Я не литературовед. Не отношу себя к большим знатокам поэзии. Феномен Велимира Хлебникова меня занимает как психиатра. — Был ли болен Хлебников психически? И если болен, то чем? И ещё. Отразилась ли болезнь Хлебникова на его творчестве?
Хлебников происходил из наследственно отягощенной семьи. Какие-то психотические расстройства наблюдались у дяди Хлебникова по материнской линии и у одного из братьев. Брат этот, как сообщает профессор В.Я. Анфимов, „‹...› изучал артиллерию, готовился к научной деятельности и рано погиб от душевного недуга”. В числе родственников Хлебникова были лица с ярко выраженными психопатическими чертами характера: чудаки и оригиналы.
Психическое состояние самого Хлебникова в его юношеские годы тоже нельзя было назвать благополучным. Начиная с пятнадцатилетнего возраста, он неоднократно обращался к врачам. У него диагностировали “вегетоневроз” и “неврастению”.
Окончив гимназию, Хлебников долго не мог определиться с выбором будущей профессии. Он учился в Казанском университете. Сначала на физико-математическом факультете. Затем на естественном. Учебу продолжил в Петербурге. Какое-то время числился студентом естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета. Не проучившись и года, перевелся на факультет восточных языков (отделение санскритской словесности). Откуда, тоже довольно быстро, перешел на историко-филологический факультет.
Хлебников учился много и упорно, но органически не был способен готовиться к экзаменам и сдавать их.
Метания Хлебникова, во многом, были связаны с задачей, которую он перед собой поставил. Хлебников хотел создать новую синтетическую научную дисциплину. Некий конгломерат, опирающийся на лингвистику, математику, историю и поэзию. Что позволило бы ему, в конечном итоге, вывести четкие, как математические формулы, законы истории. Познать исторические судьбы России. Её прошлое, настоящее и будущее.
Хлебникова называли “человеком вне быта”.
— Конечно, отвратительна непрактичность, если это прихоть богача, — писал Маяковский, — но у Хлебникова, редко имевшего даже собственные штаны, бессребренничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею.
Он колесил по стране, нигде подолгу не останавливаясь. Жил в неприспособленных для жилья помещениях. Практически без мебели, без самых необходимых вещей. Ходил в отрепьях, в нательном белье, в больничном халате. Его видели в штанах из мешковины. Штаны были в дырах. Одна из дыр образовалась в интимном месте. И Хлебников прикрывал её пятерней.
Переводчица Рита Райт вместе с подругой, как-то сшили для вконец обносившегося Хлебникова брюки из старых занавесок.
Время было, конечно, трудное. Гражданская война и связанная с нею разруха. И, тем не менее.
У Хлебникова были странности. Трудно объяснимые, в части своей. И чисто поведенческие. И на уровне выходящих из ряда вон поступков.
В нём видели городского сумасшедшего, юродивого.
— Хлебников, — писал К.И. Чуковский, — обладал великолепным умением просиживать часами в многошумной компании, не проронив ни единого слова. Лицо у него было неподвижное, мертвенно-бледное, выражавшее какую-то напряжённую думу. Казалось, что он мучительно силится вспомнить что-то безнадёжно забытое. Он был до такой степени отрешён от всего окружающего, что не всякий осмеливался заговорить с ним.
Однажды Хлебников оставил умирать в степи своего приятеля Дмитрия Петровского. Петровский писал впоследствии:
С годами странности Хлебникова нарастали. По словам поэта Ивана Грузинова, ежедневно посещая кафе «Домино», (в кафе, не имеющих средств к существованию литераторов, бесплатно кормили) Хлебников всегда молчал. Казалось, будто он смотрит и ничего не замечает вокруг себя, ни окружающих его предметов, ни окружающих его людей.
Изменился Хлебников и чисто внешне. Не было никакого сходства с его известными фотопортретами. Лицо Хлебникова, по утверждению И. Грузинова, стало бесформенным и неопределенным по своим очертаниям. Хлебников выглядел гораздо старше своих лет.
Президиум Союза поэтов устроил однажды в кафе «Домино» выступление Хлебникова. Выступление провалилось.
— Сначала, — пишет И. Грузинов, — он читал сравнительно громко; кое-что можно было расслышать, кое-какие стихотворные фразы можно было понять. Но постепенно голос его становился всё глуше и глуше, пока не перешёл, наконец, в тихий лепет и невнятное бормотание… Через несколько минут, прошедших с начала его выступления, поэт, по-видимому, совсем забыл о слушателях. Он перебирал свои рукописи, путался в них. Вскоре — перед ним беспорядочный ворох рукописей. Затем — это уже и не ворох рукописей: это хаос. Окончательно запутавшись в рукописях, поэт извлекал одну из них наугад и начинал читать. Не дочитав до конца, возвращал их в родимый хаос… Слушатели… один за другим тихо, но решительно стали покидать зал…
Хлебников хотел „найти ‹...› волшебный камень превращенья всех славянских слов одно в другое‹...›”.
Ещё Хлебников собирался определить нечто объединяющее мировые языки. Какую-то присущую им существенную взаимосвязь.
Особое магическое значение Хлебников придавал отдельным буквам, цифрам, математическим уравнениям и формулам. И делал многозначительные, далеко идущие выводы.
По мнению Хлебникова, существовало постоянное соотношение между цифрой 317 и историческими событиями. Хлебников ратовал за создание международного общества Председателей земного шара, состоящее из 317 членов. Председатели земного шара в „надгосударстве звезды” должны были отвечать за программу мировой гармонии.
Утверждения Хлебникова были плохо связаны между собой. Непоследовательны и противоречивы. Он произвольно манипулировал случайными сведениями. Соединял их воедино, на том лишь основании, что в них в том или ином качестве прослеживалась цифра 317. Как во взятом из стихотворения В. Хлебникова отрывке:
В письмах Хлебникова, в его отрывочных публикациях, отчетливо проявляли себя идеи собственной значимости.
Во всем, что он делал Хлебников видел особый смысл. Особую историческую миссию.
— Знамя Председателя Земного Шара всюду следует за мной, — писал Хлебников.
И ещё:
— Я носящий весь земной шар на мизинце правой руки, — писал Хлебников.
В отличие от Маяковского, у которого мегаломанические строки были всего лишь литературным приемом, Хлебников говорил об этом всерьез. Нисколько не сомневаясь в значимости всего того, что он делал.
Летом 1922 года Хлебников перебрался из Петербурга в деревню Санталово, что на Новгородщине. Там жил его друг художник П.В. Митурич. Пробыл в деревне Хлебников недолго. Чувствовал себя плохо. Почти ничего не ел. Кашлял. Окружающие думали, что у него “чахотка”.
В начале июня у Хлебникова отнялись ноги. Его отвезли в городок Крестцы, где была больница. Местный доктор диагностировал у Хлебникова “парез нижних конечностей”. С чем было связано появление этого расстройства, сказать трудно.
Сам Хлебников писал:
— Я попал на дачу в Новгородск. губер., ст. Боровенка, село Санталово (40 верст от него), здесь я шел пешком, спал на земле и лишился ног. Не ходят.
В больнице у Хлебникова были то ли галлюцинации, то ли провалы памяти, которые он заполнял ложными воспоминаниями:
— Издатели под видом брата приходят ко мне в больницу, — утверждал Хлебников, — чтобы опустошить, забрать рукописи, издатели, ждущие моей смерти, чтобы поднять вой над гробом поэта. И по нескольку лет заставляли валяться стихи. Будьте вы прокляты!
Хлебникова лечили плохо. У него развились отеки. Появились пролежни. Довольно скоро его выписали и отвезли в деревню Санталово.
28 июня 1922 года Хлебников умер.
Похоронили Хлебникова на сельском кладбище.
П.В. Митурич соорудил на могиле крест. На кресте было написано “Велемир Хлебников — Председатель земного шара”.
В 1960 году прах Хлебникова был перезахоронен на Новодевичьем кладбище.
Хлебников писал стихи постоянно. По словам Маяковского, „его голова работала круглые сутки только над поэзией”. И он „мог не только по просьбе немедленно написать стихотворение, но мог дать вещи самую необычайную форму”.
Его комната была завалена исписанными мелким почерком листами бумаги разного формата. Хлебников набивал ими наволочку подушки. На ней он и спал. Во время частых переездов Хлебников терял подушку вместе со спрятанными рукописями.
Опубликовать что-либо из написанного Хлебникову не удавалось. За него это делали друзья. Бурлюк и Каменский склеивали отрывки стихов. Порой толком, не зная, где начало стиха, а где его конец. Как отразился этот монтаж на содержании и форме хлебниковских стихов, сказать трудно. Сам же поэт относился к этому довольно спокойно. Для него, судя по всему, был важен не столько конечный результат, сколько сам процесс написания.
Периодически Хлебников попадал в поле зрения психиатров. Не столько для лечения, сколько для решения экспертных вопросов. Для определения годности к военной службе.
В 1916 году приват-доцент Петербургской военно-медицинской академии Н.И. Кульбин нашел у Хлебникова „чрезвычайную неустойчивость нервной системы”. Ещё он пришел к выводу, что “состояние психики” Хлебникова „никоим образом не признается врачами нормальным”.
Хлебникова обследовали в Казанской психиатрической больнице. И тоже признали непригодным к военной службе из-за выраженных нарушений психики.
Наиболее подробно психическое состояние Хлебникова описано д-ром медицины, впоследствии заведующим кафедрой психиатрии Кубанского медицинского института профессором В.Я. Анфимовым.
В 1919 году Хлебников попал в Харьковскую психиатрическую больницу. Так называемую Сабуровую дачу. Или, попросту, «Сабурку». Харьков был занят Деникиным, и Хлебников, как утверждают исследователи, решил спрятаться в стенах больницы от принудительной мобилизации.
В беседе с начальником особого отдела при чрезвычайном коменданте Харькова А.Н. Андриевским заведующий клиникой д-р медицины В.Я. Анфимов выдвинул иную версию. Хлебников явился в больницу самостоятельно, но при нем было „казенное письмо”. От врачей требовалось дать заключение о пригодности или непригодности Хлебникова к несению военной службы. Судя по всему, Хлебников был признан непригодным. В больнице Хлебникова продержали четыре месяца.
На вопрос А.Н. Андриевского, почему, после решения экспертных вопросов, Хлебникова не выписали в течение всего этого времени, В.Я. Анфимов ответил:
Следует отметить, что облеченный большими полномочиями представитель советской власти А.Н. Андриевский здорово напугал доктора Анфимова. И тот, возможно, был не вполне искренним.
Едва ли бытовая несостоятельность и отсутствие родственников могли в ту пору служить единственным поводом для длительного содержания в больнице. Впрочем, как вскоре выяснилось, д-ру Анфимову не следовало опасаться Андриевского. Высокую должность в особом отделе А.Н. Андриевский (в будущем известный кинорежиссер — В.Д.), совмещал с проживанием в какой-то коммуне левых художников (в первые годы советской власти такое было возможным) и пришел в больницу с благими намерениями — забрать с собой Хлебникова. Что и сделал, в конечном итоге.
В 1935 году заведующий кафедрой психиатрии Кубанского медицинского института профессор В.Я. Анфимов опубликовал статью «К вопросу о психопатологии творчества:
В. Хлебников в 1919 году».
— Для меня не было сомнений, что в В. Хлебникове развертываются нарушения нормы, так называемого шизофренического круга — писал В.Я. Анфимов, — в виде расщепления — дисгармонии нервно-психических процессов. За это говорило аффективное безразличие, отсутствие соответствия между аффектами и переживаниями, паратимия (несоответствие эмоциональных проявлений вызвавшей их причине — В.Д.); альтернативность мышления: возможность сочетания двух противоположных понятий; ощущение несвободы мышления; отдельные бредовые идеи об изменении личности (деперсонализация); противоречивость и вычурность поведения; угловатость движений; склонность к стереотипным позам; иногда импульсивностъ поступков — вроде неудержимого стремления к бесцельным блужданиям.
В.Я. Анфимов не столь категоричен, как некоторые авторы, однозначно заявлявшие, что Хлебников был болен шизофренией:
К какому разряду надо было его отнести — к оригиналам, импульсивным людям или астеническим психопатам — это имело мало практического значения.
Доказательная база профессора В.Я. Анфимова не вызывает нареканий. Психическое состояние Хлебникова полностью соответствует критериям, предъявляемым к заболеваниям, так называемого шизофренического спектра или круга. В этот круг помимо шизофрении входит целый ряд более мягких пограничных состояний. Это и шизоидные личности, и реакции шизоидного типа. И многое другое.
Поскольку взгляды на шизофрению, на её границы не отличались постоянством, менялись и оценочные критерии. Нарастание личностных изменений у Хлебникова — аутизм, эмоциональное отупение, выраженное безволие говорит, скорее, в пользу шизофрении, чем в пользу других состояний этого круга.
Но это больше повод для профессионального спора, чем влияющая на оценку состояния Хлебникова позиция. Хлебников был болен психически. И это главное. А была ли это шизофрения, или то или иное шизофреноподобное состояние, не суть важно.
Не всё написанное психически больными, или “помешанными” по терминологии Ломброзо, несет на себе проблески гениальности. Более того, в большинстве своем, их творчество лишено сколько-нибудь заметных литературных достоинств.
С другой стороны, в произведениях больших писателей, перенесших то или иное психическое заболевание, не всегда наличествуют какие-то характерные для этого заболевания признаки. Во всяком случае, выраженные.
На творчестве Хлебникова, на содержании его стихов, на их форме лежит несомненная печать болезни. Стихи Хлебникова, вне зависимости от того, как к ним относится, имеют много общего со стихами больных шизофренией. Или, если не акцентировать внимание на этом диагнозе, — больных, относящихся к шизофреническому кругу. Это и тяга к иносказательности, и склонность к выдумыванию новых слов. Словарь неологизмов Хлебникова содержит более 700 слов. Потом, стремление к формальной новизне, повышенное внимание к предметам отвлеченным, не имеющим к пишущему непосредственного отношения. Восприятию препятствуют сложные ассоциативные построения, нагромождение образов. Отдельные строки часто не связаны между собою. Или связаны очень мало.
Имея в виду подобного рода творчество, известный немецкий психиатр и философ Карл Ясперс говорил о „хаотических литературных продуктах”.
Как бы там ни было, Хлебников пребывает на поэтическом Олимпе. Его называют выдающимся представителем “Серебряного века” русской поэзии. Многие считали и продолжают считать Хлебникова гением.
— Гений Хлебникова настолько безбрежен в своем разливе словоокеана — писал Василий Каменский в 1914 году, — что нам — стоящим у берега его творчества, вполне достаточно и тех прибойных волн, которые заставляют нас преклониться перед раскинутым величием стихосложения.
Каменскому вторит Эдуард Лимонов. В изданной им недавно книге «Священные монстры» Хлебникову посвящена отдельная глава: «Велимир Хлебников: святой» — Хлебников не только неоспоримый гений поэзии XX века. — Пишет Лимонов. — Он намного крупнее и больше Пушкина, заявленного гением поэзии XIX века. Книга Лимонова эпатажная, ругательная. Чем-то напоминает полемические статьи и выступления Маяковского. В ней присутствуют такие перлы, как „ничтожная” Анна Ахматова, „бессвязная” Цветаева, „небольшой” Пастернак, „мелкий поэт”, он же „недоразвитый идиот” Маршак. Маяковскому тоже досталось. Его Лимонов обозвал „говнюком”. Маяковского Лимонов обругал за то, что когда начали выходить посмертные сборники стихов Хлебникова, Маяковский в присущем ему афористично-безапеляционном стиле не то написал где-то, не то заявил: — Бумагу живым!
Корифеи ревнивы. Уже в относительно недавнее перестроечное время, когда начали появляться в печати произведения убитых, в части своей, и умерших в забвении писателей, один, не шибко грамотный, “крупный” прозаик, громогласно протестовал против этой, как он выразился, „некрофилии”.
И, тем не менее, оценка творчества Хлебникова, сделанная Лимоновым, впечатляет. Обруганный Лимоновым Маяковский, судя по всему, не считал Хлебникова гением. Во всяком случае, не говорил об этом открыто. Отдавая должное его поэтическим усилиям (Маяковский, видел в стихах Хлебникова образец “инженерной”, “изобретательской” поэзии), главный акцент он сделал на степени понятности:
Коротко и ясно.
Автор статьи Ю. Колкер считает Хлебникова графоманом. И в этом, судя по тому, что написал Маяковский, он не одинок.
Хотя за время прошедшее со дня опубликования статьи Маяковского, многое изменилось. Хлебников заметно “обронзовел”, и количество читателей, считающих его графоманом, в силу разных обстоятельств поубавилось. Напротив “толпа” почитателей выросла. А вдруг и в самом деле — гений?
Мальчик из сказки Андерсена открыл глаза толпе.
Статья Ю. Колкера на пресловутую “толпу” едва ли произведет впечатление. Во всяком случае, на ту её часть, которую составляют литературоведы и большие знатоки поэзии.
| Передвижная Выставка современного изобразительного искусства им. В.В. Каменского | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||