В. Молотилов
сли б вы знали, как надоел мне этот Фома.
С Гоголем на равной ноге. Батюшки светы. Именно Хлестаков, я тоже так подумал.
Самомнение, самоволие и самозванство — три кита Фомы Опискина. Три кита, да на них ещё и треножник. Где, когда и кто помог Фоме закабалить китов, покрыто мраком; с треножником всё понятно — сам отковал, сам воздвиг, сам воскурил. Он всё делает сам, вот в чём беда. Китов подогнали, остальное — сам.
Ангел-хранитель этого павлина, совершенно верно. Бесплотная безымянная сила. Именно я ставлю перед ним задачи, да. Поручено, вот и ставлю.
Делается так: зуд любопытства переходит в почесуху, почесуха — в мокнущую коросту, а потом Фома находит золотой ключик.
Бродит и проедает ногтем плешь, вдруг споткнулся. Нагибается ощупать большой палец правой ноги — палец на месте. Невероятно повезло. А ну ещё сорок поклонов за здравие того кожемяки. А теперь сорок поклонов за здравие того сапожника. Глядь — золотой ключик. То ли с неба упал, то ли выдуло из-под мусора на девяносто втором выдохе.
Как это на девяносто втором. Разве дважды сорок не восемьдесят? Совершенно верно, восемьдесят. А здравица пастухам? Нет пастуха — нет обувной промышленности, гуляй босиком.
То ли с неба упал ключик, то ли выдуло из-под мусора на девяносто втором выдохе. И кинулся Фома искать заветную скважину. Так и живём.
Новости села Степанчикова. Размолвка Фомы Опискина и Силы Трудящихся продолжается. Всё-таки размолвка, не разрыв. Потоки слёз и бесконечные объятья впереди, это я вам обещаю твёрдо. И первый шаг к примирению сделает наш павлин.
Ровным счётом ничего странного, ничегошеньки. Судите сами, что за преемник Силы на посту поверенного в делах Фомы. Вам больше нравится называть его дела проделками — называйте проделками. При любом раскладе не приходится спорить, что Митрофан Простаков — ума палата в сравнение с полковником. Друзья познаются в несчастье их утраты, вот что я вам скажу.
А ведь перенял-таки вредную привычку. С кем поведёшься, от того и наберёшься. „Как же Вы склонны к дубликатам и прототипам!“ — пеняет Фоме Анфиса Абрамовна Ганнибал. И я туда же. Чем досадил мне Фонвизин, спрашивается? Ничем не досадил, а я чуть не стибрил у него Митрофана.
Торжественно обещаю впредь не покушаться на этого жеребца. И на его матушку обещаю не покушаться. И дядю зарекаюсь поминать, разве что напоследок. Восплещу крылами напоследок: Тарас Скотинин. Сскотинин. Учились бы, на старших глядя.
Видите, какой хитрюга этот Фома. Человек с двойным дном, Боже упаси довериться. Только и слышно: загнобили, затравили, закатали под асфальт, а на поверку — Анфиса Абрамовна. До сих пор с ним валандается, просто удивительно. Ангел терпения.
Это вы не знаете русского языка, дорогуша. Именно ‘валандаться’, первый слог ва. Можно заменить на ‘цацкаться’, ‘тютькаться’, ‘чикаться’, ‘нянчиться’ или даже на ‘канителиться’, но Анфиса Абрамовна именно валандается, таковы её привычки.
Настоящее имя Анфисы Абрамовны несколько иное, но это к делу не относится. Главное, что Фома не одинок даже и без Силы Трудящихся. Прекословие знатока невероятно благотворно для уединенного мыслителя. Отповедь, а не отписка. Нелицеприятное прекословие знатока — именины сердца мыслителя-затворника.
Фома с ликованием принимает втык от Анфисы Абрамовны. Самодур и задавака принимает нахлобучку со слезами благодарности. Таков наш мыслитель. Клубок противоречий, что и требовалось доказать.
Следует ли обличать нечестивца? Не следует. Вы озлобите его, и только. Следует ли обличать праведника? Разумеется, ибо нет предела совершенству. Эта премудрость вложена в уста царя Соломона не мной, даже как-то обидно.
Приступим к промеру глубины мудрости Фомы Опискина: Анфиса Абрамовна обличает его переимчивость. Нет, не у Фонвизина. У Сервантеса.
Дон Кихот начитался всякой дряни, поэтому легко впадал в самообман. И вот он принял безобидных баранов за войско могущественного волшебника (часть I, глава XVIII).Однако мечты Фомы Фомича преобразиться в Дон Кихота сокрушает ледяная отповедь Анфисы Абрамовны. Действия Фомы Фомича. Стойко переносит нахлобучку. Незримые миру слёзы. Гм, гм. Самодура и задаваки. Гм, гм-м. Гордец и воображала сглатывает влагу раскаяния и даёт слово не красть у Сервантеса.
Больше или меньше прежнего любит Фома Анфису Абрамовну после нахлобучки? Больше. Таким образом, он выдержал соломонов искус: мудрость налицо. Глубоки омоты Днепровския, но и Фома не лыком шит.
Однако мудрость и благоразумие — не одно и то же. Благоразумие подразумевает осторожность. А что такое осторожность, как не трусость под благовидным предлогом? Кто размышляет о последствиях, тот не храбр — вот и всё вам благоразумие.
Нашли тоже храбреца. Спрятался под личину — мало, напялим-ка другую. При этом суть нахлобучки Анфисы Абрамовны укладывается в двух словах: довольно капусты. Ишь, навертел ботвы на кочерыжку. Обнажимся и заголимся — суть нахлобучки Анфисы Абрамовны, если вдуматься.
Но ведь Фома Фомич мудр, это надёжно доказано только что. Мудр или осторожен — какая разница. Даже Анфиса Абрамовна не вынудит его шарахаться из одной крайности в другую. Сервантес непоколебим за дверцей книжного шкафа, а теперь не замай Достоевского?
Ещё не хватало. Сражался Фома Фомич I с ветряными мельницами? Нет. А с баранами? И с баранами не сражался. Тогда о какой переимчивости речь, спрашивается. Вполне самобытный мыслитель, что и требовалось доказать.
Но если б вы знали, как надоело перелопачивать его писанину. А ведь запросто могу спеть вам совершенно то же самое. То же самое, но другими словами.
Я тот, которому внимала / Ты в полуночной тишине, / Чья мысль душе твоей шептала, / Чью грусть ты смутно отгадала. / Я тот, чей взор надежду губит, / Едва надежда расцветет, / Я тот, кого никто не любит, / И все живущее клянет.
Никто не любит, вот именно. Служу добру, а в награду страх и ненависть. „А, тот самый...“ Ну так и получайте. Фому II.
Восклицательный знак и отточие этот умник совершенно изгнал из обихода, и на том спасибо. Изволь перелопачивать со всеми запятыми, да ещё и наглядные пособия воспроизведи без малейшего изъяна. Пудовая кипа всевозможных изображений, хорошенькое дело.
Была пудовая, пока не разворошили кочергой. А теперь откажись от телесного пропитания, друг ситный. С Гоголем на равной ноге — объявляй голодовку. Кишка тонка. Рыбку любишь, сволочь. Жареный минтай с картошечкой, а сверху кружка молока. Ни за что не откажешься, ни за что. Вот и весь твой Гоголь.
На чём я остановился до минтая с картошечкой? Наглядные пособия, да. Фома страшно плодовит именно по части наглядных пособий. Любое построение ума своего норовит растолковать на булочках, что называется. Разве это не похвальная черта? Кому как.
И всё-таки поощрю его прилежание. Никогда не узнает об этом, ну и что. Кроме того, Фома давеча просил напомнить ему узор на епитрахили небесного покровителя Франции Св. Мартина, см. www.ka2.ru/under/fobos_tabity.html. Напомните, мол, когда заведу речь о казахских войлочных коврах.
Давным-давно завёл, а напомнить некому: полковник человек новый, взятки гладки. Ау, Сила Силыч.
Итак, вот наглядное пособие Фомы Опискина из пудовой кипы заготовок. Последовательность вглядывания — справа налево, согласно стрелке. Колесо исходника мысленно поворачиваем на 45° и стискиваем с боков, не мешая свободно растекаться вверх-вниз, а потом обрубаем выпуклости. Получается болванка узора на епитрахили Св. Мартина. И засновала игла благочестивой швеи.
Почему изображение читается справа налево? Китайская грамота, вот почему. Монгольская, то есть.
Ибо самый наглядный из азиатских образчиков шитья на епитрахили Мартина Милостивого Фома откопал в Бурятии, а буряты — единоутробные братья монголов. Совершенно та же степень кровного родства, что у казахов с киргизами.
Таким образом, салические франки, тюрки и монголы — одно и то же? Не следует выставлять Фому дураком, не следует. Салические франки, тюрки и монголы — памятливые наблюдатели, но им очень далеко до индейцев майя. На этом я прекращаю дозволенные речи.
ёл бы он воевать, этот полковник. Скорей бы война.
Маленькая победоносная война, штаны с лампасами, рука и сердце бедной Тани.
Не послать ли за Силой. Ещё не хватало посылать, пускай сам догадается. Колокольчик ближе, ближе; распахивается дверь — на пороге князь Горчаков. Пушкин вне себя от радости. Вот и Сила бы так.
А воображение на что. Воображение создаст из воздуха что угодно, стоит его подстегнуть. Колокольчик ближе, ближе; распахивается дверь — на пороге Сила Трудящихся. Фома Фомич вне себя от радости.
— Давненько, давненько. А я кое-что приготовил для тебя, дружище. Вот, взгляни.
И Сила Силыч, забравши пальцы своей правой руки в неплотный кулак, вперяет взор сквозь образовавшееся таким образом отверстие на заглавное изображение главы 17-4.
— Да ты вчистую обездарился без меня, старина. Лобовое решение. Не ощущаю ни малейшего позыва домыслить и примыслить, ни малейшего.
И воображение Фомы мигом растворяет в воздухе этого немилосердного заушателя. Слишком хорошо — уже нехорошо. То ли дело Анфиса Абрамовна.
Рановато мириться с Силой Трудящихся. Чтобы заключить Силу в объятья, необходимо душевное равновесие. А где его взять. Только люди святой жизни сохраняют мир и покой в пылу битвы. Иноки Пересвет и Ослябя бились на Куликовом поле бесстрастно, как дрова кололи. Имея на то благословение.
Среди традиционных и наиболее распространенных орнаментальных мотивов чаще всего встречаются трилистники, пальметты в сердцевидном обрамлении, солярные знаки, S-образный завиток и роговидная спираль.Какой-то злобный дух постоянно подсовывает женщину. То поклоны бей до умопомрачения, то избивай слабый пол.
Помогает отчитка, сам знаю. Церковный чин изгнания бесов. Правильные заклинания уполномоченного на то священника.
А вдруг и не дух злобы. Выходи да выходи. Ладно, выйду. Никакого тарарама, бесшумно удаляется. Отлетел в обитель света, к престолу Отца Небесного.
— Почто воротился прежде срока.
— Отче, не посылай меня больше к этому недоумку.
— Дай определение недоумка.
— Недоумок не получает удовольствия от научного поиска.
— Ну ты и суров. Ладно, принимаю отставку. Свободен.
И никто больше не понукает. Не понукает, не погоняет, не подхлёстывает. Ну и. Ожирение мозга. Не Фома Фомич Опискин, а Петр Петрович Петух. Нетушки.
А вдруг дух не злобы, а познанья. Дух познанья и свободы, но не враг небес. Не враг небес, не зло природы. Слабый пол, придумали же. Анфиса Абрамовна — слабый пол? Да вы с ума сошли.
— Видали, что творится. Слабый пол. Ухватила за волосья, и в мешок. А ведь поединок — не Мамаево побоище. Можно сосредоточиться. Наезжай да лупи.
Не своро́хнется, не оглянется. Ну и подонок этот Добрыня. Напал сзади. Ехал и ехал себе бабец, чух-чух, трюх-трюх.
Но что за пенёк приторочен к седлу бабца. Походная скамья. Степь да степь кругом. Негде присесть, а в седле надоело.
Не скамья, а скатка. Скатка волосяных арканов. Одна тысяча девятьсот пятьдесят четыре аркана из конского волоса.
Эвона какой полон едет заграбастать лютая бабища. Чух-чух, трюх-трюх. Заграбастать, а потом продать работорговцам. Продав, прокутить с подругами. Ведро зелена вина — малая чарочка. Жареные львы, орлы и куропатки. И тому подобный разврат.
Добрыня бился с одной такой особой, Фома затеял драку с двумя. Открутите на Карину Дюбнер. Это же Валькирия, а не Карина. Упразднила Кыргызстан со всеми его шапками и тапками. Вот вам и Белоснежка в крахмальном передничке. 
А ныне сбирается вещий Фома не на фуфу из Фрайбурга, а на природную степнячку. Не сносить буйну голову, ох не сносить.
— А, это вы. Un bon jour, le colonel. Останется на месте голова. Степнячки только храбрецов и привечают. Чем крепче врежешь по темени, тем больше шансов уцелеть.
— То-то я и смотрю: знакомые завитки поверх статейки.
Гляньте на эту вытянутую рожу. Искреннее изумление, ни капли игры. Фома Фомич удивлён в высшей степени. Век живи — век учись. Век учись не глядеть свысока даже на полковников. Внимание: последняя попытка глянуть свысока.
— Ещё бы не знакомые. А руководство к вглядыванию вы усвоили?
— Отчего не усвоить. Докладываю. Завитки строго над ромбом, наконечником стрелы, косточкой персика, миндалиной — баран; под ромбом, наконечником или миндалиной — жаба. Жаба вниз головой слегка напоминает голову барана, садится на задние лапки — не похоже ничуть. Ни капли не похоже на баранью голову, но люди верят не глазам, а словам. Сказано рога — стало быть, рога. Сед шпагатом — камень преткновения краеведов и даже ткачей, не говоря о скотоводах.
И тут Фома кидается на полковника. С кулаками. С кулаками, но пальцы покамест разжаты. Сейчас сожмёт и врежет. Зачем он развёл руки. Неужели. Обнять? Обнять это ничтожество? И вот он обнимает это ничтожество. Как самого близкого, родного человека.
Свобода воли. Чему я завидую, так это вашей свободе воли. Невозможно предвидеть, что выкинет Фома через минуту. Не с кулаками кинулся, а на шею. Счастье привалило. Верх блаженства. Слёзы умиления, само собой.
Или этот полковник. Кто мог подумать, что действительно вникает. Опять-таки свобода воли. Не пропустить мимо ушей — свобода воли. Сила Трудящихся чего только не пропустил, просто возмутительно.
Военная косточка. У военных как заведена учёба? Основной упор на самоподготовку. Блестяще подготовился: сед шпагатом! (Это мой восклицательный знак, от Фомы разве дождёшься. — Hidden Weightless Essence.)
— Чёрт знает (вот этого не надо. — Der Unsichtbaren Schwerelosen Wesentlichen.), как вы меня ободрили, полковник. Сед шпагатом. С предельно разведёнными нижними конечностями, касание опоры всей длиной обеих ног. Предлагаю перейти на ты. В знак приязни.
— Ну ты даёшь, Фома. То царь, то червь. Казарма по тебе плачет, вот что (золотые слова. — L’essentiel invisible Impondérable.). Рота, подъём!
— Я сам себе казарма, плац, стрельбище и пушка. Поговорим лучше о жабах: что ты думаешь об учетверении?
— Корень зла. С него и пошла неразбериха, с учетверения. Стоит вглядеться в тужурку шамана, неизбежно поймёшь.
— Почему неизбежно?
— Потому что кумандинцы — тюрки-домоседы, дальше Алтая на запад не продвинулись. Что мы видим на тужурке их шамана? Повестушку о странствиях души.
Нам без надобности знать, куда отлучается душа этого бубнилы с колотушкой. Отлучается или нет — налицо потеря сознания. Скачет, кружится — и рухнул с пеной у рта.
Почему рухнул? Избыточный кислород в крови от учащенного прыжками дыхания. Малоподвижный образ жизни: сидит и курит. Вдруг вскочил, и давай вертеться. Воздух Алтая — этим всё сказано. Надышался полной грудью, и потерял сознание.
Бренная плоть становится игралищем случая. Случись рядом нечистая сила — проникай, располагайся. Были добровольные припадки, станут принудительные: беснование.
Э, нет. Даже в кармане притаиться не дадут. Кто не даст? Четыре жабы, вот кто. Чётко выраженный ромб над завитками — туранская жаба в чистом виде.
Но ведь кумандинцы дальше Алтая не продвинулись. Значит, не туранская жаба, а её пращурка.
Даже прорези для пуговиц на учёте. Учетверения, круговая оборона.
Можно задействовать пять, шесть или восемь жаб, но это излишество, зряшний труд. Работает правило Оккама, так называемая бритва (Ockham’s razor): не следует умножать сущности сверх необходимого (plurality should not be posited without necessity). Довольно четырёх.
Хотите называть охранительную четвёрку криновидными крестами — называйте. Но при чём тут бараньи рога, спрашивается. Первобытный Эшер — вот что непременно придёт на ум, стоит хорошенько вглядеться в кумандинские заморочки.
Герб города Горно-Алтайска представляет собой изображение щита французской формы, представляющий из себя прямоугольник с заострением снизу в середине. Подобная форма щитов традиционна для гербов российских городов. Поле щита бело-синее, повторяющее флаг Республики Алтай, что указывает на статус города как столицы республики.— Нет, борчиха сильнее. Оттяпали задние конечности — всё равно оберег. Страшно представить её могущество, когда все ноги целы. На тужурке шамана они налицо.
— Не нам судить о могуществе. Довольно того, что ноги лягушек длиннее жабьих. Смотрим на тужурку сквозь эти очки. Удивлению нет предела: кумандинская линия Мажино — череда лягушек и жаб. Ноги лягушек есть плечи жаб (см. борта тужурки), ноги жаб — плечи лягушек (см. спину). Я называю плечистых жаб Акулинами.
— Акулинами?
— ♣ ♦ ♥ ♠ — trèfles, carreaux, coeurs, piques. La Dame de Pique. Русское народное название — Акулина.
— А головастую жабу назовём Фефёлой: La Dame de Trèfles.
— Никак мы её не назовём, пока не приедет Великовский. Но в масть под названием carreaux непременно следует вглядеться, непременно.
— И что мы разглядим в масти carreaux?
— Задние лапки жаб.
— Хм. А показать на булочках?
— Отчего же не показать.
Культура карачаево-балкарского населения, в этногенезе которого определенную роль сыграли булгары и кипчаки, имеет множество параллелей с культурой центрально-азиатских кочевников (прослеживаются по данным войлочной одежды, терминологии, связанной с войлоком). Технология валяния войлока, а также изготовление изделий из войлока у тюркоязычных народов Северного Кавказа в общих чертах аналогична таковым у народов Центральной Азии. Кавказские мастера делали войлоки с вкатанным узором (аналогично казахским текемет); способом аппликации, т.е. нашивания узора, вырезанного из войлока или ткани одного цвета, на основу другого цвета (аналогично казахским тұс киіз); мозаикой, по принципу казахских сырмаков; декорированием — узорной стежкой, иногда усложненной наложением декоративного шнура. На Кавказе мозаичный прием распространен у чеченцев, ингушей и аварцев. Карачаевцы и балкарцы называют такие войлоки бичкен кийиз (выкроенный войлок). Им же известен способ узорного простегивания войлока, более всего распространенный в восточной части Центральной Азии — у монголов, бурят и тувинцев. Композиция карачаевских и балкарских ковров типа ала киіз делится обычно на центральное поле ортасы и кайму кыйыу. Центральное поле декорируется узором орта ою в виде ромбов, имеющих разнообразный внутренний рисунок. Эти ромбы — прямой аналог шаршы или квадратов казахских текемет, сырмақ и тұс киіз. Цветовой строй кавказских ала кийизов во многом напоминает колорит казахских войлоков.
Основными формообразующими элементами узора аппликационных войлоков Карачая и Балкарии являются “бараньи рога” (къочхар мюйюз) — эта ритуальная эмблема кочевников. Учетверенные рога, пересекаясь, усложняясь, образуют пышные центральные медальоны. Фигуры заполнительного орнамента, как и все остальные орнаментальные мотивы в жыйгыч кийизе, — от спирали до древовидной фигуры — тоже снабжаются, как правило, роговыми отростками. Даже бордюрная линия составляется из ряда парных рогов.
— Отчего же не показать, с удовольствием. Вот, гляди.
— Не дури, Фома. Давеча ты проповедовал совершенно другое.
— Что совершенно другое я проповедовал? Именно масть carreaux.
— Нет, не масть.
Сейчас грянет буря. Он же не потерпит. Фома не потерпит возражений. Обязательно укажет на дверь и вырвет из сердца. Оно же каменное, мне ли не знать.
— Ну так скажи, что такое я проповедовал.
Осторожничает. Обжегшись на молоке. Не такой разнузданный, как перед Силой Трудящихся. Разве это плохо? Это хорошо, ибо на пользу делу просвещения краеведов и ткачей. Да не забудьте и стригалей. А чабаны? И чабанов не забудьте.
Но кто привлёк и понукает Фому? Я привлёк и понукаю. Полюбите же меня, хоть кто-нибудь.
— Ну так скажу. Это старое твоё наглядное пособие. Называется “баран здесь неуместен”.
— Да разве же я не говорил о ту пору про carreaux?
— Ни слова, и это хорошо. Нечистая забава, ну её. То ли дело домино. Как врежешь по столешнице — настроение разом подпрыгнет. Подпрыгнет и держится на высоте. До вызова на ковёр.
— Ну, раз ты настаиваешь. Тогда повторим пройденное.
— Отчего не повторить, с удовольствием. Чуть помедленнее, я записываю.
И это называется гордец. Из него верёвки вьют, а он смиренничает. Долго это будет продолжаться? Слегка обидно за Фому. Хоть бы вызвали на ковёр, хоть бы вызвали. Генерал, надо полагать. Русский генерал — это выживший из ума немецкий полковник.
— Введение. Ромб есть параллелограмм, все стороны которого равны. Равноугольный, с равными диагоналями ромб (от греч. ρομβος — ‘бубен’) есть частный случай; ромб с диагоналями разной длины — общий. Если меньшая диагональ ромба равна стороне, его можно разъять по ней на два равносторонних треугольника. Назовём такой ромб правильным.
А теперь воспроизведём итоги умозрительного рассекания. Два образчика, в порядке уродования.
Так и подмывает перевернуть уродца без головы: острие и угловая граница дружат. Оставив как есть, противно смотреть. Какая-то несуразица. А ведь это — голова барана в чистом виде. Беспримесный къочхар мюйюз.
— Так я же и говорю, что внутренний бубен (от греч. ρομβος) образован нижними конечностями четырёх жаб. Никаких баранов, одни только задние лапки. Это и есть масть carreaux.
— Не две подушки, а четыре.
— Вот как. Экий ты глядун и смотряк. А подробнее?
