А. Лабас
Размышления и воспоминания
Страницы из дневников
Алексей Кручёных был частым посетителем общежития Вхутемаса на Мясницкой улице, 21. Как-то с ним пришёл к нам Велемир Хлебников. Мы его давно знали и читали стихи Хлебникова, у меня была его книга «Доски судьбы». С. Телингатер — тогда студент — жил тоже в нашей квартире и знал Хлебникова по Баку — откуда оба они приехали в Москву. Я помню, несколько раньше Кручёных рассказывал, что Хлебников жил некоторое время у Маяковского. Вскоре Хлебников поселился в нашей квартире в первой комнате налево, где жили Телингатер, Плаксин и Томас. Все к Хлебникову тепло отнеслись и были рады ему. Когда я заходил в эту комнату к моим товарищам, я встречал Хлебникова, он часто сидел около кровати, на которой лежали тетради. Мне запомнилось первое впечатление от него: прежде всего, огромные серые с голубизной глаза, странное отчуждённое продолговатое лицо — весь он напоминал одинокий утёс. Жесты, движения были медленными, спокойными. Всё время меня не покидало чувство, что, хотя он рядом, но в то же время где-то далеко. Мне запомнился его голос, он тоже звучал одиноко, особенно по контрасту с обычно бойкими голосами моих вечно спорящих товарищей, которые, правда, притихали рядом с необыкновенным соседом. Нам казалось, что никто так верно не оценит и не почувствует подлинное искусство, как мы. Я замечал, что у Хлебникова был озабоченный вид. Но не житейскими делами был он озабочен, хотя они у него были очень плохими.
С Хлебниковым я разговаривал иногда, он держался скромно, поражая своей почти детской искренностью и простотой. Я очень интересовался его взглядами на живопись. Но он высказывался осторожно и немного, и сказал мне, что последние годы меньше мог интересоваться живописью (так складывались его обстоятельства) и совсем мало о живописи думал и немного видел.
В моей комнате я ему показал несколько картин. Он к ним отнёсся с интересом и сказал, что хочет теперь вновь подумать о живописи, но сначала больше посмотрит, что за эти последние годы сделано, и только тогда он может позволить себе говорить. Он сказал, что его интересуют новые пути живописи.
Я каждый день встречал его, медленно идущего по коридору, в квартире, на лестнице, во дворе и всегда невольно провожал его взглядом и много думал о нём, взвешивая каждое его движение, каждый жест. Хлебников ходил в старой солдатской шинели. Один раз мне запомнилось, как на углу у Мясницких ворот он стоял и держал в руке ломоть хлеба, о котором он, видно, забыл. Мимо него проходили люди, проезжали извозчики, машины, но он ничего не видел и не слышал — так он был поглощён какими-то неожиданно налетевшими на него мыслями. „Быть может, родились новые стихи, новые поэтические образы”, — подумал я. Долго я не мог оторвать от него взгляда. Потом я прошёл мимо него к нашему дому. Ещё очень долго я смотрел в окно, пока не увидел Хлебникова, идущего своей обычной неторопливой походкой. На дверях комнаты, где он жил, иногда висела записка, написанная не очень чётко рукой Хлебникова, с просьбой по возможности его не беспокоить, так как он работает. Он очень много в это время писал, и часто до поздней ночи. Мы все очень старались, чтобы ему было спокойно. Ведь мы тогда догадывались, что Хлебников — крупнейший поэт нашего времени.
Воспроизведено по:
Буторина Е.И. Александр Лабас.
М.: Советский художник. 1979. С. 67–68
————————
Е.Т. Баркова
Воспоминания об А.А. Осмеркине
‹...› В сентябре пришёл к нам поэт Хлебников с мешком рукописей. Он изредка подавал реплики и был рассеян, смотрел внутрь себя. Говорить с ним было очень трудно: вы задавали вопрос — никакого ответа, иногда ответ произносился через полчаса, когда вы уже забыли вопрос. Хлебников принёс с собой рукопись своего единственного романа и читал его трое суток. Сначала он читал в мастерской, потом перешли в спальню. Александр Александрович лёг на кровать, и все трое суток продолжалось чтение. Временами Александр Александрович засыпал, и Хлебников тоже спал.
Воспроизведено по:
Осмеркин. Размышления об искусстве.
Письма. Критика. Воспоминания современников.
M.: Советский художник. 1981. С. 218
Изображение заимствовано:
Vladimir Tatlin (1885–1953).
Letatlin (Ornitopter). 1929–1932.
Wood, metal, whalebone, silk.
Here is a reconstruction 1968 in the Moderna Museet Collection, Stockholm, Sweden.
www.flickr.com/photos/tomislavmedak/5200746683/
The model of the flapping-wing flying machine based on the flight of birds,
which Tatlin worked out advised by the surgeon, Geintse, and the flight instructor, Losev.
Originally, Tatlin prepared three versions of the model with the cooperation of his colleagues Sotnikov and Pavilyonov,
and the help of Zelensky and Schipitzyn.
