В. Вестстейн

Трубецкой и Хлебников¹

Существуют явные различия — как в происхождении, так и в образе жизни и биографии² — между лингвистом и мыслителем, вдохновителем евразийства Николаем Сергеевичем Трубецким и поэтом Велимиром Хлебниковым. Различия эти настолько велики, что можно задаться вопросом, имеет ли вообще смысл сопоставление этих двух представителей русской культуры начала XX века. Они не были знакомы, никогда не встречались (насколько мне известно) и не ссылались друг на друга в своих работах.³ Последнего вполне можно было бы ожидать — они жили в одно и то же время: Трубецкой родился в 1890 г., всего на пять лет позже Хлебникова. Хлебников стал довольно известным поэтом еще до того, как Трубецкой эмигрировал (в 1920 г.). Кроме того, Хлебникова высоко ценил Роман Якобсон, с которым Трубецкой поддерживал постоянный контакт с 1914 г. и который стал — после эмиграции обоих ученых — одним из его близких друзей.

Несмотря на отсутствие внешних признаков контактов или их обоюдного признания друг другом, между Трубецким и Хлебниковым можно провести определенные параллели, основанные на сходных интересах и взглядах. Укажу лишь несколько областей, в которых сближение их взглядов очевидно.

1.  Eвразийство.⁴  Хлебников никогда не был членом евразийского движения и не имел к нему никакого — даже самого отдаленного — отношения,⁵ но концепция Евразии (области, где Россия и Азия не разделены, а слиты в единое целое, гранича, с одной стороны, с “романо-германской” Западной Европой, а с другой стороны, с Китаем, Индией и Афганистаном, областью, бывшей ранее в подчинении у Чингисхана)⁶ полностью укладывалась в его картину мира. Выросший в Астраханском крае, в тех местах, где сливаются славянские и восточные народы, он придавал особое значение тому, что родился в стане монгольских, исповедующих Будду кочевников,⁷ и на всю жизнь сохранил огромный интерес к Востоку. В различных своих произведениях («Хаджи-Тархан», «Дети Выдры» и других) Хлебников ясно высказывает мысль о том, что Россия и Восток — одно целое и что русская культура испокон веков содержит в себе азиатский слой.⁸

2.  Изучение языка.  Как известно, Трубецкой внес значительный вклад в две области языкознания: историческую лингвистику и фонологию. Его индоевропейские штудии можно рассматривать как попытку реконструкции праязыка, обнажение языковых корней. Фонология занимается отдельными звуками речи (фонемами). Параллель с Хлебниковым — очевидна. Он тоже мечтал вернуться к праязыку (чтобы создать на его основе универсальный язык) и придавал большое значение отдельным элементам языка (в частности, буквам алфавита). Процитирую из «Свояси»:

     Найти, не разрывая круга корней, волшебный камень превращенья всех славянских слов, одно в другое, — свободно плавить славянские слова, вот мое первое отношение к слову. ‹...› Увидя, что корни лишь призрак, за которым стоят струны азбуки, найти единство вообще мировых языков, построенное из единиц азбуки — мое второе отношение к слову. ⁹

3. “Этнософия”.  В письме конца 1926 года к Якобсону Трубецкой писал об очевидной параллельности в развитии различных областей культур и о том, что, следовательно, существует закон, обусловливающий эту параллельность. Между политикой, религией, литературой, языком и т.д. существует определенная связь, определенное сходство, которые можно было бы изучать с помощью особой науки — “этнософии”.¹⁰ Трубецкой считал — и это подтверждается его воззрениями на Евразию, — что все важнейшие общественные явления связаны между собой. Он рассматривал мир как единое целое, подверженное направленной эволюции. Таким образом, история являлась не хаосом, предоставленным на волю случая, но цепью событий, происходящих в соответствии с определенным планом и подчиняющихся определенным законам.¹¹ У Хлебникова также можно найти воззрения, очень близкие к вышеизложенным. В частности, Дуганов пишет:

     В поэтическом мире Хлебникова все частное, единичное и конечное восходит к единому и бесконечному. ‹...› Всегда и везде, в большом и малом, он находил всеобщие связи и стройные закономерности космоса, устроенного ритмом и гармонией подобно творению поэта.¹²

Многие годы жизни и огромные усилия были отданы Хлебниковым на поиски законов истории, законов времени.

4. В связи с предыдущим пунктом укажу еще на одно сходство между Трубецким и Хлебниковым, на этот раз более личного характера. В то время как Трубецкой, будучи лингвистом и серьезным ученым, занимался и другой, более спекулятивной областью — евразийством, постоянно связывая его со своими научными занятиями, Хлебников, будучи поэтом, занимался наукой, вводя ее в свое творчество. Эта “личностная” параллель может быть продолжена и дальше. В некрологе 1938 г. Дмитрий Чижевский писал о Трубецком, умершем довольно молодым, что тот представляет собой комбинацию огромного значения и относительной безвестности, как, по его мнению, это часто случается в России. Конечно, Чижевский писал эти слова до того, как фонология Трубецкого стала общепринятой в лингвистике, и, разумеется, Хлебников — как поэт — тоже небезызвестен, но мне кажется, что и о Трубецком, и о Хлебникове в равной степени можно утверждать, что их значение больше, чем их известность.

5. На пятой, и последней, параллели позволю себе остановиться более подробно. Речь пойдет о присущих как Трубецкому, так и Хлебникову идеях, касающихся восстания и революции, что, разумеется, частично можно отнести на счет духа того времени. Однако взгляды обоих демонстрируют такую степень сходства, что поневоле начинаешь думать о существовании психологического родства между Трубецким и Хлебниковым. Первая публикация Трубецкого о евразийстве, «Европа и человечество», ставшая одновременно и первой публикацией евразийского движения, увидела свет в 1920 г. в Софии. В одном из писем к Роману Якобсону, вскоре после публикации, Трубецкой писал, что мысли, изложенные в книге, появились у него не после революции, а намного раньше, около 1910-го (несомненно, под влиянием его этнологических штудий и сравнительного языкознания). В то время он задумал трилогию под общим названием «Оправдание национализма». Первую часть — «Об эгоцентризме» — он намеревался посвятить памяти Коперника, вторую, под заголовком «Об истинном и ложном», — памяти Сократа, а третью часть, «О русской стихии», — памяти Стеньки Разина или Пугачева.¹³ В конце концов Трубецкой завершил свою трилогию, хотя и без посвящений. Первая часть появилась с новым названием «Европа и человечество» как самостоятельная книга, вторая — с оригинальным названием в первом евразийском сборнике — «Исход к востоку» (1921), а третья часть вышла в виде трех различных публикаций начала 20-х годов.

В «Европе и человечестве», “чисто негативной работе”, как писал Трубецкой
Якобсону,¹⁴ автор подчеркивает серьезную опасность европеизации мира; господство “романо-германской” цивилизации, считающей себя выше других культур и выдвигающей собственную культуру в качестве сверхнациональной мировой. Таким эгоцентрическим панроманогерманским шовинизмом, скрывающимся под личиной космополитизма, Западная Европа нарушает баланс между различными культурами мира, которые принципиально равноценны. Трубецкой крайне строг в своих суждениях о романо-германской культуре, видя в ней угрозу для других:

     ‹...› европеизация является безусловным злом для всякого неромано-германского народа.¹⁵

Со злом необходимо бороться.

     Как же бороться с этим кошмаром неизбежности всеобщей европеизации? На первый взгляд кажется, что борьба возможна лишь при помощи всенародного восстания против романо-германцев. Если бы человечество ‹...› объединилось в общей борьбе с угнетателями — романо-германцами, то, надо думать, ему рано или поздно удалось бы свергнуть ненавистное иго и стереть с лица земли этих хищников и всю их культуру.
     ‹...› с этим злом можно, а следовательно, и надо бороться всеми силами. Все это надо осознать не внешним образом, а внутренне; не только осознать, но прочувствовать, пережить, выстрадать. Надо, чтобы истина предстала во всей своей наготе, без всяких прикрас, без остатков того великого обмана, от которого ее предстоит очистить. Надо, чтобы ясной и очевидной сделалась невозможность каких бы то ни было компромиссов: борьба так борьба.¹⁶

Однако, по мнению Трубецкого, настоящее восстание все же не имеет шансов; необходима революция в сознании интеллигенции неромано-германских народов, чтобы из романо-германской культуры перенималось не все подряд, а лишь отдельные элементы, укладывающиеся в рамки собственной культуры, с тем чтобы сохранить ее единство и специфические ценности. В ответ на вопрос Якобсона, не была ли русская революция фактически всеобщим восстанием против романо-германской культуры, Трубецкой отвечает в своем письме, что хотя русский народ и поднялся на восстание, но вожди, то есть интеллигенция, все еще ориентируются на такие типичные западноевропейские предубеждения, как научный и технический прогресс. Трубецкой считает, что социализм и коммунизм — законные дети европейской цивилизации, а коммунистическое государство — самая явная форма романо-германской власти. Такая власть не позволяет народу идти по собственному пути развития, загоняя его в определенное, ложное направление:

     Коммунистическое государство, как его понимают и хотят строить наши большевики, есть наиболее законченная “обнаженная” форма романо-германской государственности. ‹...› большевизм не только не есть восстание против романо-германцев, но наоборот, самое мощное средство европеизации даже таких народов, которые до сих пор от европеизации уклонялись.¹⁷

Хотя во время русской революции и было отброшено романо-германское порабощение, однако вместо него фактически была установлена другая романо-германская власть. Больше пользы Трубецкой видит в восстании, где доминируют “туранские” или русско-азиатские силы. Пример такого восстания дал Пугачев в XVIII в. Восстание Пугачева было явно направлено против романо-германской власти, установленной Петром Первым, и, возможно, одним из результатов этого восстания могло бы стать возвращение времен Чингисхана, единовластного правителя огромной области Евразии. В своем трактате «Наследие Чингисхана. Взгляд на историю не с Запада, а с Востока»¹⁸ Трубецкой объявляет себя большим почитателем монгольского хана, которому впервые удалось подчинить себе огромную территорию Евразии (как бы изначально представляющую собой геополитическое единство), создав на этой территории автаркийное государство. Различные народы жили в этих землях бок о бок и вполне равноценно. Государство Чингисхана было продолжено, во времена правления Ивана Грозного, Московским княжеством при поддержке ортодоксальной идеологии. Для Трубецкого было очевидно, что наиболее подходящей формой правления в Евразии является не демократия, а идеократия, при которой в обществе доминируют не частный капитал и свободная печать, а “общая идея-правительница”, ценимая всеми и каждым.

Хлебников был политическим мыслителем в меньшей степени, чем Трубецкой, но и ему были свойственны определенные представления — утопического характера, — касающиеся того, как должны управляться государства. Известен его платонический проект создания международного объединения Председатели земного шара (состоящего из лучших людей планеты), которое должно было сформировать руководство мира, стоящее выше национальных правительств каждой отдельной страны. Однако более интересными для сравнения Трубецкого с Хлебниковым являются идеи последнего о восстании и революции.

Будучи футуристом, Хлебников принципиально являлся повстанцем, абсолютно готовым (по крайней мере, в написанных или подписанных им манифестах) отказаться от прошлого, разрушив все старое и существующее. Поэтому восстание может рассматриваться как одна из центральных тем творчества Хлебникова, взять хотя бы одну из его ранних поэм («Журавль») или такое высказывание 1917 г.:

     Мировой рокот восстаний страшен ли нам, если мы сами — восстание более страшное? ¹⁹

В некоторых своих произведениях Хлебников выступает против буржуазной культуры или враждебной человеку механической техники, в других он противопоставляет Россию Западу, чаще всего Германии.²⁰ В раннем стихотворении «Боевая» это происходит с помощью корней –слав– и –нем–:

Хлебниковские славянофильские взгляды, возможно, возникли под влиянием книги Н.Я. Данилевского «Россия и Европа» (1874). Как и Трубецкой, Хлебников, однако, не только противополагает “славянское” с одной стороны и “европейское” — с другой. Он также считает, что в истории России славянское начало сливается с азиатским:

Ах, мусульмане те же русские,
И русским может быть Ислам.
(«Хаджи-Тархан»²¹)

Именно эту славянско-азиатскую стихию он противопоставляет европейскому порядку, который явно присутствует в России со времен правления Петра Первого. Символами этой славянско-азиатской стихии являются Пугачев и Разин, бунтующие против “европейского” самодержавия:

Мила, мила нам Пугачевщина,
Казак с серьгой и темным ухом.
Она знакома нам по слухам.
Тогда воинственно ножовщина
Боролась с немцем и треухом.
(«Хаджи-Тархан»²²)

Однако в гораздо большей степени, чем Пугачев, представителем славянско-азиатского народного бунта против чуждого “европейского” правления является для Хлебникова Стенька Разин. Как известно, Хлебников в высокой степени идентифицировал себя с Разиным-бунтовщиком.²³ Помимо фигуры Разина, важную роль играла и его фамилия. Ра — древнее название Волги. Родившийся под Астраханью, Хлебников всегда помнил, что он низарь (уроженец речного низовья). Низарь — это Разин наоборот или, по его собственным словам, Я — Разин напротив, /Я — Разин навыворот.²⁴ Это слово вдохновило Хлебникова на его tour de force, поэму «Разин», целиком состоящую из палиндромов. Как Разин навыворот, Хлебников не только разрушитель, но и творец:

Разин деву
в воде утопил.
Что сделаю я? Наоборот? Спасу!
(«Труба Гуль-муллы»²⁵)

Но, будучи творцом палиндромов, он одновременно является и разрушителем традиционной поэзии, — как Трубецкой является и творцом нового и разрушителем традиционного языкознания. Жаль, что Трубецкой не вдохновился, подобно Якобсону, творчеством Хлебникова, содержащим так много общего с его собственными и научными, и политическими воззрениями. Несомненно, работы Трубецкого от этого только бы выиграли.

————————

     Примечания

¹   Статья основана на докладе, прочитанном на конференции «Евразийское пространство: Звук и слово» (Москва, 3–6 сентября 2000).
²   Как известно, Трубецкой (1890–1938) был членом старинного русского дворянского рода. Его отец, князь Сергей Трубецкой (1862–1905), был ректором Московского университета и известным философом. После эмиграции Н.С. Трубецкой стал профессором славянской филологии Венского университета. Биографические данные и обзор его работ см. в JAKOBSON 1966; LIBERMAN 1991; ТОПОРОВ 1990/1991; TOMAN 1995: 185–215.

³   Всего только один раз, в письме Р. Якобсону, по поводу брошюры Якобсона о Хлебникове 1921 года, Трубецкой упомянул Хлебникова. Ученому, очевидно, не очень нравится поэзия футуристического поэта. „В Вашей книге Вы как будто пытаетесь охарактеризовать творчество Хлебникова. Но если по прочтении Вашей книги поставить себе вопрос, чем отличаются футуристы от Пушкина, то окажется, что отличие только “в степени”, а не в принципе. Между тем это неверно и не дает правильного представления об индивидуальных особенностях футуризма. Если бы Пушкин прочел Хлебникова, он просто не счел бы его поэтом. И произошло бы это, конечно, не потому, что футуристы применяют известные приемы не в той пропорции, к которой привык Пушкин, а в силу радикального различия в эстетических подходах. Сущность футуристического подхода я формулировал бы так: 1) пристрастие к обнажению (хорошее слово!) формы; 2) преобладание рефлексии над непосредственностью; 3) принципиальное нежелание довольствоваться обыденным языком и реальным изображением действительности; 4) принципиальное отвержение того, что в данное время признается красивым данной социальной средой. Все эти особенности (М.А. Петровский в одном разговоре назвал это “природоборчеством”) настолько были чужды и противоположны эстетическому подходу Пушкина, что он именно поэтому не нашел бы у какого-нибудь Хлебникова даже “состава” поэзии”.
⁴   В последнее время много написано об евразийстве и о роли Трубецкого в евразийском движении. См., например (кроме уже названной литературы в примеч. 2): ИСАЕВ 1992; WЕSTSTEJIN 1994; ТОЛСТОЙ 1995; ГУМИЛЕВ 1995. В 60-е годы работы BÖSS 1961 и RIASANOVSKY 1964; 1967 были редкими исключениями.
⁵   Владимир Марков считает Хлебникова одним из предвестников евразийского движения: „His obsession with Asia, anticipating the ideas of the Eurasianist movement and the “Scythians”, also dates from this period (“петербургский” период Хлебникова, от 1908 до 1916. — В.В.)” (MARKOV 1962: 16).
⁶   Географическое определение пространства Евразии содержится прежде всего в работах Петра Савицкого, одного из основоположников евразийского движения, — см., например, САВИЦКИЙ 1925.
⁷   В автобиографической заметке 1914 г.; см. ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, IV: 352. Об Астраханском крае 90-х годов XIX в. Н. Степанов пишет: „Своеобразный край еще хранил в то время восточный колорит. Астрахань с ее оживленным базаром с незапамятных времен была местом торговых встреч славян и народов Востока”. Он добавляет: „К этим впечатлениям детства восходит тот интерес к Востоку, который в дальнейшем сказался во всем творчестве Хлебникова” (СТЕПАНОВ 1975: 8). О роли города Астрахани в произведениях Хлебникова см. также СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ 1928.
⁸   Существует довольно обширная литература о теме Востока в произведениях Хлебникова. См., например, ЛОЩИЦ, ТУРБИН 1966; ПАРНИС 1967; ИВАНОВ 1971; MIRSKY 1975. Очень интересен тезис Парниса, что для Хлебникова слово “Азия” — контамииция двух слов (древнерусского) “Аз” и “Я” (ПАРНИС 1967: 162): поэт и Азия сближаются, поэт как будто находит себя в Азии.
⁹   ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, 11: 9. Статьи о языке Хлебникова опубликованы в ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, III: 171–243; IV: 318–347. Язык и языковые эксперименты поэта подробно изучены. См., например, VROON 1983; ПЕРЦОВА 1995 и особенно работы В.П. Григорьева, недавно собранные в один том (ГРИГОРЬЕВ 2000).
¹⁰  „‹...› нужна какая-то особая наука, стоящая вне литературы, политики и т.д. и занимающаяся исключительно синтетическим изучением параллелизма эволюции отдельных сторон жизни. ‹...› этот вопрос должна решать уже не лингвистика, а какая то другая наука, скажем, “этнософия” ‹...›” (JAKOUSON 1975: 98).
¹¹  В статье «Вавилонская башня и смешение языков» (1923) Трубецкой дает почти мистический образ гармоничной системы всех языков мира: „‹...› можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев, как бы радужную. И именно в силу непрерывности этой языковой радужной сети и в силу постепенности переходов от одного ее сегмента к другому общая система языков земного шара при всем своем пестром многообразии представляет все же некоторое, правда, только умопостигаемое, единое целое. Таким образом, в области языка действие закона дробления приводит не к анархическому распылению, а к стройной гармоничной системе, в которой всякая часть, вплоть до мельчайших, сохраняет свою яркую, но повторяемую индивидуальность, и единство целого достигается не обезличением частей, а непрерывностью самой радужной языковой сети” (ТРУБЕЦКОЙ 1975: 334). Структурализм Трубецкого Якобсон рассматривает в свете его “системности”: „Das Getühl eines inneren, organischen Zusammenhangs der einzuteilenden Elemente verließ ihn nie, und das System blieb nie, von der übrigen Gegebenheit gewaltsam entrissen, in der Luft hängen. Im Gegenteil erschien ihm die gesamte Wirklichkeit als ein System der Systeme, eine großartige hierarchische Einheit von vielfachen Übereinstimmungen, deren Bau seine Gedanken bis zu den letzten Lebenstagen fesselte. Er war für eine ganzheitliche Weltauffassung innerlich vorausbestimmt, und einzig im Rahmen der strukturalen Wissenschaft hat er sich selbst tatsächlich vollständig gefunden“ (JAKOBSON 1966: 529).
¹²  ДУГАНОВ 1990: 9. О сопоставлении “я” поэта с Богом и даже с вселенной см. WESTSTEIJN 1987.
¹³  JAKOBSON 1975: 12.
¹⁴  JAKOBSON 1975: 12.
¹⁵  ТРУБЕЦКОЙ 1995: 103.
¹⁶   Там же : 100, 103.
^I7  JAKOBSON 1975: 14–15.
¹⁸  ТРУБЕЦКОЙ 1995: 211–266.
¹⁹  ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, 111: 313.
²⁰  Антизападная позиция Хлебникова также обнаруживается в его реакции на приезд Маринетти в Россию в 1914 году (декларация, написанная вместе с Б. Лившицем): Сегодня иные туземцы и итальянский поселок на Неве из личных соображений припадают к ногам Маринетти, предавая первый шаг русского искусства по пути свободы и чести, и склоняют благородную выю Азии под ярмо Европы. ‹...› Люди воли остались в стороне. Они помнят закон гостеприимства, но лук их натянут, а чело гневается. Чужеземец, помни страну, куда ты пришел! (ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, III: 250).
²¹  ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, I: 120.
²²   Там же : 117.
²³  О мотиве Разина в творчестве Хлебникова см. MIRSKY 1975: 90–105.
²⁴  ХЛЕБНИКОВ 1968–1972, I: 234.
²⁵   Там же : 235.

     Литература

ГРИГОРЬЕВ 2000 — Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000.
ГУМИЛЕВ 1995 — Гумилев Л.Н. Историко-философские сочинения князя Н.С. Трубецкого // Н.С. Трубецкой. История • Культура • Язык. М., 1995. С. 31–54.
ДУГАНОВ 1990 — Дуганов Р.В. Велимир Хлебников: Природа творчества. М., 1990.
ИВАНОВ 1971 — Иванов Вяч.Вс. Структура стихотворения Хлебникова «Меня проносят на слоновых...» // Тексты советского литературоведческого структурализма /Hrsg. К. Eimermacher. München, 1971. S. 378–393.
ИСАЕВ 1992 — Исаев И.А. Утописты или провидцы? // Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России / Сост. И.А.Исаев. М., 1992. С. 3–26.
ЛОЩИЦ, ТУРБИН 1966 — Лощиц Ю., Турбин В. Тема Востока в творчестве В. Хлебникова // Народы Азии и Африки. 1966. № 4. С. 147–160.
ПАРНИС 1967 — Парнис А. В. Хлебников в революционном Гиляне // Народы Азии и Африки. 1967. № 5. С. 156–164.
ПЕРЦОВА 1995 — Перцова Н. Словарь неологизмов Велнмира Хлебникова. Wien; Moskau, 1995. (Wiener Slavvistischer Almanach, Sonderband 40).
САВИЦКИЙ 1925 — Савицкий П.Н. Евразийство // Евразийский временник. Кн. 4. Берлин, 1925. С. 5–8.
СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ 1928 — Святополк-Мирский Д. Годовщины. Хлебников // Версты, III, 1929. С. 144–146.
СТЕПАНОВ 1975 — Степанов Н. Велимир Хлебников: Жизнь и творчество. М., 1975.
ТОЛСТОЙ 1995 — Толстой Н.И. Н.С. Трубецкой и Евразийство // Н.С. Трубецкой. История • Культура • Язык. М., 1995. С. 5–28.
ТОПОРОВ 1990/1991 — Топоров В.Н. Николай Сергеевич Трубецкой — ученый, мыслитель, человек // Славяноведение. 1990. №6. С. 51–84; 1991. № 1.С. 78–95.
ТРУБЕЦКОЙ 1995 — Трубецкой Н.С. История • Культура • Язык. М., 1995.
ХЛЕБНИКОВ 1968–1972 — Хлебников В.В. Собрание сочинений. Т. 1–4. München, 1968–1972.
ЧИЖЕВСКИЙ 1938 — Чижевский Д. Князь Николай Сергеевич Трубецкой // Современные записки. 1938. Т. 68. С. 464–468.
ЯКОБСОН 2000 — [Якобсон Р.О.] Из письма Р.О. Якобсона Н.С. Трубецкому // Мир Велимира Хлебникова / Сост. Вяч.Вс. Иванов, В.С. Паперный, А.Е. Парнис. М., 2000. С. 100–102.
BÖSS 1961 — Böss О. Die Lehre der Eurasier. Ein Beitrag zur russischen Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts. Wiesbaden, 1961.
JAKOBSON 1966 — Jakobson R.O. Nikolaj Sergejevic Trubetzkoy // Th. A. Sebeok (ed.). Portraits of Linguists. A Biographical Source Book for the History of Western Linguistics, 1746–1963. Vol. 2. From Ecluard Sievers to Benjamin Lee Whorf. Bloomington; London, 1966. P. 526–542.
JAKOBSON 1975 — Jakobson R.O. N.S. Trubetzkoy’s Letters and Notes. The Hague; Paris, 1975.
LIBERMAN 1991 — Liberman A. Postscript. N.S. Trubetzkoy and His Works on History and Politics // N.S. Tnihetkoy. The Legacy of Genghis Khan and Other Essays on Russia’s Identity. Ann Arbor, 1991. P. 295–389.
MARKOV 1962 — Markov V. The Longer Poems of Velimir Khlebnikov. Berkeley, 1962.
MIRSKY 1975 — Misrky S. Der Orient im Werk Velimir Chlebnikovs. München, 1975.
RIASANOVSKY 1964 — Riascanovsky N.V. Prince N.S. Trubetzkoy’s Europe and Mankind // Jahrbücher für die Geschichte Osteuropas, 12, 1964. S. 207–220.
RIASANOVSKY 1967 — Riascanovsky N.V. The Emergence of Eurasianism // California Slavic Studies, 4, 1967. P. 39–72.
TOMAN 1995 — Toman J. The Magic of a Common Language. Jakobson, Mathesius, Trubetzkoy, and the Prague Linguistic Circle. Cambridge, Mass., 1995.
VROON 1983 — Vroon R. Velimir Xlebnikov’s Shorter Poems: A Key to the Coinages. Ann Arbor, 1983.
WESTSTEIJN 1987 — Weststeijn W.G. Die Mythisierung des lyrischen Ich in der Poesic Velimir Chlebnikovs // W. Schmid (Hrsg.). Mythos in der slawischen Moderne. Wien, 1987. S. 119–138. (Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 20).
WESTSTEIJN 1994 — Weststeijn W.G. Aspects of Eurasianism // Slavica Helsingiensia, 14, 1994. P. 171–186.

Воспроизведено по:
Евразийское пространство. Звук, слово, образ. Языки славянских культур.
М., 2003. С. 237–248

Изображение заимствовано:
Anthony Caro (b. 1924 in New Malden, Surrey, UK).
Babylon. 1997–2001.
Jarrah wood railway sleepers, spiked and bolted together. 380×1,005×423 cm.
www.flickr.com/photos/nigelhomer/320670600/

Передвижная  Выставка современного  изобразительного  искусства  им.  В.В. Каменского
карта  сайта		главная    страница
исследования		свидетельства
сказания		устав
Since 2004     Not for commerce     vaccinate@yandex.ru