И месяца не прошло… А теперь ещё такая утрата… Нет с нами и Владимира Николаевича Топорова… Это были верные опоры целой эпохи. Тяжело. Не растерять бы и до того разбегáвшиеся мысли.
Дом-музей Цветаевой — точно выбранное место для вечера памяти Михаила Леоновича Гаспарова: видишь сразу и “цветаевское” у него, и, конечно же, собственно цветаевского «Моего Пушкина».
Перед филологами стоит задача — не откладывая, собрать воедино десятки, может быть, сотни посильных контуров in verbis et in foro conscientiae (не удержался, ввернул-таки “квазилатынь”). Наброски могут перерасти в сборник личных редакций «Наших Гаспаровых».
Сам собой из мозаики еще не сложится целостный образ М.Л. Но отдельные его черты и черточки будут зафиксированы. Несомненно, обнаружатся факты, имеющие большую и общую ценность, однако известные не всем носителям памяти о М.Л., часто разрозненным сегодня в пространстве и необъятном “хронотопе Гаспарова”.
„Десять лет разницы — это пустяки!”, — сказал Багрицкий и был прав и неправ. Круг гаспаровских собеседников почти необозрим, а ровесникам легче общаться. Но дорогой подарок — книжку 1996 г. о гражданской лирике Мандельштама — М.Л. с полным правом, точно и чутко надписал мне как передачу: „… от старого смежника”. И я вижу в этом указание на внутреннюю близость части наших поисков. Кто-нибудь из сверстников М.Л., не исключено, скажет о своих с ним отношениях как отношениях (см. статью Тынянова о Хлебникове) „вплотную и вровень”. Мне важно уже то, что в детстве у нас с М.Л. были общие радости — «Веселые проекты» Радлова и Зощенко и «Викторина» — игра разновозрастных читателей «Огонька» 1928 г.
Не знаю, как это выглядело со стороны, но, по классическому счету и скорее всего, мы в строгом смысле не были близкими друзьями. Наверное, С.С. Аверинцев оказался таким другом для М.Л. Те отношения, которые все эти годы связывали нас, я бы назвал очень близкими к устойчиво дружеским. Ощущался род “взаимной тяги”. Далее я скажу о своем особом чувстве неоплатного долга перед М.Л. как человеком и учёным, хотя мы все в долгу перед его наследием.
Этосу его неравнодушного мировидения, поэтики и эстетики был, кажется, органически и исторически чужд любой пафосный перебор. Поэтому хотелось бы, принеся извинения (с памятью о гаспаровском обычае), прибегнуть и к полупросторечной аналогии.
Наверное, каждый, кто общался с М.Л., ощутил высокий и тонкий вкус беспримерной “гаспаровки”: однажды, даже почти случайно отведав ее, человек замечательно и навсегда “пьянел” — так сказать, помнил о ней со смаком в кончиках нейронов ума и сердца. Но мера познания этого напитка не у всех одинакова: кто-то лишь пригубил бокал, а кому-то выпало особое счастье многолетних метафорических “застолий” — прямого ли, косвенного ли сотрудничества с М.Л. Так или иначе сохраняется неповторимый букет его “коллекционного вина для всех”. Слова для всех необходимо подчеркнуть.
Когда-то в статье «Ю.М. Лотман и идеология» М.Л. писал о важнейшем значении таких ученых и для подъема “среднего уровня культуры” в стране и мире. По наитию и неведомой потребности, я перечитал эту статью на следующий же день после кончины М.Л. Знаковый характер класса лотмановского, думаю, имеет и вся его деятельность. Мало кто станет это оспаривать. В апреле 2005 года Вяч.Вс. Иванов точно написал о М.Л.: „Мост в будущее”. Говорит само за себя и всеобщее признание «Занимательной Греции».
Парадигма филологии сегодня напряжена. В коллизии “Чистая” лингвистика vs. А-лингвистическое литературоведение М.Л. — один из немногих настоящих филологов “без прутковских флюсов”. Едва ли не в последней нашей краткой беседе он, отвечая на мою просьбу назвать таких филологов (кроме всем хорошо известных), помолчав и чуть затрудняясь, отметил без оговорок лишь две-три фамилии. Не согласиться с такой ответственной строгостью было бы нелегко.
Слова согласиться и строгость сходятся в “строгости согласия” у М.Л. Она знакома многим, а меня приводит и к обстоятельствам нашего знакомства в октябре 1969 г. в Алма-Ате. Сборник тезисов тамошней конференции «Марксизм-ленинизм и проблемы теории литературы» (тогда — «К 100-летию Ленина») включал, среди других, тезисы докладов Е.Г. Эткинда «Проблема восприятия лирического стихотворения», М.Л. Гаспарова «Элементы строфики в русском нестрофическом ямбе XIX века» и готовые к бою, со ссылкой на стиховеда М.Л., мои «О структурализме в литературоведении» (их я писал “в тоне Тарту”, уже оценившего Гаспарова и в этой ипостаси).
Свести знакомство нам помог доклад Е.Г. В ходе его обсуждения я сказал об одной натяжке в этом впечатляюще красивом на слух анализе блоковской «Равенны». Если не ошибаюсь, остался тогда без поддержки. Но вот в коротком перерыве ко мне подходит уже ранее выделенный взглядом М.Л., впервые мы здороваемся, и он говорит, что промолчал-то потому, что был “совершенно согласен” со мной. Так М.Л. сберегал наше общее время, довольствуясь на множестве околонаучных и вполне научных “посиделок” необходимым и достаточным. Да, прежде всего со своей точки зрения, но очевидно, в конце концов, что такова и общеоптимальная “экология речи”.
У него было в высшей степени развито чувство и исторического, “стержневого”, и быстротекущего бытового времени. “Античность” стала фундаментом его поражающей эрудиции, системных анализов, внимания к малоизвестным “частностям”. Горы приметных фактов культуры ХХ века взяты им из архивов; их знанием М.Л. поражал не меньше, чем высоко ценимый им Р.Д. Тименчик. В ЦГАЛИ меня привлекал и фонд 527 (легко догадаться, Хлебникова), и, по очень разным соображениям, ряд других. Рассказываю М.Л. о попутных выписках (они касались разных людей круга Брюсова, Вяч. Иванова, Шершеневича и т.д.). Как правило, выясняется, что они уже знакомы ему. Мало того — он тут же дополняет часть из них, по смежности и сущности, теми, чьё мое невнимание поспешило миновать.
Не так уж регулярно мы встречались на конференциях, время от времени перезванивались, переписывались, не забывали обменяться чем-то отмеченными оттисками. Так важно теперь сохранить и все инскрипты М.Л., этих своего рода “белых карликов”, а их отличает удивительное мастерство. Рискну процитировать концовку одного — на книге 1974 г. «Современный русский стих» (да будет же стыдно заподозрить здесь “самопиар”): „... с внимательным восхищением / сочинитель”. Эти уникальные, для меня, слова М.Л. незабываемы как щедрый аванс скромному собеседнику, знак чисто человеческой приязни и феноменальный рабочий стимул для всего дальнейшего.
Думаю, все “восхи́щенные и восхищённые” Гаспаровым ценят каждый из его инскриптов. У избираемых им слов остается особая долговременная память. Я предосудительно не помню, как надписал М. Л-чу книгу «Будетлянин», — а он своим инскриптом на «Записях и выписках», того же 2000 г. („… от вышенарисованного”), 26 лет спустя после 1974-го, возрождал во мне и память о той поре.
Ещё одна дорогая чёрточка. Ждем на аэродроме в Москве самолета в Новосибирск. 70-е годы. Томимся. Беседуем. Вот иссяк очередной сюжет. М.Л., выждав, не прерву ли я паузу, привычно вынимает записную книжку — продолжает считать? Вот мне приходит в голову новый поворот старой темы или новая темка. Обращаюсь к М.Л. — он привычно прячет книжечку, беседа продолжена “по потребности”. И так не раз на протяжении двух, если не больше, часов. С поправкой на место такое бывало и позже, у нас в Отделе и в «Узком». Но “спрос на М.Л.” всемерно возрастал и норму-мечту “бесед по потребности” с годами теснили эмблемы “бесед по труду” и “по возможности”.
А тогда, в Академгородке, меня, старого охотника за форелью, поразил и отказ М.Л. от стерляжьей ухи (потчевали гостеприимные хозяева). Это было одним из его вынужденных самоограничений. Как же героически он преодолевал различные напасти! Их, не только со зрением, речью и слухом, на долю М.Л. выпало немало. Прикинем: чего недополучили мы и Хлебников, мы и природа, мы и кино, etc., etc. из-за неизбежных самоограничений у М.Л., а чего и сколько — по неизбывному самодовольству властно-партийных элитариев?
В канун его докторской защиты опять стали сгущаться глупые идеологические тучи. Никто, не владея деталями обстановки, не мог быть уверен, что всё решат неуязвимые диссертант и его книга. Как бы то ни было, М.Л., приглашая меня на защиту и готовый ко всему, вплоть до погрома, предельно мягко осведомился, не смогу ли и я принять участие в дискуссии. Ответ определялся вот чем: страшно жаль — меня, по уже неотменимым обязательствам, в день защиты не будет в Москве. И сумел же “утешить / ~ся”: представим, выступаю я, terrible, уже оравший в кабинетах ЦК и невыездной со стажем; это не подливание масла в огонь? Да будет ли сам огонь? Не посмеют…
Однако тревога не отступала. Кто лучше помнит детали защиты, настаиваю, должен записать их во всех частностях. Я уезжал в 8 ч. вечера. В спехе сборов нарастали и видения расправы над М.Л. в ИМЛИ. “На всякий случай” написал прочувствованную “апологию” М.Л., даже успел передать ему этот листок с просьбой, “если уж что”, чтобы мой текст кто-либо непременно зачитал до голосования. Всё, впрочем, обошлось. Надеюсь, “страстный листок” еще найдется.
Несравнимо бóльшая значимость у иного текста. Перед моей защитой тоже были пакости, но общая обстановка в 1978-м стала несколько другой. В качестве неофициального оппонента взял слово и М.Л. То, чтó и кáк он сказал, украсило бы любую антологию речей античных ораторов. И нет средств, чтобы описать сплав смущения и восхищения у застигнутого им врасплох диссертанта. А коллеги — неискушенные сотрудники ИРЯз РАН — еще целую неделю пытали меня вопросами „Кто, кто это был? кто выступил с тем отзывом на защите?”. (Нет чтобы спросить хоть что-либо и об экспрессеме…)
Рецензия М.Л. на мою книжку о Хлебникове 1983 г. сработала и тогда, когда те же темные тучи АН СССР заметались над следующей книгой о Вехе. (Решила всё моя телеграмма в аппарат Горбачёва.) А М.Л. неважно чувствовал себя в ИМЛИ. Его переход в ИРЯз, в наш Отдел, задержали препятствия. Но десять лет он проработал в нем, в общем свободный от административных тягот. Я заботился об этом, пока мог; лишь после пятой реанимации запросил пардону. И вот М.Л., с явной неохотой, но опять отдается мукам заведования. Эту жертву он принес заботе о ряде коллективных трудов и только еще начинаемых исследованиях. Для ясности подчеркну: новой своей идеей 4-ого измерения языка я обязан и Хлебникову, и Гаспарову.
Его “роман” был скорее с художественной речью, чем с языком “как таковым” (словарник, ставлю здесь знак Аллюз. к соли яркого мотто В.И. Новикова). Реконструкция идеологии такого настоящего филолога и гражданина, как М.Л., или “системы его политических взглядов” потребует времени, строгих знаний, уточнений. Однако безусловной остается аналогия с нансеновским “принципом помощи делом”. Тем, кто шел к нему, Гаспаров помогал буквально на каждом встречном шаге всем богатством своего тезауруса. Такого много- и разнофункционального, такого по-чеховски интеллигентного…
Маяковскому перед смертью хотелось “доругаться”. Самый резкий эпитет из тех, что вспоминаются у М.Л., “драчливого” не на словах, а только и только на глубине, — это ирония остроумной оценки: наиболее громкий теоретик. Он применил ее во «Введении» книги «Метр и смысл» к одному поклоннику концепции Л.И. Тимофеева. Последовал и неустаревающий контраст: по выражению М.Л., еще академик Л.В. Щерба работал “с вышедшей из моды честностью”.
Замечательна и поучительна честность, с какой сам М.Л. работал над текстами Мандельштама и комментариями к ним. Культура комментария и общий уровень текстологии обязаны Гаспарову ничуть не меньше, чем искусство перевода, стиховедение или совсем новая «Лингвистика стиха». И велимироведы не могут теперь не сопоставлять классические “уровни Харджиева и Гаспарова”. За изучение стиха Хлебникова отдельный низкий поклон М. Л-чу. Его тщание в недавних обстоятельно развернутых им “предварительных наблюдениях” над стихом поэмы «Ладомир» — пример для филолога. (Где-то есть же хоть наметки и доклада о стихе «Маркизы Дэзес»?)
Споры вокруг широкого круга проблем филологии должны быть продолжены в особенной тональности, в том по-гаспаровски ясном, бережном и “нежном” ключе, на чье звучание надо откликаться и откликаться. Многие грешны понятной, но жесткой “эксплуатацией Гаспарова”; многие так дорожили его временем, что откладывали до поры беседы, которые не сбылись. И всé мы по-своему прáвы? У кого нет перечня своих виртуальных вопросов к М.Л. — “вопросов на будущее”? По Мандельштаму: „Недосказано там, недоспрошено, / Недокинуто там в сеть сетей…”. Заключая, назову несколько разных проблем, неразрывно связанных с “моим Гаспаровым”.
Действительно ли позиция рифмы — слабая для многосмысленной паронимической аттракции? На этот частный, но существенный счет мы когда-то недоспорили и с М.Л., и с Давидом Самойловым… „Входит ли содержание в стиль?” — вопрос заоблачной теории. Я не решился послать М.Л. в больницу свой свежекомпромиссный ответ: у них особые связи “взаимного вхождения”…
Не довелось вникнуть в распечатку одного из последних докладов М.Л. «История литературы как творчество и исследование: Случай Бахтина». Доклада как будто, “в принципе”, не бесспорного. Но уже дающего лишний повод вернуться к последствиям “культа Бахтина”, а также к проблеме не культа, а культуры и уроков Гаспарова…
Хлебников и Мандельштам. Обсуждать диалог из «Восьмистиший» или близнеца и отца из «Оды», надеюсь, буду в другом доме. Замечу всё же и только, что глубокий будетлянский промер не менее важен для «Солдата» и «Восьмистиший», чем для деятельности Гаспарова как великого мандельштамоведа. Развивая во всём свое пушкинское „чувство соразмерности и сообразности”, он присматривался и к цветаевской „безмерности в мире мер”, и к опытам синтеза “мер мира”. Примерить бы к этим последним еще не отшлифованную временем такую приблизительную формулу: “гармония “созвучий и раззвучий” в этом многомерном мире языков науки и искусства”?. .
Чуть пришпоривая воображение, намечу совсем уж личный образ (возможно, слишком смелый и для дистанции, отдаляющей меня от тайн стиховедения). Научная проза М.Л. — это метафора-символ некоего “звездного синтеза” — синтеза аналогов особо строгих “метрико-строфических форм” и пуля интонаций “сверхсвободного стиха”. Новый ли это верлибр, преобразованные ли версэ или особый род гетероморфии, уж не полнейшая ли это фантазия, конечно же, лучше, чем я, рассудят Ю.Б. Орлицкий с коллегами…
Много ещё чего было “недоспрошено”… Минуя разные “очереди к Гаспарову”, спросить бы его не в спешке, наедине, уважительно и с любовью: „М.Л., разве даже во всеоружии фактов и аргументов „оценка — не дело науки…”? Вот говорят и будут в высокий унисон говорить наши души, сердца и думы, а с ними какая-никакая, но научная же хоть по замаху память. Вот и Разум мировой тоже силится вдуматься в Ваши труды с их неотъемлемой и эстетически верной компонентой. Мы оценим мудрость Ваших собственных неброских глубинных оценок, стараясь именно так, как Вы, сочетать завидный стоицизм и настоящую Критику с трезвостью взгляда Самокритика на собственные тексты. Спросить бы…
Вывод: надо настойчиво и счáстливо спрашивать о важном у М.Л. как редчайшего провиденциального собеседника, а при малейшей возможности — также друг у друга. Обдумывая изменения в иерархии главных вопросов и вдумываясь в бесконечность ответов.
Что в итоге? Что теперь делать? Не до игр со словом — серьёзен итог, он же совет себе: “Чистить себя под Гаспаровым, чтобы плыть в филологию дальше”. Снова и снова прошу прощения, но вижу, как всегда, не больно-то “всехную” или всепрощающую, а вот всё-всё понимающую, еле просматриваемую на фотографиях, но какую-то неотменимо светлую улыбку М.Л. И у того, что „вышенарисован”, и в жизни, в жизни…
6 декабря 2005 г.
P.S.
Было совсем нелегко придать этому тексту сколько-нибудь “стройный вид”. Уже окрепла вера в то, что М.Л. не откажет ему в “своей визе” — невидимых инициалах “М.Г.” — и в один момент почти всё пошло насмарку… Должен дать признательное показание после явки с повинной подсознательной части совести, утаившей от светлого поля моего сознания немаловажный факт. Можно думать, что токи саморазоблачения возникли вокруг слова честность. Вдруг вспомнился разговор с М.Л. об эвристике и наших первых опытах с понятием “эвристема”. Он предложил тогда обсудить возможность фиксации всего пути к достигаемой участниками работы видимости согласия — в последовательных протоколах, понимая, до чего сложно их было бы вести в конкретных рамках Отдела. Мы и сейчас едва ли сможем использовать эту мысль в реальности, но не прощу себе, что мои-то “предсмыслы” так запоздали.
В.Г.
8 декабря 2005 года
персональная страница Виктора Петровича Григорьева | ||
| карта сайта |  | главная страница |
| свидетельства | исследования | |
| сказания | устав | |
| Since 2004 Not for commerce vaccinate@yandex.ru | ||