Слово о числе и наоборот (С. 9) — Впервые: ДС-‹1› под названием «Зарёй Венчанный» (рукопись или корректура этого выпуска отсутствуют). Печатается по рукописи, оставшейся за пределами сгруппированных в фонде 527 РГАЛИ “листов” ДС (впервые с пропусками: ВЛ: 1985). Смысл заголовка, идущего от древнерусской повествовательной традиции: рассказ словом о числе и — наоборот — числом о слове. Предисловие ко всему учёному труду с кратким изложением проблемы времени, а также истоков и обстоятельств собственной работы над законом. Историко-числовые сопоставления текста параллельны содержательному материалу XVIII плоскости «Зангези» (СС 5: 335 и примеч. 452). См. также «Царапина по небу» (СС 3: 267) и «В мире цифр» (СС 6: 185).
ало сказать, что поэтические произведения Хлебникова одухотворены его научными идеями о познании природы времени; многие стихотворные тексты поэта буквально (и без каких-либо авторских объяснений) воспроизводят соответствующую числовую символику.
Этот фрагмент из мистерии «Взлом вселенной» пройдёт мимо сознания читателя, если он не знает хлебниковской идеи, что время построено на ступенях двух и трёх, наименьших чётных и нечётных чисел и что повторное умножение само на себя двоек и троек есть истинная природа времени.
Разумеется, читатель, знакомый с этой идеей, вовсе не обязан соглашаться с ней, как с объективной научной истиной. Более того, очевидно, что от науки в современном понимании этого слова хлебниковские концепции весьма далеки. Зато читателю будет внятен лирический пафос произведения, рождённого верой в познаваемость человеческой истории, в точное предвидение будущего.
Числовые изыскания Хлебникова очень верно охарактеризовал в своё время Ю. Тынянов:
От первого юношеского порыва найти законы времени до размышлений зрелого художника на эту тему поэтическое творчество Хлебникова питалось из резервуара его исторических идей. При этом не абстрактный интерес книжника-схоласта к формализованным теориям руководил Хлебниковым; его волновали и толкали к изысканиям события дня текущего: известие о Цусиме, битвы мировой войны, предчувствия и явления революционного переворота.
Утопичность самой идеи найти и выразить в безусловной числовой конкретности непреложно и якобы циклично повторяющийся ход мировых событий для нас очевидна. Но именно в наши дни обострённого восприятия предельности земного шара и нависшей над ним угрозы гуманизм хлебниковской антивоенной утопии имеет несомненную силу эмоциональной притягательности.
Самое слово число в контекстах Хлебникова имеет особую содержательную глубину. И хотя также очевидна идеалистичность его теории, согласно которой начальная, управляющая словом буква имеет свою семантику и потому число стоит в одном ряду с чашей и черепом (так как в Ч заключён смысл полого объёма, вместилища), — конкретный хлебниковский образ числа поэтически ёмок и выразителен.
Эти рыдающие числа действительно вмещают в себе горе, страдания, кровь военных лет.
Предлагаемое читателям «Вопросов литературы» хлебниковское «Слово о числе» является предисловием к последнему прижизненному изданию поэта — «Доскам судьбы», в котором зафиксировано итоговое для Хлебникова истолкование числовой природы времени.
Здесь не место сравнивать этапы развития данной концепции и вообще пускаться в анализ предлагавшихся Хлебниковым числовых формул времени. Достаточно сказать, что в «Досках судьбы» с предельной обнажённостью выступает мифологическая основа этой концепции, ничего общего не имеющая с материалистическим пониманием исторического процесса.3
Можно воспользоваться самокритической оценкой самого Хлебникова своих несостоявшихся прогнозов морских сражений 1914 года: ‹...› избранный мною путь ошибочен и никому не советуется итти по нему.4
В принципе, эта самооценка определённого куска работы должна быть отнесена ко всей концепции в целом.
Но путь, по которому идти не следует и по которому Хлебников прошёл до конца, важен нам не своим отрицательным опытом архаизирующей утопии, а тем, прежде всего, что здесь перед нами открывается тот самый резервуар поэтической энергии, о котором говорил Ю. Тынянов.
Здесь удивительно соотнесение математики с глубинными пластами народной фантазии. Недаром в статье 1914 года «О пользе изучения сказок» Хлебников писал: Провидение сказок походит на посох, на который опирается слепец человечество (СП V: 196).
Опираясь на посох древнеславянской веры в “чёт и нечет”, Хлебников ощупью брёл по пути предвидения будущего. Так созидалась ненаучная “наука” о двоичной природе времени, которая, в свою очередь, хаотичный материал истории кристаллизовала в поэзию.
«Слово о числе» как бы проясняет смысл многих поэтических текстов 1921–1922 годов.
Вот один из примеров исторических сопряжений, данных в «Слове»:
Вся XVIII плоскость (глава) «Зангези» — последней сверхповести Хлебникова, его поэтического завещания — построена на материале исторических событий по принципу связанности их степенями основополагающих чётных и нечётных чисел, двоек и троек. Кажущаяся рассудочность этой постройки неожиданно взрывается эмоциональной насыщенностью заключительной строфы, обращённой к стихии революции:
Можно привести стихотворные параллели едва ли не к каждому историческому фрагменту из «Слова о числе». Но будем иметь в виду, что «Слово» не только ключ к пониманию хлебниковских поэтических текстов. Оно и само по себе выразительный образец его художественного мышления.
Нельзя равнодушно пройти мимо своеобразного метафоризма поэта в передаче отвлечённых математических понятий.
Уравнения времени похожи у него на стройные деревья с ветвями степеней. Уравнения пространства напоминают ископаемых животных с громадным телом основания и крохотным черепом степени. Жизнь хлебниковских чисел уподоблена речному руслу и твёрдому берегу реки, хищной птице и неподвижной горе, многочлены, построенные на двойке и тройке, напоминают города с башнями и колокольнями. И поэтам и писателям, работающим в жанре научной популяризации, есть чему у этого «Слова» поучиться.
«Слово о числе» наполнено и выразительными биографическими деталями, укрепляющими берега жизни Хлебникова фактами и уничтожающими досужие вымыслы.
Наконец, внимательное чтение «Слова о числе» обращает нас к проблеме литературного происхождения хлебниковских законов Времени.
В статье 1920 года «Наша основа» Хлебников, называя своё числовое определение времени гаммой будетлянина, указывает на аналогичные по смыслу звукоряды прежних цивилизаций. Конечно, и “гамма индусская” (Ариабхата), и “гамма эллинская” (Платон, пифагорейцы) повлияли на становление взглядов Хлебникова. Эти источники, им самим указанные, привычно комментируются во всех работах о поэте. Но существовала и отечественная традиция философствования, которой Хлебников вдохновлялся безусловно. К сожалению, эта область, хронологически и эмоционально близкая поэту и, прежде всего, важная для понимания его творческой мысли, до сих пор остается в хлебниковедении terra incognita.
Между тем, непосредственной моделью для разработки Хлебниковым законов времени послужила историософия Л.Н. Толстого, как она изложена в «Войне и мире».
Толстовская эпопея была семейным чтением Хлебникова (Отец — поклонник Дарвина и Толстого, — СП V: 279); это культурная почва, на которой поэт был воспитан.
Эпилог «Войны и мира» весь пронизан мыслью, что действия людей подлежат общим, неизменным законам, выражаемым статистикой.
Хлебниковская идея закономерности движения и противодвижения человеческих волн (вековой поединок Востока и Запада) удивительно точно совпадает с толстовским рассуждением о ходе событий рубежа XVIII–XIX веков.
Гамма будетлянина, одним концом волнующая небо, а другим скрывающаяся в ударах сердца, просится в сопоставление с толстовским представлением истории, в которой „существуют линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в пространстве, во времени и в зависимости от причин сознание свободы, людей в настоящем”.
Относясь к историософии Толстого критически, мы ясно понимаем, что «Война и мир» без неё немыслима!
По Толстому, математизация науки есть верный путь к пониманию законов природы и человеческого общества.
Хлебников в первой же своей декларации «Курган Святогора» (1908) заявляет:
Одним из проявлений объективного, числового строения времени была для Хлебникова закономерность рождения людей, связанных единством творческой идеи или жизненного предначертания. В «Досках судьбы» он, например, определяет ряд пророков устной беседы: грек Сократ → учитель монголов Дзонкава → украинец Сковорода (затерянные в толще времени, они послушны закону делимости на 365 лет и однообразными огоньками загораются на улице столетий, как вехи расстояний5
Предлагаемая вниманию читателей журнала статья «Закон поколений» является одним из вариантов идеи свёрстанного человечества. Здесь указаны ряды по признаку сходства и контраста идей.
Бросается в глаза неточность во многих приводимых датах рождений знаменитых людей: Хлебников нередко работал по памяти, не сверяясь со справочниками. Но есть особый интерес в самом подборе имён, в неожиданных характеристиках и обобщениях. Перед нами беглый, но выразительный набросок русской истории и русской литературы, акцентированный на звёздной судьбе самого автора. В черновой заметке к статье это выражено с предельной ясностью: Среди родившихся в 1885 году должен быть звездный потомок славного ряда.7
Важный смысловой акцент (имея в виду всю творческую биографию поэта) приобретает противопоставление в этой статье А. Кольцова — Д. Мережковскому. В последних стихотворениях Хлебникова Кольцов ассоциативно сближен с Толстым. Выстраивается особый ряд “мужиков”, уже вне закона рождений, но как очевидная литературная реальность: Кольцов, Толстой, Хлебников.
Наконец, третья предлагаемая здесь статья Хлебникова (о памятниках) написана в период активного сотрудничества поэта в газете «Славянин» (1912–1913).
В этом тексте нет никаких вычислений, но виден интерес к сложной исторической судьбе родной страны. Из такого рода заметок накапливается материал для хронологических таблиц и сопоставительных персоналий. Можно сравнить этот список с памятниками в утопической поэме «Ладомир» (и умный череп Гайаваты / Украсит голову Монблана), чтобы почувствовать эволюцию Хлебникова.
В разные годы, в текстах разной законченности Хлебников обращается к теме памятников, считая их важным средством в деле сближения народов. Вот примеры из его «Предложений»: В мелком Ламанше может быть воздвигнут морской, выходящий из воды, памятник Гуриэт Эль Айн, сожжённой на костре персиянки. Пусть чайки садятся на него вблизи парохода, полного англичан (СП V: 160). Предложения его носят зачастую гиперболический характер, и в этих преувеличениях, как и в намеренной стилизации речи, присутствуют и не выпячивающая себя ирония, и просто добрая шутка (памятник отцу воздухоплавания Змею Тугариновичу).
Пониманию Хлебникова препятствует не только эзотеризм его письма, но и наше иногда слишком педантичное отношение к его поэтическому слову.
1 В. Хлебников. Собрание произведений в 5-ти томах, т. 3, с. 95. Дальнейшие ссылки на это издание в тексте: СП (с указанием тома и страницы).2 Ю. Тынянов. Проблема стихотворного языка. М. 1965. С. 295–296.3 См.: В.В. Иванов. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л. 1974.4 В. Хлебников. Неизданные произведения. М. 1940. С. 377. Дальнейшие ссылки на это издание в тексте: НП (с указанием страницы).5 Велимир Хлебников. Доски судьбы (2-й лист). М. 1922. С. 21.6 Там же.7 ГПБ, ф. 1087, ед. хр. 30, фр. 3.[?].| Персональная страница Е.Р. Арензона на ka2.ru | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| исследования | свидетельства | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||