В чём же причины этого горно-металлургического варварства? Спросите металлурга, почему он из тонны карналлита извлекает на пятьсот рублей магния, но теряет при этом на пять тысяч рубидия, и он ответит: проектом завода не предусмотрено извлечение из руды этого редкого элемента, нет нужного оборудования, такова технология производства. Задайте вопрос проектировщику завода: почему он не предусмотрел полное использование металлургического сырья? В ответ услышите: геологи не подсчитали запасы элементов-примесей — ни в целом по месторождению, ни по отдельным участкам, а мы исходим из их данных. Обратитесь к геологам: в чём же дело? Они скажут: мы работаем по инструкциям Государственной комиссии по запасам (ГКЗ) при Совете Министров СССР, а в них как раз ничего не сказано об элементах-примесях (так, по крайней мере, было тогда, когда нынешние заводы только проектировались). Составители же инструкций сошлются на учебники по методам подсчёта запасов, составленные самыми авторитетными учёными. В этих книгах совершенно игнорируются элементы-примеси в комплексных рудах. Авторы таких учебников скажут: у нас есть специальные научные институты по редким элементам и драгоценным металлам, но эти институты долгие годы не исследовали закономерностей распределения таких элементов в рудах и лишь сейчас начали этим заниматься.
Зловещая цепь причин и следствий неописуемого хищничества и расточительства... И в конце этой цепи — геологи.
Я не думаю, что источник зла только в их работе. Дело тут в дефектах самой системы хозяйствования, в предрассудках идеологии, в монополизме научных школ. Порочная работа геологов следствие того, что порядочных от природы людей сама эпоха превратила в недобросовестных и некомпетентных исполнителей.
Ещё в 40-е гг. я занялся исследованием закономерностей распределения элементов-примесей в комплексных рудах и разработал принципиально новый метод подсчёта запасов полезных ископаемых — метод, опирающийся на статистические закономерности распределения примесей в рудных телах. Только этим методом оказалось возможным подсчитать запасы всех компонентов в комплексных рудах.
Так что же случилось с моим открытием? В ту пору (1948–1950 гг.) я работал заведующим кафедрой поисков и разведки полезных ископаемых Северо-Кавказского горно-металлургического института, читал там курс методики разведки и составил учебник по этой дисциплине, много внимания уделив в нём элементам-примесям в комплексных рудах.
Геологическая экспедиция «Севкавцветметразведка» предложила мне руководить подсчётом запасов одного полиметаллического месторождения. Я согласился, так как мог на практике применить разработанный мною метод подсчёта запасов. Эта работа была очень трудной, так как разведку вёл не я, и многих данных не хватало.
Сущность метода вкратце такова. Прежде всего, надо узнать, какие элементы-примеси в разведанном рудном теле имеют промышленное содержание (в процентах, граммах на тонну руды или в других единицах измерения), допускающее их выгодное извлечение попутно с извлечением главного компонента. Затем вычислить “коэффициент корреляции” элемента-примеси и главного элемента и проверить надёжность этого коэффициента с помощью “корреляционного отношения”. Установив это, нужно составить “уравнение регрессии” элемента-примеси и главного элемента, а потом по этому уравнению, исходя из среднего содержания главного элемента по каждому “подсчётному блоку”, вычислить ожидаемое содержание элемента-примеси. Умножив это содержание на вычисленный вес той части рудного тела, которая входит в данный блок, мы получаем запас элемента-примеси в данном блоке в соответствующих единицах измерения.
В данном случае было два главных элемента — свинец и цинк — и два элемента-примеси, имеющих промышленное значение, — серебро и кадмий, причём серебро тесно связано со свинцом, а кадмий — с цинком.
Точность корреляционного определения содержания элемента-примеси оказалась такой же, как точность химического анализа этого элемента. Я проделывал такой опыт — говорил сотруднику: возьмите три пробы и скажите, сколько в каждой из них свинца, а я скажу, сколько в них (в среднем по трём пробам) будет серебра. Лабораторная проверка подтверждала это моё — корреляционное — определение с отклонением не более чем допустимая ошибка химического анализа.
Государственная комиссия по запасам полезных ископаемых при Совете Министров СССР в 1950 г. утвердила такой подсчёт запасов по крупному полиметаллическому месторождению, тем самым, одобрив мой метод. Надо было опубликовать его описание, чтобы все 200 тысяч геологов СССР узнали о нём. Но те учёные, что в течение долгих лет получали зарплату и премии за разработку старых методов подсчёта запасов, почувствовали себя уязвлёнными тем, что некто, не получавший ни зарплаты, ни премий за своё исследование, сделанное в свободное от чтения лекций время, предложил то, что должны были бы предложить они сами.
В течение семи лет (с 1950 по 1957 г.) мне так и не удалось опубликовать своё открытие. Но потом наконец-то напечатали мою статью «К теории подсчёта запасов элементов-примесей» (журнал «Разведка и охрана недр». 1957, №1) От критики авторитетов мне пришлось воздержаться... Их отрицательное отношение к корреляционному методу подсчёта запасов было связано, между прочим, с тем, что в 1948 г. на знаменитой сессии ВАСХНИЛ академик Т. Лысенко сделал свой печально знаменитый доклад, в котором методы математической статистики, использованные Грегором Менделем для открытия законов наследственности и применяемые многими биологами, назвал лженаучными. Почитатели этого академика и математизацию геологии посчитали идеологически неприемлемой.
Когда я писал руководство по статистической геологии (книга была издана только в 1965 г.), я делился своими мыслями о ней с коллегами. Они были напуганы и не могли согласиться с тем, что я оцениваю состояние учения о методах поисков и разведки как стагнацию (застой), и возражали против моих слов о необходимости революционных изменений в геологии вообще. Меня стали сторониться и при каждом “удобном” случае осуждать. Мне пришлось в 1955 г. уехать из Сталино (Донецка) в Пермь, где я по конкурсу занял должность заведующего кафедрой поисков и разведки месторождений полезных ископаемых. На новом месте, как и на старом, я стал читать курс математизированной методики разведки и проводить исследования элементов-примесей в рудах. Министр химической промышленности СССР прислал мне хороший спектрометр, Соликамский и Березниковский калийные рудники дали по договору деньги на улучшение метода опробования калийных солей. Я заключил договоры на исследовательские работы и с другими горно-промышленными предприятиями (Урал и Дальний Восток). Большой учёный совет, членом которого я был, одобрил работу руководимой мною кафедры. Областная газета «Звезда» напечатала интервью, взятое у меня, словом, всё говорило об интересе к математизации геологии, я читал студентам неплановый курс «Элементы-примеси в комплексных рудах».
А жизнь тем временем шла своим порядком. В 1956 г. состоялся XX съезд партии, который осудил культ личности Сталина и призвал к смелому обсуждению всего, что волнует людей. Писатели, прежде захлёбывавшиеся от восторга перед сталинскими порядками, теперь стали восхвалять эпоху хрущевской оттепели.
Я же хорошо видел парадоксы нашей жизни: чем больше раздают орденов за успехи в развитии сельского хозяйства, тем меньше производилось сельхозпродуктов, особенно хлеба, так что пришлось поспешно, просто хищнически, осваивать целинные земли; чем успешнее идёт социалистическое соревнование, тем ниже производительность труда; чем лучше научно-техническая разработка, тем труднее её применить; что главным тормозом изобретательства является Комитет по делам изобретений; что хорошо работать невыгодно; что умственный труд ставится ниже труда физического; что чем выше начальник, тем легче под его опёкой процветает коррупция и бюрократизм; что характерными чертами самого вроде бы прогрессивного в истории человечества социалистического хозяйства являются ненаучное планирование, разрушение среды обитания человека и хищничество...
Однажды на комсомольской конференции в университете я выступил с похвалой только что напечатанного романа Дудинцева «Не хлебом единым». А спустя несколько месяцев меня за это стали ругать. С моим соседом историком Хитровым (ныне покойным) я часто спорил. Он предостерегал меня от слишком больших надежд на воплощение в жизнь решений XX съезда партии и от доверия к почте. Я возражал ему и был готов поставить эксперимент на себе, чтобы доказать честность почтового ведомства. Такой эксперимент получился как-то сам собой, без специальной подготовки. Мне хотелось понять, почему писатели-лакировщики оправдывают изгибы своей мысли социалистическим реализмом, который, по теории писателя Павленко, состоит в том, чтобы писатель приспосабливался к политике партии, как бы она ни изменялась. Между тем, по-моему, литература должна не только отражать, но и опережать жизнь. Об этом я написал редактору «Нового мира» писателю Симонову. Он мне не ответил. Позднее, в кабинете следователя КГБ, я узнал, что моё письмо попало в “чёрный кабинет” Московского почтамта, где было перлюстрировано и перехвачено КГБ без санкции прокурора. С этого перехвата началось тайное наблюдение за мной.
В течение года или двух лет я послал ещё несколько писем писателям. Я стыдил их за бесконфликтность произведений и лакировку действительности, думая, что они ошибаются. Письма оказались потом в моём “деле” в Перми.
Кроме того, я писал в газету «Известия», что план пятилетки у нас составляется произвольно: столько-то тонн угля, тонн стали и прочего, а почему именно столько — неизвестно. Я предлагал: поставить цель, например, а эту пятилетку ликвидировать жилищный кризис, подсчитать, сколько для этого нужно кирпичей, цемента, железа, стекла, машин, кадров, больниц и т.д., и всё это взаимно увязать, чтобы была система действий. Кроме того, я предлагал вычислять и публиковать индекс цен и “товарный рубль”. Ответа не последовало.
Этих моих писем оказалось мало для оформления “дела” на инакомыслящего. Следователи КГБ стали искать “свидетелей” моих “преступных” высказываний. В окончательном приговоре Верховного суда осталось лишь два свидетеля — это секретарь парткомитета университета, лаборант соседней кафедры В. и доцент университета, бывший политзаключённый С. Но их показания были плохо подготовлены, а главное, они не смогли “припомнить”, когда именно я им будто бы высказывал вредные мысли.
Для окончательного оформления моего дела следователям КГБ не хватало “мотива преступлений”. И тут им помогли рецензенты моей работы — курса лекций об элементах-примесях — сотрудники Института минералогии, геохимии и кристаллохимии редких элементов АН СССР (ИМГРЭ). Их рецензия была послана не мне, так как писалась специально для КГБ. В ней было сказано, что я будто бы неверно охарактеризовал положение в горной промышленности.
Рецензенты подчеркнули, что не считают себя компетентными в вопросах методики разведки и подсчёта запасов месторождений, а также по математизации геологии, и что рассматривают только вступительные, минералогические главы. Рецензенты утверждали, будто я не учёл новейших данных по минералогии редких элементов, в частности не учёл их работ, „имеющихся в лабораториях ИМГРЭ”. Однако они забыли добавить, что эти данные не опубликованы, и что поэтому я и не мог ознакомиться с ними.
Почему же рецензенты, считая себя некомпетентными в вопросах основного содержания моей работы, дали общую её оценку и, не сообщив её мне, послали прямо в КГБ? Спустя много лет я понял, что мои исследования навели их на мысль самим написать такую работу, а мою книгу надо было уничтожить, чтобы приоритет в данной области исследований остался за ними. И они действительно написали такую книгу, правда, без главной, теоретической части. Их работа вышла в свет через 7–9 лет после издания моего труда. Читая её, я нашел в ней свои идеи (о таллии, титане и других элементах) без ссылки на мои исследования. В этом труде было много ошибок, но дело не в этом: весь тираж (!) моей книги ректор Пермского университета и декан сожгли на большом костре во дворе храма науки. Для этого им пришлось отобрать эти книги у студентов и аспирантов. Но один студент сказал, что потерял её, а после моего освобождения принес её мне. Эта книга сохранилась лишь в заграничных библиотеках. Сохранялась она и в ИМГРЭ, но в 70-е гг. её уничтожили, так как поняли: она сможет служить обвинением против работников института.
За свою работу рецензенты получили Ленинскую премию и по службе пошли в гору. Ныне они занимают руководящее положение в науке.
В декабре 1958 г. состоялся закрытый суд. Меня осудили на 8 лет лишения свободы с последующим запрещением занимать преподавательские должности в течение 5 лет и с лишением избирательских прав на 5 лет. Моё “преступление” квалифицировано по статье 58–10 часть 1 Уголовного кодекса РСФСР, говорящей о „призывах к подрыву, ослаблению или свержению Советской власти”, хотя ни в обвинительном заключении, ни в судебном следствии ни слова не говорилось о таких призывах. Виновным себя я не признал.
В то время как уничтожали мои книги, я в тюрьме проводил голодовку. Пятеро надзирателей раз в сутки опрокидывали меня на топчан, держали руки, ноги и голову, а тюремный врач вставлял мне в рот железный роторасширитель, потом засовывал через рот в желудок резиновую кишку и вливал в неё стакан мясного бульона, от которого я испытывал резкую боль, так как болел панкреатитом и холециститом. В конце концов, врач сжалился надо мной и в дальнейшем стал заменять бульон стаканом молока.
Мучили не только меня, но и мою семью. От неё все отвернулись. Жена долго не могла устроиться на работу. А однажды, когда никого не было дома, в квартиру пришли мужчины: выкинули из моего кабинета рукописи, книги, другие вещи в коридор (это была коммунальная квартира) и вселили туда других людей. У семьи осталась одна комната. А вскоре М. — ассистент той кафедры, которой я до ареста руководил, с помощью прокурора забрал у меня на квартире мои личные материалы (700 статистических карточек по опробованию). Жена протестовала, но ничего сделать не могла, а мне сообщили об этом лишь через два года, уже в лагере.
О моей судьбе случайно узнала Елена Дмитриевна Стасова. Она дважды писала мне в лагерь, называя товарищем, а не гражданином. По её хлопотам Верховный суд РСФСР в 1965 г. снизил мне срок лишения свободы с 8 до 3 с половиной лет. За 30 последующих лет, в течение которых я нёс бремя незаконного осуждения, я не менее ста раз обращался с просьбой о реабилитации в Верховные суды РСФСР и СССР, в Прокуратуру РСФСР и СССР, в Президиумы Верховных Советов РСФСР и СССР, к сессиям Верховных Советов РСФСР и СССР, в ЦК КПСС, ко всем съездам партии, бывшим после 1958 г., к XIX партконференции КПСС, а различные газеты, но всё было бесполезно. И только недавно, 14 октября 1989 г.. я получил сообщение, что Пленум Верховного суда СССР отменил приговор по моему делу и полностью реабилитировал меня.
Выйдя на свободу в августе 1961 г., я долго не мог найти работу, так как преподавание мне было запрещено приговором, а геологом работать было нельзя, потому что КГБ наложил несудебный запрет на мою профессию, поскольку лишил меня допуска к секретным материалам (все те области геологии, где я был специалистом, засекречены до сих пор). С большим трудом, лишь с помощью президента Академии наук СССР М. Келдыша, я устроился на “несекретную” должность в Пермском научно-исследовательском угольном институте, а после снятия судимости в 1965 г. занял должность доцента в Ульяновском пединституте. Но по требованию КГБ в 1967 г. я был изгнан оттуда. Через полгода после увольнения, в том же 1967 г., вышел на пенсию. В 1970 г. мы с женой (она тоже на пенсии) переехали в Москву на иждивение старшей дочери. С 1971 по 1976 г. я составлял в ИМГРЭ дескрипторный словарь по геохимии. После этого нигде не служу.
У меня опубликовано более 120 научных работ, главным образом по логизации геологии. Последняя книга — «Метагеология» — вышла в свет в 1989 г. Но ещё больше — неопубликованных работ. Доступ к новым эмпирическим данным для меня закрыт, поэтому я рассматриваю главным образом абстрактные, но тоже важные, проблемы. В частности, разработал систему идей, которую предложил рассматривать как новую научную дисциплину “метагеологию”.
Моя книга об элементах-примесях, сожжённая в 1958 году и уцелевшая лишь в нескольких экземплярах, не потеряла своего значения и ныне. В вузах и в экспедициях до сих пор пользуются старыми учебниками по методике разведки, игнорирующими элементы-примеси. Эти учебники принесли и продолжают приносить вред более значительный, чем ущерб от самых страшных стихийных бедствий. Новое издание моей работы помогло бы охране природы и уменьшению потерь ценных элементов. Общая стоимость этих потерь — десятки миллиардов рублей ежегодно. Нужна безотходная технология добычи и переработки полезных ископаемых. Именно к ней подводит моя книга.
