щё недавно, перед столетием со дня рождения, мы сетовали, что Хлебников скорей легенда, чем реальность. Его книги были библиографической редкостью. С сорокового года, почти за полстолетия, вышла лишь одна небольшая книжка в малой серии «Библиотеки поэта» (1960). Было ли это результатом падения интереса к творчеству поэта или Хлебников искусственно был задвинут в историю, покажет время.Всё же теперь те, кому надлежит прочитать Хлебникова, и те, кому это покажется нужным, могут достать книгу и погрузиться в живительную стихию хлебниковских творений.
Не думаю, что это чтение будет массовым. Маяковский назвал Хлебникова поэтом для поэтов. Пастернак признавал, что часть заслуг Хлебникова остаётся для него недоступной. Но в данное время, думаю, важно даже не непосредственное влияние Хлебникова на читателей, а само его присутствие в литературе, явление такой личности, такой поэтики, такого взгляда на жизнь и на искусство, такого способа жить. Опосредованное влияние Хлебникова всё равно скажется на вкусах и понятиях общества, столь внимательного к поэтическому слову. Может быть, Хлебников в чистом виде ещё слишком крепок и обжигающ и будет целителен только в растворе.
Велимир Хлебников оказал непосредственное влияние на несколько поколений советской поэзии. Маяковский, присовокупив к себе ещё и Асеева с Пастернаком, назвал Хлебникова в числе учителей. Высоко отзывалась о нём Ахматова, как-то сказавшая мне, что только Хлебников и она не добивались славы, а сразу заняли своё место в поэзии.
Признано его влияние на Заболоцкого и обэриутов.
Его интонация и язык явно отозвались в стихах Глазкова и Кульчицкого, поэтов предвоенного формирования.
Следы его освоения ощутимы в творчестве некоторых поэтов, вошедших в литературу на пороге 60-х годов.
Мне доводилось писать о нашей юношеской влюблённости в Хлебникова. Хотя давно уже не встречал я молодых поэтов, в него влюблённых. Впрочем, не берусь утверждать, что дух Хлебникова вовсе выветрился в поэзии последнего тридцатилетия. Но, во всяком случае, он настолько рассеялся, настолько растворился в стихотворных массах и смутных отражениях, что стал почти неощутим.
Литературоведы неоднократно отмечали неизгладимое влияние хлебниковского новаторства на русскую поэзию ХХ века, особенности его поэтического слова, компоненты интонации, смысловые “смещения” и “сдвиги”, необычность и новизну его поэтики.
Думаю, что они слишком акцентировали слово ‘эксперимент’. В этом термине применительно к поэзии есть какой-то оттенок неполноты, проблематичности, преувеличения одной из сторон, даже некоего насилия. Применимо ли такое понятие хотя бы к Тютчеву?
Говоря о Хлебникове, этим неточным словом определяют его свежесть, новизну, первозданность, непредубеждённость. Поэт никогда не совершает насилия над формой. Он естественен. Он иногда пробует голос, как птица.
Личность Хлебникова, его странность, манера его поведения, образ жизни выделяются на многоликой картине русской поэзии 10-х – начала 20-х годов. Без него нельзя представить себе русского футуризма, будетлянства. Приняв европейское название и перенимая порой методы эпатирования усреднённого вкуса, русский футуризм, особенно у Хлебникова и его творческого окружения, имеет свои особые истоки и понятия. Не говоря уж о разном понимании природы человека и смысла исторического процесса, Маринетти и его единомышленники пытались создать сегодня поэзию будущего.
Хлебников формулирует нечто противоположное: „Сегодняшнее заключено в будущем”. К этим словам я ещё вернусь ниже.
Футуризм смотрит на будущее из сегодняшнего, как бы навязывая будущему свой вкус и воззрения. Хлебников смотрит на сегодняшнее из будущего. Для него будущее осуществлено в сегодняшнем. Да и прошлое тоже. В этом особенность восприятия Хлебниковым категории времени. Его поэзия органически располагается в трёх временах. Иногда думаешь, что у поэта уникальное, неповторимое ощущение времени и себя во времени. Не в этом ли секрет полной отрешённости Хлебникова от быта. Он воспринимает время как реальную материю, из которой формируется образ.
И ещё удивительнее, что в основе такого необычайного воплощения времени лежит не интуиция, не только нечто подсознательное, но и обширные знания, учёность. Не в подтексте поэзии, как у Ахматовой, не в тексте, как у Антокольского, а в самом устройстве образа, в его материале. Во времена Хлебникова или в близкие к нему были сделаны разные попытки создать поэзию „учёную” (Гюйо). Но это ничего общего не имеет с поэзией Хлебникова, где знания не являются „выдвинутым фактором”, а преобразованы чудесным образом в органику поэтической речи. Хлебников блестяще опровергает ходячее мнение, что эрудиция мешает непосредственности поэзии. В необременённости знаниями некоторые видят залог непосредственности. Поэзия Хлебникова растёт на глубоком слое культуры, но о культурном значении и объёме хлебниковской личности и творчества говорилось сравнительно мало. Этому вопросу в значительной степени посвящено предисловие к тому «Творений» М. Полякова с подзаголовком «Мировоззрение и поэтика». Там очерчен культурный ареал поэта, философские, литературные, лингвистические источники его поэзии.
Они многочисленны. Особенность мировоззрения Хлебникова в том, что концепции мира, истории и искусства выражаются слитно в его творениях, где различимы идеи Платона и русского философа Н.Ф. Фёдорова, религиозные учения Востока, влияния европейского и русского символизма, изучение трудов русской мифологической школы, в особенности книги А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», и многое другое. Хлебникова интересуют мифы, поверья, сказки разных народов, в особенности представления славянской и русской древности, славянская и русская филология.
Рождавшиеся на этой основе хлебниковские теории слова и образа никогда не были отвлечёнными от его практики. Они были неотъемлемой частью художественных созданий поэта. Словотворчество — результат знания законов древних словоизменений, попытка отмыть корневые значения слов и при помощи суффиксов дать им новое ветвление.
Хлебников хочет заменить иностранные слова исконно славянскими или новообразованными из старинных корней и способными выразить то же значение, что и слова заимствованные. Но это не просто работа очищения языка от иностранщины. Это восстановление преемственности национальной мысли, восстановление её образного начала, то есть исконной принадлежности слова искусству. Хлебникова в слове и даже в отдельном звуке речи интересует заложенный в нём смысл. Поэтому даже его заумь не имеет никакого отношения к абракадабре новейшего времени.
Как я уже писал, учёность Хлебникова не делает его поэзию умозрительной и рациональной. Это возможно благодаря особому устройству поэтического мышления. Иногда говорят о мифологизме хлебниковской поэзии. Точнее было бы сказать, что поэт непостижимым образом возвращается к тем поздним временам мифологического мышления, когда из мифа выделяется понятие, когда миф преобразуется в метафору, когда высшим духовным творчеством человечества было искусство. У Хлебникова образ не обслуживает понятие, не является орнаментальным украшением искусства, как у некоторых поэтов, склонных заменять смысл метафорами, — у Хлебникова в образе таится понятие, а в понятии — образ.
Хлебников — уникальное возрождение архаического художественного сознания, но он отнюдь не архаизм. В его временах, не разграниченных на прошлое, настоящее и будущее, заключена современная картина мира, современные ему события, научные преставления, социальные воззрения. Всё это объято единой словесно-образной стихией.
Сквозную образность Хлебникова следует учитывать при оценке того, что именуется его социальной утопией. Как план будущего и его предвидение она кажется наивной. Но в ней скорей можно видеть образ, художественное построение, которое нужно литературе не менее чем изображение реальных фактов действительности.
Литература неизменно мельчает и вырождается, даже когда старается правдиво изобразить жизненные факты или восстановить картины прошлого, если она лишена “социальной утопии”, образа будущего. И чем возвышенней этот образ, тем выше литература.
В этом плане и надо понимать слова Хлебникова: „Сегодняшнее заключено в будущем”.
В этом смысле, как и во многих других, Хлебников — пример для нашей литературы, порой слишком трезвой и прагматической.
Он — наследие революционной эпохи, когда идеальная картина будущего была важнее пищи телесной, была истинным хлебом души. Хлебников — сын социальных мечтаний своего времени. Насколько глубоко он их понимал, видно из его знаменательных слов: Мировая революция требует мировой совести.
Хлебников не только великий новатор, реформатор поэтической речи, он подлинный великий поэт эпохи войн и революций, умевший вглядеться в своё время из будущего и принять его таковым, каково оно было.
Я не стану приводить в короткой рецензии строфы и строчки Хлебникова. Вырванные из целостной образной системы, они могут показаться странными. Хлебникова надо прочитать, хотя это и нелёгкое чтение.
Книга «Творения» даёт о поэте достаточное представление.
Перед составителями и комментаторами однотомника В.П. Григорьевым и А.Е. Парнисом стояло несколько трудных проблем.
Хлебников не принадлежал к тем, кто заводит архивы и трясется над рукописями. Как известно, написанное он носил с собой в наволочке. А наволочки иногда пропадали. Л.Ю. Брик пишет, что за Хлебниковым ходил Бурлюк и подбирал рукописи. Подбирали и другие. В результате сохранилось всё же немало. Нужна была предварительная “инвентаризация” того, что осталось. Хлебников обычно не правил свои стихи, а переписывал. Некоторые из них существуют в равноценных вариантах. Многие произведения не закончены. В поэмы иногда включены ранее написанные стихи. Нелегко установить канонический текст. Хлебников, радуясь публикациям, не любил держать корректуру. Поэтому в первоизданиях немало опечаток, описок и неверных расшифровок. Этими недостатками грешит и наиболее полное издание поэта — его «Собрание сочинений» в пяти томах (1928–1933) под редакцией Ю.Н. Тынянова и Н.Л. Степанова, значение которого всё же трудно переоценить. Основополагающим является и выпуск «Неизданных произведений» (1940), подготовленный Н. Харджиевым и Т. Грицем, где проделана была большая текстологическая работа. Названные издания — наиболее серьёзные предшественники «Творений». Их создателям, ограниченным плановым объёмом книги, предстояло отобрать примерно половину из сохранившегося наследия Хлебникова. Принцип выбора вариантов, личные вкусы, несомненно, были поводом для острых дискуссий. Наверное, дискуссионной является и текстологическая работа.
В результате получилась книга высокоценная. Впервые в ней собран и важный иллюстративный материал: портреты Хлебникова и его окружения, его рисунки, снимки с первоизданий.
Есть ли недостатки у этой книги? Наверное, специалисты их отыщут и в составлении, и в разгадке текстов. Но думаю, это детали. Самое главное, что том «Творений» существует, и что он пришёл к читателю. Пусть читателями его на первых порах будут поэты, если Хлебников действительно поэт для поэтов. Но всей поэзии нашей полезно подышать воздухом Хлебникова, воздухом бескорыстия, глубины, душевной чистоты, знания, веры в будущее.
«Творения» — издание промежуточное, оно между массовым и научным. Но, вероятно, впереди и те и другие, где назначение будет более чётко определено. Есть сведения, что готовится избранное в большой серии «Библиотеки поэта». Как будто планируется двухтомное издание в «Художественной литературе».
Фирма «Мелодия» выпустила две пластинки, интересно составленные артистом В. Персиком, где, кажется, впервые можно услышать чтецкое исполнение стихов Хлебникова.
Видно, настала пора его прочитать и услышать.
| Передвижная Выставка современного изобразительного искусства им. В.В. Каменского | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||