— Динамиту, господа!
— Динамиту!
— Взорвём Лувр!
— Взорвём музеи, эти затхлые кунсткамеры, куда одряхлевшее человечество сносило, как обезумевший скопидом, все предрассудки своей дряхлости, своего ramolissement, и откуда черпало оно размяклые и проржавевшие на корню силы для дальнейшего существования своей жалкой и больной культуры!
— Сбросим Пушкина и Лермонтова с парохода современности, ибо в них увековечены традиции, мешающие жить нам!
— Объявим непримиримую войну всей двадцативековой культуре во имя новой жизни, во имя нашего творчества, творчества футуристов, радостное буйство которого созидает новую, неведомую ещё, культуру!
Вы помните, г-да, как кричали мы вам эти “лозунги”, и вы вспомните теперь своё возмущение, свой “гомерически хохот”, возмущение и хохот людей, уверенных, твёрдо и тупо уверенных, в святости своих традиций, в непогрешимости своих верований и своей культуры.
Ну и что же?
Торжество осталось за нами, торжество, обагрённое кровью, торжество страшное и устрашающее.
Мы поистине оказались пророками, и нам, как немногим пророкам, удалось быть свидетелями своих пророчеств.
Да, ваша культура погибла, и погибла потому, что отжившему и давно мёртвому не дано жить.
Ваша культура погибла, и ни Лувр, ни Пушкин, ни Лермонтов не защитили её.
Ваша культура погибла, и не хватило в вас ни силы, ни энтузиазма дать последний, быть может, ужасный и непосильный, но героический бой за своих богов, за свои — освящённые вашей любовью — традиции.
Не хватило, потому что ваши боги в ваших одряхлевших и беспафосных душах были давно мертвы и мёртвыми фетишами жили в них.
Не хватило силы и энтузиазма, а главное — живой веры, а между тем, когда-то хватало. И не пугали вас ни нагайки казацкие, ни царёвы штыки и казематы.
Не подумайте только, что конкурируем мы с теми хулителями интеллигенции, ренегатами её, которые вдруг, неожиданно даже для самих себя, присоединились к весёлому и всеобщему теперь канкану на гробнице умершей культуры.
И если мы смеем говорить теперь то, что говорим здесь, то только потому, что говорили это и раньше, говорили это тогда.
Да, вы сдали свою культуру бесславно, без боя.
А теперь залезли в подполье и бессильно брюзжите на новую жизнь, какая бы она ни была, но жизнь живую.
О, да разве же мы не были пророками?!
И теперь, когда ваша культура превратилась в груду пепла, а ваши “храмы”, трусливо покинутые молящимися, в груду развалин, когда на этих развалинах победитель зло и бесстыдно, как всякий победитель, торжествует свою победу, нам предстоит новая борьба, уже не с вами, а с ним, новым властителем жизни.
Конечно же, здесь дело идёт не о признании или непризнании большевистской идеологии, порицании или одобрении большевистских навыков власти, ибо для нас это только факт действительной жизни, это только (законное или случайное) сочетание обстоятельств реальной политики, обстоятельств нас, однако, ни к чему не обязывающих.
И пусть даже завтрашний день будет днём реставрации, это всё равно для нас ничего не изменит.
Мы знаем только — и знаем твёрдо, и радуемся этому, что старая культура, враждебная нам и мешавшая, погибла и что настал час строительства, час, которого мы ждали давно, пророчили о нём, подготовляли его.
И час этот принадлежит теперь нам!
А вы, властелины сегодняшнего дня, не спешите диктовать нам свои условия и свои требования, ибо не в уличных потасовках, а в битве культур — старой и нарождающейся — победители мы.
Вы кричите теперь о демократическом искусстве.
Но мы раньше, чем вы, заговорили о нём, и дали уже это демократическое искусство.
Футуризм демократичен, и демократичен по рождению, по вкусу, демократичен изначальнее, существеннее, глубже требований вашей большевистской или какой бы то ни было политической идеологии.
Футуризм демократичен и потому, что пренебрёг он салонно-будуарно-музейным искусством. Бессильным, обезкровленным искусством.
Но не навязывайте нам и своего “пролетарского искусства”, этого неведомого нам икса. И помните, что мы также далеки от желания признать в “пролетарии” хозяина новой культуры, как непреклонны были в борьбе своей со старым хозяином миpa...
Но только зачем же те, кто называет себя футуристами, так спешат связать своё имя с этим новым “хозяином” (Газета футуристов. Москва. №1) и так взволнованно топчутся в московской передней большевизма.
Правда, до сих пор футуризм не сумел уйти от тех гнилуш, который, прикрываясь футуризмом, или отрыгают плохо переваренным декадансом, или числятся в почётном звании сутенёров российского футуризма. Но среди московских футуристов, бегущих за победной колесницей большевизма, не только имена гнилуш, но и Бурлюк и Маяковский.
Когда-то давно писал я в «Очарованном Страннике», что в русском футуризме эксцентризм внешний не всегда бывал оправдан должным напряжением эксцентризма внутреннего. Но на этот раз в газете московских футуристов, возглавляющих большевизм, за необычайно шумным и многообещающим эксцентризмом вскрывается ужасающая пустота безверия и бессилия.
С самого начала было очевидно всем, что футуризм не только бунт против какой-то эстетики, и если никто не требовал от него создания какой-либо системы политических и социальных верований, то мы знали, что футуризм глубже этого — мудрее, сказал бы я.
Так что же теперь увидели для себя московские футуристы, в большевистской победе, где это “глубже” в созидаемом теперь царстве “немедленного социализма”?
Не мы ли тосковали всегда о новом читателе и слушателе?
Не мы ли ждали его?
И разве не мы, презрев аристократические салоны господствующего искусства, где делались и санкционировались новые таланты, мечтали, что в уличном беге появятся вдохновенные творцы грядущего.
Да, мы верили в это.
Но не в авторах ли декретов прозрели московские футуристы новую творческую силу, не в толпах ли, поддерживающих их исключительно силою бесшабашного нигилизма, прозрели нового читателя?
Этот неведомый пролеткульт, творчески ещё себя не выявивший, оказался уже в достаточной степени наглым, деспотичным и насилующим. А новый делатель жизни, новый делатель культуры пришёл в жизнь с такой же “хозяйской” психологией и “барскими” замашками, с какою властвовал и прежний; главное — с одинаковым безразличием к тому, что создавало и создаёт теперь творческий энтузиазм футуризма.
Недаром в газете московских футуристов такой боязливо взволнованный, испуганно-льстивый и исподволь убеждающей тон.
Недаром заговорили они теперь штампованным и изжёванным языком газетного лексикона.
Недаром футуризм, давший меру новые формы, обернулся у них большевистской «Правдой».
Недаром поддались они обаянию авторитета сильной — или какой бы то ни было — власти и ищут помощи и поддержки у этого авторитета.
Но не для того был поднят бунт футуризма, чтобы, разрушив полуразваливающееся храмы интеллигентской обывательщины и свергнув золочёные кумиры на пьедесталах аристократически размяклой и бессильной духовности, распростереться ниц перед каменными изваяниями идолов, сотворенных по своему подобию сегодняшними чемпионами мира.
И не пора ли нам, г-да, снова вернуться к просторам своей творческой независимости и творческого бунта.
И не пора ли нам снова крикнуть:
— Динамиту, г-да!
— Динамиту!...
| Персональная страница Виктора Рувимовича Ховина на ka2.ru | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||