создать симфонию, так ни один научный коллектив не создаст теорию. Прогресс науки идёт от отдельных учёных.

Коллектив, однако, может как-то помочь талантливому учёному. Я не был коллективистом, хотя и любил встречи с людьми, отыскивал в них интересное.

Я не мог на веру принять основные положения официальной идеологии, меня угнетало чувство стыда и зависимости, когда вместе с товарищами должен был поднимать руку при голосовании резолюции в поддержку решений очередного пленума ЦК или в одобрение решения о расстреле “врагов народа”. Мне было внутренне стыдно кричать „Ура товарищу Сталину!” вместе со всеми... Я робко спорил с друзьями о пятилетке, о колхозах, о педологии, евгенике, Есенине, о бригадно-лабораторном методе обучения студентов, о дальтон-плане в школе, об эсперанто, и всегда бывал бит (не силой разумных доводов, а копытами ревущего большинства). Меня считали индивидуалистом, а я был против того, чтобы все придерживались по каждому вопросу одного общего взгляда. Общие взгляды, говорил я (по Писареву), это всё равно, что общие очки. Так я противопоставлял себя своим товарищам, исповедующим религию коллективизма. Вся моя жизнь получалась неуютной. У меня не хватало ума, чтобы разобраться во всем этом, и я после одной неприятной стычки с товарищами решил обратиться за советом к инженеру человеческих душ — Горькому. А он посчитал меня внутренним эмигрантом. Мне вообще непонятно его осуждение эмиграции, ведь он сам казался мне таким. Лишь много лет спустя один осведомлённый товарищ сказал мне, что Горький был не эмигрантом, а резидентом сталинской идеологической агентуры за границей. Я не уверен, что это действительно так, но статьи Горького в поддержку сталинских репрессий читал.

Его „крайне изумил тот факт”, что я читаю лекции по диалектическому и историческому материализму, и он решил без моего согласия переслать моё письмо в ЦК, т.е. сделал донос на меня. Тут моим сомнениям пришёл конец. Я в тот же день, как получил его письмо, прекратил чтение лекций по общественным дискуссиям, бросил редактирование институтской стенгазеты и вообще всякую общественную работу политического характера, направив все свои силы на геологию. В геологоразведочном техникуме я преподавал методику разведки, нисколько не касаясь политики.

Суть этого эпизода в том, что я идейно приготовился к критике официальной советской идеологии и попал “под колпак” “органов” ещё в студенческие годы. К этому меня привели наивность, сомнения и поиск истины.

В 1934 г. я окончил Среднеазиатский индустриальный институт, горный факультет (по геологической специальности) и продолжил работу в экспедициях уже с дипломом инженера-геолога. До этого я работал в экспедициях без такого диплома, да и то с перерывами на учебные занятия. В 1929 г. я сдал экзамен на старшего коллектора на шахте Шураб в Таджикистане, в 1931 г. был начальником Зиддынского отряда Ханакинской партии на Гиссарском хребте (в Таджикистане), в 1932 г. — технорук Кизил-Кийской партии в южной Киргизии и затем Арпакленской партии в западной части Копетдага в Туркмении, а в 1933–1934 гг. — начальник Керминской партии (западные отроги Зеравшанского хребта в Узбекистане). В 1935 г. опубликовал первую научную работу о вельдских отложениях в Кызылкумах.

Окончив институт, я работал в одном из отрядов Таджико-Памирской экспедиции, начальником которой был Николай Петрович Горбунов (бывший управделами Совнаркома при Ленине, позднее расстрелянный). Мне удалось найти залежи сурьмы близ озера Маргузор к югу от Пенджикента (месторождение Буз-и-Нова). Позднее эту находку приписали одному начальнику.

В экспедициях было много опасностей и трудностей. В 1931 и 1934 гг. нападали басмачи. В 1943 г. плот, на котором я плыл вместе с двумя сотрудниками (в Якутии), попал в водопад, и мы чудом остались живы. В том же году я встречался с медведями. Совсем не было продуктов питания, мы были на подножном корме в тайге всё лето 1943 г. А трудности были связаны со сложностью геологического строения объектов разведки, но мне тогда казалось, что я могу преодолеть любую трудность такого рода. К счастью, это удавалось.

В 1935–1937 гг. мы с женой (она окончила тот же институт в 1935 г.) разведали соляную гору Жоджа-и-Кан на юге Узбекистана, близ города Шерабад. Новый взгляд на генезис этой горы и математическое обоснование этого взгляда мы опубликовали в 1936 г. В эти годы я вёл переписку с М.М. Пришвиным и опубликовал несколько литературных очерков, в частности одну из первых записей узбекского эпоса «Алпамыш». В процессе работы мы с женой столкнулись со скрытой оппозицией сталинскому режиму, деятелями которой были наш начальник — зам. наркома местной промышленности Узбекистана Рахман, позже расстрелянный, и один из его помощников Киевский, судьба которого мне неизвестна.

Окончив разведку соли, я в марте 1937 г. уехал из Ташкента в Москву. Позднее ко мне приехали жена с дочерью и тёща. А в Ташкенте начались аресты среди наших знакомых. Мы до июля того же года жили на даче одного начальника без прописки.

Летом 1937 г. мы с женой стали сотрудниками Таджикской базы Академии Наук СССР и по заданию 9 Главка Наркомата оборонной промышленности уехали снова в Узбекистан. Там мы нашли первое и единственное до сих пор в СССР месторождение очень хороших кристаллов прозрачного гипса, обеспечили отечественную оптическую промышленность этим минералом на тысячу лет. Находку мы описали в четырёх научных статьях (1937–1940 гг.). Кого-то надо было награждать, но меня нельзя, так как я был под надзором органов. Жену тоже преследовали за меня. Наградили начальников, которые никогда не были на этом месторождении. А нам даже значка первооткрывателя не дали.

В 1938 г. я был на Полярном Урале. Искал там пьезокварц для наркомата авиационной промышленности, выделившегося из наркомата оборонной промышленности. Этот минерал нужен для стабилизации радиоволны в передатчиках, которые ставятся на самолётах.

С наступлением крепких морозов (до 60 градусов), сковавших болота, я, не заезжая в город Берёзов, проехал на оленях по восточному подножью Урала на юг до железной дороги (г. Надеждинск). Это тот самый путь, по которому когда-то Троцкий бежал из ссылки.

Прибыв в Москву, в трест № 13 Наркомавиапрома, в котором я работал, я был ошеломлён вопросом: это ты? тебя отпустили? ведь в Берёзове тебя ждал арест... На другой день я отправился в органы на Лубянку, 4-й этаж. Там меня допросили: с какой целью я построил пять складов на Полярном Урале? Не для тех ли, кто бежит из Воркутинских лагерей? Я ответил, что условия завоза грузов на Полярный Урал таковы, что это делать надо за два года до прибытия туда геологов. Сначала грузы надо везти на пароходе от Тюмени, Омска или Новосибирска до Берёзова, затем на мелкосидящем плоскодонном пароходе по Северной Сосьве и Ляпину до поселка Саранпауля, где находится контора и база экспедиции. Здесь грузы перерабатывают (распределяют по пунктам окончательной доставки, из муки пекут хлеб, сушат сухари и т.д.). Следующей весной, когда Ляпин снова станет многоводным, грузы на лодках отправляют вверх по реке и её притокам. Там их складируют, а зимой по снегу на нартах везут в горы, где они лежат до лета, когда туда приезжают геологи. В экспедиции, техническим руководителем которой я был, работали до 30 геологических отрядов, разбросанных по хребту на протяжении около 100 километров.

Случаи появления в районе наших исследований беглых лагерников были. Работник КГБ, ведший допрос, задал мне ещё несколько вопросов о работе экспедиции, на которые я ответил. Я рассказал ему о том, что мы добыли очень много пьезокварца, и что теперь нам предстоит обработать полевой материал в Ленинграде. Мне было позволено это. Начальник экспедиции — старый чекист, когда-то носивший два ромба, по-видимому, защитил меня, и Смерть пронеслась мимо, обдав меня ледяным дыханием.

В 1939 г. я, по заданию того же 13-го треста, проводил разведку и добычу мориона (чёрного кварца) на Волыни, а в 1940 г. вёл поиски горного хрусталя (бесцветный, прозрачный пьезокварц) в районе приисков Якутзолото (бассейн Алдана). Я объездил много приисков, видел там сосланных жён польских офицеров, арестованных и расстрелянных в Катыни после того, как Сталин и Гитлер разделили Польшу, узнал много трагического. Были другие интересные встречи. Я вёл дневник. Отрывок из дневника (о картине природы) я послал М.М. Пришвину, с которым я заочно познакомился за пять лет до этого. Пришвин опубликовал его (под названием «В тайге») со своим вступительным очерком («Источник радости») в журнале «Смена», 1940, № 6. В этом очерке он назвал меня своим учеником. После полевой работы я пил чай у Михаила Михайловича и его жены Валерии Яковлевны.

Из кварца, добытого нами, жена нарезала стабилизаторов радиоволны для сотни тысяч самолётов (она работала в кварцевой лаборатории).

Зимой 1940–1941 гг. я поступил в. аспирантуру при Московском геологоразведочном институте (МГРИ) и написал кандидатскую диссертацию на тему «Применение математической статистики для подсчёта запасов пьезокварца в жилах альпийского типа», дал её на кафедру методики разведки. Пока её рассматривали, я уехал в экспедицию, началась война, институт эвакуировался в Семипалатинск, а диссертация пропала.

Экспедиции 1934–1940 гг. своими трудностями (не только физическими) закалили и подготовили к испытаниям, которые ждали меня в дальнейшем.

В 1941 г. я снова был на Полярном Урале. На просьбу об отправке на фронт получил отказ. После полевой работы и обработки материалов в Омске и Новосибирске нас с женой весной 1942 г. послали на Ленские золотые прииски. В 1941г–1944 гг. мы работали на Дальнетайгинском прииске, руководя разведкой.

В апреле 1943 г. меня назначили начальником геолого-поисковой экспедиции на реке Токо (система Олекмы) в Якутии (в двухстах километрах к востоку от Дальне-Тайгинского прииска). Летом 1943 г. я обследовал большую территорию, убедился в том, что золота там нет, но есть кое-что другое и интересные в научном отношении обнажения. До меня там никто из геологов не был. Зиму 1943–1944 гг., отправив большинство сотрудников в Дальнюю Тайгу, я задержался в эвенкийском поселке Пос, (промыслово-охотничья станция), где привел в порядок геологические материалы и написал некоторые литературные работы (критика Горьковского соцреализма). Со мной остались только завхоз Гоголев, старатель Соловьёв и студент Даровских. Однажды за ужином (строганина и спирт) я им сказал, что война началась и шла неудачно для нас по вине Сталина. Никто не возразил и не донёс на меня.

В 1944 г. мы с женой и дочерью переехали в город Бодайбо, где затем три года затратили на то, что приводили в порядок подсчёты запасов по всему тресту Лензолото. Без утверждения ГКЗ³

запасов золота прииски не имеют права работать, поэтому руководители треста ожидали от нас особо ценных результатов, и мы сами горячо стремились к этому.

В долгие зимние вечера мои коллеги собирались за игрой в преферанс, в которой четвёртый партнер (сдающий карты) прикладывался к стакану со спиртом (водки на приисках нет), а так как сдавали по очереди, то прикладывались все, один за другим. Игра становилась всё более и более острой. Азартные игры вообще распространены на приисках. Были случаи, когда игроки в очко проигрывали жён. Я упоминаю об этом в книге «Очерки по истории Ленских золотых приисков», изданной с одобрения академика В.А. Обручева в 1949 г.

Я любил играть в преферанс или в шахматы, когда дождь стучит по туго натянутому полотну палатки и мешает идти в маршрут, но в городе я жалел время. До поздней ночи сидел в архиве дореволюционного Ленского горного округа, и это было кстати, так как после нашего отъезда с Лены архив сгорел. В нём хранились заявки на отводы приисков за период с 1842 года и до установления Советской власти.

В 1942 г. трест Лензолото отмечал столетие Золотой Лены, но празднование прошло очень скромно из-за войны. Я документально установил, что золотые россыпи, открытые в 1842 г., находятся на территории Якутзолота, первое же открытие золота на Лене произошло только в 1846 г. Празднование столетнего юбилея повторили в 1946 г., на этот раз более торжественно. Посыпались премии, ордена и медали, но нам с женой, конечно, ничего не попало. Мои архивные розыски понравились начальству. А я был рад тому, что нашёл более двух тонн золота в том же архиве. В 1846 г. была разведана россыпь в верховье реки Хомолхо. Именно на ней было разрешено открыть первый прииск Лены-Спасской. Однако добыча золота там не велась. Дело ограничилось разведкой. Россыпь считалась бедной. Содержание золота в песках было всего 2 грамма на кубометр. В то время такие россыпи разрабатывать было невыгодно, и прииск “отошёл в казну” (чтобы не платить за него налог). На балансе треста Лензолота эта россыпь не числилась, о ней просто никто не знал. Я побывал на месте, убедился в том, что россыпь не выработана и не размыта рекой, обработал материалы (не затратив ни рубля на полевую работу) и подсчитал запасы. По новым (через сто лет) экономическим и техническим условиям этот объект стал вполне промышленным. Мне летом 1946 г. дали командировку в Москву для утверждения запасов. Это был вообще первый случай подсчёта запасов по документам столетней давности.

Пока эксперты проверяли подсчёт, я сдал кандидатские экзамены (по марксизму-ленинизму, методике разведки, математической статистике и английскому языку), написал и представил в МГРИ к защите диссертацию по теме «Новые пути в разведке и оценке золотых россыпей». В этой работе я решил вопрос, как при разведке и оценке россыпей надо учитывать крупность и пробность (т.е. чистоту) шлихового золота. В дальнейшем примененные при этом математические приёмы были использованы в той книге, о судьбе которой я здесь хочу рассказать, а полученная мною учёная степень (первая для Лены) тоже сыграла свою роль в излагаемой здесь истории. Защита была назначена на 21 октября, но кворум не собрался из-за гриппа. Защиту перенесли на февраль 1947 г. Я взял отпуск и стал ждать в Москве. Защита прошла хорошо, и я в конце февраля 1947 г. вернулся в Бодайбо. Снова занялся запасами золота в недрах.

По действовавшей в 1946–1947 гг. инструкции, в подсчёт среднего содержания золота крупные золотинки и самородки включались не полностью, а самое мелкое (“плывучее”) золото терялось при промывке пробы и совсем не учитывалось, поэтому вычисленное содержание золота в песках явно преуменьшалось против действительности. К тому же выводились различные поправочные (в сторону уменьшения содержания) коэффициенты. Вместо, например, 5 граммов на кубометр геолог выводил лишь 2 г/м³. План добычи золота составлялся с перестраховкой. Это облегчало хищничество. Выхватывались лишь самые богатые участки. С месторождения снимались “сливки”. А более бедные участки заваливались пустой породой. Со временем эти участки перерабатывались снова, иногда до пяти раз! Труд шахтёров затрачивался в несколько раз больше, чем надо, и при поспешной работе терялось много золота в отвалах. А трест получал Красное знамя, премии, ордена и медали. Перепадало кое-что и геологам. Нам же с женой даже медали за доблестный труд на оборону не дали. Я понимал, что трудовые успехи — лишь повод для награждения, а причина — заслуги перед партией. С тех пор к орденам мирного времени я отношусь с неуважением.

Авторы порочных инструкций по подсчёту запасов и составители учебников по методике разведки причинили нашей промышленности больше вреда, чем самое страшное стихийное бедствие. При этом вред оказывался тем бóльшим, чем авторитетнее были авторы инструкций (академики, ведущие профессора и т.д.), Авторитет без нравственности — зло. А нравственным у нас в стране считалось то, что укрепляло власть номенклатуры, хотя бы в ущерб национальному богатству.

Видя, как трест Лензолото обманывает государство, портит месторождение, а геологи нарушают профессиональную этику, я, забыв о мудром правиле „не критикуй крокодила, пока ты не вылез из его болота”, выступил против хищнической инструкции, но встретил враждебное отношение начальства и своих коллег. Ведь их благополучие зависело от этого хищничества. По геологическим инстанциям я выступал с предложением аннулировать перестраховочные инструкции, но сломать бюрократическую машину невозможно. Бюрократ держится за инструкцию крепко, как репей за собачий хвост. Мне было ясно, что хищничество Лензолота поддерживает Главзолото МВД. Поэтому я послал докладную записку в Государственный Комитет Обороны СССР лично А.И. Микояну, который тогда руководил экономикой страны. Через некоторое время из Главзолота был звонок тресту, чтобы он унял меня. И тут начали меня унимать, да так, что я чуть не попал в исправительно-трудовой лагерь, имевшийся тогда на приисках (начальником лагерей был подполковник Сережников — заместитель управляющего трестом).

Моя жизнь и жизнь семьи стала невозможной. Мы подверглись бойкоту. Ни один человек не встал на нашу защиту. Что означает бойкот, можно судить по одному факту: семья Ленина после казни его брата Александра подверглась бойкоту и была вынуждена бежать из Симбирска. В советское же время такой побег был затруднён. Без разрешения начальства переехать из города в город нельзя. Нам же помогло одно случайное событие. Жена во время отпуска поехала в Иркутск, поговорила там с секретарём обкома Сухаревым о том, что я кандидат наук, а используют меня рядовым геологом на приисках, в то время как в вузах преподавателей с учёными степенями не хватает. Сухарев накануне отъезда в высшую партийную школу позвонил управляющему трестом Лензолото, чтобы меня отправили в Иркутск, и тот рассчитал меня. Я, бросив почти всё своё имущество, осенью 1947 г. вылетел с двухлетней дочерью и няней в Иркутск. Там меня назначили преподавателем в Горно-металлургический институт, правда, не совсем по моей специальности (на кафедру минералогии), но выбирать не приходилось, и я принял должность, а через год, уже в 1948 г. легко перешёл по конкурсу в другой институт того же главка вузов — в Северо-Кавказский горно-металлургический институт (г. Дзауджикау, бывший Владикавказ), где в 40 лет стал заведующим кафедрой разведочного дела.

На новом месте я много времени уделял исследовательской работе по моей специальности. К проблеме элементов-примесей я подошёл с более широких позиций. Хищничество проявляется не только в добыче золотоносных песков, но и в добыче многих других (пожалуй, всех) полезных ископаемых и в использовании последних. На Соликамском и Березниковском калийных рудниках из недр земли извлекают менее 50 процентов объёма пластов сильвинита и карналлита, а остальное гибнет. Из тонны добытого карналлита получают на пятьсот рублей магния, но теряют на три тысячи рублей рубидия (в старом масштабе цен). А в отброс идёт ещё бром и много калия, не говоря уж о каменной соли, миллионы тонн которой лежат в отвале близ рудника и отравляют реку Каму. На Зангезурских медных рудниках гибнет около 40 процентов рудного тела, содержащего многие элементы-примеси. При переработке медной руды Урала кроме большого количества меди теряется селен, теллур, золото, сера, мышьяк и многое другое. При использовании полиметаллической руды Алтая теряется серебро, висмут, кадмий, германий, много свинца и цинка. Примеси есть почти во всех рудах, и они почти полностью теряются. Так, в фосфоритах есть редкие земли, в угле — германий, в нефти — гелий, сера, в молибденовой руде — рений и т.д. и т.п. И всё это не просто гибнет, но и губит всё живое, отравляет почву, леса, реки, воздух. Люди страдают от ртути, мышьяка, таллия, урана и т.д. Между тем, если всё это извлечь, то страна получала бы доход по 20–30 миллиардов рублей каждый год (в новом масштабе цен).

Так, во время работы в Северо-Кавказском горно-металлургическом институте у меня сложилась картина всеобщего экологического преступления и хищничества, и укрепилось намерение бороться с этим злом. Я спрашивал металлургов и химиков: почему они теряют ценные примеси и отравляют ими природу? В ответ услышал: проектировщики заводов не предусмотрели их извлечение, к тому же у нас в Союзе нет нужного оборудования и соответствующей технологии. Я обратился в проектный институт с вопросом: почему не предусматривается извлечение элементов-примесей? Мне ответили: геологи не подсчитали запасов этих элементов, у нас нет нужных сведений о составе рудных тел, а без этого проектировать цехи по извлечению элементов-примесей нельзя. К геологам я обращаться не стал, так как сам знал, в чём тут дело.

Ни в одной инструкции по подсчёту запасов в то время не было положений о подсчёте запасов элементов — или компонентов-примесей. В учебниках по подсчёту запасов тоже умалчивалось об этом. Между прочим, и ныне, в 1990 г., преподавание методики разведки ведётся по учебникам, игнорирующим элементы-примеси. Авторы, всё самые авторитетные учёные, боялись искать что-то новое. Спокойнее было повторять старое. А новое уже стучалось в дверь храма нашей науки. Я говорю о математизация и кибернетизация геологии.

Американские инженеры Демонд и Хальфердаль предложили формулу для определения необходимого веса товарной пробы угля в зависимости от “ситового диаметра” частиц, а наши авторитеты безосновательно решили, что она применима и для геологических проб, причём не только угля, но и руды. Геологи провели эксперименты, затратив на них миллионы рублей. Так бездарные исполнители помогали официальным тупицам. В Древней Греции один писатель зло высмеивал двух философов, говоря, что один из них доит козла, а другой решето подставляет. Таких доильщиков и у нас много. У одного министерства геологии СССР сорок научных институтов, да у Академий наук СССР и союзных республик столько же. Кроме того — горнопромышленное, металлургическое, химическое, нефтяное, угольное и другие ведомства, имеющие дело с минеральным сырьём, углём, нефтью и т.д. В каждом из геологических институтов от одной до десяти тысяч сотрудников.

Хуже всех в научном отношении большие институты. В таком институте легко скрываться бездельникам и паразитам. Плохо и в небольших, но старых институтах. В старом институте больше традиций и рутины. Бездельники там объединяются в группы.

Естественно возникает вопрос: почему такая большая масса учёных занимается доением козлов? Я попытаюсь ответить на этот вопрос позднее.

В конце сороковых годов мне стало ясно, что хищничество и экологическая преступность неизбежно вытекают из нашей социальной системы и из состояния официальной науки. Н.С. Хрущёв в одной из своих речей говорил о “факторе времени”: пусть дороже обойдётся электроэнергия тепловых электростанций, зато мы получаем её сегодня, а гидростанции в горах строить долго, хотя их энергия и будет дешевле. Нам именно сегодня важно получить энергию. Так же обстоит дело с добычей нефти. Мы её сегодня должны иметь и не можем ждать, когда сможем наладить использование попутного газа — и вот этот газ пылает факелами. Во втором Баку мы сжигаем миллиарды кубометров попутного нефтяного газа. Если мы не будем учитывать “фактор времени”, то неизвестно что может случиться с нашей страной. Такое рассуждение Хрущёва толкало хозяйственников на плановое браконьерство и хищничество. У нас идёт расширенное воспроизводство бесхозяйственности, подгоняемое бюрократизмом.

Директивы о борьбе с бюрократизмом напоминают мне выталкивание застрявшего грузовика из одной лужи в другую. Нужна хорошая дорога, т.е. разумная экономическая система, и тогда сама собой отпадает проблема “фактора времени”.

“Фактор времени” проявляется в работе всех производственных единиц: любой ценой выполнить план этого года, а завтра видно будет. Таким способом осваивается целина: не построив дорог, овинов, элеваторов, посёлков — половину урожая теряем, да и земля портится без продуманной системы земледелия.

Нашему народному хозяйству свойственны три главные черты: первая — уже упомянутое выше хищничество в использовании богатств природы и человеческих жизней. Вторая — бесплановость, ибо директивы партии — не план, а пятилетки — набор диспропорций. Тракторов производим много, а запасных частей к ним нет, и трактора стоят на приколе, урожай убирать — нет машин. Это — пример диспропорции. Третья черта — невыгодно работать хорошо. Вот, например, завод осваивает изобретённую кем-то машину, и из-за этого у него страдает выполнение плана, он терпит убытки, а когда освоит машину, результат освоения передадут безвозмездно тем заводам, которые “гнали план” и получали от этого выгоды.

Есть и другие черты нашего варварского хозяйствования, но и этих трёх достаточно, чтобы мы не догнали капиталистическое хозяйство, даже в том случае, если оно остановится, чтобы подождать нас. Мы неизбежно придём к краху.

Это хорошо видно не только в горной промышленности, но и в других отраслях народного хозяйства, особенно в сельском хозяйстве. Руководители краёв и областей неоднократно говорили, что они хорошо подготовились к уборке небывалого урожая 1990 г. А в действительности оказалось, что нет бензина для комбайнов, нет запасных частей для машин, нет складов для хранения зерна, овощей и фруктов, не отремонтированы дороги, людей не хватает (они — в лагерях и в армии). Очень похоже на то, что, говоря о готовности села к уборке урожая, болтуны обманывали общество и преднамеренно вызывали огромные потери сельскохозяйственной продукции и планировали покупку за рубежом, чем-то им выгодную. Тут налицо спланированное и чётко проведённое преступление, а не просто головотяпство, но наша прокуратура не видит этого. Может быть она заинтересована в нераскрытии этого преступления?

Бросается в глаза ещё такое преступление. Колхозы и совхозы имеют так много земли, что они не в силах её обработать и убрать урожай. Засевают тысячу гектаров, а сил для уборки урожая хватает лишь на сто гектаров. Слишком много сил мы тратим на нужды армии и военной промышленности. И вот неубранный хлеб, лён, картофель идут под снег или гниют в плохих хранилищах. В помощь селу город посылает миллионы служащих, студентов, школьников. И это делается ежегодно! Кто всё это спланировал, и кто дал колхозам и совхозам явно лишнюю землю? Кто переманил крестьян на военные заводы или «великие стройки коммунизма»? Между тем, народная мудрость гласит: по одёжке протягивай ножки. Почему планируются расходы не по доходу? Зачем нам тысячи ракет и танков, если их потом приходится уничтожать, так как нам никто не угрожает? А при наличии атомных бомб большая армия не нужна.

Приняв во внимание трудности внедрения нового, я решил действовать более планомерно. Надо добиться того, чтобы новый подход к разведке недр был признан самой государственной системой, и я наметил такой план: сначала найти, хотя бы в общем виде, закономерности распределения элементов — или компонентов-примесей в рудах; затем на основе этих закономерностей придумать метод подсчёта запасов таких элементов или компонентов, применить его где-либо на практике, добиться официального утверждения подсчитанных таким методом запасов, и лишь после этого начать открытую войну с хищничеством.

У меня не было денег на эту тему, но был энтузиазм, т.е. была любовь к идее (по Платону). Через год теория подсчёта запасов элементов-примесей в комплексных рудах была разработана. Я использовал те математические приемы, которые у меня были в кандидатской диссертации. Создал практический метод подсчёта запасов таких элементов. Теперь надо было применить его где-либо на практике. Месторождение, где я мог бы это осуществить, должно быть недалеко от института, чтобы не прерывать чтение лекций. И я нашёл такое месторождение. Это Згид — в 40 км от института (вблизи рудника «Садон»).

На Згиде много лет работала геологоразведочная экспедиция (я в ней не участвовал). Накопилось много материалов. Надо было подводить итоги, и меня пригласили на эту работу. Главные элементы на месторождении — свинец и цинк, а элементами-примесями я, на основании исследования, посчитал серебро и кадмий. С помощью геологов экспедиции я подсчитал запасы всех четырёх элементов (каждого отдельно).

В 1950 г. ГКЗ утвердила запасы Згида, тем самым признав применённый метод подсчёта.

Теперь надо было распространить этот метод среди геологов страны, но тут мои научные противники спохватились и оказали сильное сопротивление. Мои работы о подсчёте запасов элементов-примесей в комплексных рудах не увидели свет в течение семи лет, а потом, только что напечатанные, были уничтожены.

Стремясь перестроить подготовку геологов на новых принципах (приближение к практике, охрана недр, усилие гражданской позиции, математизация геологии), я столкнулся с недоброжелательством старых преподавателей. Некоторые из них посещали мои лекции и морщились, когда я говорил студентам: „Не принимайте на веру ни одного научного положения. Подвергайте всё сомнению. Яблоко с червем — самое зрелое. А в науке таким червем служит сомнение. И вот, когда проверка подтвердит то положение, которое вы подвергли сомнению, тогда принимайте его. А проверять — это значит больше читать, расспрашивать компетентных лиц и думать, думать и думать, спорить с товарищами”. Среди коллег-преподавателей возникло мнение, что я “подкапываюсь” под их педагогическую деятельность, и они стали относиться ко мне с подозрением.

Это каким-то образом оказалось связанным с КГБ. Местные работники “органов” стали расспрашивать обо мне знакомых и я, после утверждения запасов элементов-примесей, вынужден был перейти уже в 1950 г. на должность доцента в Донецкий индустриальный институт. Там я читал разные курсы (методика разведки, полезные ископаемые, шахтная геология и др.) Методику разведки я математизировал. Написал учебник по этому предмету и послал его в Москву, в Госгеолтехиздат, но там он попал к рецензенту-консерватору и погиб в архиве. Я послал в издательство протест, доказывая, что теоретические взгляды моего рецензента — неправильные, хотя и заимствованные у западной науки. Директор издательства Малиновский переслал моё письмо в КГБ, и я подвергся коварным преследованиям.

Тогда же я написал книгу о применении математической статистики в геологии. В связи с последней работой приведу текст одного документа. Вот он:

Держтехиздат Украины включил мою работу в план выпуска литературы на ближайшее время, но кто-то обратил внимание руководителей издательства на то, что математизация геологии — это идеологическая диверсия, и издание не состоялось. Следует напомнить, что в 1948 г. была та самая сессия ВАСХНИЛ, на которой академик Лысенко, по согласованию с ЦК, резко выступил против математизации биологии. Некоторые думают, что Лысенко был создан в одном экземпляре — только в биологии. Это ошибка. Лысенки были во всех науках. Ведь это очень живучий гибрид демагогии и насилия над наукой, выведенный государственной мафией.

Однажды в институте мне было поручено чтение курса шахтной геологии. Я согласился, но поставил условие: математизировать эту дисциплину. Через год дирекция устроила мне за это скандал, и я решил уйти из института. В 1955 г. я стал заведующим кафедрой поисков и разведки Пермского университета. Там, кроме математизированного курса методики разведки, я самовольно поставил и стал читать новый курс — об элементах-примесях в рудах.

В 1956 г. на Всесоюзном совещании по редким элементам я сделал доклад о методе подсчёта запасов элементов-примесей. Он был вскоре опубликован с грифом “совершенно секретно”, т.е. фактически скрыт от геологов в сейфе.

В том же году прошел ошеломительный ХХ съезд. Он подтолкнул меня на новые критические выступления.

Все 10 тетрадей я передал на хранение знакомым, но вскоре органы стали усиленно следить за мной и моей перепиской. Начались обыски у моих адресатов в разных городах. Писатель Даниил Гранин передал органам (по их требованию) моё письмо к нему. У других лиц отбирали мои письма при обыске, а до некоторых адресатов письма не доходили. Мои знакомые уничтожили все 10 тетрадей, боясь обыска.

В моих письмах, коллекционируемых органами, я высказывал мысли о том, что для перестройки нашей жизни одного ХХ съезда мало, что нужен ещё хотя бы один такой съезд, что народ выше партии, что аппарат ЦК, сформировавшийся при Сталине, нарушает решения ХХ съезда и т.д. Я хотел пристыдить писателей, оболванивающих народ. Они лакировали действительность. В качестве героев они выставляли партийных деятелей и лицемерно говорили, что литература должна отражать жизнь и идти в ногу со временем. А время стоит на месте, жизнь — голодная и страшная. От писателя требуют, чтобы он показывал жизнь не такою, какая она есть, а такою, какой её обещает сделать партия и выдавать её за уже существующую. Я же доказывал писателям, что надо не только отражать, но и опережать жизнь, указывать пути прогресса. Чтобы шагать в ногу со временем, надо, чтобы оно не стояло на месте. Я надеялся, что силой убеждения могу повлиять на творчество писателей, но, увы, это была ложная надежда.

В одном из писем я сравнил номенклатурную мафию с клопами и задался вопросом — как избавиться от них? Сжечь наш дом? Но где мы будем жить зимой? Я хотел, чтобы на эти вопросы ответил мне получатель письма, но не дождался этого. А Н.С. Хрущёв в будапештской речи сказал: „Мы не станем сжигать дом, чтобы избавиться от клопов”. По-видимому, он знал о моём письме.

Сельское хозяйство, по произведениям Галины Николаевой, переживает расцвет — и не просто расцвет, а дальнейший расцвет. А в это время колхозы разваливались, народ Украины умирал с голоду, в науке свирепствовал лысенковский террор и т.д.

Писатели дружно взялись популяризировать решения ХХ съезда, служить “обновлённой” партии, превознося “принцип партийности литературы”, будто бы высказанный Лениным. На самом же деле у Ленина этого нет. Он говорил другое. Члены партии, пишущие политические сочинения, должны помнить об интересах партии и защищать их. К писателям же, особенно беспартийным, это не относится. У художественной литературы — свои принципы. И я хотел внушить эту мысль писателям.

Своими мыслями я делился с соседом, историком П.И. Хитровым. Он советовал не доверять почте и воздержаться от отправки писем с критикой партийных идеологов. Я поспорил с ним. Он сказал: „Ну, что ж, пиши! Ты увидишь, чем это кончится. Это будет эксперимент на себе вроде того, который поставил А.А. Богданов с переливанием крови, отчего он и умер в 1928 г.”. И вот теперь, спустя много лет, я убедился в правоте П.И. Хитрова, но сказать ему об этом не могу. Его нет в живых.

Еще в 1941–1943 гг. я написал большую работу («О карикатуре на Якутию...») по проблемам очерка в связи с книгой Ивана Жиги, ближайшего помощника Максима Горького по руководству советскими писателями и по журналу «Наши достижения». Жига в 1941 г. выпустил книгу очерков «Якутия, как она есть» — халтура невероятная (в духе соцреализма). Я высмеял его книгу и изложил своё понимание жанра художественного очерка. Опубликовать эту работу мне не удалось, а в ней много того, что направлено против лакировки действительности, против соцреализма.

В письмах писателям в 1954–1957 гг. я пытался разбудить их совесть, но вскоре убедился, что нельзя разбудить то, что умерло.

В письме к редактору «Нового мира» К.М. Симонову я подверг критике положение модного писателя Павленко о том, что писатели должны следовать горьковскому принципу социалистического реализма. Вместо этого принципа я, помнится, предлагал вернуться к классическому принципу критического реализма. Это моё письмо попало в “Чёрный кабинет” (без разрешения прокурора) Московского главпочтамта, а оттуда — в Пермское управление КГБ.

Однажды ректорат университета послал меня своим представителем в Горсовет на заседание, посвящённое предстоящему строительству Воткинской ГЭС на Каме. На заседании я выступил с предложением: просить правительство отказаться от строительства этой станции, так как поднимется уровень грунтовых вод, подтопит канализацию в городе, в частности в университетском городке, и будет антисанитария. Вместо ГЭС я предложил построить дополнительно в Кизеле одну шахту и тепловую электростанцию, которая могла бы, работая на дополнительной массе угля, вполне заменить ГЭС. Моё предложение было отклонено без обсуждения. На меня посмотрели как на сумасшедшего. Среди сумасшедших нормальный человек считается сумасшедшим.

Однажды в 1957 г. в университете я увидел объявление о том, что скоро будет собрание студентов, посвящённое обсуждению пережитков капитализма в сознании людей, т.е. вопросу о том, что лень, эгоизм, карьеризм, пьянство и другие пороки суть не что иное, как “родимые пятна” капитализма. Об этом говорили Галина Николаева и другие писатели. Мне стало ясно, что моих студентов хотят оболванить. Этого допустить было нельзя, и я решил подготовиться к выступлению. Набросал тезисы. Начал с Ленина, который приводил французскую пословицу о том, что наши недостатки суть не что иное, как продолжение достоинств (т. 44, с. 323). Демагогия, — писал я, — вырастает из демократии в некоторых специфических условиях, перестраховка — появляется из чувства ответственности при излишне строгом спросе за провинности и т.д. В нашем обществе достоинства людей неизбежно принимают вид пороков.

Все пороки общества я разделил на сквозные, не зависящие от общественного строя, свойственные людям во все эпохи, и специфические, рождающиеся в какую-то одну эпоху. К последним я как раз и относил перестраховку, лицемерие, демагогию и т.д. Своими мыслями по этому вопросу я поделился с Галиной Николаевой, но моё письмо оказалось, как я после узнал, у следователя. Впоследствии оно было упомянуто в приговоре по моему делу. Моё выступление на собрании, посвящённом “родимым пятнам”, не состоялось, а тезисы о них взяты следователем при обыске (копии же у меня нет).

Как-то на комсомольском собрании в университете представитель обкома с апломбом хвалил книги Мариэтты Шагинян. Апломб — эрзац-ум. Я выступил против него. „Мариэтта Шагинян, — сказал я, — лакирует действительность. Её «Путешествия по Армении» — халтура. А вот роман Дудинцева «Не хлебом единым» — сама жизнь, может чуть-чуть приукрашенная, а действительность — более безобразная. Описание сожжения папки с бумагами инженера Лопаткина — полная правда”.

Впоследствии это выступление было поставлено мне в вину. У меня самого сожгли книгу, бумаги забрали и не вернули. А о Шагинян я ещё в Донецке (Сталино) написал статью и послал её в какой-то литературный журнал, кажется в «Новый мир». Я доказал, что в «Путешествии по Армении» много нелепостей и простой лжи. Мою статью не напечатали, а вот статью Михаила Лифшица о том же напечатали. Она была более обтекаемой. Я написал ещё статью «О споре Лифшица с Видмаром» в которой выступил против утверждения, будто Лев Толстой был гениальным писателем, но ошибающимся мыслителем. Я говорил, что Лев Толстой мыслителем был гениальным. Об этой моей работе тоже кое-что написано в обвинительном заключении. Лифшиц на допросе у следователя дал против меня ложные показания.

В 1957 г. в журнале «Разведка и охрана недр» была помещена моя статья о подсчёте запасов элементов-примесей. При этом из неё было выброшено всё, что можно было посчитать критическим, направленным в адрес авторитетных учёных.

В том же году руководимая мною кафедра по решению учёного совета университета издала мой курс лекций «Элементы-примеси в комплексных рудах, их опробование и подсчёт запасов» в 200 экземплярах Два-три экземпляра университет послал в Китай и в какие-то страны народной демократии, а ещё два-три экземпляра были отправлены в Москву, в частности в институт минералогии, геохимии и кристаллохимии редких элементов (ИМГРЭ)⁴

. Несколько экземпляров раздали студентам и преподавателям. Остальные экземпляры остались лежать на кафедре.

Мне хотелось тогда же повторно издать эту книгу, но уже бóльшим тиражом. Для этого надо было заручиться положительными отзывами авторитетов. Я послал книгу члену-корреспонденту Академии Наук СССР, директору ИМГРЭ К.А. Власову. Об этом я договорился с ним ещё в 1956 г. на конференции по редким элементам. Он обещал организовать рецензирование, но никакой рецензии я не получил.

Но не только переиздать книгу бóльшим тиражом — сохранить изданное не удалось. Через пять лет, уже в лагере, я узнал, что в 1958 г. её отобрали у студентов, аспирантов и преподавателей. Весь тираж сожгли, так как семь учёных (Н.Д. Сиднеева, В.В. Ляхович, А.А. Беус, А.С. Жукова, И.П. Тихоненкова, Е.И. Семёнов, В.В. Иванов) из ИМГРЭ дали о ней необъективный отзыв. Этот отзыв я впервые увидел осенью 1958 г. у следователя КГБ.

В действительности это была не рецензия (её втайне от меня послали в КГБ). Это был донос, использованный следователем и судьёй для определения “мотива преступления”. “Рецензенты” не посчитали себя компетентными в вопросах основной части моей книги, т.е. в методике опробования и подсчёта запасов элементов-примесей, и все свои замечания сделали только по минералого-геохимическому обзору элементов, причём не всех 69, описанных у меня, а только редких элементов, т.е. по части вступительного раздела книги. Несмотря на это, они считали себя сильными учёными, а меня — какой-то мелочью. Их сила — не в науке, а в интригах и махинациях. Людей, не способных на подобные махинации, они рассматривали в качестве своих жертв. В каждой отрасли науки есть свои караси и щуки. Для упомянутых выше семи учёных ИМГРЭ я и был таким карасём.

На основании замечаний, сделанных по второстепенным вопросам, ничего не сказав о главном содержании, они сделали вывод, что вся книга — плохая, неверно обрисовывающая положение в науке о редких элементах и в горнометаллургической промышленности, и что в этой книге разглашены государственные тайны. Они совершенно не обратили внимание на то, что инструкции по подсчёту запасов, против которых я выступал, толкают горняков на хищничество в использовании недр, что я борюсь с этим злом. Их устраивало существующее положение.

Следователь не позволил мне сделать выписки из этой “рецензии”. Я пишу здесь о ней по памяти.

Я долго не мог понять, почему рецензенты, не являясь отъявленными негодяями и будучи средними по моральным качествам людьми, т.е. обыкновенными советскими гражданами, написали донос на меня Я их нигде не критиковал и знал лишь поверхностно. Лишь спустя много лет я понял, в чём тут дело.

Во-первых, таков средний уровень советских людей, которым с детского возраста внушают, что они должны быть бдительными, что их окружают враги, что они должны следить за соседями и сообщать органам обо всём подозрительном. Люди боятся быть откровенными в разговорах, „каждый третий — шпион” — говорят им. Главными чертами психики советского человека являются страх, подозрительность, доносительство и верноподданничество по отношению к власти. Поэтому в среде нашей интеллигенции постепенно исчезли журфиксы, на которых бы шли споры по общественным вопросам, обсуждались бы вопросы морали.

Юный пионер Павлик Морозов донёс в КГБ на своего отца, что тот помогал репрессированным “кулакам” и на односельчан, что они прячут хлеб. За это его убили, как предателя, а наша пропаганда сделала его героем. Писатель Твардовский, когда его мать с малолетними детьми (его братишкой и сестрёнками) была репрессирована и отправлена на лесоповал в северную тайгу, порвал с нею всякую связь, и тем самым сохранил себя для благородной поэзии, за что и получил много наград. Философ Б. Кедров отрёкся от своего репрессированного отца (старого ленинца), стал уважаемым академиком и получал награды. Видные писатели выступили в печати с клеветой на Солженицина, а знаменитые академики осудили своего коллегу — физика Сахарова. Обстановка в стране была такой, что средние по уровню морали советские люди, попав в сложные условия, поневоле становились подонками, если отказ от подлости и предательства грозил их благополучию. Надо быть героем, чтобы в таких условиях остаться честным, а мои рецензенты — не герои. Дирекция института — тем более не может быть геройской. Она по долгу службы обязана сотрудничать с органами власти.

Во-вторых, а это может быть главное, рецензенты, много лет работавшие в институте, получавшие зарплату, научные командировки, имевшие специальные лаборатории, сами должны были написать такую книгу. А я, ни рубля не получивший на эту работу, за свой счёт проведший большое исследование, написал нужную книгу, — я один, а их — целый институт. Прочитав моё сочинение, они решили перехватить мой приоритет и самим написать такую работу, но для этого надо было уничтожить мою книгу и меня самого. И это им почти удалось. Тираж книги сгорел на костре, а я, к их неудовольствию, уцелел, хотя был на грани жизни и смерти. Спасли меня литовские и латышские врачи, тоже лагерники, а главное, случайно одному соузнику (чеченцу) удалось передать на волю моё заявление, и оно попало не в ЦК, куда было адресовано, а к Елене Дмитриевне Стасовой. Если бы не эти случайности, я бы не выдержал долгого срока заключения. Люди, более здоровые и сильные, как мой близкий лагерный друг Олекса Тихий, умерли в лагере.

Рецензенты и целый институт с ними в течение многих лет стали составлять свою книгу. Каждый из них имел много денег на работу, написал десяток-другой страниц, и получилось три тома. Они изданы в 1964–1966 гг. и были увенчаны Государственной премией. Государство благодарило тех, кто защищал хищничество и геологии. В этих томах помещён обширный материал по редким элементам, но совершенно отсутствовали идеи методики подсчёта запасов и ничего не говорилось о хищничестве в использовании элементов-примесей.

Возможно, кто-то из рецензентов, уже в эпоху перестройки, осознал аморальность своих действий, но факты остаются: рецензия была послана не мне, а в органы, в своей же трёхтомной книге рецензенты ни словом не обмолвились о моей работе, хотя я уже был на свободе с осени 1961 г., и на меня ссылаться было неопасно.

Вернусь, однако, к хронологической последовательности своей борьбы с официальной наукой.

28 февраля 1958 года меня арестовали. Санкцию на арест дали министр высшего образования Кафтанов и прокурор РСФСР. После обыска на квартире меня повезли в университет. Там в моём кабинете на кафедре следователь просмотрел все бумаги, а потом отвёз меня в тюрьму. В тюрьме сняли отпечатки пальцев и посадили в камеру.

На допросе следователь из “органов” капитан Лыков говорил мне; что у него есть клочки большой антисоветской рукописи (видимо он что-то узнал о моих 10 тетрадях). Я посоветовал ему использовать их для личных нужд. У меня были изъяты экспедиционные дневники, письма от разных лиц, черновые заметки о пережитках капитализма в сознании людей, выписки из сочинения Горького «Несвоевременные мысли», рукопись «О споре Лифшица с Видмаром» и другие бумаги.

В этом обширном материале следователи (Лыков, Филимонов и др.) не нашли достаточных признаков преступления и провели допросы 40 свидетелей в разных городах. В обвинительном заключении есть ссылки только на 15 свидетелей. В приговор облсуда вошли показания 4 свидетелей, а в приговор, исправленный Верховным судом РСФСР — 2 свидетеля (Волнягин и Сандлер), а 38 свидетелей отпали.

Что показали свидетели? Они заявили, что я будто бы говорил им о господстве лженауки (Лысенки) и гибели истинной науки, о том, что наша литература — лакировочная, что газеты не печатают правду, что урожайность полей — низкая, что напрасно мы поддерживаем Сирию, в ней господствуют реакционеры, что в партии идёт смута (июньский пленум ЦК 1957 г.), что аппарат ЦК — сталинский и т.д. При этом свидетели сказали, что мой разговор с каждым из них вёлся один-на-один, без третьих лиц, и что они не помнят когда и где это происходило. Я отрицал все их показания, но был лишён возможности доказывать свое алиби.

Следствие тянулось 10 месяцев. Наблюдал за ним прокурор Вшивков. Чтобы продлить срок следствия сверх установленного законом предела, следователь летом 1958 г. посадил меня в Пермскую психбольницу. В палате нас было 30 человек. Койки стояли впритык одна к другой. Среди больных был десяток уголовников, симулирующих сумасшествие, чтобы избежать расстрела за убийство лагерного начальника. Спать нужно было очень чутко — неизвестно, что могли с тобой сделать сумасшедшие и симулянты. От тяжёлых условий в психбольнице я заболел (болезнь — соматическая).

Меня здесь продержали месяц, признали сумасшедшим, после чего следователь отправил меня в Москву, в институт судебной психиатрии имени Сербского. Ещё через месяц решение пермских психиатров о моей невменяемости было отменено, и меня можно было судить обычным порядком. Это менее тяжело, чем сидеть в тюремной психбольнице.

Из института Сербского меня перевезли в Лефортовскую тюрьму. Об этой тюрьме у меня сохранилось хорошее впечатление. Я был в чистой одиночной камере, никто не отравлял мне жизнь. Давали книги. Я читал юбилейное 90-томное издание Л.Н. Толстого, разрозненные тома. Там был «Дневник для самого себя». Из соседних камер не доносились дикие вопли уголовников, не выносящих одиночного заключения, как это бывало в Пермской тюрьме МВД. Врач заходил сам, без вызова, едва надзиратель увидит в глазок, что я схватился за сердце и сел на койку. Когда меня увозили обратно в Пермь, начальник тюрьмы, полковник, подошёл к “воронку”. Я пожаловался, что селёдки, данные на дорогу, мне есть нельзя из-за холецистита. Он принёс взамен селёдок большой кусок вареной постной говядины. „Бывают же и среди тюремщиков добрые люди”, — подумал я. Помнится, такую же мысль высказывал П.А. Кропоткин о царской тюрьме.

В Перми я сидел в корпусе № 2 или № 4 (точно не помню) на 2 этаже в светлой камере, но недолго, а почти всё время был в одиночных камерах (то в одной, то в другой) спецкорпуса № 5 — одноэтажного очень низкого и длинного здания. В этой тюрьме когда-то сидели декабристы, в ожидании этапа в Сибирь. На окнах камеры — ежовские колпаки, виден лишь кусочек неба. Камера узкая, пол цементный с ползающими чёрными тараканами. Вместо койки — длинный очень тяжёлый из вершковых досок ящик (видимо, набитый кирпичами), прикованный к полу столик и табурет. Параша. Иногда ко мне подсаживали кого-нибудь, но я всегда просил начальника корпуса держать меня одного. Заключённые уголовники разносили книги из тюремной библиотеки. Я заказывал Ленина. Читал также роман болгарского классика «Табак», книгу П.А. Кропоткина «Взаимопомощь, как фактор эволюции» (я её и раньше знал). Она направлена против философии борьбы, классовой ненависти и других положений марксизма. В ней изложена философия мира, гуманизма, дружбы, общечеловеческих духовных ценностей.

Из тюрьмы меня часто возили в КГБ на допросы. Возили в закрытых автомашинах, на которых написано: «Хлеб», «Мясо» или «Молоко». Я оценил своеобразный юмор КГБ. Мне явно хотели сказать: „Вот ты говоришь, что наше сельское хозяйство не может прокормить население, что у нас не хватает хлеба, мяса и молока, но вот ты сам будешь заменителем этих продуктов. Пусть граждане радуются, видя, как пробегают уазики с надписью «хлеб», «мясо» или «молоко»”.

В КГБ в ожидании вызова следователя меня помещали во внутреннюю тюрьму.

Во время перевозок из Перми в Москву, из Москвы в Пермь и из Перми в Мордовию (в лагерь) я побывал по одной-две недели в пересыльных тюрьмах Кирова, Вологды, Красной Пресни, Потьмы. Сидел я и в Бутырках. Хуже всех тюрьма в Вологде, относительно лучше — Лефортовская.

Очень плохо было в столыпинских вагонах. Пьяные садисты-охранники к политикам относились хуже, чем к уголовникам (“бытовикам”). Называли нас фашистами и „сосал-демократами”. Подолгу не давали пить, а жажда после селёдки была большая. В туалет выпускали редко. Уголовников, которые грабили заключенных политиков, солдаты не унимали. Они для солдат были более понятны, чем политики. Интересно, откуда набирают таких солдат?

Осенью 1958 г. в пермской тюрьме МВД я отказался принимать пищу. Четыре дня ничего не ел. Потом ко мне в камеру раз в день стали приходить врач и надзиратели. Меня опрокидывали на топчан, держали руки, ноги и голову. Врач вставлял мне в рот железный роторасширитель, засовывал сквозь горло в желудок резиновую трубку и через воронку вливал стакан крепкого мясного бульона. У меня после этого появлялась острая боль в желудке (из-за холецистита). Я пожаловался врачу. Он смилостивился и в следующие дни бульон заменил молоком. Тоже доброта. Моя голодовка продолжалась недолго, дней 8–10. Я прекратил её, когда убедился в том, что следователь вынужден был нарушить законный срок следствия.

В то время как я боролся со следователем, прокурором и тюремщиками, мою семью непрерывно травили. Жену нигде не брали на работу. Наконец, она устроилась в Бюро технической информации Совнархоза инженером с окладом 100 рублей. Однажды, когда она была на работе, а дочь в школе, в нашу квартиру явились посетители. Они выкинули из моего кабинета бумаги и вещи в коридор (квартира была на две семьи) и заложили кирпичной кладкой дверной проём в оставленную семье комнату. При этом рукопись моего руководства по математизации геологии пропала. Позднее, уже в лагере, мне пришлось восстанавливать её по памяти.

Судили меня в Пермском облсуде дважды, и оба раза в закрытом зале, без публики. Каждое утро, прежде, чем везти в суд, меня из камеры переводили в бокс размером полтора метра на метр. Там скамейка высотой около 20 сантиметров, так что садиться на неё и вставать с неё очень трудно. И там же параша с нечистотами, не выносимая в течение многих дней. Вонь такая, что тошнота подступала к горлу. Сюда мне приносили миску баланды и кусок тюремного хлеба на завтрак, а часа через 2–3 везли в суд уже обработанного так, что я плохо начинал соображать. В суде я жаловался на эту обработку, но положение не изменялось.

По моему “делу” есть три приговора. Первый был в том же 1958 г. отменён ввиду грубого нарушения одной из процессуальных норм. Второй был вынесен в декабре 1958 г. и затем уточнён Верховным Судом РСФСР в 1961 г. по ходатайству Елены Дмитриевны Стасовой (это был третий приговор) .

Первый раз, 7–9 октября 1958 г., мне дали 10 лет плюс 3 года запрещение занимать преподавательские должности и 5 лет лишения избирательных прав. Защитника дали без моего согласия (Титлянову). Она говорила, что я виновен, но заслуживаю снисхождения, а я доказывал свою невиновность. После суда она подала кассационную жалобу, указав по моей просьбе на противоречие, состоящее в том, что одна психиатрическая экспертиза признала меня невменяемым, а другая, наоборот, — нормальным. Я же настаивал на своей нормальности. И вот 11–17 декабря 1958 г. состоялся второй процесс. На суде была третья психиатрическая экспертиза (во главе с Лунцем), признавшая меня нормальным. Судьёй был Зеленин, народными заседателями Ефимова и Скотаренко, обвинителем — Буканов, защитником — московский адвокат Третьяков, секретарём — Ивашёва.

На суде я вёл себя агрессивно, не полагаясь на защитника. Когда прокурор сказал, чтобы я не прикидывался дурачком, отрицая свою виновность, я возбужденно ответил ему, что дурак не я, а он, и что со временем его самого будут судить. Суд прервал заседание. Через несколько дней на заседании был другой прокурор (Буканов), но и с ним я воевал. Я не знаю, как это отражено в протоколе (его мне не показали), но это был громкий процесс. Моё поведение на суде, как и до суда, на следствии, определялось железным правилом: нечестно быть честным с нечестным. Врагов надо запутывать и компрометировать, а о друзьях ничего не говорить, чтобы не подвести их.

Суд дал мне 8 лет лишения свободы плюс 5 лет запрещения занимать преподавательские должности и 5 лет лишения избирательных прав (это, по-видимому, ссылка). Снижение срока лишения свободы с ранее назначенных 10 лет до 8 суд оговорил так: „ввиду состояния здоровья”. Напомню, что во время суда мне шёл 52-й год, я был инвалидом 3 группы.

После суда я как-то успокоился и чувствовал гордость, как честный солдат, получивший раны. Эти раны заменяли мне награды за всю прошлую жизнь.

Мое “преступление” суд квалифицировал как „клевету на советскую действительность” с такой детализацией: клевета на науку, печать, литературу, сельское хозяйство, внешнюю политику и аппарат ЦК. Всё это подведено под статью 58–10 часть I. Уголовного Кодекса РСФСР, говорящую о призывах к ослаблению, подрыву и свержению советской власти, хотя ни в каких призывах меня не обвиняли. Мотив “преступления” — „озлобление на советскую власть в связи с неопубликованием книги” (какой именно книги — не сказано).

Виновным себя я не признал, добавив, что я выступал против курса партии, но не против государства, а ответственность за такое выступление наш уголовный закон не предусматривает.

После суда мне должны были представить протоколы судебных заседаний, чтобы я мог более обоснованно написать кассационную жалобу, но судья не выполнил этого требования закона. Суд не считался с нормами уголовно-процессуального кодекса. Беззаконие хуже самых дурных законов.

В приговоре от 17 декабря 1958 г. по моему делу суд не решил судьбу вещественных доказательств и не вернул их мне. Между тем, по пункту 4 статьи 69 УПК РСФСР, действовавшего в то время, эти вещественные доказательства должны быть возвращены.

В 1982 г. облсуд возвратил мне часть вещественных доказательств (три дневника), а остальные решил хранить при судебном деле № 6638, ссылаясь при этом на п. 5. ст. 86 УПК 1960 г., хотя закон обратной силы не имеет (ведь судили-то меня в 1958 году).

В том же 1982 году Пермское управление КГБ прислало мне копию списка вещественных доказательств, составленного облсудом за три месяца до вынесения приговора. В список вошло 9 моих писем к разным лицам, 2 рукописи, выписки из газеты «Новая Жизнь» за 1917 г. и три записные книжки. В этот список почему-то не вошли взятые следователем у меня при обыске следующие материалы:

1. Рукопись моей статьи «О споре Лифшица с Видмаром» (хотя она упомянута в обвинительном заключении);

2. Письма писателей (Овечкина и других) ко мне;

4. Личные документы: партбилет, комсомольский билет, паспорт, удостоверение об окончании I и II ступени тамбовской губсовпартшколы, из-за отсутствия которых позднее страдала моя пенсия.

В дневниках, кроме геологических наблюдений, которые я не успел теоретически обработать, есть сюжеты, наброски очерков, рассказов и статей, а также научные идеи и записи, важные для личной жизни.

О двух научных идеях могу сказать следующее:

В 1943 г. я кратко описал способы и устройства для психического воздействия на человека. Одно из устройств я назвал “правдоскоп”, а другое — “психическая машина”.

Позднее в разных странах появился “детектор лжи” (аналог моего правдоскопа). Психическая машина по своей идее — направленный инфразвук. При определённых параметрах инфразвук приводит слушателя в состояние грусти, печали, тоски, паники и т.д. Возможно и противоположное влияние: возбуждения, радости, веселья, подъёма духа.

В лагере в 1959 г. я, по памяти, более подробно описал эту машину и её действие на человека. В цикле рассказов «Вечера в лесной избушке» 9-й, 10-й, 11-й и 12-й вечера посвящены как раз этой машине.

Недавно я узнал, что КГБ в первой половине шестидесятых годов проводил эксперименты с психическим воздействием на людей (“Пермский треугольник”). Не по моей ли идее?

Я не знаю — когда, кто и с какой целью украл некоторые вещественные доказательства, и почему не все они включены в список, составленный в сентябре 1958 года, но мне причинён большой вред. В украденных дневниках были и другие мои идеи.

Нельзя оценить стоимость украденного. Всё это бесценно, и лишь условно можно назвать сумму — один миллион рублей (стоимость изобретений и сюжетов), а есть ещё и “протори”⁵

В том же 1958 году я обжаловал решение суда, но Верховный суд РСФСР отклонил мою жалобу.

В январе 1991 г. Пермское Управление КГБ прислало мне ксерокопии моих писем с многочисленными лакунами (вследствие небрежного снятия этих копий).

В январе 1959 года меня повезли в лагерь. Это был «Дубровлаг» в Мордовии. Там от станции Потьма на север через леса и болота протянулась на 70 км ширококолейная железная дорога до города Темникова. Эта дорога не показана на картах. Вдоль неё справа и слева на расстоянии до десятка или чуть больше километров расположено штук двадцать лагерных пунктов «Дубровлага». Они были построены царским правительством для немецких военнопленных. Во время гражданской войны Ленин телеграфировал Пензенскому губисполкому (в то время территория этих лагерей, кажется, входила в Пензенскую губернию): „Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концлагерь вне города” (том 50, 5-го изд., стр. 144). Таким образом, этот лагерь заполнялся сомнительными гражданами. Философы говорят, что познание начинается с сомнения. А так как сомнение приводит к лишению свободы, значит, познания начинаются с лишения свободы.

Я побывал в лагерных пунктах №№ 1–7, 3, 5, 10, 11, 14 и 17 (в некоторых дважды). На одном месте долго не держали, так как администрация боялась, что заключённые устроят подкопы под ограду или заведут знакомства с обслуживающим персоналом (из местного населения). Сроки заключения у всех были большие. Передавали как шутку: пригнали этап. Начальник спрашивает каждого: Фамилия? Статья? За что сидишь? Один ответил: „Ни за что, гражданин начальник”. А тот сказал: „Врёшь! Ни за что дают пять лет, а тебе дали десять”. Состав заключённых часто меняли. Военные преступники, изменники родины, религиозные сектанты... Одно время я попал в лагерный пункт, в котором все были осуждены по статье 58–10 (антисоветская агитация), а в других пунктах со мной сидели эсэсовцы, бандеровцы, полицаи, иеговисты, сионисты, немцы, крымские татары, венгры, иранцы, турки, евреи, прибалтийцы, узбеки, азербайджанцы, украинцы, конечно русские и т.д. В каждом лагерном пункте содержалось от тысячи до двух тысяч заключенных.

В лагере я, как инвалид 3 группы, был назначен сначала на лёгкую работу — плетение шляп из цветной соломки, но недели через две после того, как на собрании задал начальнику культурно-воспитательной части (КВЧ) майору Марченко ехидный вопрос, на который он не смог ответить, с меня “сняли” инвалидность, и я оказался на тяжёлой работе — разнорабочим на строительстве. Несколько раз меня сажали в барак усиленного режима (БУР). Однажды я был в бригаде бандеровцев. Их 35 человек, бригадир — Пицань. Это очень культурные люди и добрые! В других бригадах случались ссоры. В таких случаях говорили: что вы пугаетесь, разве у вас кулаков нет? В бригаде оуновцев (бандеровцев) никогда этого не было.

Дальше описывать обстановку в лагере не буду, тяжело вспоминать. После работы я, сидя на койке, что-то писал или читал.

В каждом лагерном пункте у меня появились друзья. Первым по времени появления был уже упоминавшийся Емельян Семёнович Репин, мой ровесник, бывший полковник. Он написал патриотический детективный роман о шпионах и разведчиках. После 10-летнего проживания на Воркуте его снова посадили, незадолго до моего прибытия в лагерь. Освободился чуть раньше меня и через несколько лет умер. Похоронили его во Львове. Я побывал на его могиле в 1972 г. Роман Репина КГБ (полковник Пачурин) не разрешил напечатать ввиду наличия антисоветских высказываний.

Вторым другом, в другом лагпункте, был студент-журналист Юра Анохин. Мы с ним ещё в институте Сербского сидели и певали там дуэтом во время прогулки «Белые акации...». Посадили его за сочинение стиха против оккупации советскими войсками Будапешта. Освободился он раньше меня, а перед “Перестройкой”, снова посадили. Он — поэт и художник, ныне живет в Москве, бывает у меня.

Я вёл записи своих мыслей и наблюдений в лагере, но эти бумаги у меня отобрали при освобождении. И не вернули!

Не помню, когда, кажется, в 1961 году я узнал, что моя книга об элементах-примесях была отобрана у студентов, аспирантов и преподавателей, и весь её тираж был сожжён в Пермском университете ещё в 1958 году. Сжигали ректор Тиунов, декан Маловичко и зав. спец. частью (фамилию не знаю).

Тогда же я узнал, что и другая моя книга («Недра Донбасса») в 1958 году была уничтожена. Она должна была выйти в свет в Донецком книжном издательстве. Я уже подписал вёрстку книги и послал её в Донецк. До ареста мне уплатили 25 процентов гонорара, хотя должны были уплатить 50 процентов, а остальные должны были выдать после выхода книги в свет. Причина того, что набор был рассыпан, мне не названа.

Освободили меня из лагеря так. Там были заключённые чеченцы. К одному из них, Исмаилову, весной 1961 г. приехал на свидание сын, отслуживший положенный срок в армии. Старик сумел пронести в камеру свиданий и передать сыну моё заявление на имя очередного пленума ЦК. Официальным путем жалобы и заявления шли неаккуратно, часто застревали в управлении лагерем. Молодой чеченец повёз моё заявление в Москву и передал его Сергею Петровичу Писареву. Это бывший ответственный работник ЦК, член партии с 1918 г., фронтовик, трижды сидевший в тюрьме за критические высказывания о политике Сталина и Хрущёва. Он активно боролся за возвращение репрессированных в 1944 г. народов на их родину. Чеченцы любили его как своего друга и защитника. Я до этого не знал Сергея Петровича и не слышал о нём, а после моего освобождения мы стали друзьями. Он много интересного рассказывал мне о ЦК. Несколько лет назад я проводил его в последний путь. Он был инвалидом: следователь-садист сильно повредил ему позвоночник, а на фронте он был ранен.

И вот через какое-то время меня вызвали в Управление и сообщили, что Верховный Суд РСФСР аннулировал показания двух свидетелей против меня (Волнягиной и Чернышёва), так как они жаловались в суде на плохую память. Срок лишения свободы Верховный суд сократил с 8 до 3½ лет.

До истечения уменьшенного срока лишения свободы оставалось немного. Я стал собирать поручения товарищей — кому что сделать, когда я буду на свободе.

28 августа 1961 года с меня под угрозой неосвобождения взяли подписку о неразглашении лагерных тайн (кто сидел, за что и т.д.). С 7 до 11 ч. утра на вахте обыскали, проверили каждую бумажку и некоторые из них, не понятные обыскивающим, отобрали. Наконец, я — за воротами лагеря в поселке, кажется, Приозёрном. Сел на автобус и уехал. Через 15–20 километров была станция Явас, на которой я когда-то работал в бригаде бандеровцев. На местном поезде доехал до станции Потьма. До вечера получал паспорт в Зубово-Полянской районной милиции. В паспорте (пункт 10) мне сделали дополнительную, понятную только для милиции, запись: „и положения о паспортах”, что означало — бывший заключённый. Зател я разыскал одну вдову, жившую с детьми в самодельной конуре недалеко от станции (женщина работала разнорабочей в службе пути). Ей я пересказал всё, что мне поручил её знакомый лагерник. Бедность этой женщины была ужасающей.

Вечером я сел на проходящий поезд, а на следующий день был уже в Москве.

Жил у старшей дочери (она работала младшим научным сотрудником в одном институте) два месяца. Ходил в издательство «Недра» с предложением издать написанную мною в лагере (взамен погибшей при разгроме квартиры после моего ареста) рукопись по математизации геологии. Рукопись не приняли. Она была написана карандашом на листках бумаги разного размера.

Обращался в Верховный Суд СССР с просьбой об отмене решения Верховного Суда РСФСР, сократившего срок лишения свободы до 3½ лет, но ничего не написавшего о запрещении занимать преподавательские должности. Квалификация “преступления” (по статье 58–10, часть 1) оставлена без изменения. Заместитель председателя Верховного Суда СССР Смирнов сказал мне: „Вы — политически незрелый человек” и отказал в просьбе о пересмотре дела. Он был зрелый работник репрессивных органов. Моё заявление он исчеркал синим карандашом. Видимо, прочёл его внимательно и оставил без внимания нарушения закона, допущенные судом (свидетели не могли припомнить, когда я совершал “преступление”, осудили меня за „призывы к свержению власти”, но в этом меня не обвиняли, так как никаких призывов не было и т.д.). Значит, беззаконие шло сверху.

После лагеря много времени я потратил на поиски работы. Нигде не принимали, так как с арестом я лишился допуска к секретным материалам, а у нас почти вся геология засекречена, причём в геологических отчётах и в «Геологических фондах» секретные материалы перепутаны с не секретными.

В начале 1962 г. я обратился в министерство геологии с предложением создать лабораторию статистической (математической) геологии. Министерство затребовало от меня подробности моего плана. Я их представил. Через некоторое время, в том же году лаборатория была создана, но без моего участия. В результате математизации геология пошла по неправильному пути, и доныне не сошла с него. Математизацию геологии проституировали.

В конце 1962 г. рукопись была готова, и я отправил её в Москву, издательству «Недра», приложив к ней “препроводительное письмо” от директора института Л. Кучерского (без такого письма рукопись вряд ли приняли бы). В 1965 г. книга под названием: «Применение математической статистики в геологии» вышла в свет (из неё было выброшено всё явно критическое). Позднее (1968 г.) она была переведена и переиздана в Румынии, а затем, в 1971 г. — снова издана в Москве (в переработанном виде). Так наша геология сделала шаг вперёд, получив первое в мире руководство по применению математических методов в планировании и проведении геологоразведочных работ и в обработке полевых и лабораторных материалов. Руководство было написано в 1950–1952 гг., затем погибло при разгроме квартиры после моего ареста (1958 г.) и восстановлено по памяти в лагере (1960–1961 гг.). Из лагеря я обращался к министру геологии с просьбой добиться от Гулага освобождения меня от физического труда, чтобы я мог составить руководство, необходимое министерству. Денег я не просил. Ответа на моё письмо не последовало.

В 1964 г., после отставки Хрущёва, с меня (без моей просьбы) была снята судимость, но запрет на профессию преподавателя остался. Добавился несудебный запрет на профессию геолога.

Нам с женой очень хотелось уехать из Перми, где все знакомые отвернулись от нас. Лишь 2–3 человека поддерживали с нами знакомство, но мне не хотелось, чтобы на них падала моя скорбная тень.

Теперь, когда судимость снята, я решил вернуться на преподавательскую работу. Написал запросы во все вузы, где ведётся подготовка геологов. Некоторые вузы сообщили, что у них есть вакансия доцента-геолога, и чтобы я послал документы. Я посылал, но в ответ мне сообщали, что место занято или квартира отдана кому-то. Тогда я стал писать в те вузы, где геологов не готовят, а геология считается второстепенным предметом. Это некоторые горные металлургические специальности, почвоведение, географические факультеты пединститутов. Повторилась та же история: приглашают и квартиру обещают, а получив мои документы, отвечают отказом. Тогда я в анкете перестал писать о годах лишения свободы, просто пропускал их. И вот сотый вуз пригласил меня. Это был Ульяновский педагогический институт, географический факультет. В ноябре 1965 г. я с семьёй уже был в Ульяновске. Зачислили меня доцентом на кафедру ботаники (географической кафедры тогда там не было). Я стал читать там курс геологии в разных группах студентов-географов. Организовал научное студенческое общество по геологии, начал с ним работу. А дома писал работу по метагеологии (это наука о науке).

Зимой 1965–1966 г. на научной конференции в Новосибирске я сделал доклад о математизации геологии. Так как я высказывал что-то непривычное для многих, ко мне в гостиницу пришла группа научной молодёжи для разговора “по душам”. Кто-то даже выключил радио и телефон, чтобы затруднить возможное подслушивание. Я всё же поостерёгся высказывать смелые мысли, но, в общем, чаепитие прошло хорошо. Я узнал, что незадолго до меня в одном из институтов этого академгородка было такое же чаепитие с Любищевым Александром Александровичем — бывшим профессором того же факультета, где теперь стал работать и я.

Оказывается, этот дворец предназначен для высшего руководства. Чтобы граждане, приезжающие из Еревана на выходной день, не устраивали привал в парке около этого дворца, вся периферия парка была засыпана дустом, и граждане готовили свой шашлык не в тени сада, а на солнцепеке. От армянских коммунистов, живших со мной в одном корпусе, я узнал некоторые подробности об этом дворце и написал большое письмо, в котором зло высмеял охранников в голубых фуражках, не называя их ни “органами”, ни КГБ. Письмо писано нарочито неразборчивым почерком. Я послал его в мордовский лагерь, где мои друзья досиживали свой десятилетний (с 1957 г.) срок. Друзьям, как я потом узнал, письмо доставило грустное удовольствие. Органы, видимо, тоже прочли это письмо. Прочли и обозлились.

Ульяновское Управление КГБ перехватило мою бандероль с книгой и письмом, посланную в Австралию, заинтересовалось им, посмотрело документы в отделе кадров института и по своим данным выяснило — кто я такой. Майор КГБ Фишман или Фишер (точно не помню), курировавший пединститут, перепугался: он прозевал принятие на работу в подведомственное ему учреждение опасного человека. Директор института Карманов тоже за голову схватился. Это дело им надо было “спустить на тормозах”.

Я забыл сказать, что в конце февраля 1967 г., я лежал в “спецбольнице” Ульяновска. В палате нас было четверо или пятеро, все лежачие больные. Мои соседи были из областной или городской номенклатуры. Много разговаривали. И вот зашла речь о газете «Правда». Кто-то напомнил, что она была основана в 1912 г. Я поправил товарища: не в 1912, а в 1896 году, в 1912 г. её по заданию Ленина купил рабочий Полетаев (на деньги партии). Далее я пояснил, что об этом написано в журнале «Печать и революция». В 1912 г. действовал закон, запрещающий основание новых газет, и он ни разу не был нарушен, но можно было купить уже существующую, зарегистрированную газету. «Правду» издавали религиозные монархисты для просвещения рабочих.

Она так и называлась «Правда, рабочая газета». Мои сопалатники были ошеломлены и стали обвинять меня в клевете на «Правду». Они донесли на меня главврачу Евгению Михайловичу (забыл его фамилию, кажется Шевченко), а тот сообщил органам. Меня немедленно выписали из больницы, вызвали в КГБ и стали допрашивать, но о Джермуке почему-то не было сказано ни слова.

В пединституте в марте 1967 г. был собран Учёный Совет. Руководил им директор Карманов. С ним рядом сидели майор КГБ Фишман и заместитель директора Наумов. Карманов огласил мое письмо, адресованное в Сиднейскую библиотеку (перехваченное Фишманом). Все преподаватели в один голос охулили меня за “компрометацию” Советской власти. Спросили представителя студентов. Тот сказал: „Иван Прокофьевич призывал нас любить родину и науку, защищать интересы народа, ничего антисоветского мы от него не слышали”. Совет всё же постановил: „выразить недоверие доценту Шарапову”.

После Совета я ждал ареста, но вместо него меня в конце марта 1967 г. поместили в психиатрический диспансер. Там было 35 человек сумасшедших и симулянтов. Меня вызывали на большую комиссию врачей, задавали нелепые вопросы, “лечили” неизвестно от чего. Когда надо было побриться, медсестра меня водила по городу в парикмахерскую. Время от времени отпускали домой, а когда ожидали приезда в город иностранных делегаций, опять забирали в диспансер. Любищев проведывал меня, приносил пирожки, испечённые его супругой Ольгой Петровной. Мы подолгу беседовали во дворе, сидя на дровах.

24 октября 1967 г. мне исполнилось 60 лет. Институт уволил меня как пенсионера, и психдиспансер отпустил домой. Пенсию дали 120 рублей. Жена тоже получила пенсию — 55 рублей. Часть пенсии уходила машинисткам за перепечатку моих рукописей. С машинистками мне повезло: они работали аккуратно, плату брали умеренную и прощали мне дурной почерк. Спасибо им!

Я разработал основы новой науки “метагеологии”, т.е. науки о структуре, методах и законах развития геологии (издана в 1989 г.).

В 1967–68 гг. я читал (нелегально) лекции по математизации геологии в Ташкентском политехническом институте студентам, а также геологам на курсах повышения квалификации и научным сотрудникам институтов гидрогеологии и сейсмологии — все в Ташкенте.

В 1969–70 гг. ездил в разные экспедиции читать лекции по математизации геологии.

Я жаловался в Прокуратуру РСФСР на незаконное увольнение, но ответа не получил.

В 1970 г. мы с женой переехали в Москву. После долгих хлопот жены нас прописали, как пенсионеров, на иждивение старшей дочери. В 1972 г. нам с помощью родственников удалось приобрести кооперативную квартиру.

В 1971 г. я проводил семинар по математизации геологии в Воркуте, затем в Ташкенте, а в 1972 или 1973 гг. — в Свердловске, Ялте и т.д.

В 1971 г. мне удалось поступить на работу (не по специальности) по составлению геохимического дескрипторного словаря. Работа не по специальности — несчастье для человека, но и позор для общества. Сначала мне было трудно, ведь это — лингвистика, а заниматься ею надо было на уровне профессионалов. Однако я всё же освоился с новым для меня делом, но концепция дескрипторного словаря, узаконенная министерством геологии, мне не нравилась. В 1972 и 1975 гг. я опубликовал свою концепцию, но министерство её не приняло, а словарь, составленный по министерской инструкции, был признан браком.

С друзьями, оставшимися в лагере, я не прерывал связи и даже заочно познакомился с биохимиком Голубом Алексеем Илларионовичем, который попал в лагерь после моего освобождения. Я посылал им посылки с продуктами и книгами. Книги доставал у разных лиц. Однажды, получая книги у писателя Льва Копелева, я видел у него Солженицина, но заговорить с ним не счёл удобным. Познакомился с Петром Григорьевичем Григоренко и его женой Зинаидой Михайловной, затем с Роем и Жоресом Александровичами Медведевыми, Александром Зиновьевым. Я хотел через этих лиц установить связь со свободной прессой на Западе, но это не удалось. Я понял, что не надо было идти к этим лицам. Впоследствии Рой Медведев попал в номенклатуру (стал членом ЦК).

В первой половине 70-х годов написал большую библиографию по математизации геологии (её опубликовать не удалось) и монографию «Применение методов непараметрической статистики в геологии». Эту монографию я послал в издательство «Недра», оттуда её переслали куда-то на рецензию и затеряли. А через несколько лет вышла в свет книга Д.А. Родионова на ту же тему. Я не знаю, читал он мою работу или нет, хотя он был членом издательского совета в «Недрах».

Я долго хлопотал о разрешении защищать докторскую диссертацию. Написал 5 таких диссертаций.

1) Новые пути в методике поисков и разведки (1954);

2) Элементы-примеси в рудах и их разведка (1957);

4) Применение математической статистики в геологии (1966);

По первой теме защита не была разрешена кафедрой Донецкого индустриального института. По второй — не допущен к защите кафедрой Ленинградского Горного института (а опубликованные диссертации сожгли в Перми). По третьей теме не был допущен к защите собранием преподавателей факультета Московского геологоразведочного института (по предложению Д.А. Родионова). По четвёртой провёл успешную предварительную защиту в Ташкентском университете, но директор Ульяновского педагогического института, где я тогда работал, изъял из моего “дела” характеристику, не заменив её другой, поэтому ректорат Ташкентского университета не допустил меня к защите. По пятой теме я написал несколько вариантов диссертации, но директор ИМГРЭ член-корреспондент АН СССР Овчинников Л.Н. не допустил меня к защите в своём институте и 5 лет не давал ходатайства в какой-либо другой Учёный Совет о допущении меня к защите. Наконец, после XXVII съезда партии и нажима со стороны, он дал нужное ходатайство, и я успешно защитил диссертацию в институте геологии и геофизики в Новосибирске — в 1986 г. В 1987 г. Высшая Аттестационная комиссия (ВАК) утвердила это решение и выдала мне диплом доктора геолого-минералогических наук на восьмидесятом году моей жизни.

На работу я, начиная с 1976 г., не устроился. Зато много работаю дома, без зарплаты. Часть пенсии расходую на оплату машинописных работ. За 1935–1958 гг., т.е. до ареста, было издано 20 моих научных работ, в том числе 2 книги и 18 статей. В 1959–1961 гг. не издано ни одной (причина ясна: я был в тюрьмах и лагерях), а с 1962 по 1990 вышло в свет 120 научных работ, в том числе 10 книг и 110 статей. Последняя книга («Метагеология») издана в 1989 г. (без гонорара), а последняя (к настоящему времени) статья в соавторстве с другими учёными (критика глобальной теории литосферных плит) была опубликована в 1990 г. за границей (на английском языке).

В 1989 г. состоялось мое последнее (к настоящему времени) публичное выступление на Всесоюзной конференции по системному анализу геологии (тема доклада: «О перестройке геологии»).⁶

Я доказывал необходимость кардинальных изменений в геологической службе и науке, в частности предлагал ликвидировать министерство геологии. Реакция министерства на этот доклад была резко отрицательной. Руководство геологоразведочными работами в стране — бездарное, если не сказать хуже (оно было и есть номенклатурное).

В связи с перестройкой всей нашей жизни, объявленной в 1985 году, я начал хлопотать о переиздании сожжённой книги: посылал письма многим учёным, общественным деятелям, ЦК партии и т.д., но нигде не встретил понимания. Наконец, в 1989 г., еще до моей реабилитации, мне позвонил министр охраны природы. Он выказал сочувствие и предложил, чтобы я представил ему отзывы специалистов о книге. Через 2 или 3 месяца я послал ему отзывы трёх докторов геологии (один из них — член-корреспондент Академии Наук СССР). Все отзывы — положительные. Министр долго не отвечал. Наконец, его заместитель сказал мне по телефону, что у них в министерстве нет денег на издание книги, и что он советует мне послать заявку на издание в плановом порядке в издательство «Недра». А я туда уже обращался, и там с меня потребовали большую сумму, чтобы издать работу “за счёт автора”. Всё-таки я снова послал в «Недра» заявку с отзывами. На этом всё и кончилось. Мне стало ясно, что вмешались те же силы, которые добились сожжения книги. Между тем, министр охраны природы — лично порядочный человек, но место, занимаемое им, требует, чтобы он поступал вопреки своей совести, а его министерство номенклатуризовано. В таком же положении находятся все учёные нашей страны, занимающие высокие должности.

Министр охраны природы объективно оказался на стороне тех, кто добился сожжения моей книги. Номенклатура не простила бы ему честного поступка. Так он стал помехой в охране природы.

15 января 1991 г. председатель Комитета по науке, народному образованию, культуре и воспитанию Верховного Совета СССР Ю. Рыжов написал директору издательства «Недра» Ю.Б. Куприянову просьбу об издании моей книги «Элементы-примеси в комплексных рудах, их опробование и подсчёт запасов», но оно осталось без ответа. В «Недрах» с меня потребовали всё те же 23 тысячи рублей за издание книги. Так как таких денег у меня нет, я попросил вернуть мне три рецензии на книгу, что и было сделано в начале февраля 1991 г.

Геологическая служба и издание литературы для неё подчинены текущим интересам правительственных органов, а эти органы агонизируют, поэтому и геология у нас агонизирует, способствуя хищничеству. Мы грабим наших потомков. Надо бы сильно ограничить эксплуатацию недр (до того времени, когда она станет разумной). Невосполнимые богатства (руды, нефть, газ) надо беречь от расхищения, а восполнимые (леса, рыба, сельскохозяйственные культуры, скот) — использовать по-научному. Но при нынешней политической системе хозяйственное варварство неизбежно.

Часть 2. Мысли

Первый момент я уже осветил. Он привлёк ко мне внимание КГБ, ощущаемое мною очень сильно. Мне стало ясно, что сомнение — путь не только к открытию истины, но и к закрытию её автора в тюрьме. Вольтер правильно заметил, что опасно быть правым в том, в чём авторитетные лица не правы.

Второй момент показал, что хищничество в промышленности и экологические преступления порождаются не отдельными хозяйственными руководителями, а социальной системой и господствующей идеологией, в которой собраны черты древнекитайского легизма, средневекового феодализма и современного фашизма. В советском обществе произошла деградация духовной жизни.

О третьем моменте я скажу ниже, а здесь остановлюсь на характеристике официальной науки, которая защищает хищничество. Борьба с ней формировала моё мировоззрение и привела меня в тюрьму.

Наука у нас имеет официальный характер. Это советская наука не только по внешнему признаку, т.е. по тому, что она находится в Советском государстве, но и по её идейному содержанию. Её цель не просто поиск истины, а такой поиск, который укреплял бы государство. Иногда для такого укрепления истину заменяют чем-то похожим на неё. При этом учёный поднимается по служебной лестнице. С грузом сомнений и совести это сделать очень трудно. И учёный оставляет на нижней ступеньке лестницы этот груз.

Слова: “советская геология” или “советская математика” имеют определённую политическую нагрузку, так как наука финансируется государством, подбор кадров считается делом политическим, а партийные идеологи подвели под науку свою мировоззренческую базу. Эти же люди настойчиво говорят о классовом характере науки. При этом в отношении советской науки подразумевается класс номенклатуры. Не только обществоведение, но и естествознание, даже математика и астрономия направлены на борьбу с “буржуазной” наукой и на построение коммунизма в номенклатурном облике. Вожди партии провозгласили: чем ближе к коммунизму, тем выше будет роль и влияние партии на жизнь общества. При коммунизме, по их мнению, государство отомрёт, уступив место партии. Получается, что классы отомрут, а авангард класса — партия — приобретёт беспредельную силу. Это положение — новое в марксизме, но верно ли оно? В трудах официальных советских идеологов, как в известных работах Родбертуса (по Марксу), много нового и истинного, но при этом всё новое — не истинно, а всё истинное — не ново. Критика империализма, колониальной политики разных стран — истинная, но не новая, а положение о роли партии в судьбах нашей родины — новое, но не истинное. У этих идеалов получается нечто похожее на общество, описанное И. Ефремовым в его романе «Час быка».

Отбор кадров в науку проводится, как я заметил и как это официально установлено, по политическим и деловым качествам. При этом под деловыми качествами понимается способность человека “вписаться” в коллектив и вести его за собой, куда партия прикажет, а это фактически — тоже политическое качество. Талант и смелость не служат критериями отбора людей в науку. Политически неблагонадёжные, т.е. самостоятельно мыслящие люди, а также дети репрессированных родителей, или даже дети просто служащих, как это было в первые пятилетки, не могли получить высшее образование, а для поступления в аспирантуру нужно предъявить “характеристику”, подписанную “треугольником”, в котором самым большим, даже тупым углом, является партком. Для защиты диссертации опять требуется характеристика, т.е. удостоверение о благонадежности и ещё письмо-просьба директора того учреждения, где диссертант служит, в специальный учёный совет, где предполагается защита, а далее стоит Высшая Аттестационная Комиссия (ВАК), созданная специально для того, чтобы не пропускать в науку хотя бы чуть-чуть сомнительных в политическом отношении людей и давать широкую дорогу благонадёжным болтунам.

Продолжу характеристику второго узлового момента эволюции моего мировоззрения, но для этого сначала нужно вообразить себе некоторую ситуацию и затем сформулировать “вопросы на засыпку”.

Обстановка в общественной жизни сильно влияет на поведение учёного, делает его несамостоятельным, если он слаб духом. Сильный же духом для того, чтобы сохранить свою честность, вынужден идти на геройство и даже подвиг. При этом самый высокий героизм — не обязательно самый эффективный.

Жили-были два товарища-студента А и Б. Оба талантливы и трудолюбивы. На комсомольском собрании А выступил с вопросом: почему мы осуждаем космополитизм, ведь и Сократ, и Джордано Бруно и Спиноза считали себя гражданами вселенной? Его тут же дружно обругали и взяли под подозрение. Б при этом промолчал. Он не понимал, что бывают моменты, когда молчание — подлость. А и Б окончили институт. А был послан на Дальний Восток, где он проявил критицизм сначала в местном, затем в государственном масштабе. Известно, что кто не любит родину, тот не борется с её бедами. Ему на всё наплевать. А кто любит её, тот критикует недостатки и борется с ними. Критика — как круглый камень. Вниз, в сторону подчинённых, он сам катится, а вверх его надо с трудом толкать. Если же у толкающего сил или ловкости не хватит, камень может вырваться из рук и столкнуть человека в пропасть. Так и случилось с А. Камень критики столкнул его вниз, прямо в тюрьму. Иная судьба Б. Он по окончании института был оставлен при кафедре, стал кандидатом наук, доктором, директором института, академиком. Его камень легко катился вниз, а сам он поднимался вверх. Высокое начальство было им довольно. Правительству он оказал важные услуги в области вооружения (работа над ядерным оружием). За это ему дали ордена, медали, разные премии и почётные звания. И вот, когда он стал мировой знаменитостью и почти недосягаемым для органов — дал волю дремавшей совести: выступил с предложением перейти от вражды с Америкой к дружбе, осудил репрессии. Его сослали в один из университетских городов, дали там хорошую квартиру, сохранили высокую зарплату, а он уже не мог остановиться. Совесть, вырвавшаяся из лап страха, не давала ему покоя. Он стал высказывать те же мысли, что и его друг А, катающий тачку с песком и цементным раствором в лагере. Его поддержала некая хорошо организованная международная сила. Весь мир стал называть Б совестью нации, а когда наступила перестройка, Б был возвращен в Москву, получил всесоюзную трибуну, смело выступая с речами за демократию. В это время его друг А уже умер в заключении, не известный миру. Потом умер и Б.

И вот вопрос на засыпку: кто из этих двух товарищей совершил более высокий героизм и чей героизм принёс больше пользы человечеству?

Умный студент чем-то прогневил органы, и они его сослали на Соловки или на Беломоро-Балтийский канал. Там он вёл себя тихо, делал вид, что будто поддавался перековке, благодаря чему и выжил. Его освободили и разрешили ему работать в научном институте. Тут он сделал открытие и не сказал вслух ни одного слова против органов, хотя и видел их беззаконие. Он получил самое высокое научное звание, ордена и премии, а когда началась перестройка, стал на весь мир проповедовать идеи гуманизма, воздерживаясь от критики номенклатуры.

Вопрос: можно ли упрекнуть этого товарища в трусости, и какова мера его честности?

По-моему, такой мерой служит ранг критикуемого начальника. Честному человеку очень трудно работать среди трусов, а нечестному — зелёная улица в науке, но все его силы уходят на интриги и демагогию. Порядочный человек защищает чужого ребёнка, а непорядочный — чужую диссертацию. Науку же движет вперед только честный учёный. Нельзя сказать, что у нечестного учёного нет принципов. Его беспринципность становится принципом. Это принцип приспособления к обстоятельствам и своеобразное чувство времени.

И ещё одна ситуация. Знаменитый поэт написал ругательную поэму о Сталине. За это ему грозила смерть. Тогда он написал другую поэму о том же Сталине, на этот раз хвалебную. И всё-таки погиб.

Можно ли осуждать этого поэта? Я думаю, что нельзя. Страданий близких и их возможных преследований он боялся больше, чем своей казни.

В жизни всё перемешано: смелость и трусость, альтруизм и эгоизм, правда и ложь, честность и подлость, радость и горе, причем перемешано в разных пропорциях, и разобраться в этом трудно. Эта странная смесь называется “Человек”.

По ныне действующему «Положению об открытиях и изобретениях» открытием считается констатация нового, ранее неизвестного науке явления. Формулирование же научного закона, управляющего этим явлением, не считается открытием. Между тем это явление — лишь одно из проявлений закона, который даёт возможность предсказать и искать другие явления. Закон — высшая форма познания и цель всякой теории. Это доказано в моих книгах «Логический анализ некоторых проблем геологии», изд. «Недра»,1977 г. и «Исследование законов геологии» (депонировано ВИНИТИ в 1983), а также в ряде статей.

Мною открыты некоторые законы геологии и минералогии в работах 1983–1987 гг.

Приблизительно в 1975–1980 гг. я подал в Госкомитет по изобретениям и открытиям заявку на открытие моей женой и мною нового явления — дигидратации гипса на поверхности земли. Из учебников известно, что на поверхности земли ангидрит (СаSO₄) превращается в гипс (CaSO₄·2H₂O) а в глубине земной коры, наоборот, гипс становится ангидритом. Мы с женой нашли прямо противоположное тому, что было известно науке, а именно — переход гипса в ангидрит на поверхности земли. Кристаллы гипса на склонах горы в нишах, куда не поступает атмосферная влага в условиях самого сухого климата в СССР (район Термеза), покрываются коркой ангидрита. Образцы таких кристаллов сданы нами в разные музеи и на оптический завод в Ленинграде. Кроме того, это явление описано в четырёх наших статьях 1937–1940 гг. Госкомитет по делам изобретений и открытий отказал нам в регистрации открытия ввиду того, что оно сделано задолго до принятия «Положения об открытиях и изобретениях». Установление такого срока — излишнее.

Госкомитет по изобретениям и открытиям зарегистрировал много сомнительных открытий только потому, что к их настоящим авторам приписались директора институтов или более высокое начальство. Фиктивное соавторство — разновидность взятки, а оно почему-то не интересует прокуратуру.

Автор открытия сам просит директора или другого авторитетного лица: „разрешите поставить вас в соавторы”, и тот иногда удовлетворяет такую просьбу. Такое же положение существует и в выдаче ленинских и других премий. Редкая премия даётся одному автору. В большинстве случаев фигурирует авторский коллектив из 10–15, если не больше, человек. В таких коллективах много паразитов-прилипал — начальников, их замов и помов, директоров и т.д. Наша страна когда-нибудь поймёт, что всё это — позор нации.

Наша хозяйственная система такова, что изобретение, удешевляющее производство и улучшающее продукцию последнего, оказывается невыгодным для этого производства. Выгоднее работать по старинке. Это, как говорится, невероятно, но факт.

Начальство не любит новаторов и изобретателей: они очень беспокойные люди. Изобретения маринуются годами и десятилетиями. Исключение составляют, может быть, военные изобретения, но о них я ничего не знаю.

Изобретения считаются собственностью государства. По-моему, они должны принадлежать их авторам, чтобы они имели право их продать или подарить на определённых условиях. Невыгодность прогресса в технике и технологии — ужасный парадокс нашей хозяйственной системы.

Для пояснения второго и третьего узловых моментов моей духовной эволюции приведу некоторые теоретические рассуждения.

В своей научной работе я всё время натыкался на парадоксы нашей жизни. Надо было в них разобраться. Недостаточно что-то отрицать, нужно понять, а уж потом отрицать или признавать. И я решил заняться исследованием этих парадоксов с нуля.

Я прочёл все тома сочинений Маркса и Энгельса, Кропоткина, Ленина, Плеханова, Канта, Гельвеция, Аристотеля и других мыслителей, и они предстали передо мной совсем в другом виде, нежели их представляют официальные идеологи. Так, у Марса и Энгельса я нашёл такие мысли: „Южные славяне, уже тысячу лет тому назад взятые на буксир немцами-мадьярами, поднялись в 1848 г. для восстановления своей национальной независимости только для того, чтобы одновременно подавить немецко-мадьярскую революцию. Они — представители контрреволюции. К ним присоединились две нации, тоже давно отжившие и лишённые всякой исторической дееспособности: саксы и румыны из Семиградья” (Сочинения, 1 изд., т. 7, с. 280; изд. 2, т. 6, с. 184).

И далее: „Дело мадьяр далеко не так плохо, как хочет нас уверить подкупленный чёрно-жёлтый энтузиазм. Они ещё не побеждены. Но если они падут, то падут с честью, как последние герои революции 1848 года, и лишь на короткое время. Тогда на один момент славянская контрреволюция затопит австрийскую монархию всем своим варварством, и камарилья увидит, каковы её союзники. Но при первом же победоносном восстании французского пролетариата, которое Луи-Наполеон всеми силами старается вызвать, австрийские немцы и мадьяры освободятся и кровавой местью заплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет эту славянскую лигу и сотрёт с лица земли даже имя этих маленьких наций с бычьими головами. В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом” (соч., 1 изд., т. 7, с. 282; 2 изд., т. 6, с. 186).

Я нарочно привёл эти две длинные цитаты, чтобы меня не обвинили в выхватывании из конспекта отдельных выражений. Подобные мысли основоположников марксизма высказаны ими и в других сочинениях. Так, в томе 5, на стр. 84 (по 2 изданию) есть такая мысль: „Чем бы ни кончилось восстание, истребительная война немцев против чехов остаётся теперь единственным возможным выходом”. Еще цитата: „На сентиментальные фразы о братстве, обращённые к нам от имени контрреволюционных (славянских, — И.Ш.) наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает быть у немцев их первой революционной страстью: со времени революции (1848 г. — И.Ш.) к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности” (2 изд., т. 6, с. 305–306).

О Черногории основоположники марксизма говорили как о стране „банды разбойников” (2 изд., т. 9, с, 10).

По поводу этих цитат я обращался в институт марксизма-ленинизма за разъяснениями. Мне говорили, что Маркс и Энгельс ошиблись, но я не согласен с этим. Маркс и Энгельс никогда и нигде не говорили, что они ошиблись в национальном вопросе. И Ленин не говорил этого. Следовательно, классики марксизма стояли за геноцид славян и некоторых других народов.

У Маркса и Энгельса есть много других мест, хорошо усвоенных Гитлером и Сталиным.

Ясно, что основоположники марксизма считали, что бывают нации прогрессивные (это немцы) и реакционные (славяне и др.) и что поголовное истребление всех реакционных наций будет прогрессом. Решать вопрос о том, какая нация прогрессивная, и какая реакционная, естественно, будет та нация, у которой больше силы. Она же будет приводить приговор в исполнение. Гитлер и Сталин усвоили это учение, и, как марксисты, спокойно проводили геноцид. Гитлер уничтожал цыган, евреев, славян, а Сталин — 12 народностей (немцы Поволжья, крымские татары, чеченцы, ингуши, балкарцы, курды, калмыки, черкесы, месхетинские турки и др.)

Книга Гитлера «Моя борьба» на русском языке была издана в Москве по указанию Сталина. Я читал её в 1928 году. Ныне она, возможно, есть, в ленинском зале библиотеки им. Ленина.

У классиков марксизма и ленинизма я нашёл и другие “перлы”, и чтобы в голове не образовалась перловая каша, решил в 1957 г. разработать концепцию нашего общественного строя. Эта концепция заняла 10 тетрадей (240 стр.), суть её, в сокращенном виде, такова.

Человеческое общество — структурное и всегда будет таким. Оно делится на какие-то части, называемые социальными классами. У каждого класса — свои особые функции, а, следовательно, и права. Классы различаются между собой не только по отношению к средствам производства, но и по другим признакам. С ходом времени на первый план выходит то один, то другой признак. Поэтому не должно быть одного застывшего определения класса. По мере развития или деградации общества один класс умирает, другой нарождается, а третий перерождается.

Наше общество деградирует и деклассируется, а когда-нибудь, переродившись, начнет снова развиваться. Но до этого очень далеко. А пока идет процесс разложения. Дворянство и буржуазия уничтожены в 1917 году, нэпманы не успели сформироваться как класс и тоже сошли с исторической сцены. Потом исчезли с лица земли крестьяне — одни погибли от голода или от каторжной работы в ссылке, другие стали батраками в совхозах и крепостными в колхозах. И все они — без земли. Уничтожено духовенство. Мещанство слилось с пролетариатом, так как кустарей и ремесленников задавили налогами. Пролетариат сначала был диктатором, но вскоре диктатура пролетариата превратилась в диктатуру от имени пролетариата и над пролетариатом. Этот класс стал лишь номинальным гегемоном общества. В условиях наплыва голодных крестьян в города и при отсутствии безработицы, а главное, в условиях, когда хорошо работать невыгодно, производительность труда рабочих резко упала. Интеллигенция была частично истреблена, частично переродилась, приспособившись к новым хозяевам жизни. Она отдалилась от народа. Лишь низший её слой продолжает верой и правдой служить народу и вместе с ним бедствовать.

Главное, что произошло в нашем обществе — появился новый класс. Подобного класса не знала история. Основной признак этого класса — коллективная собственность на все богатства страны (земля, заводы, железные дороги, магазины, научные учреждения и т.д.) Ни один из членов этого класса не имеет своей фабрики или своего магазина, но каждый из них — совладелец всех фабрик, магазинов и т.д. У народа же нет никакой собственности, кроме той, что он носит на себе, включая незримые цепи. Члены нового класса распределяют между собой все блага жизни, а лишения оставляют народу. Ленин в 1921 г. говорил, что лишения, вызванные революцией, мы должны распределять не по принципу справедливости, а так, как это выгодно советской власти (сочинения, 5 изд., том 44, стр. 45–46).

Государство диктатуры пролетариата при Сталине естественным путём превратилось в мощное устройство по охране интересов нового класса, а КГБ стало над законом.

Численность нового класса — около миллиона человек, разделённых на три или четыре заметных слоя: от самого верхнего (номенклатура ЦК) до низшего (председатели колхозов и районное начальство). Все данные об этом классе охраняются от разглашения более строго, чем военные тайны. Нарушить эти тайны — самое страшное преступление. Народ ничего не должен знать о своих хозяевах.

Высший слой номенклатуры организован как тайная партия внутри открытой многомиллионной партии. Последняя лишь по названию считается партией. В действительности же это послушная масса плательщиков взносов и “приводные ремни” от тайной партии к массам. Это не сознающие своей роли винтики чудовищной человекоистребительной машины. Это, в основном, честные, но заблуждающиеся люди.

Главный признак нового класса — право каждого его члена на занятие любой должности (от председателя колхоза до министра и выше) независимо от специальности и компетентности. Сегодня номенклатурный работник — директор кожевенного завода, завтра начальник финансового отдела, а послезавтра председатель колхоза или директор музея. Его специальность — руководить, а чем руководить, всё равно. И везде — развал работы, за который отвечают его подчиненные. И вот какой парадокс: сельское хозяйство, например, развалилось не только потому, что было плохое руководство, а главным образом потому, что вообще было руководство.

Второй признак — юридический. Это презумпция неподсудности. Какое бы преступление номенклатурный работник ни совершил, ни один суд не возьмётся его судить. Только после того, как его исключат из номенклатуры (а это бывает очень редко, когда он причинит большой вред самой номенклатуре) и станет простым гражданином, его можно будет судить. Презумпция неподсудности до революции была только у лиц царской фамилии, да и то неполная, судья у них всё же был — сам царь. У всех других дворян не было этой презумпции.

Третий признак — неуплата налогов. Номенклатурный работник по этому признаку напоминает дворянина — лицо из неподатного сословия. Основной доход номенклатурщика — не та зарплата, которая у всех на виду, а секретные “конвертные деньги”. Раз в месяц ему приносят конверт с окладом или двумя окладами (смотря по тому, из какого он слоя). За конверт он даже не расписывается. С этих денег не удерживают ни налогов, ни партийных взносов, ни взносов за займы.

Четвёртый признак — особый курс рубля. Номенклатурный работник покупает продукты питания в закрытом магазине по ценам 1926–1927 годов, т.е. по золотому курсу рубля. Рубль номенклатурного работника равен десяти рублям простого гражданина.

Пятый признак — партминимум. При Ленине был партмаксимум, запрещающий номенклатурному работнику получать зарплату выше 300 рублей. Сталин ввел партминимум: номенклатурный работник не может получать ниже определённой суммы, в связи с чем есть должности номенклатурные и не номенклатурные.

Шестой признак — сохранение привилегий после выхода на пенсию.

Седьмой, восьмой и другие признаки — привилегии в медицинском и курортном обслуживании, в поездках за границу, в проживании в любом городе, в устройстве детей в любое, в том числе закрытое, учебное заведение и т.д.

Интересную мысль о новом классе высказал Ленин: „Появление нового класса непременно вызывает бури в обществе и неуверенность в политике” (сочинения, 4 изд., том 27, стр. 232). Сейчас, т.е. в 1956–1957 гг., такие бури, кажется, наступают.

У номенклатуры своя особая мораль — мораль аморального отношения к народу и преданности своим сочленам. Эта парадоксальная мораль окончательно ещё не сформировалась. Её компонентами служат ненависть ко всем другим слоям общества, прикрываемая лицемерием, активное безбожие, отрицание общечеловеческой этики, принцип целесообразности („цель оправдывает средства”), замена принципа объективности принципом партийности, презрение к интеллигенции, задирание носа перед заграницей, беспрекословное подчинение начальству и т.д.

Номенклатура объединяет в себе и партию, и класс — это чудовищный монстр ХХ века.

Классики марксизма говорили, что каждый класс имеет свою партию, выражающую его интересы. Это верно лишь в частном случае. Всё обстоит сложнее. Есть классы без партий и партии вне определённых классов. У некоторых классов бывает по две или большему числу партий или у всех классов — одна партия. А может быть и вовсе странная вещь: партия превращается в класс. Именно такова номенклатура всех рангов. Самый верхний слой номенклатуры сформировался как тайная партия внутри открытой многомиллионной “партии”, лишь по названию считающейся партией. Число членов тайной партии неизвестно. Оно, видимо колеблется от десяти до ста тысяч. Остальная часть номенклатуры (её более низкие слои) — нечто вроде кандидатов в члены тайной партии. Её численность — около миллиона.

Номенклатура создала бюрократию или аппаратчиков. Бюрократы — слуги номенклатуры. Бюрократизм служит механизмом управления, который находится в руках номенклатуры. Для страны эта страшная болезнь — политический рак — особенно опасна, когда она поражает мозг страны — науку. При этом образуются ужасные метастазы, наука превращается в мракобесие (пример: лысенковщина).

Привилегии номенклатуры создавались сначала для того, чтобы она могла без помех управлять страной, а потом они превратились в самоцель. Управленческие обязанности стали служить охране интересов номенклатуры. Созданы Государственные управления специально для этой цели. Ныне, т.е. в 1956–1957 году, номенклатура полностью сформировалась как эксплуататорский паразитический класс, отличающийся невежеством, хищничеством и изолированностью от народа.

Возникает вопрос: откуда взялась номенклатура? Я думаю, она естественно рождена самим народом, его темнотой и страхом. Никто специально её не выдумывал. И Сталин её не создавал. Выражение: “культ личности” — неправильное. Дело совсем не в личности Сталина. Его самого породила естественно появившаяся номенклатура. Он был её слугой, распорядителем и управляющим делами. И номенклатуру это устраивало. Ни один тиран не может долго продержаться у власти, если он не выражает интересов значительной массы людей и не опирается на неё. Народ же пассивен и тёмен, веками воспитан в рабском духе, что отмечали В.И. Ленин и Н.Г. Чернышевский. В одном письме ко мне, написанном в 1935 или 1936 г., М.М. Пришвин писал о тернистом пути нашей культуры — „от рабства до раппства” (РАПП — российская ассоциация пролетарских писателей, зараженная агрессивным догматизмом)⁷

. Это письмо, как и весь архив, погибло в 1941 г. при разгроме квартиры в Никольском (под Москвой). Средство покончить с рабством и раппством — просвещение народа. Этот путь долгий и трудный, но единственно эффективный. Ныне народ не способен управлять собой. Если он будет голодным и в стихийном порыве свергнет одну диктатуру, то сделает это только для того, чтобы допустить другую, может быть худшую. Источник всех общественных бед — невежество и забитость народа. Нужна Просвещённая Демократия.

Номенклатура боится просвещения народа, и низвела учителей до самого жалкого положения. Их зарплата ниже, чем у токаря или пекаря. Номенклатура ненавидит интеллигенцию, даже ту, поддельную, которую сама породила или купила, и внушает эту ненависть народу.

Говорят: бытие определяет сознание, но это верно лишь для неразвитого общества. По мере развития роль сознания повышается и, в идеале, сознание будет определять бытие. Движущей силой неразвитого общества служит классовая борьба, а развитого — просвещение.

Номенклатура уничтожает наиболее сознательных граждан, защищающих интересы народа, причём убивает их руками самого народа. Охранники лагерей и тюрем — простые люди, из народа.

Я долго думал, как назвать новый класс. Сначала я назвал его “новым дворянством” (термин Троцкого), потом отказался от этого, ведь у дворян были честь и образование, а номенклатурные работники — без чести и образования. Потом назвал “коллективными капиталистами” (мой термин), но капиталисты — деловые люди, а номенклатурщики разваливают любое дело. Ленинский термин “государственный капитализм” тоже не подходит, так как государство само зависит от номенклатуры. В конце концов я так и не выбрал названия. Пусть будет “номенклатура”.

Социальный строй, в котором номенклатура господствует, назван социалистическим, но что такое социализм? К его определению можно подходить с двух сторон: с теоретической и с практической. Классики марксизма утверждали, что социализм — это такое общество, в котором осуществлен принцип: „От каждого по способностям, каждому по труду”. Но может ли каждый гражданин СССР проявлять свои способности и получать по труду? Нет, не может. Способности многих гибнут, не имея возможности проявиться. Государство обеспечивает проявление только способностей к раболепству, демагогии и приспособленчеству. Многие не имеют возможности получить образование, развернуть инженерный или предпринимательский талант, а управляют всем невежественные неспособные люди. При этом невежество всегда агрессивно.

О системе нашего государственного управления можно сказать: это три “не”. Некомпетентность управляет незаинтересованностью и порождает несправедливость.

Что же касается вознаграждения за труд, то оно далеко не эквивалентно результатам труда. Номенклатура присваивает чужой труд. Бездельники, взяточники, спекулянты получают очень много и не по труду, а народ живёт в нищете, получая во много раз меньше, чем ему следовало бы получать по труду. Главное зло нашего общества, однако, не в том, что паразиты потребляют очень много, а в бесхозяйственности и в том, что у народа нет побудительных мотивов к более интенсивному труду.

Если исходить из практики, то социализмом надо признать наше нищенское существование с бесправием, преступностью, проституцией, наркоманией, пьянством, развратом.

Таким образом, если правы классики марксизма, то социализма у нас как будто бы нет. Если же права практика, то социализмом надо считать нищету и невежество.

И несмотря на это, официальные идеологи всё говорят и говорят о социализме в СССР. Хорошо болтуну с теми, у кого вырваны языки, никто ему не возразит.

Обратимся ещё раз к классикам марксизма. В «Коммунистическом манифесте» упоминаются феодальный, крестьянский, пролетарский и другие разновидности социализма, но что общего между ними? В коллективном владении всеми богатствами страны. Если бы все фабрики, земли, железные дороги и т.д. Англии были в коллективной собственности капиталистов, то это был бы капиталистический социализм. Маркс писал даже о капиталистическом коммунизме (том 32, с. 63). Хотя это и шутка, но в ней что-то есть. Правда, под коммунизмом понимается мечта о бесклассовом обществе. Однако, классы будут всегда, хотя и не обязательно, чтобы один из них жил за счёт другого. Различие между ними может быть не по признаку эксплуатации.

Социализм — это общественный строй, в котором все средства производства и вообще все богатства страны находятся в коллективной собственности какого-либо одного общественного класса, именем которого та или иная разновидность социализма как раз и называется.

У нас таким классом является номенклатура, следовательно, и социализм наш — номенклатурный.

Все другие названия социализма: национальный (гитлеровский), государственный, реальный, развитой, казарменный, гуманный, демократический и т.д. — чисто журналистские побрякушки.

Демократия и социализм — понятие диспартные (несовместимые). Нет, и не может быть ни демократического социализма, ни социалистической демократии, как нет и не может быть горячего снега или чёрных белил (это оксюморон).

В классовом обществе нет и общенародного государства. Государство всегда было орудием господства одного класса над другими. В этом Маркс прав. А каким оно будет через 30–40 лет — об этом мы пока мечтаем.

Такова, вкратце, моя концепция классовой структуры советского общества, разработанная в 1956–1957 гг.

Позднее я узнал, что тогда же и Милован Джилас написал книгу о новом классе в СССР, но прочесть её мне не удалось.

Перейду теперь к третьему узловому моменту эволюции моего мировоззрения. Это “перестройка”.

Описанная выше война учёного-одиночки с официальной наукой, опирающейся на мощь огромного государства, на этом не закончилась. Предстоят новые сражения — на этот раз в особых условиях, созданных “перестройкой”.

Когда-то прогрессивные дворянские идеологи призывали свой класс уступить часть своих земель крестьянству и некоторые политические права — всему населению России. Но дворяне ничего не уступили народу и погибли как класс.

Умные представители нашей номенклатуры (таких очень мало, но они всё же есть) в 1985 г. предложили своему классу провести некоторые реформы, чтобы сохранить власть и привилегии. Народу они обещали горы золотые, но он ещё больше увяз в трясине нужды. Многие говорят, что эта перестройка — не настоящая. Но настоящая она или нет — это зависит от её цели. По-моему, она — настоящая, т.е. полностью отвечающая цели, а цель её в том, чтобы сохранить власть номенклатуры. Народу пообещали улучшения жизни и уговорили его подождать годик-другой, а пока больше работать, смириться с трудностями и т.д. Номенклатура стремится стабилизировать экономику, т.е. сохранить спад производства, пустые полки в магазинах и нищенство. И это ей удаётся.

Возникает вопрос: зачем ей это надо? Затем, чтобы обозлить народ и направить его на тех, кто стоит за подлинную демократию (такие у нас есть, но их очень мало). Народ расправится с настоящими демократами и подставит шею под новый хомут, который готовит для него номенклатура.

И в самом деле, у власти по-прежнему номенклатура. Злодеяния прошлого списали на мертвецов и продолжают новые злодеяния.

Общество из-за своей неразвитости не ценит своих мудрецов, так как не понимает — как это можно, забывая о себе, служить человечеству. Ложные авторитеты легко добиваются признания народа, а честнейшие и умнейшие люди подвергаются осмеянию и гонению. Критерием развития общества могло бы стать отношение народа к своим мыслителям. К сожалению, не всякий мыслитель живет по тем нормам нравственности, которые он предлагает человечеству, так как у него не хватает сил идти на муки за истину. Есть хорошие учёные, писатели, которые молчали, когда их более смелых коллег преследовали за убеждения. Через какое-то время они как бы взрослели, становились смелыми и принципиальными, не только поддерживали борцов за гуманизм, но и сами включались в эту борьбу. Именно таким был А.Д. Сахаров. А есть и другие учёные — они вели себя подчёркнуто скромно, но скромность поведения, не говоря уж о трусости, в период народных страданий есть не что иное, как предательство по отношению к человечеству. Истинная мудрость органически связана с честностью и смелостью.

Примерами в этом отношении служат Сократ, Эмпедокл, Теофраст, Роджер Бэкон, Спиноза, Кропоткин и ныне здравствующий Солженицын.

В жизни той или иной социальной системы рано или поздно наступает момент, когда начинается крах её идеалов, и люди спрашивают себя: не оставили ли мы в прошлом чего-то нераскрывшегося, что раскрывшись, могло бы помочь найти другие, более ценные идеалы? Наше общество ныне подошло к краю пропасти, а ему кричат: „Вперёд!”, но если оно последует этому призыву, то свалится в бездну.

Надо остановиться и задуматься. У нас утрачена цель, совсем недавно казавшаяся такой надёжной. Наступил кризис. Для выхода из него государственные деятели провозгласили переход к Новому Мышлению, но что это такое — не совсем ясно. Действительно ли оно новое, да и мышление ли вообще?

Великие мысли надо выстрадать, а Новое Мышление провозглашается теми, кто не разделял страданий народа, а создавал их. В предлагаемом Новом Мышлении не видно ничего такого, чего человечество не знало бы раньше. В Древнем Китае, Спарте и некоторых других странах были, например, разные формы собственности — от частной до государственной, была демократия в Афинах, провозглашалась борьба за мир и братство в раннем христианстве и т.д.

Великие люди ставят одну и ту же цель перед просвещением — гуманизм, а способы её достижения называют разные. Одни предлагают исследование природы и места человека в ней, другие главное внимание уделяют морали, третьи — религии, четвертые — искусству, пятые — справедливым законам и т.д., но всё это частности. Получается, что истину можно искать по-разному. Но когда государство, т.е. организация, охраняющая интересы одного класса, устанавливает монополию на истину, то гибнет, прежде всего, сама истина, а с нею и те головы, в которых она рождается. При этом гуманизм наказывается как преступление.

Суть гуманизма состоит в том, чтобы страсти были подчинены разуму. Люди должны думать о будущих поколениях, надо оставить им цветущую землю, а это окажется возможным только в государстве Просвещённой Демократии, когда расходы на армию, военную промышленность, управленческий аппарат, космические полеты, принудительную идеологию будут сокращены раз в десять, а освободившиеся средства пойдут на просвещение.

Ростки гуманизма ещё в древности чудом пробились из-под толстого слоя варварства. На них набросились невежество, нетерпимость, фанатизм. А они всё же уцелели и, спустя тысячелетия, подняли массы людей на героическую борьбу за свободу, равенство и братство. Но героизм в мышлении труднее и опаснее, чем на войне. Потому-то он так редко появляется. Опыт веков показывает: ничто принципиально новое и одновременно прогрессивное не может появиться без борьбы. Дохлую рыбу по течению несёт, а живая против течения плывёт. Много её гибнет на преградах, но самые сильные рыбы преодолевают препятствия и обеспечивают продолжение рода. Цель борьбы — мир и справедливость.

Духовный мир многообразен. Суть этого мира выражается идеями, но разные бывают идеи. Есть идеи-однодневки. Много таких идей было у нас за последние 70 лет. А есть идеи, переходящие из эпохи в эпоху. Именно такие, долгоживущие, а может быть и вечные, общечеловеческие идеи особенно ценны для прогресса. В наше время им нужно пробиваться сквозь дикие заросли официальной болтовни и демагогии. Мудрый Ахикар две с половиной тысячи лет назад говорил, что если бы крики осла превращались в кирпичи, то он ежедневно строил бы по два дома. Слова болтунов о наших успехах напоминают рёв такого осла.

Болтуны умеют чёрное представить белым, а белое — чёрным. Так, дефицит товаров и обнищание населения они представляют его обогащением. Они так и говорят: „рост доходов населения привёл к избытку массы денег, находящихся в обращении, а отсюда и дефицит товаров”. В действительности же всё наоборот. Реальные доходы населения падают ввиду инфляции, а недостаток товаров вызывается двумя причинами: невыгодой их производства и безудержной инфляцией, источником которой служит непомерный рост государственных расходов: на аварии вроде Чернобыля, на чрезмерно раздутый управленческий аппарат, т.е. на содержание номенклатуры, КГБ, армии, военную промышленность, на космос, на содержание репрессивных режимов в ряде стран (Куба, Никарагуа, Вьетнам и др.), на принудительную идеологию и т.д. В хозяйственной деятельности у нас слишком много потерь, а борьба с ними преследуется. Так, предприимчивый хозяйственник разыскал гибнущие отходы трикотажной промышленности, сделал из них кофточки и другие полезные вещи, деньги взял себе и дал рабочим, а его за это называют расхитителем народного достояния и сажают в тюрьму.

Искусству болтовни особенно хорошо научились не только партийные вожди, но и представители древнейшей профессии — журналисты и писатели. Кто возразит им, того к ответу. Некоторые товарищи, и я в их числе, предлагали настоящую перестройку в 1957–1958 гг., а их за это посадили в тюрьму. В 1985 году молодые лидеры партии провозгласили перестройку, ни словом не обмолвившись о том, что кое-кто уже предлагал её и был репрессирован за это. Общественное сознание нужно менять. Новое мышление должно быть не возвратом к “истинному марксизму”, будто бы искажённому Сталиным, а ренессансом гуманизма, затоптанному в грязь номенклатурой, вооруженной марксизмом. Но, как сказал один афорист, гуманизм, затоптанный в грязь, прорастает колючей проволокой.

Введение подлинно Нового Мышления — процесс болезненный. В толпе мыслителей Истина не может пройти, не отдавив кому-то ноги, и ей самой рёбра ломают.

6. Афористика

Ввиду запрета на профессию, действующего в отношении меня вот уже более 30 лет и не отменённого до сих пор (по крайней мере, мне об этом ничего не сообщили), а духовная сила и желание трудиться требует выхода, я занялся тем, что мне официально и фактически не запрещено и для чего не требуется добывать секретные данные. Словом, я занялся философскими и методическими проблемами геологии, а затем и вообще всей науки. Это привело меня к дополнительному изучению трудов классиков марксизма, французских материалистов, немецкой классической философии, современной логики, а также выдающихся средневековых и древних мыслителей. Интересные мысли я, ещё в лагере, выписывал на отдельные листки, рассчитывая когда-нибудь использовать их в виде эпиграфов к своим работам. Потом я понял, что мудрые мысли и сами по себе — великая ценность, да и число их очень велико — столько работ мне не написать.

Концентрированнное выражение идей гуманизма — в высказываниях мыслителей. Учение об афоризмах называется афористикой. В упрощённом понимании, афористика — это собрание афоризмов. Накопив более 30 тысяч афоризмов, я решил составить из них энциклопедию изречений для учёных. Получилась рукопись объемом две тысячи страниц. В неё вошло 20 тысяч изречений, разбитых на три тысячи тем, каждая из которых обозначена ключевым словом, а слова эти расположены в алфавитном порядке. Число авторов — около двух тысяч. Каждое изречение сопровождается точной библиографической ссылкой (с указанием книги и страницы, с какой оно взято). Имеется методическое введение, философское заключение и указатели — авторский, библиографический и др. Кроме того, дано приложение: «Теория и история афористики». Большинство мыслей вводятся в афористику впервые.

В теории я прежде всего даю новое определение афоризма. Афоризм — мудрая мысль, выраженная кратко и оригинально. Удельный вес каждого из этих трёх качеств афоризма (мудрость, краткость и оригинальность) время от времени меняется. В Древней Греции мудрость превалировала над оригинальностью, а в наше время в СССР мудрость не в почёте. Выше неё ставят оригинальность в форме иронии или юмора, который нередко бывает поверхностным и чисто словесным. Идеальное сочетание названных здесь трёх качеств афоризма было в классической афористике Франции (XVII–XVIII вв.).

Есть два рода афоризмов. Афоризмы первого рода специально сочинены именно как афоризмы. Такими были, например, «Главные мысли» Эпикура, «Мысли» Паскаля или «Мысли, афоризмы и негативы» Безобразовой. В каких случаях такие афоризмы можно использовать — зависит уже не от их автора. А вот афоризмы второго рода высказываются попутно в том или ином рассуждении, причём высказываются как бы мимоходом, незаметно. А читатель выписывает их из этого рассуждения и представляет как афоризмы, включает в сборник. Тот, кто нашёл в сочинении какого-то автора мудрую мысль и выписал её, становится как бы соавтором. Он впервые представляет её миру в виде афоризма. Использование же такого афоризма должно быть менее произвольным, нежели афоризмов первого рода. Нужно знать, в связи с чем, по какому поводу, эта мысль была высказана и где, следовательно, её можно более обоснованно использовать. Для этого обязательно нужно сделать ссылку на источник, чтобы читатель мог глубоко понять этот афоризм и более удачно использовать его. Таких афоризмов значительно больше, чем афоризмов первого рода, а их отыскание — процесс творческий. Афоризмами второго рода богаты сочинения Аристотеля, Лукреция, Сенеки, Грасиана, Спинозы, Вольтера, Льва Толстого. Много их в Библии, Талмуде, Ригведе, Панчатантре, Коране, Авесте и других священных книгах. Отыскание таких афоризмов — процесс сложный. Всё дело в контексте. Одна и та же фраза в одном контексте звучит как мудрость, а в другом — как глупость. Исследователь должен решить, можно ли ту или иную мысль считать афоризмом. Возьмём, например, прекрасные элегии Феогнида. В них почти каждая строфа — афоризм. И тут всё дело в том, с какой целью ведётся поиск изречений. Если для сравнения нравственности нашего времени с нравственностью Древней Греции, то будут выписаны одни строчки, для философского сочинения — другие и т.д.

Ценность сборника афоризмов в большой степени зависит от того, как много в нём впервые найденных афоризмов второго рода. В сборниках же, изданных в СССР, нет ничего нового, кроме отрывков из речей политиков, часто малограмотных.

Моя «Энциклопедия изречений» предназначена для учёных всех специальностей. Поэтому она составлена с научным аппаратом.

Нужно было найти издательство. В течение последних 15 лет я обращался более чем в 20 издательств и научных учреждений, но нигде не нашёл поддержки. Меня поразила некомпетентность и незаинтересованность в афористике не только работников ЦК, Госкомиздата, Академии Наук, Союза писателей, но и научных институтов мировой литературы, русского языка, Академии педагогических наук и т.д.

Изредка я получал ответы на свои письма. Мне, например, советовали больше внимания уделять актуальным вопросам политического курса партии, антирелигиозной пропаганде, коммунистическому воспитанию молодёжи и т.д. Несколько раз я переделывал энциклопедию, то вычёркивая из неё библейские изречения, то снова вписывая их. Название энциклопедии я тоже менял: то «Энциклопедия афористики», то «Энциклопедия идей», то «Мудрые мысли в энциклопедическом изложении» и т.д. И в переработанном виде мои работы отклонялись под новыми предлогами, а иногда и без предлогов. У меня сложилось твёрдое мнение, что тут дело не только в идейной направленности самого обыкновенного “блата”, т.е. знакомства, и в том, чтобы уметь дать взятку. Доказать этого я не могу, но почему, отклоняя добросовестные работы, издатели публикуют халтуру?

Одновременно с этой работой у меня появились и собственные мысли, казавшиеся мне афоризмами. Их накопилось около двух тысяч. Избранные мои мысли (около семисот) занимают 35 стр. Их удалось издать за мой счёт в 1990 г.: это «Краткая энциклопедия афоризмов».

На основе этой энциклопедии я составил «Краткую энциклопедию мысли для учителей», «Мудрые мысли Армении, Грузии, Азербайджана и Курдистана», «Истоки гуманизма» и др. Некоторые работы затерялись в разных учреждениях (Министерство Просвещения, обкомы партии, институт философии, издательства и др.).

В царской России за два столетия до революции, т.е. за 1717–1917 гг. было издано около 300 сборников афоризмов, в том числе пять «Энциклопедий мысли» (без научного аппарата). При советской же власти энциклопедии мысли не издавались, но в других странах (Англия, Франция, Югославия и др.) они издаются до сих пор.

В СССР в 1918–1955 гг. афористика была не нужна при господстве партии, о которой официально говорилось, что она — ум, честь и совесть нашей эпохи (Ленин, 5 изд., том 34, с. 93). За пределами же этой партии не нужно было искать ни ума, ни чести, ни совести. Мудрость надо было черпать только у партии.

После ХХ съезда партии, вплоть до 1990 года вышло в свет около 60 сборников изречений, подобранных применительно к официальной идеологии. В них изобиловали газетные цитаты из речей государственных и партийных деятелей. Были и действительно мудрые мысли великих людей прошлого, но заимствованы они не из солидных источников, а из ранее вышедших сборников (без ссылок на источники). Их составители — официальные идеологи — некомпетентные и недобросовестные люди. Ведь некомпетентность лица, занимающего высокую должность, есть не что иное, как недобросовестность. Добросовестный не стал бы занимать ту или иную должность, будучи некомпетентным. Новые сборники изречений они составляют с помощью ножниц и клея, ничем не обогащая афористику. Лишь два-три сборника составлены добросовестно (составители — не из номенклатуры). Во многих сборниках есть мысли, сочинённые самими составителями, а приписанные великим людям. Этот “плагиат наизнанку” имеет преднамеренный характер, на что указывает отсутствие ссылок на источники. Приведу лишь один пример такого жульничества: в сборнике «Всё начинается с детства» (1980 г.), составленном Сергеем Михалковым, на стр. 24 есть фраза: „Чтение художественной литературы — неоценимый источник познания жизни и законов её борьбы”. Автором этой мысли назван К. Маркс, но в действительности у Маркса нет этой мысли. В этом сборнике есть и другие фразы, ложно приписанные Марксу, Ленину и другим мыслителям. Чтобы читатель не мог проверить эти цитаты, Сергей Михалков не сделал ссылок на источники. Надо очень хорошо знать сочинения разных мыслителей, чтобы обнаружить “плагиат наизнанку”. Много случаев такого плагиата в сборниках афоризмов, составленных П. Лычаком, А Соболевым, Вл. Воронцовым и др. В некоторых сборниках (Назарова и Сидорова, Левенштейна, Игнатьева и др.) ссылки на источники есть, но они так запутаны, что ими невозможно воспользоваться. Составители таких сборников — недобросовестные люди, взявшиеся не за своё дело. Эта недобросовестность связана с тем, что составители сборников принадлежат к не критикуемому сословию. Вл. Воронцов, например, был одним из руководителей ЦК партии. Ему были подчинены все издательства страны. Составленный им сборник «Симфония разума» издавался около десяти раз, иногда под разными названиями, причём издавался огромными тиражами (100 тысяч и больше). Игнатьев был секретарём обкома и руководителем КГБ, Михалков — руководителем Союза Писателей и т.д. Критика их работ не разрешается до сих пор, так как они проводили линию ЦК в “воспитании советских людей”. Им хотелось, чтобы Маркс, Ленин или другой мыслитель высказал угодную для текущего курса партии мысль. В результате — “плагиат наизнанку”.

Хотя, начиная с 1956 г., сборники афоризмов и стали выходить в свет, ни одно научное учреждение афористику не исследовало. Ни в философской, ни в литературной энциклопедиях даже слова такого (‘афористика’) нет. Нет этого слова и ни в одном словаре. Есть слово ‘афоризм’, но определено оно неправильно и запутанно. Эти определения (их около 20) рассмотрены в моей «Теории афористики», приложенной к «Энциклопедии мысли», составленной в четырёх вариантах, из которых не удалось издать ни один.

В 1990 г. нашлись люди, которые издали первую в истории афористики книгу по теоретическим проблемам этого жанра литературы. Это, конечно, доброе дело, но в нашу эпоху нет такого добра, из которого нельзя было бы сделать зла. В этой книге (Н.Т. Федоренко и Л.И. Сокольской «Афористика») предлагается “классовый подход” к афористике, даётся неправильное определение афоризма и содержится много других ошибок. Это явный возврат к догматическому мышлению, критикуемому инициаторами “перестройки”. А противопоставить этой книге другую, научную, прогрессивную, нельзя, так как авторы изданной книги имеют официально признанный авторитет.

В истории афористики было много случаев, когда одна и та же мысль высказывалась разными людьми в разные эпохи, как бы только что открытая. Некоторые из таких мыслей стали пословицами. Приведу несколько примеров таких изречений:

Жизнь — борьба,
Знание — сила,
Каждый — кузнец своего счастья,
Корни науки горьки, а плоды сладки,
Кто не работает, тот да не ест,
Кто роет яму другому, тот сам в нее попадёт,
Кто сеет ветер, тот пожнёт бурю,
Люди, будьте бдительны!
Не делай другому того, чего не желаешь, чтобы тебе делали,
Ничто великое не совершается без страсти,
Рыба портится с головы,
Тухлое яйцо не тонет,
Человек рождается для счастья, как птица для полёта.

Эти и подобные им изречения (числом несколько сотен) часто встречаются в литературе, но их авторы называются неправильно. Так, например, изречение „знание — сила” приписывается Ф. Бэкону, но это старая латинская пословица; „жизнь — борьба” задолго до Маркса высказал библейский пророк, а афоризм: „религия — опиум для народа” вариант мысли Ж.–Ж. Руссо «набожность — опиум для народа»; высказывание: „ничто великое не совершается без страсти” есть у Маркса, а до него это сказал Гегель, но ещё раньше — Галилей. Слова: „люди, будьте бдительны!” приписывают Юлиусу Фучику, а их произнес ещё библейский пророк Ездра (Первая книга, глава 8, стих 29).

Читая прекрасные мысли древних мыслителей, поневоле думаешь: вот ведь какое чудо — тех людей давно нет и даже кости их не сохранились, а мысли живут, волнуют нас и будут волновать наших даже самых отдалённых потомков. Это вечные мысли. Они действительно бессмертны. Меняются люди, целые народы исчезают с лица Земли, появляются новые нации и государства, новые религии, а мысли древних мудрецов живут и воспитывают людей. Эти мысли не зависят ни от наций, ни от классов, ни от религий, ни от общественного строя, ни от достижений науки и техники. Сегодня нам, народу, который появился через тысячи лет после зарождения первых афоризмов, эти мысли так же интересны, как и тогда, когда они были записаны на папирусе или на глиняных плитках. Это настоящее чудо, чудо из чудес. А звучат эти мысли так, как будто они впервые высказаны нашими современниками. Пять тысяч лет назад древнеегипетский мудрец Онху жаловался на падение нравов и на то, как опасно критиковать тех, в чьих руках власть. Те, кто не знает Онху, может подумать, что эти мысли высказаны нашим диссидентом.

Призывы к отказу от бездуховности народной жизни и к развитию гуманизма летят к нам, как свет угасшей звезды из глубокой древности от тех, кого давно уже нет. В Библии сказано, что новое — это хорошо забытое старое, но тут надо отметить условность этой мысли. Новое появляется, и не может не появиться, каждый год и каждый день, но в незаметных порциях, а через сотни лет оно становится уже заметным. Источник новизны всё время функционирует и распространяется на всё бóльшую массу людей. Однако, главное в жизни народа — структура сознания и, особенно, природа человека — очень устойчиво. Духовная сущность человека сохраняется в течение тысячелетий. Чем больше численность народа, тем больше времени надо для его заметного изменения. Вообще, чем больше объём функционирующей массы, тем больше её момент инерции. При этом структура изменяется медленнее, чем элементы, т.е. состав. Более точным было бы такое высказывание: новое — не повторение, а подобие старого (с некоторым изменением).

Духовная жизнь в неблагоприятных условиях замирает, впадает в латентное состояние. Так было в Средние века в Европе и так происходило в нашей стране в период “застоя”. Термин “застой” (стагнация) я употребил для характеристики современной эпохи в жизни науки — в 1973 г. в статье «Проблема Научной революции в геологии» (Сборник трудов Вычислительного Центра Сибирского отделения Академии Наук СССР, стр. 40–63). Он был направлен против лакействующих учёных, говоривших о расцвете и революции в геологии. И сейчас мы переживаем застой, и даже движение назад. В такие отрезки времени, когда производство новых духовных ценностей оказывается почти невозможным, важно хотя бы сохранить то, что было создано раньше. Однако мы видели, как сжигали книги, взрывали храмы и уничтожали учёных, писателей, священников. Но через какое-то время Мысль всё же просыпается и продолжается.

Афористика по природе своей общечеловечна. Ни политика, ни национальная вражда, ни экономические потрясения не определяют содержание афористики. Она в значительной мере независима и общечеловечна, хотя в отдельные моменты официальные писатели и пытаются её заменить своими тенденциозными “подборками”. На судьбу афористики главное влияние оказывают духовные факторы, действующие через внутренние (интерналистские) силы самой афористики. Внешние же (экстерналистские) силы влияют на афористику слабо (через условия жизни афористов).

Демократический строй, т.е. ограниченная законом власть большинства населения с гарантией прав меньшинства облегчает существование афористики, в частности издание книг, хотя их содержание зависит не от издателей, а от самих авторов. Власть же меньшинства над большинством (аристократия, плутократия, вообще олигократия) мешает свободе афористики. Но неограниченная никакими законами власть невежественного большинства над просвещённым меньшинством (охлократия) вредит афористике уже более заметно. Людей, которые заботятся не о собственном благе, а о благе других, причём заботятся не только бескорыстно, но и во вред себе, жертвуя собой, — народ при охлократии считает “блаженными”, “чудаками” или “сумасшедшими”. Но в действительности чудаки — совесть человечества, каждый чудак — прибор для обнаружения несовершенства общества. Массовый человек (из числа недобрых людей) не понимает: как это можно учить людей добру, получая за это зло, не понимает и подозревает “учителей” в тайных намерениях. Чудаков сажают в тюрьму или в сумасшедший дом, а иногда и просто уничтожают.

Из приведённого выше рассуждения видно, что афористика, как и общество, развивается неравномерно в разных странах и в разные эпохи. Неравномерность — закон всякого развития.

Наиболее быстрое развитие афористики идёт тогда, когда общество выходит из стагнации и вступает в кризис, в революцию (интеллектуальную или социальную), а замедление бывает при начале стагнации. Это начало у разных народов — не одновременное (у каждой страны — свой темп и своя фаза развития). Об этом можно судить по количеству и качеству афоризмов.

Наиболее мудрые афоризмы создаются, как правило, в зрелом возрасте. Молодость же склонна к остроумию и внешнему, чисто словесному блеску.

Путешествия питают афористику наблюдениями и впечатлениями.

Афористика, как учение об афоризмах, взаимодействует с паремиологией, а сами афоризмы — с предметом паремиологии — пословицами. При этом наиболее мудрые пословицы можно считать афоризмами. Вообще же генезис и суть тех и других — разный. В наиболее отсталых странах пословицы и вообще фольклор предшествуют афоризмам и являются материалом для последнего, а в более развитых — наоборот, многие афоризмы становятся пословицами. Пример первой закономерности — Древняя Индия, а вторую мы видели в Древнем Риме.

В афоризмах, как и в философии, выражается квинтэссенция духа эпохи, но учёные почему-то много занимаются паремиологией и мало — афористикой. У нас нет ни одного научного учреждения, которое исследовало бы афористику, тогда как паремиологией занимаются многие. Между тем, афоризмы стимулируют мышление и в большей степени, чем фольклор, формируют личность, особенно тех, кто уже получил какой-то минимум образования.

На некоторых литературоведческих научных институтах следовало бы сменить вывеску. Это “убежище инвалидов умственного труда”. Одни учёные слепы в философии, другие хромают в логике, а у третьих атрофировалась совесть. Плохо, когда люди выживают из ума, а ещё хуже, когда выживают из совести. В эпоху перестройки они никак не могут отрешиться от порочной идеологии. Они до сих пор не признают афористику, а их труды состоят на 50 процентов из специально подобранных фактов, на 30 процентов из философского невежества, на 20 процентов — из демагогии. На долю же подлинно научных идей приходится всё остальное. Это ярко проявляется в разрабатываемой ими проблеме “русской идеи”. В самом исследовании учёные пользуются пунктом 5 анкеты (национальность), но не сформулированная “идея” — не идея! Если есть русская идея, то почему не быть татарской, белорусской или французской идее, но что это такое?

Афоризмы разных стран, даже тех, которые никак не были связаны между собой, как, например, Израиль и Китай или Индия и Греция, оказываются сходными и даже одинаковыми. Так, мысль Клеобула о том, чтобы не делать другому того, чего не хочешь для себя, высказана и Конфуцием, назвавшим её принципом “жэнь” (т.е. принцип человеколюбия), и библейским пророком. Ныне эта мысль считается основой коммунистической нравственности (считается, но не соблюдается). Исследование изречений по методу компаративизма приводит к выводу, что сходство изречений в разных странах определяется тем, что природа человека везде одна и та же, и что те и другие изречения имеют не региональный, а общечеловеческий характер и не временную, а постоянную актуальность.

Для развития народов история мысли важнее истории оружия и даже орудий труда, так как оружие и орудия теряют значение за пределами своей эпохи, а мысли оказываются нужными во все времена. Целый народ сходит с исторической сцены, а его духовное наследство переходит к другому народу и продолжает жить. Давно нет ассирийцев, а их мысли используем мы, жители другой территории и другого этнического корня. Ушла в архив религия зороастризма, а её заветы живы до сих пор. Таким образом, у мудрости иная судьба, нежели у народов, царств и религий.

Некоторые изречения родились в связи с социальными революциями. При этом можно заметить, что в менее развитом обществе социальная революция начинается раньше, чем переворот в сознании, а в более развитом — наоборот: сначала резко меняется сознание, а потом общественный строй. Всякая революция — и социальная и интеллектуальная — означает сомнение и разрушение. Лишь после этого начинается созидание.

Герои революции, как правило, не пожинают плодов победы. Победа достается более ловким и гибким деятелям, политикам, пришедшим в революцию к её концу. А народ находит себе новых руководителей и начинает медленно созревать для следующей революции.

Народ — творец истории, как песок — творец барханов, а движущей силой служит ветер интересов наиболее активной части общества. Народ — стихия, сила могучая, но слепая и инертная. Однако, именно от этой силы зависит ход истории. А поднимает эту силу голод и всеобщая нужда, умные политики пользуются этим.

Догматизм любой природы (религиозный, политический. национальный, экономический, научный, художественный и т.д.) враждебен афористике, которая органически связана с сомнением. Сомнение — акушер истины или лжи, в зависимости от того, чем оно порождено — альтруизмом или эгоизмом, и как человек распорядился этим сомнением. Т.е. в зависимости от того, к чему приводит сомнение — к признанию или к отрицанию чего-то. Работа разума решает судьбу сомнения. Афористика — один из элементов такой работы разума.

Мудрость нужна всем, и в первую очередь — руководителям государства. Когда-то император Домициан заплатил большую сумму денег за одну библейскую мысль, ставшую потом пословицей (о том, что всё надо делать благоразумно и смотреть на конец). Если бы он захотел приобрести у мудреца все ценные мысли, ему известные, то не хватило бы денег всей империи.

Несколько раз я посылал подборку мудрейших мыслей одному из руководителей нашего государства, в ответ не получил даже простой благодарности и подтверждение того, что бандероль дошла до адресата, которому для управления страной мудрость, по-видимому, не нужна. И в самом деле, в речах этого руководителя очень много слов, но мало мудрости и совсем нет постоянства; сегодня он хвалит то, что вчера ругал и ругает то, что раньше хвалил. Причём он умалчивает, что ошибался, а его противники были правы. Наоборот, он говорит, что был прав прежде и прав ныне. Дело, мол, в обстоятельствах, которые заставляют менять просто правильные взгляды на ещё более правильные. Политику он называет искусством компромиссов, и это, пожалуй, верно — для несправедливого общества. Мы стремимся построить справедливое общество. Для него политика должна быть не искусством компромиссов, а наукой регулирования общественных отношений, основанной на философии гуманизма. Нынешняя политика от компромиссов как будто выигрывает, а философия неизбежно проигрывает.

Для осмысления гигантской умственной работы великих мыслителей прошлого можно предложить следующие вопросы и дать предположительные ответы на них — как обобщения, главным образом, по мировоззренческим основам афористики (эти мысли, в виде вопросов, мучили меня еще тогда, когда я писал наивное письмо Горькому).

Изменилась ли природа человека за длительную историю цивилизации? Я думаю, что не изменилась. Люди всегда жили и ныне живут инстинктами и страстями. Историю человечества движут в основном биологические (животные) интересы большинства. Роль духовного фактора, в частности роль идей гуманизма, в этой истории мала. Но влияние духовности постепенно усиливается (с перерывами и временными отступлениями, как это было в Средние века или как у нас сейчас).

Верно ли, что бытие определяет сознание? Верно, но только для варварского общества, да и то не на все 100 процентов. Впрочем, этот вопрос так же неправомерен, как и вопрос: что появилось раньше — курица или яйцо? Ведь сознание — тоже бытие. У сознания есть не только экономические предпосылки, но и свои специфические корни. Не случайно в каждом социальном классе есть сознательные и несознательные люди. С другой стороны, прогрессивные мыслители есть в разных классах. Раб Публий Сир и император Марк Аврелий были, в общем, одинаково прогрессивными, а революционер Кропоткин и реакционер Хомяков происходили из одного класса дворян. Вообще говоря, влияние бытия на сознание и сознания на бытие проявляется в сложной и запутанной форме. Что же касается не отдельных мудрецов, а общества в целом, то его духовное сознание в большой степени, хотя и не полностью, зависит от экономического бытия. При этом по мере развития производительных сил и производственных отношений обратная связь бытия и сознания, т.е. влияние сознания на бытие, в целом возрастает. Наука и техника улучшают способ производства и всё бытие, а религия и этика в возрастающей степени определяют поведение людей и их отношение к производству. Когда-нибудь сознание во всех своих формах будет почти полностью управлять экономическим бытием, и тогда положение Маркса об определении сознания бытием полностью потеряет своё значение или даже превратится в свою противоположность. Это будет Общество Просвещённой Демократии.

Верно ли положение Маркса о том, что экономика — базис, а политика и духовная жизнь — надстройка, и что иногда происходит обратное действие надстройки на базис? Я думаю, неверно. Действие экономики на духовную сферу тоже бывает прямым и обратным, как и действие духовной жизни на экономику. Взаимовлияние этих двух компонентов жизни человечества меняется в зависимости от степени развития общества. Очень важно понять, что нынешний духовный упадок в СССР порождён марксистско-ленинской идеологией в её номенклатурном практическом осуществлении. Некоторые понимают это, хотя и не до конца. Они говорят о необходимости деидеологизации экономики т.е. об отказе от экономической теории Маркса. Но это не значит, что какая-либо другая идеология не нужна. Другая идеология (гуманистическая) способствовала бы развитию экономики.

Логично ли деление философии на материализм и идеализм? Главным вопросом философии марксисты считают вопрос об отношении духа к материи, и в связи с этим делят всю философию на идеализм и материализм. Но в древней философии идеализм и материализм сосуществовали в единой системе, как, например, в философии Аристотеля. Даже в философии Демокрита и Эпикура, которую Маркс считал материалистической, есть много элементов идеализма.

Но что такое материя? Энгельс сказал: „Материя, как таковая — это чистое создание мысли и абстракция ‹...›” и добавил: „Материя, как таковая, в отличие от определённых существующих материй, не является ‹...› чем-то чувственно существующим” (Сочинения, издание 2, том 20, с, 570).

Таким образом, по Энгельсу, есть две материи: 1) „Как таковая” и 2) „Определённая существующая”. Первая создана мыслью, она — воображаемая, в действительности не существующая, потому и неуловимая органами чувств. Её нельзя ни увидеть, ни услышать, ни попробовать на вкус и т.д. В неё можно только верить, как в господа бога. Вторая — то, что учёные называют веществом. Её можно наблюдать, так как она изменяется, действуя на органы чувств. Она существует в разных формах и поддается познанию. Первая же материя — абстракция, непознаваемая в своей неизменности. В действительности её нет. К тому же, в природе есть законы, а это не материя. Вот и получается, что материализм неразрывно связан с идеализмом, а это значит, что деление философии на идеализм и материализм — логически некорректное.

По-моему, есть, по крайней мере, две философии: философия борьбы и философия мира. Марксистская философия борьбы и её практическая реализация привела страну к катастрофе. Философию мира прекрасно описал П.А. Кропоткин, о чём я уже упоминал. Она должна вывести страну из кризиса.

В изречениях Гераклита, Зенона Элейского, Сократа, Чжуан-Цзы, Гунсун-Луна, Лукреция и других древних мудрецов есть диалектика, понимаемая как искусство спора, т.е. как выявление и анализ противоречий в высказываниях. Гегель расширил объём понятия “диалектика”. Он утверждал, что “борьба противоречий” есть не только в мышлении, но также в обществе и даже во всей природе. Он одухотворил природу. К. Маркс и Ф. Энгельс перенесли диалектику (перевернув её) из философии Гегеля в свою систему. Труд Энгельса «Диалектика природы» — незаконченный и весьма неудачный. «Диалектику природы» можно понять только тогда, когда мы постигнем природу диалектики. Я думаю, что эта природа — не онтологическая, а гносеологическая, а отсюда следует, что понятие диалектики неприменимо к природе. Оно применимо лишь к мыслям о природе, об её отдельных моментах или состояниях.

Причиной развития любого предмета исследования Маркс и Энгельс считают “борьбу противоречий” внутри этого предмета, где бы он ни находился — в мышлении, обществе или природе. Это верно, но лишь как частный случай.

Развитие наши официальные философы понимают неправильно, объединяя его с противоположным процессом, а именно с деградацией. По моим взглядам, развитие есть жизнеобеспечение системы в изменяющихся условиях. При этом один и тот же предмет может развиваться и деградировать одновременно, но в разных отношениях. Учёный, например, развивается в умственном отношении, но одновременно деградирует в физическом, и это исследователь должен видеть.

Вообще, любой предмет исследования можно рассматривать и так и этак, выделяя в нём разное число “сторон” или “признаков” (элементов, свойств, качеств) — от нуля до бесконечности. Определять отношение между ними вовсе не обязательно как борьбу.

Иногда предмет рассматривается абстрактно, независимо от его какой-либо стороны. Это — целостное рассмотрение (философская система холизма), и тут нет места противоречиям. Учёный часто исследует предмет с какой-либо одной стороны. Односторонность в рассмотрении предмета исследования тоже исключает диалектику. Если же выделены две или большее число сторон, то они не всегда противоречат одна другой. Более того, они не всегда связаны между собой. Так, например, говоря в шутку, мудрость политика далеко не всегда связана с его лысиной, и в этом случае не может быть и речи о противоречии между мудростью и лысиной. Цвет полевого шпата в недрах земли не связан с размером кристалла.

Есть случаи, когда одна сторона предмета действует на другую, а та на первую не действует. Вот пример такого одностороннего действия: в некоторых минералах есть радиоактивный элемент или радиоактивный изотоп. Его распад влияет на соседний участок минерала, что легко замечается по обесцвечиванию этого участка. Но ни температура, ни давление, ни химизм участка не влияют на радиоактивный распад. Скорость этого распада — неизменна. В этом случае, как и в предыдущих, нет “борьбы противоречий”, так как нет самих противоречий. Ещё пример: радиоактивность некоторых элементов, попавших в организм человека, действует на здоровье, а здоровье на радиоактивность не действует.

Если две стороны предмета действуют одна на другую, то это действие — не всегда противоречивое. Оно может быть в одном случае взаимосодействием, а в другом — взаимопротиводействием (или одна сторона помогает другой, а другая, наоборот, вредит ей). И вот диалектика может быть только тогда, когда обе стороны предмета исследования противодействуют одна другой. Именно в таком случае говорят о “борьбе противоречий”, хотя это выражение и ошибочно в языковом отношении. “Борются” между собой не одно противоречие с другим противоречием, а разные стороны предмета в рамках одного противоречия. Например, противоречие между общественным способом производства и частным способом присвоения. Способ производства и способ присвоения — две стороны экономической системы, и “борьба”, если она есть, характеризует один предмет — экономическую систему. У последней есть и другие противоречивые стороны (труд и капитал, монополия и конкуренция и т.д.).

Диалектическое мышление, как это видно из вышесказанного, является частным случаем системного мышления. Учёным необходимо овладеть способом системного мышления. Я описал его в своей книге: «Логический анализ некоторых проблем геологии» (1977), в «Метагеологии» (1989) и в некоторых других работах.

В диалектическом мышлении важную роль играют “законы диалектики”. Я утверждаю, что эти “законы” — ошибочные. Рассмотрю их один за другим:

Закон всеобщей связи явлений; всё связано между собой, каждый предмет связан со всеми другими предметами вселенной. Это, собственно, не закон диалектики. Его предложил арабский философ Аль-Кинди (IX век). Ф. Энгельс придал этому “закону” диалектическое истолкование. Но верен ли он? Я думаю, что неверен. Если бы в природе или хотя бы в одном предмете всё было взаимосвязано, то развитие оказалось бы невозможным, так как оно наступает от столкновения гармонии (всеобщей связи) с хаосом, т.е. с независимостью каждой вещи от соседней вещи или одной стороны вещи от другой ее стороны, от столкновения организации с дезорганизацией, — словом, от противоположных тенденций. Природа — это не гармония (всеобщая связь) и не хаос (несвязанность), а гармония хаоса или хаос гармонии, т.е. сочетание того и другого, обусловливающее друг друга.

Если взять любые два предмета исследования или две стороны одного предмета, то между ними возможны такие типы отношений: 1) недействие (независимость друг от друга), 2) одностороннее действие (один предмет действует на второй, а тот не действует на первый, причём, действует, помогая или вредя ему), 3) взаимодействие, проявляющееся в двух вариантах: взаимосодействие и взаимопротиводействие, подобное притяжению и отталкиванию. Названный выше закон относится только ко второму варианту третьего типа отношений, но это становится ясным в результате системного рассмотрения вопроса.

Закон единства и борьбы противоположностей: противоположности образуют единство и в то же время между ними идёт борьба. Если нет единства, то нет и борьбы. Этот закон открыт Гегелем и развит Ф. Энгельсом и В.И. Лениным. Я хочу подчеркнуть условность и относительность понятия противоположности. Для того, чтобы была противоположность, необходимы два предмета и нечто третье, по отношению к чему они противоположны. Поясню это положение примером. Города Ставрополь и Владикавказ находятся в противоположных частях света, если границу между Европой и Азией провести по реке Маныч, то они не противоположны, если границу проводить по Главному Кавказскому хребту (и тот и другой город окажутся в Европе).

Еще пример. В баритовой руде иногда бывает примесь кварца. Для отделения барита от кварца измельченную руду опускают в жидкость, имеющую удельный вес, равный 3. В ней кварц (он имеет удельный вес 2,7) всплывает, а барит (удельный вес 4,2) тонет. Если же опускать измельченную руду в простую воду, то и кварц и барит потонут, т.е. окажутся в одной фракции. Это означает, что кварц и барит противоположны в одном отношении, но не противоположны в другом, а это отношение выбираем мы. Без человека нельзя говорить о противоположности. Она не в природе, а в нашем подходе к ней. Гегель же, Энгельс и Ленин утверждают, что противоположность есть и в природе (независимо от человека). Это, по-видимому, антропоморфизм.

Закон перехода количества в качество: количественные изменения переходят в качественные. Закон сформулирован Гегелем и из эволюции духа перенесён в эволюцию материи Энгельсом, но он сформулирован неточно. Количественные изменения на определённом этапе дополняются, а не заменяются изменением качества. Переход количества в качество невозможен, так как категории вообще не переходят одна в другую. Вино превращается в уксус, при этом оно исчезает. Количество же всегда остается количеством, какое бы качество ни появлялось. Это значит, что количество не превращается в качество. Изменяются и количество, и качество. При этом они связаны между собой. Изменения качества в одних случаях плавные, постепенные, в других — резкие, скачкообразные, но количество всегда остается количеством, а качество — качеством. По количеству можно судить о качестве, а по качеству — о количестве. Перехода же количества в качество, повторяю, нет.

Закон отрицания отрицания или закон двойного отрицания: каждое состояние предмета со временем изменяется, а потом ещё раз изменяется, возвращаясь к первоначальному (на новом, более “высоком” или более “низком” уровне). Этот закон считается законом саморазвития материи, но материя вообще не развивается, не изменяется (изменяется вещество). Гегель в этом законе отразил свою знаменитую триаду: тезис-антитезис-синтез, или А, не-А и не-не-А, но не-не-А не есть А, как утверждает Гегель, а есть нечто новое. К тому же вместо трёх моментов можно взять четыре, пять и т.д. и тогда триада Гегеля потеряет даже видимость смысла.

Таким образом, законы диалектики логически уязвимы. Они примитивны, неверны и не имеют общего значения.

На понимании диалектики как “борьбы противоречий” основана марксистско-ленинская идеология, получившая у нас официальный статус. Отсюда следует, что и официальная наша философия есть философия борьбы. Некоторые исследователи вместо законов марксистско-ленинской диалектики руководствуются “принципом комплиментарности”, который, как я думаю, может рассматриваться в виде варианта системного мышления (см. мои книги 1977 и 1989 гг.).

Я уже упоминал о том, что П.А. Кропоткин создал другую философию: философию мира. Она описана в его книге «Взаимопомощь, как фактор эволюции», изданной в 1907 и 1918 гг. В ней, в частности, говорится: „Главную роль в этическом прогрессе человека играла взаимная помощь, а не взаимная борьба” (по изданию 1907 г. стр. 300, а по изданию 1918 г. стр. 214).

В наши дни философия мира идёт на смену философии борьбы. В основе Нового Мышления, каким оно должно быть, я хотел бы видеть именно философию мира. Иначе человечество истребит само себя.

Философия борьбы приемлема лишь в отдельные моменты, когда силы реакции губят общество, и их надо уничтожить или обезвредить, т.е. на первой разрушительной стадии революции. В созидательную же фазу истории человечества нужна философия мира.

Приведённое здесь осмысление диалектики показывает, что сознание имеет такую же силу, как и бытие, что мышление равноправно с материей и что история гуманизма оказывается гуманизмом истории. Весь вопрос теперь в том, как привить эти идеи людям. А путь к этому один — Просвещение Народа. Оно действует медленно, но неотвратимо.

Государство должно вкладывать свои средства прежде всего в просвещение. Просветителей надо поддерживать. Они — отцы нации.

14 октября 1989 г. я получил такую справку: „Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 20 сентября 1989 г. приговор Пермского областного суда от 11–17 декабря 1958 г. и все последующие судебные решения в отношении Шарапова Ивана Прокофьевича, 1907 г. рождения, отменены, и дело о нём производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Шарапов И.П. по настоящему делу реабилитирован. По материалам данного дела Шарапов И.П. до ареста работал заведующим кафедрой поисков и разведки полезных ископаемых Пермского госуниверситета. Секретарь Пленума член Верховного суда СССР Р.К. Бризе. 11. 10. 89, № 02ДС-557-89”.

Я до этой реабилитации много раз просил Верховный Суд СССР отменить приговор по моему делу как неправосудный, но он отменён „за отсутствием состава преступления”. Если бы моя просьба была полностью удовлетворена, то за неправосудность приговора суд (все его инстанции) должен был бы понести наказание. Но сам себя суд не наказывает.

Преступление совершил не я, а облсуд, действовавший именем РСФСР. Он признал меня виновным, хотя я не совершал никакого преступления. Наоборот, я отстаивал интересы Человечества и Науки. А меня изгнали из науки, лишили возможности вести исследования по геологии, так как в административном порядке лишили “допуска” к совершенно секретным материалам, т.е. к тем материалам, исследование которых как раз и являются моей специальностью (без такого “допуска” ни одно учреждение не могло принять меня на работу по геологии). Кроме того, по приговору суда, я в течение 5 лет после освобождения не имел права преподавать геологию, и, следовательно, иметь учеников, а после этих 5 лет мне просто “не рекомендовалось” преподавать (так сказали мне в КГБ). Таким образом, мой диплом геолога был фактически аннулирован.

“Реабилитировали” меня в 1989 г., когда мне было уже 82 года. “Допуск” мне всё равно не вернули, но и по возрасту я уже не мог вернуться к прежней должности (зав. кафедрой в Пермском университете).

Так вся жизнь моя и моей семьи была искалечена, и “реабилитация” не дала ничего.

Чему же учит история моей научной борьбы? Реабилитировав меня, государство призналось, что оно само совершило преступление, осудив невиновного, а так как это осуждение состоялось по закону, то, значит, сам закон был варварским. Нынешний закон тоже несправедлив, поскольку судьи, прокуроры, следователи и лжесвидетели, совершившие беззаконие, не наказаны. Значит, и впредь законы будут нарушаться безнаказанно. Это происходит потому, что наше государство не правовое. Оно всё номенклатуризует, даже народных избранников, честных людей делает нечестными, умных — глупыми, добрых — злыми, талантливых — бездарными, трудолюбивых — лодырями, активных — пассивными. В общем, меняет духовный облик людей в худшую сторону.

Лица, совершившие преступление в виде осуждения невиновных, получили за это награды и продолжают свою преступную деятельность ныне, или ушли на почётную пенсию, пользуясь привилегиями. Некоторые же похоронены с оркестром, а их привилегии перешли к наследникам. Несправедливо осужденные живут в нищете, а их перестроечные идеи теперь присвоены и перевраны новой номенклатурой.

По моему мнению, государство обязано вернуть реабилитированным лицам возможность восстановления их прерванной деятельности. Я занимаюсь научной работой у себя дома и расходую на это часть пенсии, а для переиздания сожжённой книги я вынужден искать спонсора. А надо бы всё это делать за счет государства, репрессировавшего меня. Пусть оно взыскивает эти убытки с тех лиц, которые проводили репрессии. Это было бы только справедливо.

Приговор по моему делу был преднамеренно неправосудным (без этого его нельзя было бы вынести). И это не было ошибкой. Не всякое преступление можно считать совершенным по ошибке. Нельзя, например, проводить пытки по ошибке. А меня таким пыткам подвергали (правда, это были психические пытки).

История моей борьбы с официальной наукой наводит на грустные мысли о природе людей. Я много видел негодяев, занимавших различные должности. Ещё больше видел обыкновенных людей, равнодушных, трусливых, импозантных, но пресмыкающихся перед начальством, — учёных, с молчаливого, а иногда и с высказанного вслух согласия которых совершаются самые гнусные дела. Академия Наук тайным голосованием приняла в свои ряды врага науки Т.Д. Лысенко, одобряла его действия, преследовала гениального учёного Н.И. Вавилова. Знаменитые писатели публично осудили Зощенко и Ахматову, “космополитов”, Солженицына... А ныне эти “судьи”, не покаявшись в совершении подлости, приветствуют перестройку, ругают застойные времена, призывают к гуманизму. Это лицемерие не возмущает тех, кто ныне формирует общественное мнение. Редакторы перестроечных журналов («Новый мир», «Огонёк» и др.) сами когда-то хвалили Брежнева и других губителей нашей культуры, а ныне ругают зло вчерашнее, не замечая зла сегодняшнего. Они сами из новой номенклатуры — из её левого крыла. Эти “демократы” на самом деле — обновлённая номенклатура.

Я написал ряд статей о перестройке, партии, советской науке, о беззакониях прокуратуры и т.д., но нигде опубликовать это не удалось. Моё предложение о созыве Учредительного Собрания, высказанное в начале перестройки, издатели и редакторы посчитали неприемлемым для публикации.

Один только журнал «Техника и наука» (1990, № 4) отважился напечатать мою небольшую статью о сожжённой книге. А другие журналы побоялись сделать это. Ведь я пишу о беззакониях тех, кто и сейчас у власти. Некоторые журналы смело разоблачают уже разоблачённое, но не трогают нынешних государственных деятелей. А по-моему, настоящий герой не тот, кто критикует только прошлое, а тот, кто, критикуя прошлое, борется и с сегодняшним злом. Ведь описанное выше хищничество в использовании богатств природы продолжается и ныне, причём не только в области хозяйства, но и в отношении к людям, т.е. в духовной сфере. Руководители государства используют людей так же варварски, как и землю и вообще природу. Физическая и духовная сила людей растрачивается неразумно, люди превращены в рабочий скот и каждодневно оболваниваются. Их совесть в когтях страха превратилась в свою противоположность. Молодёжь воспитывается безыдейной. Культурные ценности прошлого затаптываются в грязь.

Говорят, что во время перестройки восторжествовала правда. При этом забывают, что официальная правда — полуправда, и приготовляется она из лучших сортов лжи. Я пишу это 15 августа 1990 г., когда Президент страны в своем указе признал незаконными сталинские репрессии, но ничего не сказал о более поздних репрессиях и о том, почему не осуждены те, кто эти репрессии проводил. И это сказано на шестом году перестройки. Люди, которые сжигали научные книги и сажали в тюрьму их авторов, благоденствуют, а их невинные жертвы, случайно оставшиеся в живых, лишены возможности творить. Между тем, творчество — цветение души. Без него душа засыхает. Весь смысл моей жизни — в творчестве. Знание приходит на смену здоровья, и я, будучи инвалидом, стараюсь передать полученные мною знания всем, кто хочет их получить,

Что нужно сделать для оздоровления нашего общества?

Прежде сменить руководителей издательств, журналов, газет, радио, телевидения, Нужны честные люди.

В самом начале Перестройки я написал статью «Заметки на злобу дня», где предложил обсудить публично вопрос о созыве Учредительного Собрания, чтобы оно выбрало государственное устройство. Затем нужно выработать конституцию, а уж после этого принимать законы. Ещё я предложил издать закон о том, что Номенклатура — преступная организация, и что за принадлежность к ней нужно судить. Для недопущения экономического кризиса необходимо в 5–10 раз уменьшить число министерств и вообще бюрократов, сократить военные расходы, постепенно доведя их до 1–2 процентов от бюджета страны, железной рукой навести порядок в экологии, ликвидировать хищничество в использовании природных богатств. Но опубликовать эту статью мне не удалось.

Нынешний съезд народных депутатов и организованный им Верховный Совет не могут сыграть роль Учредительного собрания. В условиях монополии Номенклатуры на власть и на все средства массовой информации наша высшая законодательная власть неизбежно номенклатуризована. Референдум о государственном устройстве и об общественном строе может дать хороший результат только после длительного спора в свободной печати, а без этого может получиться любой, самый неожиданный результат.

Нынешние политические течения скоро сойдут на нет. Появятся новые, более грамотные, партии, а через 3–4 десятилетия у нас установится демократия западного типа. Это моя заветная мечта. К этому может привести Строй Просвещённой Демократии.

Будущее общество должно быть гуманным и разумным.

Что же касается науки, то прежде всего нужно удалить от руководящей деятельности в научных учреждениях (включая Академию Наук) всех тех, кто помогал не правовому государству проводить репрессии против народа вообще и против интеллигенции в частности. В Академию наук попало много лжеучёных и просто трусливых бездарностей. Одновременно надо сократить число научных институтов в 2–3 раза и численность научного персонала в них тоже в 2–3 раза, изгнав бездельников, но увеличить технический персонал (библиотекари, переводчики, лаборанты, шофера и т.д.) так, чтобы на одного научного сотрудника приходилось 3–4 человека технического персонала. А вообще, это особая тема. О ней я уже писал в ряде своих неопубликованных работ.

В заключение приглашаю лиц, желающих поспорить со мной или пытающихся открыть тайну КГБ, написать мне по адресу: 129337, Москва, Ярославское шоссе, 111, корпус 2, квартира 158 (телефон: 183-90-41). Еще я хотел бы передать в какое-либо хранилище свой архив (в нем есть интересные документы эпохи).
15 августа 1990 года
Шарапов

Председателю Верховного Совета РСФСР
тов. Б.Н. Ельцину

Глубокоуважаемый Борис Николаевич!

         Именем РСФСР в 1958 г. Пермский облсуд приговорил меня к длительному сроку лишения свободы (по статье 58–10 УК РСФСР). Пленум Верховного Суда СССР в 1989 г. отменил приговор по моему делу и реабилитировал меня, но отобранная у меня при аресте интеллектуальная собственность (дневники, документы, заметки, письма и пр.) до сих пор не возвращены, и даже списка их у меня нет. Это помешало мне в научной и литературной работе, т.е. причинило материальный и моральный урон. Между тем эта собственность должна быть по УПК возвращена мне, так как в приговоре не решена ее судьба, т.е. судьба “вещественных доказательств”. Таким образом, беззаконие продолжается.
         Прошу Вас, как главного представителя власти в РСФСР, предложить кому следует вернуть мне незаконно отобранную мою собственность и принять от меня иск по поводу компенсации убытки.
         Все мои заявления по этому поводу остались без ответа. Это — беззаконие и произвол.
         Дорогой Борис Николаевич! Позвольте теперь обратиться к Вам как депутату и личности. Я голосовал за Вас и, надеюсь, не ошибся.
         Я видел Вашу «Исповедь...». Интересная книга (я слушал отрывки по радио, а книгу купить не смог). Есть некоторое сходство наших судеб. С 8 до 12 лет я бродяжничал. С 12 — стал подпаском, затем пастухом. В 15 лет вместе с двумя товарищами организовал волостную ячейку комсомола (первую в волости после ликвидации антоновщины). В 16 лет стал курсантом Тамбовской Губсовпартшколы первой ступени и бойцом ЧОН. В 17 лет член Тамбовской секции ВАПП. С 18 лет (1925 г.) — кандидат партии. В 1927 г. окончил Губсовпартшколу 2-й ступени и стал преподавать истмат и диамат. В 1928 г. меня перевели в члены партии, но райком не утвердил „ввиду регулирования социального состава партии”. В 1929 г. меня при чистке исключили из кандидатов партии, но через 3 месяца восстановили. В 1932 г. при новой чистке меня исключили снова и опять восстановили в кандидатах партии.
         В 1932 г. Максим Горький послал Сталину донос на меня, я попал под колпак КГБ и, прекратив преподавание истмата и диамата, занялся геологией.
В 1936 г. при “проверке партдокументов”, у меня отобрали кандидатскую карточку, а вернули ее в 1939 г. без какого-либо взыскания и перевели в члены партии. В 1958 г. исключили из партии „за несогласие с политикой партии” и арестовали.
         В 1934–1947 гг. я работал в геологических экспедициях, а с 1947 г. по 1958 г. — преподавателем геологии в вузах (доцентом и зав. кафедрой в университете).
         С февраля 1958 г. по август 1961 г. был в местах заключения, а с 1961 г. в отношении меня до настоящего времени действует внесудебный запрет на профессию геолога и преподавателя.
         Реабилитация оказалась обманом. За беззаконие никто не ответил. Мне сейчас 83 года, я пишу научные работы дома, расходуя на это часть своей пенсии. С 1935 по 1990 г. вышло в свет почти 150 моих научных работ, в том числе 12 книг (остальное — статьи в научных журналах и сборниках). Есть много неопубликованных работ.
         Мою жизнь с 1932 по 1990 гг. я описал в работе «Эпизоды научной борьбы (факты и мысли)»⁸

. В ней изложено мое выстраданное мировоззрение. Оно не согласуется с Вашим мировоззрением, как не согласуются моя и Ваша биографии. Если бы Вы в свое время высказывали те взгляды, которые высказываете ныне, то тоже подверглись бы репрессии и, возможно, пришли бы к тем взглядам, которые высказываю я в упомянутых «Эпизодах». Ещё в 1957 г. я говорил о “перестройке”, а меня за это репрессировали.
         Надо восстановить историческую справедливость и мое доброе имя. Я имею на это право.
         Прошу Вас, как депутата и честного человека России, дать мне возможность опубликовать мои «Эпизоды».
         Приложение: Упомянутые «Эпизоды».

Доктор геолого-минералогических наук,
б. полит. з/к, инвалид 2 группы
Иван Прокофьевич Шарапов

129337, Москва, Ярославское шоссе,
д. 111, корп. 2, кв. 158
тел. 183-90-41
15 октября 1990 г.

На это заявление ответа не последовало. И. Шарапов.

УТВЕРЖДАЮ

Зам. начальника Управления комитета Государственной безопасности
при Совете Министров СССР по Пермской области

п/п подполковник (Макогин)
30 сентября 1958 г.

Обвинительное заключение

по следственному делу № 6638 по обвинению:

ШАРАПОВА Ивана Прокофьевича, в преступлении, предусмотренном
ст. 58–10 ч. 1 УК РСФСР

         Шарапов Иван Прокофьевич арестован Управлением КГБ при СМ СССР по Пермской области 26 февраля 1958 года.
         Расследованием по делу установлено, что Шарапов на протяжении ряда лет изготовлял, хранил и распространял письма и рукописи антисоветского содержания и проводил антисоветскую агитацию.
         Так, в 1943–44 годах в своем дневнике Шарапов учинил записи, направленные на дискредитацию советской действительности и хранил этот дневник до дня ареста (т. 1, л. д. 94; т. 2. л. д. 304).
         В 1954–58 годах в письмах к писателям и знакомым, а также в разговорах с Чернышевым, Волнягиным и другими о советском радио и печати распространял клеветнические антисоветские измышления (т. 1, л. д. 61, 80-83, 84, 114, 116, 171, 179, об., 187, 194, 202, 207, 208, 216, и об., 218, 233, 251, 267, 274, 275, 277; т. 2, л. д. 64).
         В 1956–57 гг. в разговоре с Волнягиной и в письмах к писателям Фишу, Агишеву, научному работнику Шехтман и другим Шарапов распространял клеветнические измышления в отношении Коммунистической партии Советского Союза (т. 1, л. д. 38, 39, 42 об., 61, 109 об., 151, 164, 187, 191, 271, 342; т. 2, л. д. 62, 92, 190).
         Весной 1956 года в неоднократных беседах с Кривошлык клеветал на советскую действительность (т. 1, л. д. 101, 212 и об.).
         В письмах к писателям Симонову, Фишу, Кардину и другим, а также среди окружающих его лиц, касаясь советской литературы, систематически возводил клеветнические антисоветские измышления (т. 1, л. д. 41 об., 42, 61, 63, 70-79, 99, 113 и об., 145, 159, 165 об., 166, 167, 168, 177 об., 185, 186, 195 и об„ 221, 229, 248, 271, 274, 302-304, 306, 309, 313 об., 318-321, 327 об., 328, 336, 347, 350, 353, 354, 357, 367-371, 387, 389, 390, 391, 392, 404, 407; т. 2, л. д. 27, 28, 29, 39, 41, 56, 58, 92, 93 об., 95, 97, 100-107, 146-149, 153, 190).
         В разговорах с Кривошлык в 1956 году, а также в письмах к писателям Овечкину, Николаевой, Фишу и другим дискредитировал колхозный строй в нашей стране (т. 1, л. д. 42 об., 43, 60, 61, 63, и об., 64 65, 66; 96, 101, 113, 150 об., 212, 251, 271 об., 272 и об., 274, 275 об., 313, 351, 405; т. 2, л. д. 60, 190).
         В 1956 году написал и направил письмо писательнице Николаевой, а в 1957 году исполнил и хранил у себя рукопись:
         «О так называемых “пережитках” и “родимых пятнах”», в которых клеветал на положение трудящихся в СССР и высказывал мысль о необходимости изменения существующего в нашей стране политического строя (т. 1, л. д. 52 об., 53, 54, 55-57, 104, 274, 275, 288-294).
         Весной 1956 года в неоднократных беседах с Кривошлык и другими дискредитировал руководителей партии и Советского правительства (т. 1 л. д. 101, 178, 179, 194 об., 197 об., 212).
         В мае 1957 года в письме к писателю Фишу дискредитировал Коммунистическую партию Советского Союза (т. 1, л. д. 61, 91, 92, 272).
         В 1957 году в разговорах с Волнягиной и Сандлер клеветал на миролюбивую внешнюю политику Советского Союза (т. 1, л. д. 42 об., 85-90, 172 об., 192 об., 230, 234 об., 237; т. 2; л. д. 190)
         В декабре 1957 года в публичной библиотеке им Горького в г. Перми из газеты «Новая Жизнь» за 1917 год сделал ряд выписок контрреволюционного содержания и хранил их у себя на квартире (т. 1, л. д. 102, 103, 217 об., 295-301).
         Будучи допрошен по существу предъявленного обвинения, Шарапов заявил, что отдельные его высказывания, а также письма и рукописи он считает антипартийными, но не антисоветскими (т. 1, л. д. 32-106).
         В совершенном преступлении Шарапов изобличается показаниями свидетелей: Шараповой А.П. (т. 1, л. д. 107-Г16), Охановой Л.Г. (т, 1, л. д. 143-152), Агишева Р.К. (т. 1,л.д. 157-164), Лифшиц М.А. (т. 1, л. д. 165-168), Сандлер И.С. (т. 1, л. д. 169-173), Чернышева Н.И. (т. 1, л. д. 174-182), Волнягина Ю.П. (т. 1, л. д. 183-189), Волнягиной С.К. (т. 1, л. д. 190-196), Воскресенского В.К. (т. 1, л. д. 197-200), Васильева Б.В. (т. 1,л.д.201-203), Шершунова А.Д. (т.1,л.д. 204-209), Кривошлык И.Р. (т. 1, л. д. 210-214), Хитрова П.И. (т. 1, л. д. 215-218), Перлова В.К. (т. 1, л. д. 219-223), Раевского В.И. (т. 1, л. д. 227-232), вещественными доказательствами (т. 1, л. д. 248-275, 292-299; т. 2, л. д. 92, 153, 304) и документами (т. 1, л. д. 260, 277-284, 305-420, т. 2, л. д. 4-150).
         На основании изложенного обвиняется:
Шарапов Иван Прокофьевич, 1907 года рождения, уроженец села Курдюки,
Инжавинского района Тамбовской обл., из крестьян, русский, беспартийный, образование высшее, доцент,
кандидат геолого-минералогических наук, до ареста работавший заведующим кафедры
поисков и разведки полезных ископаемых в Пермском госуниверситете,
проживавший в г. Перми, Комсомольский проспект, 47а, кв. 67.

в том что:

         на протяжении ряда лет изготовлял, хранил и распространял письма и рукописи антисоветского содержания и проводил антисоветскую агитацию, т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 58–10 ч. 1 УК РСФСР.
         Руководствуясь ст. 208 УПК РСФСР, следственное дело № 6638 по обвинению Шарапова Ивана Прокофьевича направить Прокурору Пермской области для утверждения обвинительного заключения и передачи дела по подсудности.
         Обвинительное заключение составлено в гор. Перми 30 сентября 1958 года.

Ст. следователь следственного отдела Управления Комитета Госбезопасности
при Совете Министров СССР по Пермской обл. ст. лейтенант          (Филимонов)
подпись

Согласен:

Начальник следственного отдела Управления Комитета Госбезопасности при Совете Министров СССР по Пермской области.
Подполковник (Ионов)
п/п подпись

Справка

1. Уголовное дело возбуждено 22. II. 58 г., а мера пресечения — арест Шарапову избрана 26. II. 58 г.
2. Обвинение Шарапову предъявлено 12 марта 1958 года. Ст. 206 УПК РСФСР выполнена 30 сентября 1958 года.
3. Вещественные доказательства приобщены к делу отдельным постановлением (т. 1, л. д.244).
4. Личные документы обвиняемого находятся в деле (т. 2, л. д. 303).

Ст. следователь следственного отдела Управления Комитета Госбезопасности
при Совете Министров СССР по Пермской обл. ст. лейтенант          (Филимонов)
подпись

Список
         лиц подлежащих вызову в суд
1. Обв. Шарапов Иван Прокофьевич — содержится под стражей в тюрьме №.1 г. Перми (т. 1, л. д. 32-106).
Свидетели:
1. Сандлер Исаак Самойлович — проживает в гор. Перми, Комсомольский проспект, дом 47а, кв. 48 (т. 1, л. д. 170-173);
2. Чернышев Николай Исакович — проживает в гор. Перми, улица К-Маркса, дом 30, кв. 69 (т. 1, л. д. 175-182);
3. Волнягин Юрий Павлович —
4. Волнягина Софья Константиновна — проживают в гор. Перми, Комсомольский пр., дом 47а, кв. 63 (т. 1, л. д. 184-196);
4. Воскресенский Владимир Константинович — проживает в гор. Перми, ул. Ленина, дом 190, кв. 78 (т. 1, л. д. 197-200);
6. Шершунов Алексей Дмитриевич — проживает в гор. Перми, улица Ленина, дом № 191, кв. 52 (т. 1, л. д. 204-209);
7. Кривошлык Иван Родионович — проживает в гор. Перми, Комсомольский пр., дом. 53, кв. 36 (т. 1, л. д. 210-214);
8. Раевский Виталий Иванович — проживает в гор. Перми, ул. Советская, дом 22, кв. 9 (том 1, л. д. 227-232).

Ст. следователь следственного отдела Управления Комитета Госбезопасности
при Совете Министров СССР по Пермской обл. ст. лейтенант          (Филимонов)
подпись

Получил 2.X.1958 г. И. П. Шарапов

ПРИГОВОР
Именем РСФСР
Пермский областной суд в составе:

председательствующего Понеделкова
и народных заседателей Дронго и Дычко
при секретаре Ивашевой
с участием прокурора Трапезникова
и адвоката Титляновой
рассмотрел в закрытом судебном заседании в городе Перми
7–9 октября 1958 года дело по обвинению:
ШАРАПОВА Ивана Прокофьевича, 1907 года рождения, уроженца с. Курдюки, Инжавинского р-она, Тамбовской области, из крестьян, русского, б/п, образование высшее, кандидата геолого-минералогических наук, доцент, работал зав. кафедрой поисков и разведки полезных ископаемых в Пермском госуниверситете, проживал в г. Перми. Комсомольский проспект, 47-а, кв. 67, по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР.

НАШЕЛ:

         Шарапов на протяжении ряда лет и особенно последние 2-3 года, систематически изготовлял, хранил и распространял письма и рукописи антисоветского содержания и проводил антисоветскую агитацию в своем окружении.
         Так, в 1954-58 г. г. в письмах к писателям и знакомым, а также в разговорах со знакомыми распространял клеветнические измышления о советском радио и печати, клеветал на ЦК Коммунистической партии Советского Союза и в целом на партию, злостно клеветал на советскую действительность, возводил антисоветские измышления о Советской литературе, дискредитировал колхозный строй в нашей стране и высказывал мысль о необходимости изменения существующего политического строя, извращал и клеветал на миролюбивую внешнюю политику Советского Союза.
         Допрошенный в качестве подсудимого Шарапов не отрицает совершенных им действий, однако не усматривает в них контрреволюционного преступления.
         Вина Шарапова нашла полное подтверждение в судебном заседании.
         Проведение им контрреволюционной агитации и пропаганды подтверждается допрошенными в суде свидетелями: Чернышевым, Волнягиным, Сандлер, Волнягиной, Воскресенским, Раевским, многочисленными письмами к писателям Николаевой, Агишеву, Фишу и другим, а также знакомым Шехтман, Охановой и другим.
         Указанные письма и разговоры со свидетелями имеют ряд клеветнических измышлений и высказываний направленных на ослабление Советской власти, а поэтому не могут расцениваться как обывательские, как это пытается представить подсудимый Шарапов.
         На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 319-320 УПК РСФСР Пермский облсуд

ПРИГОВОРИЛ:

         ШАРАПОВА Ивана Прокофьевича на основании ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР к 10 (десяти) годам лишения свободы, с поражением на основании ст. 31 УК избирательных прав сроком на 3 года и права занимать профессорско-преподавательские должности сроком на 5 лет.
         Отбытие меры наказания исчислять с 26 февраля 1958 года. Меру пресечения оставить прежнюю — содержание под стражей.
         Приговор может быть обжалован в течение 72-х часов с момента вручения копии его подсудимому, в Верховный суд РСФСР через облсуд.
п. п. пред-щий — Понеделков. нарзаседатели: Дронго. Дычко.
копия верна: член облсуда (подпись) секретарь (подпись)
к. в.

ПРИГОВОР

         Именем РСФСР Пермский областной суд в составе: председательствующего Зеленина и нарзаседателей Ефимовой и Скоротенко при секретаре Ивашевой с участием прокурора Буканова и адвоката Третьякова рассмотрел в закрытом судебном заседании в г. Перми 11-17 декабря 1958 г. дело по обвинению Шарапова Ивана Прокофьевича, 1907 г. рождения, уроженца с. Курдюки, Инжавинского района Тамбовской области, из крестьян, служащего, русский, состоявшего кандидатом в члены КПСС с 1925 г. по 1939., с 1939 г. по 1958 г. членом КПСС, исключенного из КПСС в связи с настоящим делом, образование — высшее, кандидат геолого-минералогических наук, доцента, работавшего заведующим кафедрой поисков и разведки полезных ископаемых Пермского гос. университета, женатого, имеющего на иждивении дочь в возрасте 13 лет, ранее не судимого, преданного суду по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР.
         Судом в судебном следствии установлено: У Шарапова, ранее исключавшегося 4 раза из кандидатов в члены КПСС, на ряд научных работ получившего отрицательные рецензии, а часть работ у него не были опубликованы в печати, появилось недовольство существующими в Советском Союзе в последние годы порядками, в результате чего за последние годы, начиняя с 1956 года, стал воспринимать советскую действительность в искаженном виде, отдельные недостатки в жизни нашего общества стал распространять на систему социализма и в разговорах с близкими знакомыми и в письмах к писателям и знакомым стал пропагандировать свои неправильные взгляды на советскую действительность, клеветать на советскую литературу, печать, аппарат ЦК КПСС, на науку и на положение в сельском хозяйстве.
         Недовольство существующими в СССР порядками Шараповым выражено в письмах: 1) Евсеевой (л. д. 92, с. 2), 2) Агишеву (л. д. 64, т. 2), 3) Гранину (л. д. 265-268, т. 1). В письме Евсеевой он выражает мысль, что не дорожит членством в партии, так как понял новый классовый характер в структуре нашего общества.
         Клевета на советскую литературу со стороны Шарапова заключалась в том, что свою оценку об отдельных неудачных произведениях советских писателей возводил на всю советскую литературу. Это особенно выражено в письме Симонову (л. д. 248, т. 1), в статье «О споре Лифшица с Видмаром» (л. д. 30, т. 2) и в других письмах, в которых указывает, что советская литература не отражает действительности, является лакированной.
         Клевета на советскую науку выражена в письмах Агишеву (л. д. 64, т. 2), Гранину (л. д. 265-268, т. 1), в которых выражает мысль, что советская наука находится в руках бездарных учёных, а поэтому “истинная” наука гибнет.
         Клевета на советскую печать выражена в письме Николаевой (л. д. 274, т. 2), в котором указывает, что правду о жизни печать не печатает.
         В письме Николаевой (л. д. 274, т. 1) и в статье «О так называемых “пережитках” и “родимых пятнах”» (л. д. 292-295, т. 1) ошибки, допущенные при культе Сталина, возводит как присущие эпохе социализма и этим самым клевещет на советскую действительность, показывает жизнь в нашей стране в черных красках, в искаженном виде.
         В письмах к Агишеву (л. д, 62, т. 2) и Гранину (л. д. 265-268, т. 1) Шарапов клеветал на аппарат ЦК КПСС.
         В письмах к Фиш (л. д. 271, т. 1) и Кардину (л. д. 251, т. 1) Шарапов с антисоветских позиций истолковывал положение в сельском хозяйстве, брал непроверенные, надуманные данные об урожайности, на которых доказывал о снижении урожайности в 1956 г. по сравнению с 1913 г., что не соответствует действительности.
         В беседах с Сандлер и Волнягиным клеветал на внешнюю политику СССР, указывая, что СССР виновен в напряженном положении на ближнем и среднем Востоке и что запуск искусственных спутников есть проявление внешней политики нашим государством с позиции силы.
         Шарапов виновным себя в проведении антисоветской пропаганды не признал, заявив, что с его стороны были неправильные, антипартийные высказывания, но не было антисоветских высказываний, которые бы подпадали под признаки преступления.
         Суд находит вину Шарапова доказанной приобщенными к делу письмами, показаниями свидетелей Волнягина, Сандлер, Волнягиной, Чернышева.
         Из приобщенных писем и статей суд усматривает как контрреволюционные: 1) письмо Евсеевой (л. д. 92, т. 2), письмо Агишеву (л. д. 64, т. 2), письмо Агишеву (л. д. 62, т. 2), письмо Гранину (л. д. 265-268, т. 1), письмо Симонову (л. д. 248, т. 1), письмо Николаевой (л. д. 274, т. 1), письмо Фишу (л. д. 271, т. 1), письмо Кардину (л. д. 25, т. 1) и статью «О так называемых “пережитках” и “родимых пятнах”» (л. д. 292-295, т. 1). Контрреволюционный умысел Шарапова усматривается из содержания данных писем.
         В остальных письмах и статьях, приобщенных к делу, суд не усматривает контрреволюционного содержания. Хранение дневников Шараповым и выписок из газеты «Новая Жизнь» за 1917 г. суд считает, что не может быть вменено в вину Шарапову, т.к. не доказано, что Шарапов записи в дневниках и выписки из газеты «Новая Жизнь» предназначал для распространения. Они хранились дома и никто, кроме Шарапова, не мог с ними ознакомиться.
         Учитывая состояние здоровья Шарапова, что последствий от его пропаганды не наступило, а также общественную опасность совершенного преступления, руководствуясь ст. ст. 319-320 УПК РСФСР, Пермский обл. суд приговорил:
         Шарапова Ивана Прокофьевича признать виновным и на основании ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР подвергнуть лишению свободы сроком на восемь (8) лет с поражением избирательных прав на пять лет, с запрещением занимать преподавательские должности в течение пяти лет.
         Отбытие наказания исчислять с 26 февраля 1958 г.
         Меру пресечения до вступления приговора в законную силу оставить содержание под стражей в тюрьме № 1 г. Перми.
         Приговор может быть обжалован в Верховный Суд РСФСР в течение 72-х часов со дня вручения осужденному копии приговора.
         п. п. пред-щий Зеленин, нарзаседатели Скоторенко, Ефимова.
         Верно: член облсуда В. Зеленин (подпись), секретарь Блинов (подпись).

Дело № 678-пс1

ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СУДА РСФСР

г. Москва 7 июня 1961 года

Президиум Верховного Суда РСФСР в составе:

председателя Рубичова А.Т.
членов президиума Анашкина Г.З., Гаврилина М.А., Данилова Н.З., Соловьева В.И. и Токарева Ф.Л.

         рассмотрел протест заместителя Генерального прокурора СССР Мишутина А.П. на приговор Пермского областного суда от 11-17 декабря 1958 года, по которому:
ШАРАПОВ Иван Прокофьевич, 1907 года рождения, уроженец с. Курдюки Инжавинского района Тамбовской области, исключенный из членов КПСС в связи с настоящим делом, имеющий высшее образование, кандидат геолого-минералогических наук, работавший заведующим кафедрой поисков и разведки полезных ископаемых Пермского государственного университета, ранее не судимый,
осужден по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР к лишению свободы на восемь, лет с запрещением занимать преподавательские должности в течение пяти лет.
         Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 10 января 1959 года приговор оставлен в силе.
         В протесте поставлен вопрос о снижении меры наказания Шарапову до трех лет и шести месяцев лишения свободы.
         Заслушав доклад члена президиума Соловьева В.И. и заключение заместителя прокурора РСФСР Кукарского И.К. полагавшего протест удовлетворить,
президиум верховного Суда РСФСР

УСТАНОВИЛ:

         Шарапов признан виновным в том, что он в 1956 и 1957 годах проводил антисоветскую агитацию в письмах к Евсеевой (том 2, л. Д. 92), Агишеву (том 2, л. Д. 248), Гранину (том 1, л. д. 265-268), Симонову (том 1, л. д. 248), Николаевой (том 1 л. д. 274), Фишу (том 1 л. д. 271), Кардину (том 1, л. д. 251) и в рукописи своей статьи «О так называемых пережитках», а также в разговорах со свидетелями Сандлером и Волнягиным.
         Виновность Шарапова доказана материалами дела и его действия правильно квалифицированы по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР.
         Вместе с тем президиум находит возможность снизить меру наказания Шарапову, учитывая, что он судим впервые, до совершения преступлений по работе он характеризовался положительно и в настоящее время характеризуется положительно по поведению в местах заключения.
         На основании изложенного, руководствуясь ст. 378 п. 5 УПК РСФСР, президиум Верховного Суда РСФСР

ПОСТАНОВИЛ:

Приговор Пермского областного суда от 11-17 декабря 1958 года и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 10 января 1959 года в отношении Шарапова Ивана Прокофьевича изменить, снизить ему меру наказания до трех лет и шести месяцев лишения свободы.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ — (А. Рубичев)

Персональная страница Ивана Прокофьевича Шарапова
карта сайта		главная страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
статистика посещаемости AWStats 7.6: востребованность каждой страницы ka2.ru (по убывающей); точная локализация визита (страна, город, поставщик интернет-услуг); обновление каждый час в 00 минут.

Шарапов И.П.

Одна из тайн КГБ
(К истории инакомыслия в советской России)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Часть 1. Факты

1. Первые огорчения (донос Горького)

2. Экспедиции 1934–1940 гг.

3. Борьба с хищничеством на золотых приисках

4. Элементы-примеси и экономика

5. Математизация геологии

6. Влияние ХХ съезда партии

7. Казнь книги

8. Арест, тюрьмы, психбольницы

9. Суд

10. Лагерь

11. Освобождение и работа в ПермНИУИ

12. Новая стычка телёнка с дубом

13. Докторская диссертация

14. Министерство охраны природы

Часть 2. Мысли

1. Эволюция взглядов

2. Мера героизма

3. Открытия и изобретения

4. Концепция структуры советского общества

5. Перестройка и новое мышление

6. Афористика

7. Философия

Заключение

Приложения

Воспроизведено по:
www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=10128&page=60

В оформлении использована
визуальная поэма А.И. Очеретянского «Звезда пленительного счастья»

Шарапов И.П.

Одна из тайн КГБ(К истории инакомыслия в советской России)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Часть 1. Факты

1. Первые огорчения (донос Горького)

2. Экспедиции 1934–1940 гг.

3. Борьба с хищничеством на золотых приисках

4. Элементы-примеси и экономика

5. Математизация геологии

6. Влияние ХХ съезда партии

7. Казнь книги

8. Арест, тюрьмы, психбольницы

9. Суд

10. Лагерь

11. Освобождение и работа в ПермНИУИ

12. Новая стычка телёнка с дубом

13. Докторская диссертация

14. Министерство охраны природы

Часть 2. Мысли

1. Эволюция взглядов

2. Мера героизма

3. Открытия и изобретения

4. Концепция структуры советского общества

5. Перестройка и новое мышление

6. Афористика

7. Философия

Заключение

Приложения

Воспроизведено по: www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=10128&page=60В оформлении использована визуальная поэма А.И. Очеретянского «Звезда пленительного счастья»

Одна из тайн КГБ
(К истории инакомыслия в советской России)

Воспроизведено по:
www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=10128&page=60

В оформлении использована
визуальная поэма А.И. Очеретянского «Звезда пленительного счастья»