Олеша, очевидно, считал текст Хлебникова границей, отделяющей старый прозаический стиль от нового, современного. Как пример такой разницы Олеша указал на тот факт, что писатели-реалисты не могли „изображать”.
Зверинец был для Олеши образцом нового подхода к изображению природы как поэтического единства человека, природы и животного мира. Он был, как он выражался в своём предисловии, поражён „удивительной простотой непонятности Хлебникова”. Он цитировал определённую строчку: Олень — лишь испуг, цветущий широким камнем. Для обыкновенного читателя такая строка была, конечно, типичным примером “непонятности” поэта, его заумью. Как можно сравнивать оленя с испугом, который в свою очередь сравнивается с камнем, к тому же цветущим?
Однако эта цитата скорее образец удивительной “простоты” поэтического стиля Хлебникова, чем пример его “непонятности”, его зауми. На первый взгляд она как будто непонятна, но при более внимательном рассмотрении всё становится ясным.
Хлебников был, как хорошо известно, с детских лет опытным наблюдателем животного мира. В этой сцене он изображает оленя в такой ситуации, когда тот чует опасность, но ещё не может определить откуда придёт угроза. Он стоит совершенно неподвижно, слушая, нюхая, — образ испуга. Неподвижность и тёмный цвет его шкуры вызывает сравнение с камнем. Шерсть оленя иногда имеет белые пятна, похожие на цветущий мох на больших камнях.
Образ Хлебникова рождён, таким образом, из конкретного зрительного впечатления. Но он не является обыкновенным реалистическим описанием, прибавляющим подробность к подробностям. Образ — результат именно той „поэтической галлюцинации”, о которой Олеша писал в своём предисловии. Сцена изображена сжато, без излишних слов, без замедляющего синтаксиса. Такая манера изображения соответствует требованиям футуризма-авангардизма, которые Хлебников и Кручёных установили в своём манифесте Слово как таковое, опубликованном в 1913 г., „чтобы оно писалось и читалось в мгновение ока”.
Новая манера поэтического изображения действительности у Хлебникова не исчерпывается, однако, его краткостью и сжатостью. Особенно важным для Олеши было новое видение мира у Хлебникова. „Нужно видеть мир по-новому”, неоднократно повторял Олеша в своих рассказах. Новый поэт 20-го века отталкивается от обычного, реалистического описания действительности. Он превращает её в свой собственный поэтический мир, даёт обыкновенным вещам новые имена и создаёт таким образом мир реалистический и фантастический в то же время.
Метафоры, связанные с фауной у Хлебникова, особенно интересовали Олешу. Он сам посетил зоологический сад, чтобы изучить поведение зверей. Он даже написал очерк под явным влиянием Зверинца. Он называется Мы в центре города. Другой молодой прозаик и критик этих лет, который носил стихотворение Хлебникова в кармане, был Виктор Шкловский. Он сделал Зверинец предисловием своего романа Zoo или письма не о любви. Третий писатель, рекомендовавший своим коллегам учиться у Хлебникова, был Всеволод Иванов: Олеша отметил его рекомендацию в своём предисловии.
Все эти примеры говорят о значении Зверинца для русской прозы 20-х гг. В это время он очевидно служил и “академией”, и манифестом для молодых писателей. Теперь вернёмся к 1910-му году, чтобы посмотреть какое значение этот текст имел в момент, когда он был напечатан впервые.
1910-ый год был годом, когда итальянские футуристы начали печатать свои технические манифесты, выясняя новую футуристическую поэтику в области поэзии, искусства, театра. В том году Хлебников напечатал три текста, которые можно понимать как своеобразные технические манифесты русского авангардизма.
Заклятие смехом предлагало поэтам модель нового поэтического языка путём новых словообразований. Зверинец изучает новые возможности поэтического синтаксиса. Маркиза Дэсез пародирует драматическую структуру классических пьес.
Заклятие смехом, как известно, сразу привлекло всеобщее внимание, и долгое время оставалось trade mark Хлебникова. Что касается Зверинца, Корней Чуковский указал на поэму Уолта Уитмена The Song of Myself. Структура и стиль этой поэмы как будто сильно повлияли на стихотворение Хлебникова. Поэтому оно не считалось тогда таким оригинальным, как, например, Заклятие смехом, и это мнение, вероятно, ещё остаётся в силе. Это мнение, однако, не совсем верно. Новизна Зверинца ещё не вполне обнаружена.
Хочу здесь очень коротко указать на некоторые черты Зверинца, которые показывают его как метапоэтическое стихотворение, освещая поэтические искания молодого Хлебникова и удивительную “простоту” его “непонятности”.
Зверинец — его первая попытка создать новую стихотворную структуру, которая отличается от обыкновенной структуры романтической и послеромантической поэзии. Я здесь имею в виду не только Зверинец как модель свободного стиха (vers libre) или поэтической прозы. Более важно, что стихотворение структурируется не как раньше, вокруг одного определённого впечатления, переживания, мысли. Оно отражает мир поэта в его совокупности.
На первый взгляд всё здесь как будто довольно просто и ясно. Существует конкретный реалистический фон — зоологический сад Петербурга. Сравнения между зверями и людьми напоминают такой известный жанр, как басня. Общий подход явно сатирический.
Но при более внимательном чтении всё оказывается гораздо сложнее. В самом деле, трудно найти правильный подход к изучению стихотворения, потому что здесь как будто всё имеется и всё перепутано: биография поэта, его отношения с литературным кружком символистов, его политическое мнение (вспомним немцев, которые цветут здоровьем, монголов и Порт-Артур), его философские воззрения, его исторические взгляды, его своеобразные идеи о времени и пространстве.
Возьмём как пример самое начало: О Сад, Сад! Это восклицание, конечно, связано с заглавием, но в то же время вступает в контраст с ним. ‘Зверинец’, слово с оттенком старинности, означает главным образом диких зверей, которых держали когда-то бояре, богатые помещики или сам царь. Сад, с другой стороны, означает, как скоро станет ясно, зоологический сад, то есть современный парк, где люди гуляют, пьют пиво и осматривают экзотических зверей.
Но сразу возникают и другие ассоциации: мир как сад — важный образ у Уитмена — сад как первобытный рай. С самого начала разные временные и пространственные плоскости таким образом переплетаются. Кроме того, можно узнать разные интертекстуальные и интратекстуальные отношения. Восклицание О Сад напоминает, как было отмечено, таинственное восклицание „О Русь” в Слове о полку Игореве — древнерусской поэме, которая является важным подтекстом Зверинца.
В Зверинце каждый абзац, каждое подчинённое предложение, которое открывается словом где, в самом деле является микротекстом. С одной стороны, он безусловно связан с главным предложением (О Сад) и постепенно развивает его значение, но, с другой стороны, живёт своей независимой поэтической жизнью.
Если мы говорим, что Зверинец показывает смену стилистических систем, то существует также другая интерпретация структуры. Она является метафорой всего творчества Хлебникова. Это — его жажда цельности мира, его обещание — как он сказал в своей поэме Влом вселенной — Я дал обещание всё понять (чтоб простить всем и всё) и научить их этому. И это — в то же время фрагментация его поэтического мира, где каждая подробность, каждый стих, каждое слово живут своей собственной, таинственной и прекрасной жизнью.
Передвижная Выставка современного изобразительного искусства им. В.В. Каменского | ||
карта сайта | главная страница | |
исследования | свидетельства | |
сказания | устав | |
Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru |