Э. Миндлин

Naum Gabo (b. 1890 as Naum Pevsner in Briansk Russia; d. 1977 in Waterbury Connecticut). Constructed Head №2, 1916 (enlargement 1975). Nasher Sculpture Center, Dallas, TX, US.


Необыкновенные собеседники


‹...› Но вот однажды в кафе «Домино» появилась фигура очень уж необычного незнакомца. (Кажется, весной 1922 года, когда я уже не жил у Цветаевой.)

Широкое, длиннополое, почти до земли, пальто делало его похожим на священника, прошагавшего по пыльной дороге бог весть сколько десятков вёрст. Да и весь этот новоявленный дервиш производил впечатление вывалянного в пыли. Не только его шапчонка на голове, но и борода была пыльного цвета. Пылью были припудрены брови, из-под которых глядели необычайного блеска и остроты глаза.

Слишком много диковинного вида людей бывало в кафе «Домино», но дервиш своей диковинностью превзошёл их всех.

Кто-то спросил у пыльного старика, что ему надо. Наверное, он не туда попал!

— Туда, — уверенно ответил дервиш вполголоса.

Он направился в глубь помещения, и было похоже, что знал дорогу. Официант, заподозрив недоброе, не отставал от него. Он, конечно, не сомневался, что этот нищий попросту забрёл на огонёк, тускло светившийся над входом в поэтическое кафе.

— Что вам угодно, куда вы? — спрашивал официант, уже терявший терпение.

Запылённая борода и нависшие поля головного убора закрывали лицо незнакомца. Сидевшие за столиками не обратили на него никакого внимания. Кто только не появлялся тогда в кафе «Домино» и чей облик мог тогда удивить его завсегдатаев!

Дервиш вошёл в маленькую комнату правления. Я был им заинтригован, шагнул следом за ним. Ещё недавно сидевшие здесь Иван Аксёнов и Сергей Бобров вышли куда-то. Комната была пуста, и это опечалило дервиша. Он сел на диван и сказал официанту, что у него денег нет, а он хочет есть.

Появились содержатель буфета “папа Ройзман” и поэт Стенич. Официант доложил им о подозрительном старике.

— Но здесь бесплатно кормят только поэтов, — строго заметил буфетчик, надвигаясь на дервиша. — И только тех, кто сегодня читает стихи.

— Пожалуйста. Я тоже могу читать стихи. Потом. Сначала накормите меня!

Старик вдруг запустил руку за пазуху, порылся там. И мы услышали шуршание бумаг за пазухой старика. Он вытащил какой-то листок и протянул его Стеничу:

— Вот здесь всё сказано обо мне.

Мы прочли самое невероятное удостоверение личности, какое когда-либо приходилось видеть. Оно было выдано каким-то харьковским учреждением.


     Гражданин РСФСР Велемир Хлебников, не имеющий постоянного местожительства, как душевнобольной, не отвечает за свои поступки, что подписями и приложением печати удостоверяется.

Буфетчику имя Хлебникова ничего не сказало. Напрасно я пытался объяснить ему, что перед ним знаменитый русский поэт, друг и учитель Владимира Маяковского, родоначальник русского футуризма. Он уже готов был выдворить Хлебникова из кафе. И тут в комнату правления вошёл Иван Аксёнов.

— Иван Александрович! Хлебников! — закричал я.

Аксёнов тотчас узнал поэта, несмотря на его бороду, слои пыли, покрывшие его лицо и одежду. Аксёнов потребовал наилучшего ужина для Хлебникова. Хозяин буфета был недоволен. Он не хотел верить, что этот пыльный старик, не отвечающий за свои поступки, на самом деле выдающийся русский поэт. Но, как ни ворчал, ослушаться Аксёнова он не мог. Хлебникову принесли еду. Не обращая внимания на окружающих его, он сидел за столом правления, словно наедине с собой, и поедал “бесплатный ужин поэта”.

С ним сговорились об устройстве в кафе «Домино» вечера его поэзии. Вскоре появилось объявление о вечере Велемира Хлебникова. Но вечер не состоялся. Хлебников не явился. Никто не знал, где он и не ушёл ли он из Москвы, всё так же “не отвечая за свои поступки”.

Я потом рассказал Цветаевой о “явлении” Хлебникова в кафе «Домино». Она не улыбнулась, услышав о бумажке, “освобождающей от ответственности за поступки”.

— Поступки поэта — его стихи. — Она помолчала, затянулась, закинула голову и выдохнула. — Хлебников отстраняется этой бумажкой от быта. Это как „не трогайте моих чертежей”. Это его „не мешайте мне”. Его не понимают — поймут.

Три года спустя на чужбине она вспомнила Хлебникова в «Поэме конца»:


. . . . . . . . . . . . . . . . . . школы
Хлебникова соловьиный стон.

О себе она когда-то сказала: „Я до всяких школ”. Верно, что до. Но и верно, что с Хлебниковым рядом, где-то во Вселенной русской поэтической речи. Ни голосом, ни осанкой не схожи, а кровь одна. В молодые годы Цветаевой — до чужбины — это в стихах её не высвечивалось, не замечалось на слух. А позже, во многом, что написано на чужбине и по возвращении снова на Родину, вдруг высветилось в её стихах. Ни с кем рядом в русской поэзии её не поставишь — сама по себе, ни с кем не родня. А с Хлебниковым рядом стоит — как с братом, непохожая на брата сестра!



Воспроизведено по:
Э. Миндлин.  Необыкновенные собеседники.
М.: Сов.писатель. 1968 г. С. 65–67

Изображение заимствовано:
Naum Gabo
(b. 1890 as Naum Pevsner in Briansk Russia; d. 1977 in Waterbury Connecticut).
Constructed Head №2, 1916 (enlargement 1975).
Nasher Sculpture Center, Dallas, TX, US.
www.flickr.com/photos/diorama_sky/2959258679/
Передвижная  Выставка современного  изобразительного  искусства  им.  В.В. Каменского
       карта  сайтаka2.ruглавная
   страница
исследованиясвидетельства
          сказанияустав
Since 2004     Not for commerce     vaccinate@yandex.ru